По крайней мере, это была не «Оклахома».
– Жена в этом семестре занимается классической музыкой, Грэхем?
– Совершенно верно. Английским искусством, сэр. Играет все эти пьески, чтобы поднять настроение. И действительно, некоторые из них помогают.
«Поднять настроение», – подумал Резник. Так называлась одна из мелодий Джо Лосса. Ее играли, когда они с Элен первый раз отправились на танцы и пытались не отдавить друг другу ноги.
– С вами все в порядке, сэр? Резник кивнул.
– Такое впечатление, что вам больно. Надеюсь, не проблемы с предстательной железой? – Миллингтон вышел со зловредной улыбочкой, но Резник этого не видел. Он теперь был уверен, что знает, где они найдут Диану Виллс.
– Кого вы хотите видеть? – спросил дежурный.
– Во второй и, надеюсь, последний раз повторяю, – Джеффри Моррисон изобразил на своем лице улыбку, – старшего офицера, занимающегося расследованием исчезновения моей племянницы.
– Вы говорить об Эмили Моррисон, не так ли, сэр?
– Совершенно точно, офицер. Приятно видеть таких догадливых представителей нового поколения.
– Есть инспектор Резник, а также суперинтендант Скелтон, сэр. Кого бы вы хотели видеть?
Джеффри Моррисон сосчитал до пятидесяти, прибавляя по десятке.
– А как вы думаете?
Как Элен набралась смелости навестить его в доме, где они когда-то жили вместе, Резник мог только догадываться. В тусклом свете прихожей ее лицо выглядело таким изможденным, будто она принесла с собой все пережитое за прошедшие годы страданий и боли. «Было время, Чарли, когда мы сидели здесь, в этом доме, и говорили, говорили… Говорили, не слыша друг друга».
– Линн! Кевин! Сюда!
Почему он не подумал об этом раньше?
– Линн, отправляйся к Майклу Моррисону. Узнай, известно ли ему имя доктора его бывшей жены. Если он не знает, кто ее лечит сейчас, пусть скажет, к кому она обращалась раньше. И поезжай к нему прямо от Моррисона. Одна из причин, почему он получил опеку при разводе, заключалась в том, что Диана лежала в психиатрической лечебнице. Я сомневаюсь, что он посещал ее, но он может помнить название. Узнай, когда она была у них последний раз и наблюдают ли они ее теперь. Кевин, свяжись со всеми другими больницами в этом районе, специальными учреждениями опеки и тому подобное. Хорошо? Давайте не будем больше терять время.
Как только оба детектива вышли из кабинета, зазвонил телефон. Это был Скелтон, попросивший Резника выглянуть в коридор.
– Чарли, – он показал на стоящего рядом мужчину, – это Джеффри Моррисон, брат Майкла Моррисона. Инспектор-детектив Резник.
Мужчины обменялись рукопожатием. Хотя брат и выглядел старше, не был в лучшей форме. Резник не знал, насколько братья дружны, но Джеффри на свою одежду потратил больше, чем Майкл, вероятно, зарабатывал за месяц.
– Мистер Моррисон вполне резонно хочет быть уверен, что мы делаем все необходимое, чтобы отыскать его племянницу, и, надеюсь, я успокоил его по большинству пунктов. – Скелтон помолчал, глядя в лицо Резника. – Есть одна вещь… Мистер Моррисон считает, что мы быстрее получим результаты, если объявим о вознаграждении.
– Десять тысяч за информацию, которая поможет обнаружить Эмили. В полном здравии, конечно.
Резник покачал головой.
– Уверяю вас, это не пустое предложение.
– Я в этом уверен.
– Я могу позволить себе это, если это поможет вернуть мою племянницу…
– Сомневаюсь в этом.
– Я объяснил некоторые трудности, которые предвижу, – заметил Скелтон.
– Несомненно, будет громадный отклик, – пояснил Резник. – Нам без конца будут звонить со всех концов страны, сообщая что ее якобы видели где угодно – от Гебридских островов до Плимута. Результатом будет то, что нам придется переключить на проверку звонков весь персонал и компьютерное время. Эффект будет небольшой, потому что мы соберем всех обманщиков, желающих получить «легкие деньги», всех психов, и, что хуже всего, в первые же часы ваши брат и невестка получат предложение о выкупе. Я думаю, если этого можно избежать, то не стоит допускать, чтобы они прошли и через это.
Скелтон сделал несколько шагов по направлению к выходу.
– Поверьте нам, мистер Моррисон. Мы делаем все, что нужно.
Джеффри переводил взгляд с одного на другого. Суперинтендант одет прилично и, по-видимому, держит себя в форме, но этот другой… он не подпустил бы его на сотню метров к своему кабинету, если бы тот служил у него.
– Вы знаете, что, если я решу сделать это, я пойду в редакцию любой газеты и все будет на первой странице ближайшего выпуска?
Они знали, что, скорее всего, это тан, но ни один из них не сказал ни слова, наблюдая, как их посетитель прошел весь путь до двери.
– Хорошо, в настоящее время я готов подождать. – Джеффри повернулся к ним, придерживая дверь. – Но вы должны знать, что, если в ближайшее время Эмили не найдут, я сохраняю свое предложение в качестве возможного варианта.
– Спасибо, Чарли, – произнес Скелтон после того, как ушел Моррисон. – Я был убежден, что вы поддержите меня.
Резник кивнул головой в знак понимания, а его живот громко заявил о своих правах.
– Кажется, вам следует серьезно подкрепиться, – заметил Скелтон.
– 28 –
Резник возвращался в участок, держа в руках свой обед – куриную грудинку и сыр бри на ломтике ржаного хлеба, сардины и «радиччио» с покрошенным зеленым сыром, – и чуть не столкнулся с женщиной около окошка дежурного. Это окно было устроено так низко, что любой, кому требовалось получить справку или что-то спросить, рисковал смещением позвоночника. Женщина сделала шаг назад, Резник резко остановился, и один из бутербродов выпал у него из рук.
– О, извините!
Резник сделал безуспешную попытку поймать бутерброд, но нога его поскользнулась и он чуть не упал. Прижав второй бутерброд к груди, он постарался удержать равновесие, неловко оперевшись при этом на женщину, а точнее, на ее внушительный зад.
Извинившись, Резник выпрямился. Тем временем женщина подняла упавший бутерброд, который почти не пострадал, если не считать выпавших листочков салата.
– Вы, случайно, не инспектор Резник? – спросила она. «Похоже, у меня нет выбора».
– Человек за столом сказал, что вы можете подойти в любую минуту.
– Значит, это я, – вздохнул Резник, – как вам и обещали. Что у вас?
– Я относительно маленькой девочки. Эмили Моррисон, ведь ее так зовут?
Резник положил пакеты с бутербродами на свой стол и обернулся, чтобы взглянуть на посетительницу. Она была несколько выше среднего роста, темные, почти черные с проседью волосы были подрезаны на уровне шеи. Она была одета в темно-синюю просторную юбку, синий же, но более светлого тона свитер и коричневый жакет с глубокими карманами и плечиками. Ему показалось, что у нее на глазах контактные линзы, но он не был в этом до конца уверен. Он бы дал ей около сорока лет, ну, немногим больше, и ошибся бы на целых пять лет.
– Меня зовут Вивьен Натансон, – представилась она. Никогда Резник не мог решить проблемы – в каких случаях надо обмениваться рукопожатиями. Имеет ли это какое-нибудь значение, если, положим, через девять минут этот человек окажется замешанным в ужасном убийстве или чем-то таком, что не может не поразить воображение? Поэтому вместо рукопожатия Резник предложил чашку кофе.
– А могу я попросить чай?
– Конечно.
– И немного молока.
Резник позвонил в отдел, и Дивайн оторвался от снимка «Мисс Декабрь» в «Плейбое», чтобы выполнить поручение.
– Я услышала сообщение по радио, когда ехала на работу. В университет. Я преподаю.
По ее виду и не скажешь, что она подметает пыль.
– Занимаюсь изучением Канады.
Резник был поражен. Он даже не представлял, что существует такой предмет, как «изучение Канады». Что там изучать, в конце концов? Великих канадских изобретателей? Жизненный цикл бобра? Деревья? Он знал одного честолюбивого сержанта-детектива из Честерфильда, который по обмену работал в течение месяца в канадской королевской конной полиции провинции Альберта. Это был настоящий отпуск, тот вспоминал, что большую часть времени проводил, наблюдая за таянием снега.
– Вы хотели бы найти женщину, которую видели около того места, где пропала девочка. Я полагаю, что ею могла быть и я.
Дивайн постучал в дверь и внес чай.
– А где мой? – спросил Резник.
– Извините, сэр. О себе вы не говорили.
– Я была там в воскресенье что-то между тремя и четырьмя часами. Боюсь, что не могу быть более точной.
– Были у кого-то в гостях?
– Гуляла.
– Просто гуляли? Вивьен улыбнулась.
– Я не думаю, что вы знаете писателя по имени Рей Бредбери, инспектор?
Резник покачал головой.
– Он канадец?
– Американец. Из Иллинойса, по-моему. И… – она отпила чаю, – начинайте есть свой бутерброд.
Резник открыл пакет, в котором лежали куриная грудинка и бри. Он думал, сколько времени она еще протянет, прежде чем перейдет к сути. Но про себя он уже решил: если в пределах разумного, то ему практически безразлично.
– Во всяком случае, – говорила она, – в одном из его рассказов проезжавшая полицейская машина арестовывает человека только за то, что он прогуливается один. Без всякой цели. Достаточно подозрительно, так что можно рассматривать это как преступление. Когда тот пытается оспорить арест, ищет варианты оправдания, это оказывается невозможным. Полицейская машина полностью автоматизирована, она бездушна.
– Это то, что называют притчей? – спросил Резник.
– Скорей, это расширенная метафора. – Вивьен Натансон улыбнулась.
– И я бесчеловечный полицейский?
– Надеюсь, что нет. Как ваш бутерброд?
– Превосходно.
Он жестом пригласил разделить его трапезу, но она отказалась.
– Я соблюдаю предрождественский пост и не хотела бы нарушать его.
– Что вы обычно делаете, когда гуляете?
– Думаю.
– О лекциях и тому подобных вещах?
– Да, среди прочего.
Резник почувствовал желание узнать про это «прочее»
– Когда вы там шли, вы видели кого-нибудь, подходящего под описание Эмили?
Он подвинул ей через стол фотографию, и она внимательно рассмотрела ее, прежде чем сказать «нет».
– И вы не видели, чтобы вокруг дома Моррисонов происходило что-то необычное?
– Я не знаю, о каком доме идет речь.
– Согласно некоторым сообщениям, женщина, которую тогда видели, проявляла повышенный интерес к этому дому.
– Но я не знаю…
– Вы это уже говорили.
– Мне кажется, – Вивьен Натансон сделала небольшую паузу, – если я, конечно, не ошибаюсь, тон нашего разговора изменился.
– Исчезла девочка, и это очень серьезно.
– И я под подозрением?
– Не совсем так.
– Ну а если бы у меня была какая-то причина быть в этом месте в то время, если бы я, например, наносила визит другу в дом номер… двадцать восемь или тридцать два… – Она замолчала, обратив внимание на выражение лица Резника. – Это тот дом, где живут Моррисоны? Тридцать два? Не правда ли?
Резник утвердительно кивнул.
– Я не знала.
Он ничего не сказал, но смотрел на нее, не отрывая взгляда. В ее поведении появился намек на тревогу, никакой семинар больше не фигурировал.
– Так вы не видели ребенка?
– Нет.
– Никакой девочки?
– Нет, насколько я помню.
– А вы могли не запомнить?
– Возможно. Вполне.
– А как в отношении машины – «форда-сьерры»? Вивьен покачала головой.
– Боюсь, что я заметила бы машину только в исключительном случае, если бы та наехала на меня.
– Будем надеяться, что этого не случится.
– Но я видела мужчину.
«Боже мой! – подумал Резник. – Она что, издевалась надо мной все это время?»
– Он может даже оказаться человеком, которого вы разыскиваете. По радио говорили о человеке, занимавшемся бегом.
– Да.
– Видите ли, я переходила улицу, вы знаете, в сторону дорожки, которая ведет к каналу. Он наскочил прямо на меня, почти сбил с ног.
«Как около дежурного, – подумал Резник, – только на этот раз налетел он».
– Вы зазевались? – поинтересовался он.
– В определенной степени, но виноват был он. Не смотрел на дорогу.
– А куда он смотрел?
– Назад, через плечо.
Резник хорошо представлял себе изгиб улицы, дорожку, по которой бежал мужчина, направление, в котором двигалась Вивьен. Если мужчина бежал, глядя назад, то он смотрел на дом номер 32.
Резник почувствовал, как у него по рукам пробежали мурашки, слегка охрипшим голосом он спросил:
– Вы можете описать этого человека?
– Думаю, что да.
– Подробно?
– Это было так мимолетно.
– Но вы с ним столкнулись лицом к лицу.
– Да, именно тан.
– Я хочу сделать вот что, – он потянулся к телефону, – позвать сюда художника, чтобы, пока я буду записывать ваше заявление, он мог по вашим словам набросать портрет этого человека. Посмотрим, насколько похожим мы сможем его сделать. Хорошо?
– В таком случае, – улыбнулась она, наклоняясь вперед, – если мне придется пробыть здесь столько времени, я возьму половину вашего бутерброда.
– 29 –
– Я не знала, что это лежит у нас.
– Я тоже. – Майкл покачал головой. – Диана, должно быть, просто забыла его или потеряла. Я сомневаюсь, чтобы она оставила это нарочно.
– Возможно, Эмили принесла от нее.
– Может быть.
Это был кусочек белого пластика с дырочками на конце, где он прикреплялся к ручке или ножке новорожденного. На нем несмывающейся краской было написано «Эмили Моррисон» и дата рождения.
Они уже почти час разбирали вещи в ее комнате. Некоторые были подарены их друзьями, что-то куплено заботливыми родителями Лоррейн. Многие вещи Эмили не надевала ни разу. В папке они нашли снимки, сделанные во время первого отпуска после свадьбы. На них они были втроем.
– Ты помнишь?
Эмили, вцепившаяся в руку Майкла, на спине безучастного ко всему окружающему ослика. Хотя никто из них не произнес ни слова, оба подумали, что никогда больше не увидят Эмили.
– Кто это недавно звонил по телефону?
– Это была моя мама.
Майкл кивнул. Господи, что еще ждет его?
– Она передала, что любит тебя, – продолжила Лоррейн, хотя оба знали, что это неправда.
– Я подумал – может, полиция.
– Майкл, я бы сказала тебе.
Предыдущую ночь Лоррейн спала неспокойно. Майкл без конца ворочался, в раненой ноге пульсировала боль. Наконец он встал, зажег свет на кухне и стал пить чай, время от времени бросая взгляд на запечатанную бутылку виски на полке и на пустую на полу около мусорного ведра. Этим утром он разбудил Лоррейн, принеся ей сок грейпфрута и ломтик поджаренного хлеба, и поцеловал в оба глаза. Лоррейн даже не могла припомнить, когда такое было в последний раз.
– Будет ли так всегда? – спросила она в одно из первых свиданий, или «жалких шашней», как предпочитала называть их ее мать.
– Без сомнения. – Майкл, коснулся рукой ее груди. – Без сомнения, – повторил он, целуя ее.
«Любовь увядает», – сказал герой в «Анни-холл».
«Любовь причиняет боль», – поют братья Эверли в своем разрекламированном по телевидению диске «Самые популярные».
«Любовь умирает».
Их любовь, любовь Майкла и Лоррейн ускользнула в забвение, провалилась в бездонный колодец между поздними ночами и ранними утрами. После окончания работы в банке Лоррейн всегда вначале мчалась в универсам, затем в школу – забрать Эмили. Майкл въезжал на дорожку к дому уже измотанный упрямством клиентов и маленькими бутылочками виски, которыми он запивал пиво в мерно покачивающемся поезде.
«Я люблю Эмили, Майкл, ты это знаешь, но все равно мы должны иметь ребенка, нашего ребенка».
«Конечно, у нас будет ребенок, только надо точно выбрать время».
После этого разговора, случившегося несколько месяцев назад, они не возвращались к этой теме. Что касается Майкла, то Лоррейн вообще сомневалась, что он сумеет когда-нибудь «точно выбрать время». Она даже стала смиряться с этой мыслью. Если принять во внимание то, что случилось с сыном Дианы Джеймсом, наверное, можно понять его. В конце концов, у них была Эмили.
– Что с тобой? Лоррейн, что?
Майкл потянулся к ней. Слезы хлынули из ее глаз, она вывернулась из-под его руки, вскочила с кровати, на которой они сидели, проскользнула в полуоткрытую дверь и сбежала по лестнице в ванную комнату, оставив его одного. На часах было 13.22. Если ничего не случится, завтра он снова отправится на работу. Это все же лучше, чем сидеть здесь, замирая каждый раз, когда какой-нибудь автомобиль притормаживает около дома, и ждать, что кто-то подойдет к двери и нажмет кнопку звонка.
Когда Резник шел по коридору, возвращаясь с очередного совещания в кабинете Скелтона, дверь одной из комнат открылась, и из нее вышла Вивьен Натансон, а за ней Миллингтон. Лицо сержанта освещала редкая для него улыбка, такая же широкая, как плечи Дивайна. Резнику стало интересно, что же произошло между ними перед тем, как они вышли из комнаты, и он был поражен непонятным уколом ревности, внезапно и резко кольнувшим его между ребер, под сердце.
Кругом на стене висели картины, написанные в очень броской манере. У фигурок были крупные головы и маленькие тела, деревья – масса ярко-красных и зеленых листьев, солнце такое желтое, что, казалось, еще немного – и вся картинка вспыхнет ярким пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Жена в этом семестре занимается классической музыкой, Грэхем?
– Совершенно верно. Английским искусством, сэр. Играет все эти пьески, чтобы поднять настроение. И действительно, некоторые из них помогают.
«Поднять настроение», – подумал Резник. Так называлась одна из мелодий Джо Лосса. Ее играли, когда они с Элен первый раз отправились на танцы и пытались не отдавить друг другу ноги.
– С вами все в порядке, сэр? Резник кивнул.
– Такое впечатление, что вам больно. Надеюсь, не проблемы с предстательной железой? – Миллингтон вышел со зловредной улыбочкой, но Резник этого не видел. Он теперь был уверен, что знает, где они найдут Диану Виллс.
– Кого вы хотите видеть? – спросил дежурный.
– Во второй и, надеюсь, последний раз повторяю, – Джеффри Моррисон изобразил на своем лице улыбку, – старшего офицера, занимающегося расследованием исчезновения моей племянницы.
– Вы говорить об Эмили Моррисон, не так ли, сэр?
– Совершенно точно, офицер. Приятно видеть таких догадливых представителей нового поколения.
– Есть инспектор Резник, а также суперинтендант Скелтон, сэр. Кого бы вы хотели видеть?
Джеффри Моррисон сосчитал до пятидесяти, прибавляя по десятке.
– А как вы думаете?
Как Элен набралась смелости навестить его в доме, где они когда-то жили вместе, Резник мог только догадываться. В тусклом свете прихожей ее лицо выглядело таким изможденным, будто она принесла с собой все пережитое за прошедшие годы страданий и боли. «Было время, Чарли, когда мы сидели здесь, в этом доме, и говорили, говорили… Говорили, не слыша друг друга».
– Линн! Кевин! Сюда!
Почему он не подумал об этом раньше?
– Линн, отправляйся к Майклу Моррисону. Узнай, известно ли ему имя доктора его бывшей жены. Если он не знает, кто ее лечит сейчас, пусть скажет, к кому она обращалась раньше. И поезжай к нему прямо от Моррисона. Одна из причин, почему он получил опеку при разводе, заключалась в том, что Диана лежала в психиатрической лечебнице. Я сомневаюсь, что он посещал ее, но он может помнить название. Узнай, когда она была у них последний раз и наблюдают ли они ее теперь. Кевин, свяжись со всеми другими больницами в этом районе, специальными учреждениями опеки и тому подобное. Хорошо? Давайте не будем больше терять время.
Как только оба детектива вышли из кабинета, зазвонил телефон. Это был Скелтон, попросивший Резника выглянуть в коридор.
– Чарли, – он показал на стоящего рядом мужчину, – это Джеффри Моррисон, брат Майкла Моррисона. Инспектор-детектив Резник.
Мужчины обменялись рукопожатием. Хотя брат и выглядел старше, не был в лучшей форме. Резник не знал, насколько братья дружны, но Джеффри на свою одежду потратил больше, чем Майкл, вероятно, зарабатывал за месяц.
– Мистер Моррисон вполне резонно хочет быть уверен, что мы делаем все необходимое, чтобы отыскать его племянницу, и, надеюсь, я успокоил его по большинству пунктов. – Скелтон помолчал, глядя в лицо Резника. – Есть одна вещь… Мистер Моррисон считает, что мы быстрее получим результаты, если объявим о вознаграждении.
– Десять тысяч за информацию, которая поможет обнаружить Эмили. В полном здравии, конечно.
Резник покачал головой.
– Уверяю вас, это не пустое предложение.
– Я в этом уверен.
– Я могу позволить себе это, если это поможет вернуть мою племянницу…
– Сомневаюсь в этом.
– Я объяснил некоторые трудности, которые предвижу, – заметил Скелтон.
– Несомненно, будет громадный отклик, – пояснил Резник. – Нам без конца будут звонить со всех концов страны, сообщая что ее якобы видели где угодно – от Гебридских островов до Плимута. Результатом будет то, что нам придется переключить на проверку звонков весь персонал и компьютерное время. Эффект будет небольшой, потому что мы соберем всех обманщиков, желающих получить «легкие деньги», всех психов, и, что хуже всего, в первые же часы ваши брат и невестка получат предложение о выкупе. Я думаю, если этого можно избежать, то не стоит допускать, чтобы они прошли и через это.
Скелтон сделал несколько шагов по направлению к выходу.
– Поверьте нам, мистер Моррисон. Мы делаем все, что нужно.
Джеффри переводил взгляд с одного на другого. Суперинтендант одет прилично и, по-видимому, держит себя в форме, но этот другой… он не подпустил бы его на сотню метров к своему кабинету, если бы тот служил у него.
– Вы знаете, что, если я решу сделать это, я пойду в редакцию любой газеты и все будет на первой странице ближайшего выпуска?
Они знали, что, скорее всего, это тан, но ни один из них не сказал ни слова, наблюдая, как их посетитель прошел весь путь до двери.
– Хорошо, в настоящее время я готов подождать. – Джеффри повернулся к ним, придерживая дверь. – Но вы должны знать, что, если в ближайшее время Эмили не найдут, я сохраняю свое предложение в качестве возможного варианта.
– Спасибо, Чарли, – произнес Скелтон после того, как ушел Моррисон. – Я был убежден, что вы поддержите меня.
Резник кивнул головой в знак понимания, а его живот громко заявил о своих правах.
– Кажется, вам следует серьезно подкрепиться, – заметил Скелтон.
– 28 –
Резник возвращался в участок, держа в руках свой обед – куриную грудинку и сыр бри на ломтике ржаного хлеба, сардины и «радиччио» с покрошенным зеленым сыром, – и чуть не столкнулся с женщиной около окошка дежурного. Это окно было устроено так низко, что любой, кому требовалось получить справку или что-то спросить, рисковал смещением позвоночника. Женщина сделала шаг назад, Резник резко остановился, и один из бутербродов выпал у него из рук.
– О, извините!
Резник сделал безуспешную попытку поймать бутерброд, но нога его поскользнулась и он чуть не упал. Прижав второй бутерброд к груди, он постарался удержать равновесие, неловко оперевшись при этом на женщину, а точнее, на ее внушительный зад.
Извинившись, Резник выпрямился. Тем временем женщина подняла упавший бутерброд, который почти не пострадал, если не считать выпавших листочков салата.
– Вы, случайно, не инспектор Резник? – спросила она. «Похоже, у меня нет выбора».
– Человек за столом сказал, что вы можете подойти в любую минуту.
– Значит, это я, – вздохнул Резник, – как вам и обещали. Что у вас?
– Я относительно маленькой девочки. Эмили Моррисон, ведь ее так зовут?
Резник положил пакеты с бутербродами на свой стол и обернулся, чтобы взглянуть на посетительницу. Она была несколько выше среднего роста, темные, почти черные с проседью волосы были подрезаны на уровне шеи. Она была одета в темно-синюю просторную юбку, синий же, но более светлого тона свитер и коричневый жакет с глубокими карманами и плечиками. Ему показалось, что у нее на глазах контактные линзы, но он не был в этом до конца уверен. Он бы дал ей около сорока лет, ну, немногим больше, и ошибся бы на целых пять лет.
– Меня зовут Вивьен Натансон, – представилась она. Никогда Резник не мог решить проблемы – в каких случаях надо обмениваться рукопожатиями. Имеет ли это какое-нибудь значение, если, положим, через девять минут этот человек окажется замешанным в ужасном убийстве или чем-то таком, что не может не поразить воображение? Поэтому вместо рукопожатия Резник предложил чашку кофе.
– А могу я попросить чай?
– Конечно.
– И немного молока.
Резник позвонил в отдел, и Дивайн оторвался от снимка «Мисс Декабрь» в «Плейбое», чтобы выполнить поручение.
– Я услышала сообщение по радио, когда ехала на работу. В университет. Я преподаю.
По ее виду и не скажешь, что она подметает пыль.
– Занимаюсь изучением Канады.
Резник был поражен. Он даже не представлял, что существует такой предмет, как «изучение Канады». Что там изучать, в конце концов? Великих канадских изобретателей? Жизненный цикл бобра? Деревья? Он знал одного честолюбивого сержанта-детектива из Честерфильда, который по обмену работал в течение месяца в канадской королевской конной полиции провинции Альберта. Это был настоящий отпуск, тот вспоминал, что большую часть времени проводил, наблюдая за таянием снега.
– Вы хотели бы найти женщину, которую видели около того места, где пропала девочка. Я полагаю, что ею могла быть и я.
Дивайн постучал в дверь и внес чай.
– А где мой? – спросил Резник.
– Извините, сэр. О себе вы не говорили.
– Я была там в воскресенье что-то между тремя и четырьмя часами. Боюсь, что не могу быть более точной.
– Были у кого-то в гостях?
– Гуляла.
– Просто гуляли? Вивьен улыбнулась.
– Я не думаю, что вы знаете писателя по имени Рей Бредбери, инспектор?
Резник покачал головой.
– Он канадец?
– Американец. Из Иллинойса, по-моему. И… – она отпила чаю, – начинайте есть свой бутерброд.
Резник открыл пакет, в котором лежали куриная грудинка и бри. Он думал, сколько времени она еще протянет, прежде чем перейдет к сути. Но про себя он уже решил: если в пределах разумного, то ему практически безразлично.
– Во всяком случае, – говорила она, – в одном из его рассказов проезжавшая полицейская машина арестовывает человека только за то, что он прогуливается один. Без всякой цели. Достаточно подозрительно, так что можно рассматривать это как преступление. Когда тот пытается оспорить арест, ищет варианты оправдания, это оказывается невозможным. Полицейская машина полностью автоматизирована, она бездушна.
– Это то, что называют притчей? – спросил Резник.
– Скорей, это расширенная метафора. – Вивьен Натансон улыбнулась.
– И я бесчеловечный полицейский?
– Надеюсь, что нет. Как ваш бутерброд?
– Превосходно.
Он жестом пригласил разделить его трапезу, но она отказалась.
– Я соблюдаю предрождественский пост и не хотела бы нарушать его.
– Что вы обычно делаете, когда гуляете?
– Думаю.
– О лекциях и тому подобных вещах?
– Да, среди прочего.
Резник почувствовал желание узнать про это «прочее»
– Когда вы там шли, вы видели кого-нибудь, подходящего под описание Эмили?
Он подвинул ей через стол фотографию, и она внимательно рассмотрела ее, прежде чем сказать «нет».
– И вы не видели, чтобы вокруг дома Моррисонов происходило что-то необычное?
– Я не знаю, о каком доме идет речь.
– Согласно некоторым сообщениям, женщина, которую тогда видели, проявляла повышенный интерес к этому дому.
– Но я не знаю…
– Вы это уже говорили.
– Мне кажется, – Вивьен Натансон сделала небольшую паузу, – если я, конечно, не ошибаюсь, тон нашего разговора изменился.
– Исчезла девочка, и это очень серьезно.
– И я под подозрением?
– Не совсем так.
– Ну а если бы у меня была какая-то причина быть в этом месте в то время, если бы я, например, наносила визит другу в дом номер… двадцать восемь или тридцать два… – Она замолчала, обратив внимание на выражение лица Резника. – Это тот дом, где живут Моррисоны? Тридцать два? Не правда ли?
Резник утвердительно кивнул.
– Я не знала.
Он ничего не сказал, но смотрел на нее, не отрывая взгляда. В ее поведении появился намек на тревогу, никакой семинар больше не фигурировал.
– Так вы не видели ребенка?
– Нет.
– Никакой девочки?
– Нет, насколько я помню.
– А вы могли не запомнить?
– Возможно. Вполне.
– А как в отношении машины – «форда-сьерры»? Вивьен покачала головой.
– Боюсь, что я заметила бы машину только в исключительном случае, если бы та наехала на меня.
– Будем надеяться, что этого не случится.
– Но я видела мужчину.
«Боже мой! – подумал Резник. – Она что, издевалась надо мной все это время?»
– Он может даже оказаться человеком, которого вы разыскиваете. По радио говорили о человеке, занимавшемся бегом.
– Да.
– Видите ли, я переходила улицу, вы знаете, в сторону дорожки, которая ведет к каналу. Он наскочил прямо на меня, почти сбил с ног.
«Как около дежурного, – подумал Резник, – только на этот раз налетел он».
– Вы зазевались? – поинтересовался он.
– В определенной степени, но виноват был он. Не смотрел на дорогу.
– А куда он смотрел?
– Назад, через плечо.
Резник хорошо представлял себе изгиб улицы, дорожку, по которой бежал мужчина, направление, в котором двигалась Вивьен. Если мужчина бежал, глядя назад, то он смотрел на дом номер 32.
Резник почувствовал, как у него по рукам пробежали мурашки, слегка охрипшим голосом он спросил:
– Вы можете описать этого человека?
– Думаю, что да.
– Подробно?
– Это было так мимолетно.
– Но вы с ним столкнулись лицом к лицу.
– Да, именно тан.
– Я хочу сделать вот что, – он потянулся к телефону, – позвать сюда художника, чтобы, пока я буду записывать ваше заявление, он мог по вашим словам набросать портрет этого человека. Посмотрим, насколько похожим мы сможем его сделать. Хорошо?
– В таком случае, – улыбнулась она, наклоняясь вперед, – если мне придется пробыть здесь столько времени, я возьму половину вашего бутерброда.
– 29 –
– Я не знала, что это лежит у нас.
– Я тоже. – Майкл покачал головой. – Диана, должно быть, просто забыла его или потеряла. Я сомневаюсь, чтобы она оставила это нарочно.
– Возможно, Эмили принесла от нее.
– Может быть.
Это был кусочек белого пластика с дырочками на конце, где он прикреплялся к ручке или ножке новорожденного. На нем несмывающейся краской было написано «Эмили Моррисон» и дата рождения.
Они уже почти час разбирали вещи в ее комнате. Некоторые были подарены их друзьями, что-то куплено заботливыми родителями Лоррейн. Многие вещи Эмили не надевала ни разу. В папке они нашли снимки, сделанные во время первого отпуска после свадьбы. На них они были втроем.
– Ты помнишь?
Эмили, вцепившаяся в руку Майкла, на спине безучастного ко всему окружающему ослика. Хотя никто из них не произнес ни слова, оба подумали, что никогда больше не увидят Эмили.
– Кто это недавно звонил по телефону?
– Это была моя мама.
Майкл кивнул. Господи, что еще ждет его?
– Она передала, что любит тебя, – продолжила Лоррейн, хотя оба знали, что это неправда.
– Я подумал – может, полиция.
– Майкл, я бы сказала тебе.
Предыдущую ночь Лоррейн спала неспокойно. Майкл без конца ворочался, в раненой ноге пульсировала боль. Наконец он встал, зажег свет на кухне и стал пить чай, время от времени бросая взгляд на запечатанную бутылку виски на полке и на пустую на полу около мусорного ведра. Этим утром он разбудил Лоррейн, принеся ей сок грейпфрута и ломтик поджаренного хлеба, и поцеловал в оба глаза. Лоррейн даже не могла припомнить, когда такое было в последний раз.
– Будет ли так всегда? – спросила она в одно из первых свиданий, или «жалких шашней», как предпочитала называть их ее мать.
– Без сомнения. – Майкл, коснулся рукой ее груди. – Без сомнения, – повторил он, целуя ее.
«Любовь увядает», – сказал герой в «Анни-холл».
«Любовь причиняет боль», – поют братья Эверли в своем разрекламированном по телевидению диске «Самые популярные».
«Любовь умирает».
Их любовь, любовь Майкла и Лоррейн ускользнула в забвение, провалилась в бездонный колодец между поздними ночами и ранними утрами. После окончания работы в банке Лоррейн всегда вначале мчалась в универсам, затем в школу – забрать Эмили. Майкл въезжал на дорожку к дому уже измотанный упрямством клиентов и маленькими бутылочками виски, которыми он запивал пиво в мерно покачивающемся поезде.
«Я люблю Эмили, Майкл, ты это знаешь, но все равно мы должны иметь ребенка, нашего ребенка».
«Конечно, у нас будет ребенок, только надо точно выбрать время».
После этого разговора, случившегося несколько месяцев назад, они не возвращались к этой теме. Что касается Майкла, то Лоррейн вообще сомневалась, что он сумеет когда-нибудь «точно выбрать время». Она даже стала смиряться с этой мыслью. Если принять во внимание то, что случилось с сыном Дианы Джеймсом, наверное, можно понять его. В конце концов, у них была Эмили.
– Что с тобой? Лоррейн, что?
Майкл потянулся к ней. Слезы хлынули из ее глаз, она вывернулась из-под его руки, вскочила с кровати, на которой они сидели, проскользнула в полуоткрытую дверь и сбежала по лестнице в ванную комнату, оставив его одного. На часах было 13.22. Если ничего не случится, завтра он снова отправится на работу. Это все же лучше, чем сидеть здесь, замирая каждый раз, когда какой-нибудь автомобиль притормаживает около дома, и ждать, что кто-то подойдет к двери и нажмет кнопку звонка.
Когда Резник шел по коридору, возвращаясь с очередного совещания в кабинете Скелтона, дверь одной из комнат открылась, и из нее вышла Вивьен Натансон, а за ней Миллингтон. Лицо сержанта освещала редкая для него улыбка, такая же широкая, как плечи Дивайна. Резнику стало интересно, что же произошло между ними перед тем, как они вышли из комнаты, и он был поражен непонятным уколом ревности, внезапно и резко кольнувшим его между ребер, под сердце.
Кругом на стене висели картины, написанные в очень броской манере. У фигурок были крупные головы и маленькие тела, деревья – масса ярко-красных и зеленых листьев, солнце такое желтое, что, казалось, еще немного – и вся картинка вспыхнет ярким пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30