Что это была за война, с которой прилетел этот мертвый посланец? Идет ли она до сих пор? Если идет, то кто с кем, против кого и, самое главное, зачем? Ведь уже давно доказано — нет прибыльных войн.А теперь вернемся к моей истории...Худой сказал, ни к кому персонально не обращаясь:— Интересная история. В основных чертах и деталях совпадает с происшествием на Кармайкле, в пятьсот двадцать восьмом году.— Интересно, интересно, — оживился док.Полицейский Томпсон особого интереса не проявил. Он просто посмотрел на меня и подавил зевок. Его глаза были красными и он украдкой потер их пальцами.— Кармайкл, третья планета системы Луат, внешние границы Периферии, — сказал Худой (вообще-то, его звали Андрей Говоров, но это долго говорить, и я буду называть его и дальше Худым).— Первая и последняя встреча людей с инопланетянами. Сто двадцать четыре года назад орбитальные станции слежения засекли приближающийся к системе огромный корабль неземного происхождения. Форма такая же, как описывает наш молодой друг — огромный сфероид. Он вышел на видеосвязь с наземным пунктом контроля. Перед не на шутку перепуганными диспетчерами на экранах появился человек, за спиной которого стояли неизвестные существа, напоминавшие насекомых. Человек явно был переводчиком, так как существа общались с ним посредством знаков, и только после этого говорил человек. Было сделано краткое заявление о прибытии инопланетного корабля с целью торговли и просьба к правителю планеты выйти с прибывшими торговцами на связь. Когда же один из диспетчеров спросил, что же является предметом торга, то с корабля ответили, что они желали бы приобрести радиоактивные материалы и продукты неорганической химии (всего около семидесяти наименований) в обмен на живую человеческую силу, попросту говоря, рабов.Ситуация сложилась довольно странная — первые встреченные людьми инопланетяне не проявили никакого удивления от встречи с чужой цивилизацией, более того, они прилетели к людям, чтобы торговать людьми. Пришельцы, кстати, никак не представились при переговорах и это было достаточно необычно: ведь все люди обычно говорят «мы — такие-то» или «мы — оттуда-то», словом, есть какое-то самоопределение, подчеркивание принадлежности к своей расе, народу и так далее. Пришельцы же говорили о себе просто «мы» без употребления каких-нибудь личных местоимений или названий. Позже пленные с корабля пришельцев рассказывали, что в грузовом шлюзе видели надпись на языке, похожем на древнегреческий — «Формика». Также по наблюдениям пленных, инопланетяне показались им похожими на муравьев, они были членистоногими, их туловища состояли из трех четко разделенных сегментов. Инопланетяне переговаривались друг с другом с помощью громких щелчков, которые можно было услышать на довольно большом расстоянии. Рта у них не было, как у почти всех насекомых, вместо рта была щель в нижней части «головы» и массивные челюсти, которыми легко можно было перекусить руку взрослого мужчины. Отличие от муравьев проявлялось в больших фасеточных глазах и в том, что у пришельцев было четыре пары конечностей — две пары конечностей для ходьбы и две пары, выполнявшие функцию «рук». Далее я буду называть инопланетян Формикой — так их называли люди-пленники.К счастью, человек, возглавлявший правительство Кармайкла в тот период, Максим Вершинин, оказался достаточно компетентным политиком и, что оказалось важнее, просто мудрым и сообразительным человеком. Зная, что у него не хватит сил для освобождения захваченных пришельцами людей — скорее всего, жителей одной из отдаленных колоний — он повел хитрую и достаточно продуманную игру. По каналу закрытой связи он вызвал патрульный крейсер Земной Федерации, несший патрулирование в системе Кармайкла, и одновременно с этим начал переговоры с кораблем. Выдав себя за единовластного и жестокого диктатора, он проявил чудеса актерского мастерства, торгуясь с пришельцами, жестко и нахально требуя уступок от чужой стороны. Демонстрируя показную жадность и неразборчивость в средствах при достижении якобы собственной выгоды, он предложил пришельцам произвести посадку в отдаленном и пустынном районе, мотивируя это тем, что подготовка необходимого количества товара для обмена займет много времени и что у него нет достаточного количества грузовых ракет для перевоза пленников с корабля на планету. Его план был прост — тянуть время до прибытия крейсера и попытаться освободить всех пленников.Пришельцы согласились с предложением Вершинина и их корабль совершил посадку в указанном районе.Многие члены правительства не одобрили этот шаг Вершинина, но он был неумолим в своем стремлении освободить всех пленных любой ценой. К тому же, если бы Формики захотели напасть на Кармайкл, то никто не смог бы этому помешать. Вершинин смог организовать сбор необходимых инопланетянам материалов и средств и вскоре пленники были отпущены на свободу. Формика получили все, что хотели, их корабль поднялся с планеты и был атакован прибывшим патрульным крейсером. Требованию сдаться Формики не подчинились, а так как корабль инопланетян по размерам во много раз превосходил земной корабль, капитан крейсера понимал, что исход боя может решиться не в его пользу. Крейсер выпустил по кораблю Формики четыре ракеты с ядерными боеголовками и бой был закончен.Пленных оказалось около ста двадцати тысяч человек. Они были захвачены Формикой на одной из планет Периферии, Лиде.— Я, конечно, очень извиняюсь, профессор, — проворчал из своего кресла Томпсон, — вы тут очень интересные вещи рассказываете, да только парень вас сможет потом отдельно послушать, а у меня дел невпроворот, да и с телами надо разобраться.— С телами? — тупо переспросил я.— Ну да. Большинство холодильников занято, а скоро продовольственный тягач придет, так свежие продукты некуда девать, понимаешь. Семьдесят четыре тела — такого у нас никогда не было, правда ведь, док?Толстяк ничего не ответил, просто посмотрел на меня с каким-то непонятным сожалением.— Какие тела? — спросил я.— Ох, господи, парень, да проснись ты! — буркнул полицейский. — Те самые тела, что с тобой вместе в одном корабле прилетели. Ты — единственный оставшийся в живых, следовательно, владелец корабля, следовательно, капитан, а отсюда, следовательно, душеприказчик всех, кто был с тобой на одном корабле, да только до пункта назначения не добрался. Ты должен подписать права собственности на корабль, признать себя полномочным владельцем и распорядиться насчет погребальной церемонии. Доктор Бауэр засвидетельствовал их смерть, вердикт — «смерть в результате несчастного случая, предположительно, аварии на корабле». Технический эксперт, вот, профессор Говоров, будет пока с кораблем разбираться, ему наши техники помогут, доктор пока тебя продолжать лечить будет, я все необходимые документы оформлю, а покойников желательно все-таки похоронить по-человечески. Понял, парень?Я молча кивнул, не в силах говорить. Откашлялся, прочистил сжавшееся в спазмах горло и сказал:— У нас, там, где был мой дом, людей никогда не хоронили в земле. Земли было мало, но дело не в этом. Первые люди, сошедшие с корабля, заметили, что когда после смерти человека проходит около двухсот часов, то его тело начинает быстро меняться, прямо на глазах превращаться в пепел. Тела становились похожи на сгоревшую бумагу, достаточно было подуть и тела рассыпались в прах. Врачи говорили, что это действие какого-то местного микроба, кажется. Такое происходило только с людьми, а с животными и растениями — нет. Врачи еще говорили, что этот процесс тления опасен, поэтому у нас всех покойников кремировали. В каждом районе был свой крематорий, а то и два. Как их похоронят? — поднял я голову, которую до сих пор держал опущенной.В глазах Томпсона скользнул огонек жалости:— Если ты хочешь, мы проведем кремацию.— Да, я так хочу.Он подал мне листы бумаги, скрепленные скрепкой:— Там, на трех экземплярах, распишись внизу, где указано твое имя.Я подписал и поднялся с кровати.— Ты куда? — тоже вскочил Бауэр. — Ты же еще слабый!— Я должен их видеть.— Кого? — этим вопросом доктор напомнил меня.— Их. Всех. Они умерли, а я остался жить. Я должен их видеть, понимаете, должен видеть каждого!Они понимали, Томпсон молча кивнул головой, а Говоров в первый раз за все время посмотрел на меня, как на живого человека, а не на больного.Тут я заметил, что стою, по-прежнему закутанный в простыню.— Мне дадут что-нибудь одеть или тут можно ходить так?Доктор вынес из соседнего бокса белые брюки и рубашку с коротким рукавом. Я натянул на себя одежду, старательно стараясь не замечать собственных дрожащих рук и ног, взял протянутую мне доктором куртку и мы пошли.Мы ходили из одной холодильной камеры в другую, провожаемые удивленными взглядами редких прохожих. Наверное, смотрелись мы странно — я, шатающийся от слабости, в одежде не по росту и не по объему, полицейский с усталым лицом и красными от недосыпа глазами, доктор в белом халате и длинный худой ученый, сочувственно поглядывающий на меня.Они лежали, укрытые белыми простынями, на которых блестели кристаллики инея. Из-под простынь высовывались восковые ступни с синими ногтями. Их лица... Лучше бы их не видеть: на каждом печать мучений и боли, глаза стеклянно смотрят в никуда, пронизывая тебя насквозь. Все молодые, сильные и мертвые. Я откидывал простыню и жадно всматривался в каждое лицо, пытаясь вспомнить, узнать, но тщетно. Лица медленно проходили перед моими глазами, но я не мог узнать их. По крайней мере, они были не из Южного Фритауна. Я прикасался к их телам, холодным и твердым, как лед, я молча просил прощения, за то, что остался жить. Я брал их за руки, я бы рыдал, если бы мог, выл, как бабы на похоронах, выл, как умирающий пес, но слез не было. Только горло перехватило стальными тисками, только кровь стучала в висках. Я смотрел на чужие мертвые лица, а перед моими глазами стояли лица моих любимых. Каждый раз, заново откидывая простыню, я умирал — я боялся, что следующее лицо будет лицом Ривы, или Марты, или Артура, или Арчера. Я боялся, что увижу их, и боялся, что не увижу. Семьдесят четыре раза я смотрел в чужие глаза, но от этого не становилось легче. Чем больше я видел лиц, тем страшнее мне становилось. Я молился только об одном — чтобы мне не пришлось увидеть мертвые лица тех, кого я любил.Последняя простыня отброшена, последнее перекошенное в застывших судорогах лицо, последний раз я взял в руки скрюченные ледяные пальцы.Я молча посмотрел на Томпсона и он ответил на мой несказанный вопрос:— Все, последний. Кого-нибудь из них узнал?— Нет, — я покачал головой.— Ну, тогда завтра в шесть вечера будем хоронить. Док тебя проводит. Ты в порядке? — Томпсон внимательно посмотрел на меня.— Нет, но буду. Я хотел вас спросить кое о чем. Мне нужны их фотографии, всех, каждого.Он понимающе покачал головой:— Будут, я лично прослежу.— Спасибо, сэр.Он похлопал меня по плечу и ушел, тяжело ступая по металлическому полу форменными ботинками.Доктор Бауэр отвел меня в лазарет, сказал, чтобы я ложился в постель. Потом он протянул мне таблетки на широченной ладони, я запил их водой и провалился в темную пропасть, в которой было хорошо только одно — я не видел снов...Церемонию кремации я выдержал относительно спокойно — опознать я все равно никого не смог, просто не по себе было. Я сидел на передней скамье в комнате, которая считалась часовней, сидел молча, в одежде с чужого плеча, перед огромным распятием. Приходили незнакомые люди, пялились на меня, а я сидел, уставившись в пол. Играла какая-то траурная музыка, а я сидел и смотрел на ноги, пробитые гвоздями. Не очень приятное зрелище, я и раньше понять этого не мог — как можно спокойно смотреть на то, как человек на кресте мучается.Добровольцы из местных помогали переносить тела в крематорий, все семьдесят четыре тела были зашиты в белые саваны. Священник произнес над ними католическую молитву, перед этим поинтересовавшись, какого вероисповедания были умершие. Я просто пожал плечами:— Какая разница?Он неожиданно легко со мной согласился:— Действительно, никакой.Его полное, круглое лицо на секунду расплылось в улыбке, потом он раскрыл библию где-то на том месте, где сказано было: «Призову вас к себе», что-то в этом духе. Хорошие слова, не помню их точно, мне тогда было как-то все равно. Доктор это депрессией назвал, он еще какими-то ругательствами медицинскими меня ругал, да только толку от этого было — ноль. Ничего мне не хотелось, я когда там, в холодильниках, понял, что остался один — так мне плохо стало, расскажи кому-нибудь — не поверят. Я, если бы мог, вообще не просыпался — такое состояние было. Я был, как кукла на ниточках, только вот ниточки порвались все, и всё — руки, ноги, голова — все обвисло, поднять некому, а сам — не смогу.Досидел я всю церемонию до конца, служитель вынес мне урну с прахом, размером — с бутылку вина, из керамики, молча мне в руки вложил. Я как эту урну в руках почувствовал — так у меня все внутри и оборвалось. Понял я, что дороги назад нет, что дома у меня нет, что Ривы у меня больше нет, что нет рядом братьев моих старших, что Марту я не увижу больше, что ничего у меня больше не осталось, всё имущество — вот оно — пепел в руках, а больше нет ничего. И так стало мне больно тогда, что завыл я, упал на колени да и завыл, урну к себе прижимая, так завыл, что слезы из глаз брызнули. Доктор с пола меня одной левой поднял, а я реву, остановится не могу, как фонтан прорвало, реву, заливаюсь, соплями исхожу. Так меня в лазарет и отвели — в руках урна с прахом, пальцы так в нее вцепились — не разжать и ломом. Доктор мне укол вкатал, рухнул я на кровать свою, да и отрубился, но урну из рук не выпустил. Она и теперь со мной, всегда...Вот после этой своей истерики стало мне легче на следующий день. В лазарете больных, кроме меня, идиота, не было, доктор скучал без общества, поговорить ему было не с кем, а я собеседник оказался что надо — молчал и слушал. Доктору лучше и не надо было. Я задавал ему вопрос — и док начинал рассказывать. Рассказывать он умел, правда, его частенько заносило в то в одну, то в другую сторону, частые отступления от основной темы иногда приводили к тому, что в конце рассказа док не помнил, с чего начинал, но это было неважно.Первым делом я спросил его:— Послушайте, док, в этом мире деньги все еще в ходу?Он рассмеялся:— Деньги в ходу всегда.— А медицина бесплатная, что ли?— Ты это о чем? — он посмотрел на меня.— Ну, вот, валяюсь я тут на койке, истерики вам закатываю, а вы мне таблетки да уколы. Не за бесплатно же?Он, посмеиваясь, вытащил на свет божий бумаги, которые я подписал и начал мне читать: «Настоящим актом о вступлении в собственность и наследование от такого-то числа, месяца, года нижеподписавшийся Алекс Арчер становится полноправным и единоличным владельцем космического корабля (спасательная шлюпка), временный идентификационный номер 2000/65К1, порт приписки неизвестен. Так как в момент вступления в права наследования встречных исков предъявлено не было, в виду отсутствия законных прав наследования у кого бы то ни было, кроме находившихся на борту космического корабля в момент аварии („Кодекс Астронавтики и Звездоплавания“, статья 45/2), нижеподписавшийся Алекс Арчер также признается капитаном вышеупомянутого космического корабля с временным идентификационным номером 2000/65К1».— Ну и что? — спросил я его.Мне весь этот набор слов напомнил, как Чарли дела вел, ему тоже такие бумажки доводилось читать. «Нижеподписавшийся», «вышеупомянутый», «в виду отсутствия» — язык поломаешь, мозги свихнешь.— А то, что есть закон, по которому я обязан тебя лечить бесплатно, — ответил мне док.— Да? — заинтересовался я.Он принес мне «Кодекс Астронавтики и Звездоплавания» и там отыскалась статья об астронавтах, пострадавших в результате несчастного случая. Так там и было написано: «Все лечебные медицинские учреждения обязаны принять все меры по восстановлению здоровья пострадавшего бесплатно и в полной мере, необходимой для выздоровления пациента». Док принялся мне объяснять, что этот «Кодекс» принимали достаточно давно. В то время все астронавты проходили по одному и тому же ведомству, поэтому платили взносы по медицинской страховке. А поэтому и лечить их должны были бесплатно, ведь страховые деньги все равно так или иначе попали бы по назначению.— Ну, хорошо, а как же это я астронавтом заделался? — спросил я его.Док снова усмехнулся и перевернул несколько страниц «Кодекса». Там оказался раздел о кораблях, покинутых командой или попавших в аварию.«Если порт приписки корабля неизвестен или корабль не подлежит идентификации в силу следующих причин — отсутствие зарегистрированных номеров внешнего и внутреннего корпусов, агрегатов двигателей, электромагнитных отметок в районах воздушных и грузовых шлюзов и прочее (полный перечень смотри в приложении 2), то корабль считается свободным и принадлежит первому человеку, вступившему на борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39