Все дело в цвете кожи. Она рассуждает так же, как и все негры. Вы ведь об этом подумали, верно?
Негритянка сверлила его взглядом.
– Сестра, я…
– Вы ведь так думаете, да? Отвечайте!
Сэм вздохнул.
– В общем-то вы правы. Есть вещи, которые я не в силах преодолеть. Подозрительность к вашему народу мне трудно искоренить в себе. Я так воспитан.
– Тогда я удивлю вас. Я не думаю, что это сделал белый. Я думаю, что убийца – негр.
Сэм растерялся. Он ожидал чего угодно, только не этого. Старая женщина совсем сбила его с толку.
– Что вы имеете в виду, сестра?
– В те дни я только и твердила своей дочери: «Никогда не садись в машину с белым парнем. Белому от тебя нужно лишь одно. Возможно, он покажется дружелюбным, симпатичным, обходительным, но ему нужно только одно. Если ты уступишь, он тебя возненавидит, как возненавидят тебя и все негры. Они тоже станут приставать к тебе и сильно разозлятся, если ты откажешь». Я знаю, что она не садилась в машину к белому. Над ней надругался кто-то из негров.
Сэм обескураженно моргал. А старуха-то умна. Конечно, она рассуждает не так, как белые, и не очень красиво говорит, но мудро: в корень смотрит. Многие полицейские ей и в подметки не годятся.
– Мистер Сэм, вы самый умный человек в округе. Умнее, чем старик Рэй Бама или Гарри Этеридж и его сын. Вы даже умнее мистера Эрла. Вам удалось защитить его сына Боба Ли, когда правительство Соединенных Штатов утверждало, что он убийца. Вы отправили за решетку Джеда Поузи. Теперь вы уже старик, я тоже стара. Нам с вами недолго осталось ходить по этой земле. Прошу вас, изучите это дело еще раз. Внимательно изучите, и тогда вы сможете умереть со спокойной душой, зная, что и на склоне лет вы так же верно делали свое дело, как и на протяжении всей жизни.
– Ну…
Сэм задумался. В его душе не было места сомнениям. Он безоговорочно верил в себя, в правоту своего дела. Он ненавидел повторное рассмотрение, суждения задним числом, ненавидел сам дух издевательской двусмысленности, которым пропиталась Америка 90-х годов. Он ненавидит колебания, нерешительность. А эта чертова негритянка хочет, чтобы он изменил своим принципам.
С другой стороны… у преступника действительно было достаточно времени. В этом она права. И технически все это вполне осуществимо. Правда, трудно представить, чтобы кому-то это было нужно. Но технически это возможно. А эта ее уверенность, что преступление совершил негр, – интересная мысль.
Да, загадка, задачка для ума. Сэм был заинтригован.
– Голова у меня теперь не та, что раньше. Разум часто туманится. Гнев затмевает сознание. Все время кажется, что кто-то зловредно прячет мои вещи. Хорошо, если выдастся такой же ясный день, как сегодня. Тогда я обязательно просмотрю документы по делу еще раз. Обязательно просмотрю. Но не ждите ничего сверхъестественного. Я не могу ничего обещать, миссис Паркер.
– Да благословит вас Господь, сэр.
– Не называйте меня «сэр». Зовите просто Сэмом. Ко мне все так обращаются.
Глава 23
Ему снился футбольный матч. Его отец Бад и Лэймар Пай вместе пришли смотреть игру. Шел 1981 год. Рассу тогда было десять лет, и он еще не научился хорошо играть. Первый год как начал заниматься.
– Не пацан, а сплошные сопли, – заметил Лэймар.
– Да, спортсмен из него ни к черту, – согласился Бад. – Ты бы посмотрел на его младшего брата. Сосунок, а настоящий мужик. Ни за что не уступит.
– Вот это мне нравится. Люблю и мужиков таких, и ребят. Настырных. А старина Расс? – презрительно бросил Лэймар. – Он еще даже играть не начал.
Мужчины – они сидели на трибуне – расхохотались. Несчастному малышу Рассу казалось, что все только смотрят на него и ждут, когда он напортачит.
Ждать долго не пришлось. Он был слишком мал, чтобы играть в нападении, а в защитники не годился – не хватало реакции. Поэтому ему поручили роль полузащитника, сложную, требующую навыков и мастерства, которыми он не обладал. Тренеры постоянно кричали на него: то стоит не там, то медленно соображает. У него ничего не получалось. Если он бросался в атаку, туда, где он только что находился, непременно передавался пас, а когда стоял в ожидании паса, кто-нибудь обязательно прорывался через линию в брешь, которую он должен был прикрывать. То был ужасный сезон. Рассу хотелось расплеваться с футболом раз и навсегда. В отличие от своего младшего брата, прирожденного футболиста, чувствовавшего игру, как себя самого, он на поле превращался в полнейшее ничтожество.
– Ну, давай, Расс, останови их! – орал отец.
– Давай, Расс, не дрейфь! – вторил ему старина Лэймар, обаятельный громила с хвостиком на затылке и хищными белыми зубами. Он точил огромный серп, со скрежетом водя камнем по изогнутому лезвию.
Расс слышал и видел только отца и Лэймара, а потому пропустил стартовый сигнал, когда наконец включился в игру – из оцепенения его вывели вопли тренеров, – только и успел заметить, как какой-то здоровый негр из команды соперников метнулся влево, прорвался с фланга и уже находился за линией схватки, а остановить его, кроме бедняги Расса, было некому.
Расс на удивление быстро кинулся наперерез противнику, но стушевался, разглядев его мускулы. Все кричали ему: «Пригнись!», но он почему-то не пригнулся. Они столкнулись. Рассу показалось, что из глаз посыпались искры, а в голове засвистел ветер. И вдруг наступила пустота.
Расс очнулся на земле. Маска залеплена грязью. Плечо пронизывает боль. Он повернул голову и, страдальчески хмурясь, смотрел, как негр, ободряемый болельщиками, несется к воротам и пересекает лицевую линию, сорвав овации.
Расс пытается подняться, но рядом грозные силуэты отца и Лэймара.
– Расс, пригнись, – презрительно цедит отец.
Лэймар взмахивает серпом. Кривое лезвие сияет в лучах солнца. Световой эффект, как в кино. Глазами Лэймара на него смотрят Ясон, Фредди Крюггер, парень из «Хэллоуина». Лэймар разражается хохотом.
– Мне очень жаль, старина, – говорит он. – Зря не послушался папу. Теперь голова с плеч!
Жжжииикк! Серп с размаху обрушивается на него.
Расс проснулся в грязном гостиничном номере в Оклахома-Сити. Голова словно набита осколками стекла и грохотом. Кто-то рубит… Да нет, это же дверь! В дверь колотят.
– Расс, вставай! Опять проспал, черт бы тебя побрал. Пора ехать, – слышится из-за двери.
Ох! Это его второй отец. Боб Ли Суэггер. Еще один настоящий мужчина, которому предстоит разочароваться в нем.
Расс встал с кровати.
– По-моему, это противозаконно.
– Нет, если ты его не скрываешь.
– Но ты-то скрываешь.
– Ну вот. Разве не видел, как он только что вывалился оттуда?
Боб указал за сиденье грузовика, куда он минуту назад сунул футляр с карабином Мини-14, а также бумажный пакет с тремя магазинами по двадцать патронов в каждом и один с сорока, напоминавший огромный сплющенный жестяной банан.
– Какое здесь дело до меня полицейским? Это же Оклахома.
– Это противозаконно, – настаивал Расс. – Если мой отец поймает тебя с такими штуковинами, тюрьмы не миновать.
– У меня с твоим отцом дел никаких нет, так что лучше убеди его не связываться со мной, – сказал Боб, пряча за сиденье кобуру с кольта «коммандер» калибра сорок пять и запасные магазины к нему.
– Даже не знаю, – промолвил Расс. – Жареным начинает попахивать.
– Скоро завоняет. Давай за руль.
Они направлялись на встречу с генералом Джеком Присом, руководителем лаборатории «Джей-Эф-Пи текнолоджи, Инк.».
– Напомни-ка, куда ехать, – попросил Расс, выруливая с автостоянки у гостиницы «Холидей Инн».
Боб назвал адрес.
– Кажется, это где-то возле аэропорта.
– Что ж, вези, парень.
Некоторое время они ехали молча, потом Расс заявил:
– Пожалуй, тебе следует поделиться со мной опытом.
– С чего это вдруг?
– Мы ведь с тобой якобы работаем над книгой о снайперской стрельбе, а если выяснится, что я ни черта в этом не смыслю, генерал просто-напросто вышвырнет нас коленкой под зад.
– Что же ты хочешь знать? Какие чувства испытывает снайпер? Меня постоянно спрашивали: «Какие чувства испытывает снайпер?»
– Так какие же чувства испытывает снайпер?
– Дерзкий мальчишка.
– Ладно. Тогда скажи, почему ты его ненавидишь?
– Кого? Приса?
– Ага.
– С чего ты взял? Он нормальный мужик.
– Ты его ненавидишь. Я точно знаю. Хоть ты и весь из себя знаменитый, Суэггер, такой сдержанный, невозмутимый, я чувствую: ты его ненавидишь.
– Он замечательный офицер. Разработал потрясающую программу. Его люди уничтожили сотни, может быть, тысячи врагов, спасли жизни сотням, а может, тысячам панамериканских солдат. Он замечательный человек. Патриот, можно сказать, один из отцов нации. Почему я должен его ненавидеть?
– Но ты его ненавидишь.
– Ну… это такое дело. Ты не поймешь. Я могу это объяснить только снайперу, такому же, как я сам. А ты помни то, что я сказал прежде. Это важнее. Он – замечательный человек и блестящий офицер.
– Ты должен мне объяснить. Иначе у меня ничего не получится. Я испорчу всю встречу.
Боб медлил. Сумеет ли он облечь в слова то, что у него на сердце? Хватит ли у него красноречия? Проклятый пацан. Откуда в нем столько проницательности? Всегда у него готов какой-нибудь каверзный вопрос.
– Если ты когда-нибудь напишешь свою книгу, там этого быть не должно. Ни в коем случае. Ясно?
– Да, сэр.
– Я не желаю, чтобы потом говорили, будто Боб Ли Суэггер очернил американского солдата, верного сына своей страны, который честно исполнял свой долг и рисковал жизнью ради отчизны. Такого я не потерплю. Это последнее дело. То, что губит нашу страну.
– Клянусь.
– Тогда слушай, но чтоб после об этом ни слова
– Хорошо, сэр.
– Расскажу тебе, как убивают людей.
Расс молча пережидал затянувшуюся паузу.
– На войне, – продолжал Боб, – смерть настигает тремя способами. Обычно она приходит издалека, посланная людьми, которые сами никогда не видят трупов. В основном так мы убивали во Вьетнаме. Б-52 поливали чертовы джунгли бомбами, выжигая все вокруг на мили. И еще артиллерия. На земле смерть несет артиллерия. Царица войны. Нравится тебе или нет, но это так.
– Понятно, – отозвался Расс.
– Второй способ – убийство в жаркой схватке. В бою. Ты видишь движущиеся фигуры и стреляешь. Некоторые из них перестают двигаться. Ты можешь никогда не увидеть их вблизи, не узнать, попал или промахнулся. Или наоборот. Противник падает прямо на твоих глазах, изрешеченный трассирующими пулями. Главное – идет сражение. Все сводится к одному: или ты, или он. Пусть тебе не нравится убивать, но ты убиваешь, потому что иначе сам поедешь домой в мешке.
– Ну да.
– Третий и последний способ – хладнокровное убийство. Это делали мы, снайперы. Наводишь оптический прицел на человека, который от тебя за полмили, спускаешь курок и смотришь, как он замирает на месте. Работа не очень приятная, не очень красивая, но, я бы сказал, необходимая. Во всяком случае, я верил, что это необходимо. Я знаю, люди в присутствии снайпера чувствуют себя неуютно. Он – смерть. За спиной его называют убийцей и еще Бог знает кем. Его считают больным, сумасшедшим, думают, что убийство доставляет ему удовольствие.
– И ты это делал.
– Делал. И все же можно установить определенные различия. Даже нужно. Я не стрелял в детей и женщин, не стрелял ни в кого, кто не пытался убить меня. Если кого-то совесть гложет, это его проблемы. А я – охотник. Я вел честную игру, честное преследование. Идешь в джунгли или на рисовые поля, выслеживаешь неприятеля, стараясь занять такую позицию, где он тебя не достанет, и убиваешь его. Ты стреляешь, в тебя стреляют. Мы потеряли много людей. За наши головы были обещаны крупные награды. Меня вьетконговцы оценили в десять тысяч пиастров, и в конце концов деньги затребовал один русский ублюдок, но это уже другая история. Мы воевали, вели войну. Находили и уничтожали противника. Стреляли в него, потом, если везло, возвращались… Что касается армейских… – Боб замолчал. Неприятно об этом говорить, но придется. – У них другая доктрина. Ее принципы были заложены в программе «НЕВИДИМЫЙ СВЕТ» и в дальнейшем внедрялись в практику через снайперскую школу седьмой пехотной дивизии под кодовым названием «Тигровая кошка». Они действовали так: запускали в определенную зону команды из четырех человек – три солдата боевого охранения с автоматами и один снайпер с винтовкой. Обычно после налета авиации, когда чарли, солдаты Народных вооруженных сил освобождения Южного Вьетнама
чувствуя себя в безопасности, выходят прогуляться. Они думают, что ночью они хозяева. Снайпер вооружен винтовкой М-21. В принципе, это натовская винтовка М-14 калибра 7,62 мм – 30 дюйма, Расс, – повышенной точности, усовершенствованная специалистами учебного подразделения стрелковой подготовки. Она снабжена устройством подавления – глушителем, как говорят в кино, и прибором ночного видения AN/PVS-2, так называемым оптическим прицелом «Старлайт». Так вот, эти ребята забираются в джунгли и просто ждут. Снайпер наблюдает в прицел, охранение – в бинокли ночного видения. Как увидят кого-нибудь, снайпер тут же занимает позицию и прицеливается. Кажется, будто мишени движутся в зеленой воде, но их видно за восемьсот ярдов. Узкоглазые понятия не имеют, кто их убивает. Они не могут сообразить, где сидит снайпер, потому что он не производит шума. Они не верят, что он способен видеть их в темноте. Но он видит их отлично, как днем, и кладет одного за одним. Ему это ничего не стоит. Один парень за пять месяцев сто пятнадцать человек настрелял. Они отстреливают по шесть-семь за ночь. Кого именно – военных или нет? Черт, как тут определишь, глядя в «Старлайт», если они находятся на расстоянии восемьсот ярдов? Наверно, это солдаты, раз ходят по ночам. А может, дети пописать вышли или гражданские пытаются перебраться на другое место под покровом темноты, чтобы днем не попасть под наши бомбы. Как знать? В семь ноль-ноль вертолет эвакуирует команду из зоны, и вот они уже на базе: поели и на боковую.
– Понятно, – промолвил Расс. – Ты не… это не…
– Не знаю. Сам еще не разобрался. Но это другое.
– Это не война, – заявил Расс. – И поскольку тебе не хочется давать определений, я сам скажу. Они действовали, как палачи.
– Да. Ладно, забудь, что слышал. Ясно? Забудь и не суди. Осуждать будешь, когда сам походишь в их шкуре. Лично я собираюсь сказать ему, что мы, морские пехотинцы, восхищаемся мастерством армейцев. У них ведь результаты гораздо лучше наших. Черт, разве не это главное? В общем, расхвалю его до небес, чтоб он почувствовал себя Богом.
– Он догадается, что ты ему лапшу вешаешь.
– Черта с два. Он же генерал. Привык к грубой лести и низкопоклонству. Думаешь, ему не хочется, чтобы его имя вошло в историю? Он обязательно похвастается перед нами техникой. Сынок, я четырнадцать лет служил сержантом в морской пехоте. Знаю, чем дышат такие птицы.
– Вон, – говорил генерал. – Вон там, видишь?
***
Он видел. В зеленой мгле вырисовывались силуэты призраков – один, два, три, четыре. Они кружились в медленном танце, отражаясь фосфоресцирующими бликами в трубке прибора. Термочувствительный оптический прицел «Магнавокс», последнее слово техники, буквально растворял темноту. От его глаза в ночи не могло укрыться ничто живое.
Одна из танцующих фигур наконец вползла в красное пятно сетки в центре обзора.
– Валяй, – подбодрил его генерал. – Срежь их.
Нет ничего проще. Боб, положив палец на спусковой крючок, прирос к прицелу, чувствуя, как вдавился в плечо приклад винтовки. Это была та же модель М-16, но только толще, больше. Крепко держа оружие, лежавшее на мешках с песком, Боб спустил курок. Винтовка отозвалась звуком, напоминавшим то ли кашель, то ли чих, а может, икоту. Он не ощутил отдачи, будто вообще не стрелял. Но механизм сработал: вылетела пустая гильза, первая мишень завалилась. Боб принял чуть влево и вновь выстрелил: то же самое. Потом сделал еще два выстрела.
– Боевая задача выполнена, – произнес генерал, щелкнув выключателем. Длинный туннель тира озарился светом. – Посмотрим, что у тебя получилось.
Он повернулся к компьютеру и ввел команду. Компьютер немедленно выдал на экран результат.
– Отличная стрельба, – похвалил генерал. – Как и следовало ожидать. Первые две в самое яблочко, третья – чуть в сторону от центра, четвертая – опять в яблочко. Все четыре цели поражены. Время – одна и две десятых секунды. Зарегистрированные шумы – менее ста децибел, как у дробовика.
Генерал отключил термочувствительный прицел. Боб положил на мешки винтовку с серой металлической трубой на стволе. Глянув в конец туннеля, он увидел плоские металлические силуэты, которые перемещались рывками, как патрульные на посту, – очевидно, крепились к конвейерному механизму.
– Как подается тепло на мишени? – поинтересовался Боб.
– Ты, в сущности, стрелял в бытовой электроприбор. Подбил четыре тостера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Негритянка сверлила его взглядом.
– Сестра, я…
– Вы ведь так думаете, да? Отвечайте!
Сэм вздохнул.
– В общем-то вы правы. Есть вещи, которые я не в силах преодолеть. Подозрительность к вашему народу мне трудно искоренить в себе. Я так воспитан.
– Тогда я удивлю вас. Я не думаю, что это сделал белый. Я думаю, что убийца – негр.
Сэм растерялся. Он ожидал чего угодно, только не этого. Старая женщина совсем сбила его с толку.
– Что вы имеете в виду, сестра?
– В те дни я только и твердила своей дочери: «Никогда не садись в машину с белым парнем. Белому от тебя нужно лишь одно. Возможно, он покажется дружелюбным, симпатичным, обходительным, но ему нужно только одно. Если ты уступишь, он тебя возненавидит, как возненавидят тебя и все негры. Они тоже станут приставать к тебе и сильно разозлятся, если ты откажешь». Я знаю, что она не садилась в машину к белому. Над ней надругался кто-то из негров.
Сэм обескураженно моргал. А старуха-то умна. Конечно, она рассуждает не так, как белые, и не очень красиво говорит, но мудро: в корень смотрит. Многие полицейские ей и в подметки не годятся.
– Мистер Сэм, вы самый умный человек в округе. Умнее, чем старик Рэй Бама или Гарри Этеридж и его сын. Вы даже умнее мистера Эрла. Вам удалось защитить его сына Боба Ли, когда правительство Соединенных Штатов утверждало, что он убийца. Вы отправили за решетку Джеда Поузи. Теперь вы уже старик, я тоже стара. Нам с вами недолго осталось ходить по этой земле. Прошу вас, изучите это дело еще раз. Внимательно изучите, и тогда вы сможете умереть со спокойной душой, зная, что и на склоне лет вы так же верно делали свое дело, как и на протяжении всей жизни.
– Ну…
Сэм задумался. В его душе не было места сомнениям. Он безоговорочно верил в себя, в правоту своего дела. Он ненавидел повторное рассмотрение, суждения задним числом, ненавидел сам дух издевательской двусмысленности, которым пропиталась Америка 90-х годов. Он ненавидит колебания, нерешительность. А эта чертова негритянка хочет, чтобы он изменил своим принципам.
С другой стороны… у преступника действительно было достаточно времени. В этом она права. И технически все это вполне осуществимо. Правда, трудно представить, чтобы кому-то это было нужно. Но технически это возможно. А эта ее уверенность, что преступление совершил негр, – интересная мысль.
Да, загадка, задачка для ума. Сэм был заинтригован.
– Голова у меня теперь не та, что раньше. Разум часто туманится. Гнев затмевает сознание. Все время кажется, что кто-то зловредно прячет мои вещи. Хорошо, если выдастся такой же ясный день, как сегодня. Тогда я обязательно просмотрю документы по делу еще раз. Обязательно просмотрю. Но не ждите ничего сверхъестественного. Я не могу ничего обещать, миссис Паркер.
– Да благословит вас Господь, сэр.
– Не называйте меня «сэр». Зовите просто Сэмом. Ко мне все так обращаются.
Глава 23
Ему снился футбольный матч. Его отец Бад и Лэймар Пай вместе пришли смотреть игру. Шел 1981 год. Рассу тогда было десять лет, и он еще не научился хорошо играть. Первый год как начал заниматься.
– Не пацан, а сплошные сопли, – заметил Лэймар.
– Да, спортсмен из него ни к черту, – согласился Бад. – Ты бы посмотрел на его младшего брата. Сосунок, а настоящий мужик. Ни за что не уступит.
– Вот это мне нравится. Люблю и мужиков таких, и ребят. Настырных. А старина Расс? – презрительно бросил Лэймар. – Он еще даже играть не начал.
Мужчины – они сидели на трибуне – расхохотались. Несчастному малышу Рассу казалось, что все только смотрят на него и ждут, когда он напортачит.
Ждать долго не пришлось. Он был слишком мал, чтобы играть в нападении, а в защитники не годился – не хватало реакции. Поэтому ему поручили роль полузащитника, сложную, требующую навыков и мастерства, которыми он не обладал. Тренеры постоянно кричали на него: то стоит не там, то медленно соображает. У него ничего не получалось. Если он бросался в атаку, туда, где он только что находился, непременно передавался пас, а когда стоял в ожидании паса, кто-нибудь обязательно прорывался через линию в брешь, которую он должен был прикрывать. То был ужасный сезон. Рассу хотелось расплеваться с футболом раз и навсегда. В отличие от своего младшего брата, прирожденного футболиста, чувствовавшего игру, как себя самого, он на поле превращался в полнейшее ничтожество.
– Ну, давай, Расс, останови их! – орал отец.
– Давай, Расс, не дрейфь! – вторил ему старина Лэймар, обаятельный громила с хвостиком на затылке и хищными белыми зубами. Он точил огромный серп, со скрежетом водя камнем по изогнутому лезвию.
Расс слышал и видел только отца и Лэймара, а потому пропустил стартовый сигнал, когда наконец включился в игру – из оцепенения его вывели вопли тренеров, – только и успел заметить, как какой-то здоровый негр из команды соперников метнулся влево, прорвался с фланга и уже находился за линией схватки, а остановить его, кроме бедняги Расса, было некому.
Расс на удивление быстро кинулся наперерез противнику, но стушевался, разглядев его мускулы. Все кричали ему: «Пригнись!», но он почему-то не пригнулся. Они столкнулись. Рассу показалось, что из глаз посыпались искры, а в голове засвистел ветер. И вдруг наступила пустота.
Расс очнулся на земле. Маска залеплена грязью. Плечо пронизывает боль. Он повернул голову и, страдальчески хмурясь, смотрел, как негр, ободряемый болельщиками, несется к воротам и пересекает лицевую линию, сорвав овации.
Расс пытается подняться, но рядом грозные силуэты отца и Лэймара.
– Расс, пригнись, – презрительно цедит отец.
Лэймар взмахивает серпом. Кривое лезвие сияет в лучах солнца. Световой эффект, как в кино. Глазами Лэймара на него смотрят Ясон, Фредди Крюггер, парень из «Хэллоуина». Лэймар разражается хохотом.
– Мне очень жаль, старина, – говорит он. – Зря не послушался папу. Теперь голова с плеч!
Жжжииикк! Серп с размаху обрушивается на него.
Расс проснулся в грязном гостиничном номере в Оклахома-Сити. Голова словно набита осколками стекла и грохотом. Кто-то рубит… Да нет, это же дверь! В дверь колотят.
– Расс, вставай! Опять проспал, черт бы тебя побрал. Пора ехать, – слышится из-за двери.
Ох! Это его второй отец. Боб Ли Суэггер. Еще один настоящий мужчина, которому предстоит разочароваться в нем.
Расс встал с кровати.
– По-моему, это противозаконно.
– Нет, если ты его не скрываешь.
– Но ты-то скрываешь.
– Ну вот. Разве не видел, как он только что вывалился оттуда?
Боб указал за сиденье грузовика, куда он минуту назад сунул футляр с карабином Мини-14, а также бумажный пакет с тремя магазинами по двадцать патронов в каждом и один с сорока, напоминавший огромный сплющенный жестяной банан.
– Какое здесь дело до меня полицейским? Это же Оклахома.
– Это противозаконно, – настаивал Расс. – Если мой отец поймает тебя с такими штуковинами, тюрьмы не миновать.
– У меня с твоим отцом дел никаких нет, так что лучше убеди его не связываться со мной, – сказал Боб, пряча за сиденье кобуру с кольта «коммандер» калибра сорок пять и запасные магазины к нему.
– Даже не знаю, – промолвил Расс. – Жареным начинает попахивать.
– Скоро завоняет. Давай за руль.
Они направлялись на встречу с генералом Джеком Присом, руководителем лаборатории «Джей-Эф-Пи текнолоджи, Инк.».
– Напомни-ка, куда ехать, – попросил Расс, выруливая с автостоянки у гостиницы «Холидей Инн».
Боб назвал адрес.
– Кажется, это где-то возле аэропорта.
– Что ж, вези, парень.
Некоторое время они ехали молча, потом Расс заявил:
– Пожалуй, тебе следует поделиться со мной опытом.
– С чего это вдруг?
– Мы ведь с тобой якобы работаем над книгой о снайперской стрельбе, а если выяснится, что я ни черта в этом не смыслю, генерал просто-напросто вышвырнет нас коленкой под зад.
– Что же ты хочешь знать? Какие чувства испытывает снайпер? Меня постоянно спрашивали: «Какие чувства испытывает снайпер?»
– Так какие же чувства испытывает снайпер?
– Дерзкий мальчишка.
– Ладно. Тогда скажи, почему ты его ненавидишь?
– Кого? Приса?
– Ага.
– С чего ты взял? Он нормальный мужик.
– Ты его ненавидишь. Я точно знаю. Хоть ты и весь из себя знаменитый, Суэггер, такой сдержанный, невозмутимый, я чувствую: ты его ненавидишь.
– Он замечательный офицер. Разработал потрясающую программу. Его люди уничтожили сотни, может быть, тысячи врагов, спасли жизни сотням, а может, тысячам панамериканских солдат. Он замечательный человек. Патриот, можно сказать, один из отцов нации. Почему я должен его ненавидеть?
– Но ты его ненавидишь.
– Ну… это такое дело. Ты не поймешь. Я могу это объяснить только снайперу, такому же, как я сам. А ты помни то, что я сказал прежде. Это важнее. Он – замечательный человек и блестящий офицер.
– Ты должен мне объяснить. Иначе у меня ничего не получится. Я испорчу всю встречу.
Боб медлил. Сумеет ли он облечь в слова то, что у него на сердце? Хватит ли у него красноречия? Проклятый пацан. Откуда в нем столько проницательности? Всегда у него готов какой-нибудь каверзный вопрос.
– Если ты когда-нибудь напишешь свою книгу, там этого быть не должно. Ни в коем случае. Ясно?
– Да, сэр.
– Я не желаю, чтобы потом говорили, будто Боб Ли Суэггер очернил американского солдата, верного сына своей страны, который честно исполнял свой долг и рисковал жизнью ради отчизны. Такого я не потерплю. Это последнее дело. То, что губит нашу страну.
– Клянусь.
– Тогда слушай, но чтоб после об этом ни слова
– Хорошо, сэр.
– Расскажу тебе, как убивают людей.
Расс молча пережидал затянувшуюся паузу.
– На войне, – продолжал Боб, – смерть настигает тремя способами. Обычно она приходит издалека, посланная людьми, которые сами никогда не видят трупов. В основном так мы убивали во Вьетнаме. Б-52 поливали чертовы джунгли бомбами, выжигая все вокруг на мили. И еще артиллерия. На земле смерть несет артиллерия. Царица войны. Нравится тебе или нет, но это так.
– Понятно, – отозвался Расс.
– Второй способ – убийство в жаркой схватке. В бою. Ты видишь движущиеся фигуры и стреляешь. Некоторые из них перестают двигаться. Ты можешь никогда не увидеть их вблизи, не узнать, попал или промахнулся. Или наоборот. Противник падает прямо на твоих глазах, изрешеченный трассирующими пулями. Главное – идет сражение. Все сводится к одному: или ты, или он. Пусть тебе не нравится убивать, но ты убиваешь, потому что иначе сам поедешь домой в мешке.
– Ну да.
– Третий и последний способ – хладнокровное убийство. Это делали мы, снайперы. Наводишь оптический прицел на человека, который от тебя за полмили, спускаешь курок и смотришь, как он замирает на месте. Работа не очень приятная, не очень красивая, но, я бы сказал, необходимая. Во всяком случае, я верил, что это необходимо. Я знаю, люди в присутствии снайпера чувствуют себя неуютно. Он – смерть. За спиной его называют убийцей и еще Бог знает кем. Его считают больным, сумасшедшим, думают, что убийство доставляет ему удовольствие.
– И ты это делал.
– Делал. И все же можно установить определенные различия. Даже нужно. Я не стрелял в детей и женщин, не стрелял ни в кого, кто не пытался убить меня. Если кого-то совесть гложет, это его проблемы. А я – охотник. Я вел честную игру, честное преследование. Идешь в джунгли или на рисовые поля, выслеживаешь неприятеля, стараясь занять такую позицию, где он тебя не достанет, и убиваешь его. Ты стреляешь, в тебя стреляют. Мы потеряли много людей. За наши головы были обещаны крупные награды. Меня вьетконговцы оценили в десять тысяч пиастров, и в конце концов деньги затребовал один русский ублюдок, но это уже другая история. Мы воевали, вели войну. Находили и уничтожали противника. Стреляли в него, потом, если везло, возвращались… Что касается армейских… – Боб замолчал. Неприятно об этом говорить, но придется. – У них другая доктрина. Ее принципы были заложены в программе «НЕВИДИМЫЙ СВЕТ» и в дальнейшем внедрялись в практику через снайперскую школу седьмой пехотной дивизии под кодовым названием «Тигровая кошка». Они действовали так: запускали в определенную зону команды из четырех человек – три солдата боевого охранения с автоматами и один снайпер с винтовкой. Обычно после налета авиации, когда чарли, солдаты Народных вооруженных сил освобождения Южного Вьетнама
чувствуя себя в безопасности, выходят прогуляться. Они думают, что ночью они хозяева. Снайпер вооружен винтовкой М-21. В принципе, это натовская винтовка М-14 калибра 7,62 мм – 30 дюйма, Расс, – повышенной точности, усовершенствованная специалистами учебного подразделения стрелковой подготовки. Она снабжена устройством подавления – глушителем, как говорят в кино, и прибором ночного видения AN/PVS-2, так называемым оптическим прицелом «Старлайт». Так вот, эти ребята забираются в джунгли и просто ждут. Снайпер наблюдает в прицел, охранение – в бинокли ночного видения. Как увидят кого-нибудь, снайпер тут же занимает позицию и прицеливается. Кажется, будто мишени движутся в зеленой воде, но их видно за восемьсот ярдов. Узкоглазые понятия не имеют, кто их убивает. Они не могут сообразить, где сидит снайпер, потому что он не производит шума. Они не верят, что он способен видеть их в темноте. Но он видит их отлично, как днем, и кладет одного за одним. Ему это ничего не стоит. Один парень за пять месяцев сто пятнадцать человек настрелял. Они отстреливают по шесть-семь за ночь. Кого именно – военных или нет? Черт, как тут определишь, глядя в «Старлайт», если они находятся на расстоянии восемьсот ярдов? Наверно, это солдаты, раз ходят по ночам. А может, дети пописать вышли или гражданские пытаются перебраться на другое место под покровом темноты, чтобы днем не попасть под наши бомбы. Как знать? В семь ноль-ноль вертолет эвакуирует команду из зоны, и вот они уже на базе: поели и на боковую.
– Понятно, – промолвил Расс. – Ты не… это не…
– Не знаю. Сам еще не разобрался. Но это другое.
– Это не война, – заявил Расс. – И поскольку тебе не хочется давать определений, я сам скажу. Они действовали, как палачи.
– Да. Ладно, забудь, что слышал. Ясно? Забудь и не суди. Осуждать будешь, когда сам походишь в их шкуре. Лично я собираюсь сказать ему, что мы, морские пехотинцы, восхищаемся мастерством армейцев. У них ведь результаты гораздо лучше наших. Черт, разве не это главное? В общем, расхвалю его до небес, чтоб он почувствовал себя Богом.
– Он догадается, что ты ему лапшу вешаешь.
– Черта с два. Он же генерал. Привык к грубой лести и низкопоклонству. Думаешь, ему не хочется, чтобы его имя вошло в историю? Он обязательно похвастается перед нами техникой. Сынок, я четырнадцать лет служил сержантом в морской пехоте. Знаю, чем дышат такие птицы.
– Вон, – говорил генерал. – Вон там, видишь?
***
Он видел. В зеленой мгле вырисовывались силуэты призраков – один, два, три, четыре. Они кружились в медленном танце, отражаясь фосфоресцирующими бликами в трубке прибора. Термочувствительный оптический прицел «Магнавокс», последнее слово техники, буквально растворял темноту. От его глаза в ночи не могло укрыться ничто живое.
Одна из танцующих фигур наконец вползла в красное пятно сетки в центре обзора.
– Валяй, – подбодрил его генерал. – Срежь их.
Нет ничего проще. Боб, положив палец на спусковой крючок, прирос к прицелу, чувствуя, как вдавился в плечо приклад винтовки. Это была та же модель М-16, но только толще, больше. Крепко держа оружие, лежавшее на мешках с песком, Боб спустил курок. Винтовка отозвалась звуком, напоминавшим то ли кашель, то ли чих, а может, икоту. Он не ощутил отдачи, будто вообще не стрелял. Но механизм сработал: вылетела пустая гильза, первая мишень завалилась. Боб принял чуть влево и вновь выстрелил: то же самое. Потом сделал еще два выстрела.
– Боевая задача выполнена, – произнес генерал, щелкнув выключателем. Длинный туннель тира озарился светом. – Посмотрим, что у тебя получилось.
Он повернулся к компьютеру и ввел команду. Компьютер немедленно выдал на экран результат.
– Отличная стрельба, – похвалил генерал. – Как и следовало ожидать. Первые две в самое яблочко, третья – чуть в сторону от центра, четвертая – опять в яблочко. Все четыре цели поражены. Время – одна и две десятых секунды. Зарегистрированные шумы – менее ста децибел, как у дробовика.
Генерал отключил термочувствительный прицел. Боб положил на мешки винтовку с серой металлической трубой на стволе. Глянув в конец туннеля, он увидел плоские металлические силуэты, которые перемещались рывками, как патрульные на посту, – очевидно, крепились к конвейерному механизму.
– Как подается тепло на мишени? – поинтересовался Боб.
– Ты, в сущности, стрелял в бытовой электроприбор. Подбил четыре тостера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52