)
и так далее.— Если со мной что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы узнали из этих липовых карточек, каким я был мошенником.— Но Рауль… ведь Рауль-то должен был существовать!— Бедняга! Вот, наверно, удивлялся. Поехал покататься, как обычно, по-видимому, и пьян был тоже, как обычно… Надеюсь, что был пьян.— Но он существовал!— Надо же было мне назвать какое-то имя. Почему я взял имя Рауль — теперь уж и сам не помню.— А чертежи?— Я снял их с пылесоса «Атомный котел». Ну, теперь всем забавам конец. Будьте добры, напишите за меня мое признание, а я подпишу. Я очень рад, что они не сделали ничего дурного с Тересой.Беатриса засмеялась. Она опустила голову на руки и смеялась. Она сказала:— Ох, до чего же я вас люблю…— Все это вам кажется ужасно глупым, правда?— Глупыми кажутся мне наши в Лондоне. И Генри Готорн. Неужели вы думаете, что я бросила бы Питера, если бы он хоть раз, хоть один-единственный раз оставил в дураках ЮНЕСКО? Но ЮНЕСКО было для него святыней. Конференции по вопросам культуры были святыней. Он никогда не смеялся… Дайте мне носовой платок.— Да вы плачете!— Я смеюсь. Эти чертежи…— Один из них — пульверизатор, а другой — двусторонний наконечник. Вот не думал, что специалисты не догадаются.— Специалисты их и не видали. Не забывайте, ведь это разведка. Надо оберегать источники. Мы не можем допустить, чтобы подобные документы попадали в руки знающим людям. Дорогой вы мой…— Вы сказали дорогой?— У меня просто такая манера. Помните «Тропикану»? Как там он пел? Я еще не знала, что вы мой хозяин, а я ваш секретарь, вы для меня были просто милым человеком с красивой дочкой, и я вдруг поняла, что вы сейчас наделаете каких-то отчаянных глупостей с этой бутылкой шампанского. А я так смертельно устала от здравого смысла.— Ну, меня вряд ли можно назвать человеком отчаянным.— Они утверждают, что круг — это круг,И мое безрассудство их просто бесит.— Будь я человеком отчаянным, стал бы я продавать пылесосы?— А я говорю, что ночь — это день.И нету во мне никакой корысти.— Неужели вы не знаете, что такое верность, как и я?— Нет, вы человек верный.— Кому?— Милли. Плевать мне на людей, верных тем, кто им платит, тем, у кого они служат… Не думаю, чтобы даже моя страна заслуживала верности. В наших жилах смешано слишком много разной крови, но если мы любим, в сердце у нас — только один человек, правда? Разве на свете творилось бы столько гадостей, если бы мы были верны тому, что любим, а не каким-то странам?Он сказал:— Боюсь, что у меня могут отнять паспорт.— Пусть попробуют!— Все равно, — сказал он. — Теперь мы оба без работы.
5 — Входите, капитан Сегура.Капитан Сегура сиял. Сапоги его сияли, пуговицы сияли и только что припомаженные волосы тоже сияли. Он был словно начищенное до блеска оружие. Он сказал:— Я ужасно обрадовался, когда Милли передала мне ваше приглашение.— Нам с вами о многом нужно переговорить. Но сперва давайте сыграем. Сегодня я вас непременно побью.— Сомневаюсь, мистер Уормолд. Я покуда еще не обязан выказывать вам сыновнее почтение.Уормолд раскрыл шашечницу. Потом он расставил на ней двадцать четыре маленькие бутылочки виски: двенадцать пшеничного против двенадцати шотландского.— Это еще что?— Выдумка доктора Гассельбахера. Мне хочется, чтобы мы сыграли одну партию в память о нем. Тот, кто берет шашку, ее выпивает.— Хитро придумано, мистер Уормолд. Так как я играю лучше, я больше пью.— А потом я вас догоню — и в выпивке тоже.— Я бы предпочел играть обыкновенными шашками.— Боитесь остаться битым? Или голова у вас слабая?.— Голова у меня не слабее, чем у других, но, выпив, я могу вспылить. Мне было бы неприятно поссориться с будущим тестем.— Милли все равно не выйдет за вас замуж, Сегура.— Это нам еще надо обсудить.— Вы играете пшеничным. Пшеничное крепче шотландского. У вас будет преимущество.— Я в нем не нуждаюсь. Я буду играть шотландским.Сегура повернул шашечницу и сел.— Почему вы не снимете пояс? Вам будет удобнее.Сегура положил пояс с кобурой на пол возле себя.— Ладно. Я буду сражаться с вами голыми руками, — сказал он весело.— Пистолет у вас заряжен?— Конечно. Мои враги не дадут мне времени зарядить пистолет.— Убийцу Гассельбахера нашли?— Нет. Он не из уголовного мира.— Это Картер?— После того что вы мне сказали, я, конечно, навел справки. Во время убийства он был с доктором Брауном. А разве мы можем не верить президенту Европейского коммерческого общества?— Значит, и доктор Браун числится у вас в списке?— Разумеется. Ну, а теперь начнем.Как это знает каждый игрок, шашечница пересекается по диагонали надвое «большой дорогой»: это линия обороны. Тот, кто держит под обстрелом эту черту, берет в свои руки инициативу, пересечь ее — значит перейти в атаку на противника. Сегура выбрал дебют «Вызов» и уверенно начал игру, двинув бутылочку в центр доски. Он не обдумывал ходов; он едва глядел на доску. Раздумывал и медлил Уормолд.— Где Милли? — спросил Сегура.— Ушла.— И ваша прелестная секретарша тоже?— Да, они ушли вдвоем.— Положение у вас с самого начала неважное, — сказал капитан Сегура. Он ударил в центр обороны Уормолда и выиграл «Старого Тейлора». — Ну что ж, выпьем первую, — сказал он и осушил бутылочку. Уормолд отважился на ответный маневр, чтобы взять противника в клещи, и сразу же потерял еще бутылочку, на этот раз — «Старого Форестера». На лбу Сегуры выступили капельки пота; выпив, он откашлялся. Он сказал:— Уж больно смело играете, мистер Уормолд. — Он показал на доску. — Вам следовало взять ату шашку.— Можете меня фукнуть, — предложил Уормолд.Сегура призадумался. Он сказал:— Нет. Лучше уж вы берите мою шашку.Марка была непривычная — «Кэрнгорм»; виски обожгло Уормолду язык.Некоторое время они играли с необычайной для них осторожностью и не брали друг у друга шашек.— А Картер все еще живет в «Севил-Билтморе»? — спросил Уормолд.— Да.— Вы установили за ним слежку?— Нет. Какой смысл?Уормолд цеплялся за бортовое поле, настаивая на своем уже отбитом обходном маневре, но шансов у него оставалось немного. Он сделал неправильный ход, позволивший Сегуре двинуть защищенную шашку на поле Е5 и, потеряв возможность спасти свою шашку на ноле В6, пропустил Сегуру в последний ряд; тот вышел в дамки.— Зеваете, — сказал Сегура.— Мы можем пойти на размен.— Но у меня дамка.Сегура выпил «Четыре розы», а Уормолд снял с противоположной стороны доски «Хейга с ямочками». Сегура сказал:— Какой душный вечер!Он короновал свою дамку, положив на нее клочок бумаги. Уормолд сказал:— Если я ее побью, мне придется выпить две бутылочки. У меня есть запасные в шкафу.— Здорово вы все предусмотрели, — сказал Сегура. В его тоне Уормолду послышалось раздражение.Играл Сегура теперь в высшей степени осторожно. Заставить его взять шашку становилось все труднее, и Уормолд начал понимать, в чем слабость его затеи: хороший игрок может победить противника, не беря у него шашек. Он взял у Сегуры еще одну, и его заперли. Ходить ему было некуда.Сегура вытер потный лоб.— Видите, — сказал он, — победить вы не можете.— Вы должны дать мне отыграться.— Пшеничное виски слишком крепкое. 85 градусов.— Давайте меняться, играйте теперь пшеничным вы.На этот раз Уормолд играл черными — шотландским виски. Он заменил три выпитые бутылочки у себя и три у Сегуры. Он выбрал дебют «Четырнадцатый старый», который ведет обычно к затяжной игре, ибо теперь уже знал, что единственная его надежда — это раззадорить Сегуру, чтобы тот забыл об осторожности. Он снова попытался подставить партнеру шашку, но Сегура не принял хода. Казалось, он понял, что самый опасный противник — не Уормолд, а его собственная голова. Он даже пожертвовал шашкой, не получив тактического преимущества, и Уормолду пришлось выпить «Хайрема Уокера». Уормолд понял, что и его голова в опасности: смесь шотландского виски с пшеничным была убийственной. Он попросил:— Угостите меня сигаретой.Сегура перегнулся через стол, чтобы дать ему огня, и Уормолд заметил, как у него дрожат руки. Зажигалка не действовала, и он выругался с неожиданной злостью. «Еще две бутылочки — и он мой», — подумал Уормолд.Но отдать шашку упорствующему противнику было так же трудно, как взять шашку у него. Помимо его воли, победа стала доставаться Уормолду. Он выпил «Харпера» и вышел в дамки. Он сказал с наигранным торжеством:— Игра моя, Сегура. Сдавайтесь.Сегура, нахмурившись, смотрел на доску. В нем явно боролись два чувства: желание победить и желание сохранить трезвую голову, однако голову его туманил гнев, а не только виски. Он сказал:— Ну и свинство — так играть в шашки!Теперь, когда у его противника была дамка, он больше не мог рассчитывать на бескровную победу, потому что дамка обладает свободой передвижения. На этот раз он пожертвовал «Таверной в Кентукки», но жертва была вынужденная, и он разразился проклятиями.— Вот черт, — сказал он, — да эти штуки все разные! Стекло! Где это слыхано о шашках из стекла?Уормолд чувствовал, что и его мысли путаются от пшеничного виски, но миг победы — или поражения — настал. Сегура сказал:— Зачем вы передвинули мою шашку?— Нет, это — «Красная этикетка». Моя.— Не могу я, будь они прокляты, запомнить разницу между пшеничным и шотландским! Бутылочки, как бутылочки, вот и разбирайся в них!— Вы сердитесь потому, что проигрываете.— Я никогда не проигрываю.И тут Уормолд сделал вид, будто совершил оплошность: он подставил под удар свою дамку. Какой-то миг ему казалось, что Сегура этого не заметил, а потом он решил, что, боясь пить, Сегура нарочно упускает счастливую возможность. Однако соблазн взять дамку был велик, тем более, что это грозило Уормолду полным разгромом. Его собственная шашка выйдет в дамки и устроит врагу форменное побоище. И все же Сегура колебался. Разгоряченное от виски и духоты, лицо его словно оплывало, как у восковой куклы, глаза застилал туман. Он спросил:— Зачем вы это сделали?— Что?— Потеряли дамку и… партию?— Черт! Не заметил. Я, наверно, пьян.— Вы пьяны?— Немного.— Но я тоже пьян. И вы знаете, что я пьян. Вы нарочно стараетесь меня опоить. Зачем?— Не валяйте дурака. На что мне вас спаивать? Бросайте игру, пускай будет ничья.— К черту! Не желаю. Но я знаю, зачем вы хотите меня споить. Вы хотите показать мне список… нет, вру, вы хотите, чтобы я показал вам список…— Какой список?— Все вы у меня в руках. Вот так! Где Милли?— Я же вам сказал, она ушла.— Сегодня же пойду к начальнику управления. Всех вас возьмем в силки.— И Картера?— А кто он такой, ваш Картер? — Он помахал пальцем перед носом Уормолда. — Вы тоже в списке, но я-то знаю, что вы никакой не шпион. Вы симулянт.— Поспали бы немножко, Сегура. Игра кончилась вничью.— Не желаю. Смотрите. Я бью вашу дамку. — Он откупорил «Красную этикетку» и выпил.— За дамку пьют две бутылочки, — сказал Уормолд и протянул ему «Даносдейл крим».Сегура тяжело развалился на стуле, подбородок его мотался из стороны в сторону. Он сказал:— Ну, признавайтесь, что вы побиты. Я не играю в поддавки.— И не подумаю! Я трезвее вас, смотрите — беру фука. Играйте дальше.Канадское ячменное виски «Лорд Калверт» почему-то затесалось среди бутылочек пшеничного, и Уормолд его проглотил. Он подумал: «Надо, чтобы эта была последней. Если Сегура сейчас не свалится, все пропало. Я буду так пьян, что не смогу нажать курок. Он, кажется, говорил, что пистолет заряжен?»— Вам ничего не поможет, — шепотом произнес Сегура. — Все равно ваше дело каюк. — Он медленно повел рукою над шашечницей, словно нес ложку с яйцом всмятку. — Видите? — Он взял одну шашку, другую, третью…— А ну-ка выпейте, Сегура. — «Георг IV», «Королева Анна», «Горная королева» (игра кончалась по-королевски). — Ходите, Сегура. А может, мне вас снова фукнуть? Пейте. — «Бочка 69». — Еще одну. Выпейте, Сегура. — «Опора Гранта», «Старик Арджилл». — Пейте, Сегура. Теперь я сдаюсь.Но сдался Сегура. Уормолд расстегнул ему воротник мундира, чтобы легче было дышать, и прислонил его голову к спинке стула, но и сам он ступал нетвердо, когда шел к двери. В кармане у него лежал пистолет Сегуры.
Добравшись до «Севил-Билтмора», он позвонил Картеру по внутреннему телефону. Видно, нервы у Картера крепкие, куда крепче, чем у него. Картеру не удалось выполнить свою миссию на Кубе, однако он не уезжал, он выжидал своего часа, как снайпер или манок для диких уток. Уормолд сказал:— Добрый вечер, Картер.— А, это вы? Добрый вечер, Уормолд.В голосе слышался холодок — в нем звучала оскорбленная добродетель.— Хочу перед вами извиниться, Картер. За эту дурацкую выходку с виски. Был здорово пьян. Да и сейчас чуточку пьян. И не люблю извиняться.— Ладно, ладно, Уормолд. Ступайте проспитесь.— Еще издевался, что вы заикаетесь! Порядочные люди так не делают!Он поймал себя на том, что разговаривает, как Готорн. Лицемерие, видно, профессиональная болезнь.— А я ни черта не понял, куда вы г-гнете.— Я скоро… скоро сообразил, что произошло. Вы тут совершенно ни при чем. Проклятый метрдотель сам отравил свою собаку. Пес был очень старый, но, ей-богу же, надо было его усыпить, а не давать ему отравленные объедки!— Ах, вот оно что! Спасибо, что позвонили, г-голубчик, но сейчас уже поздно. Я ложусь спать.— Лучший друг человека…— Что? Г-говорите г-громче.— «Цезарь», друг короля, а потом тот, жесткошерстый, помните, — он пошел ко дну во время Ютландского сражения? До самого конца охранял на мостике хозяина.— Вы пьяны, Уормолд.Куда проще изображать пьяного, когда ты выпил, — сколько же, в конце концов, он выпил шотландского и пшеничного? Пьяному человеку верят — in vino veritas истина в вине (лат.)
. С пьяным человеком и расправиться легче. Картер был бы круглым дураком, если бы не воспользовался таким удобным случаем. Уормолд сказал:— А на меня как раз нашло настроение пошататься по разным местам…— По каким местам?— По злачным местам, по тем самым, которые вам так хотелось поглядеть.— Но сейчас уже поздно.— Самое подходящее время. — Даже сюда, на другой конец провода, ему передалось колебание Картера. Уормолд сказал: — Возьмите с собой пистолет. — Он вдруг почувствовал странную неохоту убивать безоружного убийцу, если только Картер окажется безоружным.— Пистолет? Зачем?— В таких местах тебя иногда пытаются обчистить.— А почему бы вам не взять свой?— У меня его, увы, нет.— У меня тоже. — Уормолду показалось, что он услышал металлический щелчок взводимого курка. «Алмаз режет алмаз», — подумал он и улыбнулся. Но улыбка так же вредна в решающую минуту ненависти, как и в решающую минуту любви. Ему пришлось напомнить себе, как выглядел Гассельбахер, когда смотрел на него с пола в баре. Они не дали старику ни одного шанса спастись, а вот он дает их Картеру больше, чем надо. Он стал жалеть, что так много выпил.— Подождите меня в баре, — сказал Картер.— Только поскорее.— Мне надо одеться.Уормолд был рад, что в баре темно. Картер, наверно, созванивается со своими друзьями и назначает им свидание, но в баре им все же не удастся его пристрелить прежде, чем он их заметит. С улицы только один вход и из гостиницы тоже; а к задней стене пристроено нечто вроде балкончика; в случае чего на перила можно опереть руку с пистолетом. Всякий человек, вошедший в бар, должен сперва привыкнуть к темноте — Уормолд это знает по себе: когда он вошел, он не сразу мог разобрать, был тут один посетитель или двое — так тесно прижалась друг к другу парочка на диване возле выхода на улицу.Он сел на балкончике и заказал виски, но так до него и не дотронулся, следя за обеими дверьми. Наконец кто-то вошел, лица разглядеть он не мог; он узнал Картера по руке, похлопывавшей карман, где лежала трубка.— Картер!Картер подошел.— Ну, поехали, — сказал Уормолд.— Допейте виски, я составлю вам компанию.— Я и так слишком много выпил. Мне надо на воздух. Мы выпьем потом, в каком-нибудь заведении.Но Картер сел.— Расскажите, куда вы собираетесь меня везти.— В публичный дом. Они тут все одинаковые. В каждом по десятку девиц — выбор небольшой. Они устроят для вас парад. Вставайте, поехали. После полуночи там начинается давка.Картер сказал испуганно:— Я бы сперва хотел что-нибудь выпить. Нельзя смотреть на такие вещи, когда ты совсем трезвый.— Вы кого-нибудь ждете?— Нет, с чего вы взяли?— Так мне показалось, вы все время поглядываете на дверь.— Но я же вам г-говорил, что не знаю здесь ни души.— Кроме мистера Брауна.— Да, конечно, кроме доктора Брауна. Ну, он не такой человек, которого поведешь в публичный дом, правда?— Проходите, прошу вас, — сказал Уормолд, пропуская его вперед.Картер нехотя двинулся к двери. Он явно искал повода, чтобы задержаться. Он сказал:— Подождите, я оставлю записочку портье. Мне должны позвонить.— Кто, мистер Браун?— Да. — Он все никак не решался выйти. — Ей-богу, невежливо и даже как-то г-грубо уходить, не дождавшись его звонка. Давайте посидим еще минут пять.— Скажите портье, что в час ночи будете дома, — если, конечно, не войдете во вкус и не загуляете до утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
и так далее.— Если со мной что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы узнали из этих липовых карточек, каким я был мошенником.— Но Рауль… ведь Рауль-то должен был существовать!— Бедняга! Вот, наверно, удивлялся. Поехал покататься, как обычно, по-видимому, и пьян был тоже, как обычно… Надеюсь, что был пьян.— Но он существовал!— Надо же было мне назвать какое-то имя. Почему я взял имя Рауль — теперь уж и сам не помню.— А чертежи?— Я снял их с пылесоса «Атомный котел». Ну, теперь всем забавам конец. Будьте добры, напишите за меня мое признание, а я подпишу. Я очень рад, что они не сделали ничего дурного с Тересой.Беатриса засмеялась. Она опустила голову на руки и смеялась. Она сказала:— Ох, до чего же я вас люблю…— Все это вам кажется ужасно глупым, правда?— Глупыми кажутся мне наши в Лондоне. И Генри Готорн. Неужели вы думаете, что я бросила бы Питера, если бы он хоть раз, хоть один-единственный раз оставил в дураках ЮНЕСКО? Но ЮНЕСКО было для него святыней. Конференции по вопросам культуры были святыней. Он никогда не смеялся… Дайте мне носовой платок.— Да вы плачете!— Я смеюсь. Эти чертежи…— Один из них — пульверизатор, а другой — двусторонний наконечник. Вот не думал, что специалисты не догадаются.— Специалисты их и не видали. Не забывайте, ведь это разведка. Надо оберегать источники. Мы не можем допустить, чтобы подобные документы попадали в руки знающим людям. Дорогой вы мой…— Вы сказали дорогой?— У меня просто такая манера. Помните «Тропикану»? Как там он пел? Я еще не знала, что вы мой хозяин, а я ваш секретарь, вы для меня были просто милым человеком с красивой дочкой, и я вдруг поняла, что вы сейчас наделаете каких-то отчаянных глупостей с этой бутылкой шампанского. А я так смертельно устала от здравого смысла.— Ну, меня вряд ли можно назвать человеком отчаянным.— Они утверждают, что круг — это круг,И мое безрассудство их просто бесит.— Будь я человеком отчаянным, стал бы я продавать пылесосы?— А я говорю, что ночь — это день.И нету во мне никакой корысти.— Неужели вы не знаете, что такое верность, как и я?— Нет, вы человек верный.— Кому?— Милли. Плевать мне на людей, верных тем, кто им платит, тем, у кого они служат… Не думаю, чтобы даже моя страна заслуживала верности. В наших жилах смешано слишком много разной крови, но если мы любим, в сердце у нас — только один человек, правда? Разве на свете творилось бы столько гадостей, если бы мы были верны тому, что любим, а не каким-то странам?Он сказал:— Боюсь, что у меня могут отнять паспорт.— Пусть попробуют!— Все равно, — сказал он. — Теперь мы оба без работы.
5 — Входите, капитан Сегура.Капитан Сегура сиял. Сапоги его сияли, пуговицы сияли и только что припомаженные волосы тоже сияли. Он был словно начищенное до блеска оружие. Он сказал:— Я ужасно обрадовался, когда Милли передала мне ваше приглашение.— Нам с вами о многом нужно переговорить. Но сперва давайте сыграем. Сегодня я вас непременно побью.— Сомневаюсь, мистер Уормолд. Я покуда еще не обязан выказывать вам сыновнее почтение.Уормолд раскрыл шашечницу. Потом он расставил на ней двадцать четыре маленькие бутылочки виски: двенадцать пшеничного против двенадцати шотландского.— Это еще что?— Выдумка доктора Гассельбахера. Мне хочется, чтобы мы сыграли одну партию в память о нем. Тот, кто берет шашку, ее выпивает.— Хитро придумано, мистер Уормолд. Так как я играю лучше, я больше пью.— А потом я вас догоню — и в выпивке тоже.— Я бы предпочел играть обыкновенными шашками.— Боитесь остаться битым? Или голова у вас слабая?.— Голова у меня не слабее, чем у других, но, выпив, я могу вспылить. Мне было бы неприятно поссориться с будущим тестем.— Милли все равно не выйдет за вас замуж, Сегура.— Это нам еще надо обсудить.— Вы играете пшеничным. Пшеничное крепче шотландского. У вас будет преимущество.— Я в нем не нуждаюсь. Я буду играть шотландским.Сегура повернул шашечницу и сел.— Почему вы не снимете пояс? Вам будет удобнее.Сегура положил пояс с кобурой на пол возле себя.— Ладно. Я буду сражаться с вами голыми руками, — сказал он весело.— Пистолет у вас заряжен?— Конечно. Мои враги не дадут мне времени зарядить пистолет.— Убийцу Гассельбахера нашли?— Нет. Он не из уголовного мира.— Это Картер?— После того что вы мне сказали, я, конечно, навел справки. Во время убийства он был с доктором Брауном. А разве мы можем не верить президенту Европейского коммерческого общества?— Значит, и доктор Браун числится у вас в списке?— Разумеется. Ну, а теперь начнем.Как это знает каждый игрок, шашечница пересекается по диагонали надвое «большой дорогой»: это линия обороны. Тот, кто держит под обстрелом эту черту, берет в свои руки инициативу, пересечь ее — значит перейти в атаку на противника. Сегура выбрал дебют «Вызов» и уверенно начал игру, двинув бутылочку в центр доски. Он не обдумывал ходов; он едва глядел на доску. Раздумывал и медлил Уормолд.— Где Милли? — спросил Сегура.— Ушла.— И ваша прелестная секретарша тоже?— Да, они ушли вдвоем.— Положение у вас с самого начала неважное, — сказал капитан Сегура. Он ударил в центр обороны Уормолда и выиграл «Старого Тейлора». — Ну что ж, выпьем первую, — сказал он и осушил бутылочку. Уормолд отважился на ответный маневр, чтобы взять противника в клещи, и сразу же потерял еще бутылочку, на этот раз — «Старого Форестера». На лбу Сегуры выступили капельки пота; выпив, он откашлялся. Он сказал:— Уж больно смело играете, мистер Уормолд. — Он показал на доску. — Вам следовало взять ату шашку.— Можете меня фукнуть, — предложил Уормолд.Сегура призадумался. Он сказал:— Нет. Лучше уж вы берите мою шашку.Марка была непривычная — «Кэрнгорм»; виски обожгло Уормолду язык.Некоторое время они играли с необычайной для них осторожностью и не брали друг у друга шашек.— А Картер все еще живет в «Севил-Билтморе»? — спросил Уормолд.— Да.— Вы установили за ним слежку?— Нет. Какой смысл?Уормолд цеплялся за бортовое поле, настаивая на своем уже отбитом обходном маневре, но шансов у него оставалось немного. Он сделал неправильный ход, позволивший Сегуре двинуть защищенную шашку на поле Е5 и, потеряв возможность спасти свою шашку на ноле В6, пропустил Сегуру в последний ряд; тот вышел в дамки.— Зеваете, — сказал Сегура.— Мы можем пойти на размен.— Но у меня дамка.Сегура выпил «Четыре розы», а Уормолд снял с противоположной стороны доски «Хейга с ямочками». Сегура сказал:— Какой душный вечер!Он короновал свою дамку, положив на нее клочок бумаги. Уормолд сказал:— Если я ее побью, мне придется выпить две бутылочки. У меня есть запасные в шкафу.— Здорово вы все предусмотрели, — сказал Сегура. В его тоне Уормолду послышалось раздражение.Играл Сегура теперь в высшей степени осторожно. Заставить его взять шашку становилось все труднее, и Уормолд начал понимать, в чем слабость его затеи: хороший игрок может победить противника, не беря у него шашек. Он взял у Сегуры еще одну, и его заперли. Ходить ему было некуда.Сегура вытер потный лоб.— Видите, — сказал он, — победить вы не можете.— Вы должны дать мне отыграться.— Пшеничное виски слишком крепкое. 85 градусов.— Давайте меняться, играйте теперь пшеничным вы.На этот раз Уормолд играл черными — шотландским виски. Он заменил три выпитые бутылочки у себя и три у Сегуры. Он выбрал дебют «Четырнадцатый старый», который ведет обычно к затяжной игре, ибо теперь уже знал, что единственная его надежда — это раззадорить Сегуру, чтобы тот забыл об осторожности. Он снова попытался подставить партнеру шашку, но Сегура не принял хода. Казалось, он понял, что самый опасный противник — не Уормолд, а его собственная голова. Он даже пожертвовал шашкой, не получив тактического преимущества, и Уормолду пришлось выпить «Хайрема Уокера». Уормолд понял, что и его голова в опасности: смесь шотландского виски с пшеничным была убийственной. Он попросил:— Угостите меня сигаретой.Сегура перегнулся через стол, чтобы дать ему огня, и Уормолд заметил, как у него дрожат руки. Зажигалка не действовала, и он выругался с неожиданной злостью. «Еще две бутылочки — и он мой», — подумал Уормолд.Но отдать шашку упорствующему противнику было так же трудно, как взять шашку у него. Помимо его воли, победа стала доставаться Уормолду. Он выпил «Харпера» и вышел в дамки. Он сказал с наигранным торжеством:— Игра моя, Сегура. Сдавайтесь.Сегура, нахмурившись, смотрел на доску. В нем явно боролись два чувства: желание победить и желание сохранить трезвую голову, однако голову его туманил гнев, а не только виски. Он сказал:— Ну и свинство — так играть в шашки!Теперь, когда у его противника была дамка, он больше не мог рассчитывать на бескровную победу, потому что дамка обладает свободой передвижения. На этот раз он пожертвовал «Таверной в Кентукки», но жертва была вынужденная, и он разразился проклятиями.— Вот черт, — сказал он, — да эти штуки все разные! Стекло! Где это слыхано о шашках из стекла?Уормолд чувствовал, что и его мысли путаются от пшеничного виски, но миг победы — или поражения — настал. Сегура сказал:— Зачем вы передвинули мою шашку?— Нет, это — «Красная этикетка». Моя.— Не могу я, будь они прокляты, запомнить разницу между пшеничным и шотландским! Бутылочки, как бутылочки, вот и разбирайся в них!— Вы сердитесь потому, что проигрываете.— Я никогда не проигрываю.И тут Уормолд сделал вид, будто совершил оплошность: он подставил под удар свою дамку. Какой-то миг ему казалось, что Сегура этого не заметил, а потом он решил, что, боясь пить, Сегура нарочно упускает счастливую возможность. Однако соблазн взять дамку был велик, тем более, что это грозило Уормолду полным разгромом. Его собственная шашка выйдет в дамки и устроит врагу форменное побоище. И все же Сегура колебался. Разгоряченное от виски и духоты, лицо его словно оплывало, как у восковой куклы, глаза застилал туман. Он спросил:— Зачем вы это сделали?— Что?— Потеряли дамку и… партию?— Черт! Не заметил. Я, наверно, пьян.— Вы пьяны?— Немного.— Но я тоже пьян. И вы знаете, что я пьян. Вы нарочно стараетесь меня опоить. Зачем?— Не валяйте дурака. На что мне вас спаивать? Бросайте игру, пускай будет ничья.— К черту! Не желаю. Но я знаю, зачем вы хотите меня споить. Вы хотите показать мне список… нет, вру, вы хотите, чтобы я показал вам список…— Какой список?— Все вы у меня в руках. Вот так! Где Милли?— Я же вам сказал, она ушла.— Сегодня же пойду к начальнику управления. Всех вас возьмем в силки.— И Картера?— А кто он такой, ваш Картер? — Он помахал пальцем перед носом Уормолда. — Вы тоже в списке, но я-то знаю, что вы никакой не шпион. Вы симулянт.— Поспали бы немножко, Сегура. Игра кончилась вничью.— Не желаю. Смотрите. Я бью вашу дамку. — Он откупорил «Красную этикетку» и выпил.— За дамку пьют две бутылочки, — сказал Уормолд и протянул ему «Даносдейл крим».Сегура тяжело развалился на стуле, подбородок его мотался из стороны в сторону. Он сказал:— Ну, признавайтесь, что вы побиты. Я не играю в поддавки.— И не подумаю! Я трезвее вас, смотрите — беру фука. Играйте дальше.Канадское ячменное виски «Лорд Калверт» почему-то затесалось среди бутылочек пшеничного, и Уормолд его проглотил. Он подумал: «Надо, чтобы эта была последней. Если Сегура сейчас не свалится, все пропало. Я буду так пьян, что не смогу нажать курок. Он, кажется, говорил, что пистолет заряжен?»— Вам ничего не поможет, — шепотом произнес Сегура. — Все равно ваше дело каюк. — Он медленно повел рукою над шашечницей, словно нес ложку с яйцом всмятку. — Видите? — Он взял одну шашку, другую, третью…— А ну-ка выпейте, Сегура. — «Георг IV», «Королева Анна», «Горная королева» (игра кончалась по-королевски). — Ходите, Сегура. А может, мне вас снова фукнуть? Пейте. — «Бочка 69». — Еще одну. Выпейте, Сегура. — «Опора Гранта», «Старик Арджилл». — Пейте, Сегура. Теперь я сдаюсь.Но сдался Сегура. Уормолд расстегнул ему воротник мундира, чтобы легче было дышать, и прислонил его голову к спинке стула, но и сам он ступал нетвердо, когда шел к двери. В кармане у него лежал пистолет Сегуры.
Добравшись до «Севил-Билтмора», он позвонил Картеру по внутреннему телефону. Видно, нервы у Картера крепкие, куда крепче, чем у него. Картеру не удалось выполнить свою миссию на Кубе, однако он не уезжал, он выжидал своего часа, как снайпер или манок для диких уток. Уормолд сказал:— Добрый вечер, Картер.— А, это вы? Добрый вечер, Уормолд.В голосе слышался холодок — в нем звучала оскорбленная добродетель.— Хочу перед вами извиниться, Картер. За эту дурацкую выходку с виски. Был здорово пьян. Да и сейчас чуточку пьян. И не люблю извиняться.— Ладно, ладно, Уормолд. Ступайте проспитесь.— Еще издевался, что вы заикаетесь! Порядочные люди так не делают!Он поймал себя на том, что разговаривает, как Готорн. Лицемерие, видно, профессиональная болезнь.— А я ни черта не понял, куда вы г-гнете.— Я скоро… скоро сообразил, что произошло. Вы тут совершенно ни при чем. Проклятый метрдотель сам отравил свою собаку. Пес был очень старый, но, ей-богу же, надо было его усыпить, а не давать ему отравленные объедки!— Ах, вот оно что! Спасибо, что позвонили, г-голубчик, но сейчас уже поздно. Я ложусь спать.— Лучший друг человека…— Что? Г-говорите г-громче.— «Цезарь», друг короля, а потом тот, жесткошерстый, помните, — он пошел ко дну во время Ютландского сражения? До самого конца охранял на мостике хозяина.— Вы пьяны, Уормолд.Куда проще изображать пьяного, когда ты выпил, — сколько же, в конце концов, он выпил шотландского и пшеничного? Пьяному человеку верят — in vino veritas истина в вине (лат.)
. С пьяным человеком и расправиться легче. Картер был бы круглым дураком, если бы не воспользовался таким удобным случаем. Уормолд сказал:— А на меня как раз нашло настроение пошататься по разным местам…— По каким местам?— По злачным местам, по тем самым, которые вам так хотелось поглядеть.— Но сейчас уже поздно.— Самое подходящее время. — Даже сюда, на другой конец провода, ему передалось колебание Картера. Уормолд сказал: — Возьмите с собой пистолет. — Он вдруг почувствовал странную неохоту убивать безоружного убийцу, если только Картер окажется безоружным.— Пистолет? Зачем?— В таких местах тебя иногда пытаются обчистить.— А почему бы вам не взять свой?— У меня его, увы, нет.— У меня тоже. — Уормолду показалось, что он услышал металлический щелчок взводимого курка. «Алмаз режет алмаз», — подумал он и улыбнулся. Но улыбка так же вредна в решающую минуту ненависти, как и в решающую минуту любви. Ему пришлось напомнить себе, как выглядел Гассельбахер, когда смотрел на него с пола в баре. Они не дали старику ни одного шанса спастись, а вот он дает их Картеру больше, чем надо. Он стал жалеть, что так много выпил.— Подождите меня в баре, — сказал Картер.— Только поскорее.— Мне надо одеться.Уормолд был рад, что в баре темно. Картер, наверно, созванивается со своими друзьями и назначает им свидание, но в баре им все же не удастся его пристрелить прежде, чем он их заметит. С улицы только один вход и из гостиницы тоже; а к задней стене пристроено нечто вроде балкончика; в случае чего на перила можно опереть руку с пистолетом. Всякий человек, вошедший в бар, должен сперва привыкнуть к темноте — Уормолд это знает по себе: когда он вошел, он не сразу мог разобрать, был тут один посетитель или двое — так тесно прижалась друг к другу парочка на диване возле выхода на улицу.Он сел на балкончике и заказал виски, но так до него и не дотронулся, следя за обеими дверьми. Наконец кто-то вошел, лица разглядеть он не мог; он узнал Картера по руке, похлопывавшей карман, где лежала трубка.— Картер!Картер подошел.— Ну, поехали, — сказал Уормолд.— Допейте виски, я составлю вам компанию.— Я и так слишком много выпил. Мне надо на воздух. Мы выпьем потом, в каком-нибудь заведении.Но Картер сел.— Расскажите, куда вы собираетесь меня везти.— В публичный дом. Они тут все одинаковые. В каждом по десятку девиц — выбор небольшой. Они устроят для вас парад. Вставайте, поехали. После полуночи там начинается давка.Картер сказал испуганно:— Я бы сперва хотел что-нибудь выпить. Нельзя смотреть на такие вещи, когда ты совсем трезвый.— Вы кого-нибудь ждете?— Нет, с чего вы взяли?— Так мне показалось, вы все время поглядываете на дверь.— Но я же вам г-говорил, что не знаю здесь ни души.— Кроме мистера Брауна.— Да, конечно, кроме доктора Брауна. Ну, он не такой человек, которого поведешь в публичный дом, правда?— Проходите, прошу вас, — сказал Уормолд, пропуская его вперед.Картер нехотя двинулся к двери. Он явно искал повода, чтобы задержаться. Он сказал:— Подождите, я оставлю записочку портье. Мне должны позвонить.— Кто, мистер Браун?— Да. — Он все никак не решался выйти. — Ей-богу, невежливо и даже как-то г-грубо уходить, не дождавшись его звонка. Давайте посидим еще минут пять.— Скажите портье, что в час ночи будете дома, — если, конечно, не войдете во вкус и не загуляете до утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22