тот, наверное, подсчитывал, сколько придется заплатить за столь длительное пребывание в столь роскошном отеле. – И она не искала место гувернантки или компаньонки пожилой леди, – продолжал Боуден. – Не искала, потому что слишком рискованно. К тому же у нее нет рекомендаций. Полагаю, ей больше всего подошло бы какое-нибудь ателье или шляпная мастерская.
«Если, конечно, она ищет место», – мысленно добавил сыщик. Но граф так и не сказал, какая именно сумма была похищена, и Мик имел все основания предполагать, что девушка взяла не слишком много. Ведь неопытная молодая провинциалка, впервые оказавшаяся в Лондоне, наверняка не устояла бы перед искушением и принялась бы сорить деньгами, если бы они у нее были.
– Так чего же вы ждете? – нахмурился граф. – Почему вы до сих пор не опросили всех владельцев мастерских и ателье? Надо во что бы то ни стало найти ее. Неужели какая-то девчонка оказалась умнее знаменитого лондонского сыщика?
– Разве я разыскиваю убийцу? – поинтересовался Мик Боуден. – Кстати, как ваш сын?
– Мой сын на смертном одре, – ответил граф. – Да, вы ищете убийцу, и я советую найти ее, пока она еще кого-нибудь не убила.
Мик снова приступил к поискам. Он понимал, что ему придется потрудиться. Ведь в Лондоне мастерских и ателье – великое множество. К тому же беглянка могла прятать свои чудесные волосы – самую главную примету.
* * *
Неделя казалась бесконечной. Джоселин слишком много пил и слишком долго сидел за картами по вечерам. Днем же отправлялся в клуб, где занимался фехтованием и боксом, – боли в ноге уже почти не беспокоили его.
Младший Дадли рвал и метал, когда узнал, что случилось с его коляской. Он устроил настоящую охоту на Форбсов, чтобы бросить каждому из них перчатку в лицо, но братья, как выяснилось, уже уехали из города. Фердинанд хотел вызвать Форбсов на дуэль – ведь убить собирались именно его. Но Джоселин твердо решил, что сам будет драться с Форбсами, и Фердинанд в конце концов уступил.
Ангелина же, когда узнала о случившемся, перенесла жесточайший приступ мигрени. Она вызвала Хейуорда с заседания парламента, после чего, чтобы хоть немного успокоиться, купила себе новую шляпку.
– Интересно, остались ли еще фрукты на прилавках в Ковент-Гардене? – проговорил Джоселин, разглядывая очередное приобретение сестры. Они встретились в Гайд-парке, когда Ангелина и ее свекровь проезжали в коляске по одной из дорожек. – Смею заметить, на твоей голове это сооружение выглядит просто чудовищно.
– Это чудесная шляпка, что бы ты ни говорил, Трешем. И вы с Ферди… вы оба должны мне пообещать, что больше не будете править колясками. Иначе вы убьете себя и мои нервы окончательно расстроятся. Но Хейуорд говорит, что это не случайность. Смею предположить, что тут не обошлось без одного из Форбсов. Если вы не узнаете, кто виновник, если не заставите негодяя заплатить сполна, мне будет стыдно за то, что я – одна из Дадли.
Прежде чем распрощаться с дамами, Джоселин заметил:
– Ты забыла, Ангелина, что ты теперь леди Хейуорд, а не Дадли.
В отличие от брата и сестры Джоселин не горел желанием немедленно отыскать виновника и наказать его. Он знал, что рано или поздно судьба сведет его с Форбсами, и они, конечно же, тоже об этом знали. «Пусть пока прячутся в норе, пусть подумают о том, что произойдет, когда придется столкнуться лицом к лицу с герцогом Трешемом, – думал Джоселин. – Да, пусть пока потомятся от страха».
Некоторые из знакомых заговаривали с ним о Джейн Инглби. Оказывается, она очаровала всех гостей своим пением. В клубе Трешема спрашивали, кто она такая, живет ли все еще у него в доме, собирается ли петь где-нибудь еще, где она училась петь, – в общем, задавали множество вопросов. А виконт Кимбли прямо спросил: не является ли Джейн его любовницей? Однако на этот вопрос Трешем ответил лишь презрительным взглядом.
А ведь до сих пор Трешем не имел привычки секретничать, когда речь заходила о его любовницах. Более того, в доме, где сейчас поселилась Джейн, частенько устраивались вечеринки и пирушки – там гости чувствовали себя более свободно, чем в Дадли-Хаусе. Любовницы же выполняли обязанности хозяек – и Джейн, конечно же, успешно справилась бы с такой ролью.
Но на сей раз Джоселин изменил своим привычкам – он боялся обидеть Джейн, хотя не мог бы объяснить, чем именно. Всем любопытным герцог говорил, что девушка служила у него временно, а теперь покинула Дадли-Хаус и он не знает, где ее искать.
– Очень жаль, Трешем, – сказал Конан Броум. – Жаль, что Реймор не услышал этот голос. Она могла бы очень прилично зарабатывать…
– Я бы тоже ей кое-что предложил, – перебил Кимбли, – Правда, зарабатывать ей пришлось бы отнюдь не пением. Но я. боялся перейти тебе дорогу, Треш. Если узнаешь, где она, шепни мне на ушко.
Герцог нахмурился и поспешил сменить тему.
Б этот вечер Джоселин возвращался из клуба пешком, причем довольно поздно, Однако он не боялся стать жертвой грабителей – герцог неплохо боксировал и мог бы в крайнем случае воспользоваться тростью. Более того, сейчас он с удовольствием встретился бы с парочкой грабителей, чтобы хоть на них выместить злобу.
Джоселин прекрасно понимал, что не правильно реагировал, на вопросы и шутки приятелей, однако ничего не мог с собой поделать. Со времени их последней с Джейн встречи прошло пять дней, а ему казалось, пять недель. Куинси, составивший контракт, привез его Джейн, и она, к удивлению Джоселина, подписала контракт, даже ничего в нем не изменив.
Итак, Джейн официально стала его любовницей.
Его девственной любовницей, с которой он еще ни разу не лег в постель. Как бы веселились друзья, если бы узнали, что он завел себе любовницу, настоявшую на заключении контракта и пожелавшую переделать все в доме в соответствии с собственными вкусами.
Он вдруг громко рассмеялся, остановившись посреди пустынной улицы. Джейн на редкость своенравна! Такая даже в постели не изменится – наверняка проявит характер.
Невинная и наивная Джейн оказалась чрезвычайно рассудительной. Он желал ее неделю назад, страстно желал пять дней назад, а сейчас уже пылал страстью. Сейчас он мог думать лишь о ней, о златовласой красавице…
Через два дня наконец-то пришла коротенькая записка: «Работы завершены. Вы можете заехать, когда вам будет удобно».
Холодные, бесстрастные слова. Однако он вспыхнул как мак.
* * *
Джейн мерила шагами комнату. Она отправила записку сразу после завтрака, но Трешем мог, по своему обыкновению, рано уйти из дома и вернуться только к ночи. Он мог не прочесть записку до следующего дня. Мог и на следующий день не приехать.
Но она не могла не ждать его. И напрасно она запрещала себе смотреть в выходящие на улицу окна чаще, чем раз в десять минут.
На ней было новое платье из светло-зеленого муслина. Платье с завышенной талией, скромным вырезом и короткими пышными рукавами. Очень простенькое, без украшений, оно оказалось ужасно дорогим – во всяком случае, так показалось Джейн, до этого имевшей дело лишь с провинциальными портнихами. Однако она не стала отсылать модистку с Бонд-стрит и двух ее помощниц, так как герцог сам выбрал их и направил к ней. И он же дал им необходимые указания.
Разумеется, Джейн сама выбирала ткани и фасоны платьев. Она отдавала предпочтение пастельным тонам и простому покрою – без фестонов, воланов и прочих рюшей и рюшечек. Причем почти не спорила, настояла лишь на том, что нуждается в одном платье для прогулок и в одном для выездов. Ведь ни выезжать, ни прогуливаться она не собиралась.
«Он не позволил бы заниматься переделками в доме, если бы не собирался ко мне приезжать», – подумала Джейн, в очередной раз прильнув к окну. И, разумеется, герцог не стал бы посылать к ней модисток и своего секретаря. Причем Куинси приезжал к ней дважды – сначала привез контракт ей на подпись, а затем доставил копию документа с собственной подписью Трешема. Мистер Джейкобс был свидетелем с ее стороны, а Куинси выступил свидетелем герцога.
И все же она опасалась, что он не приедет. Ей казалось, что неделя – слишком долгий срок, казалось, что Трешем уже успел охладеть к ней. «Может, герцог завел себе другую любовницу?» – думала Джейн, и почему-то эта мысль очень ее тревожила.
Но тревожные мысли тотчас же оставили ее, когда она, стоя у окна, увидела знакомую фигуру. Герцог приближался к дому, причем шел не прихрамывая. Джейн поспешила открыть дверь гостиной; ока даже хотела броситься к входной двери, но все же удержалась и решила дождаться, когда откроет мистер Джейкобс.
Оказывается, она уже забыла, какие у него широкие плечи, забыла, какие у него волосы и глаза… Передавая слуге шляпу и перчатки, герцог, как всегда, хмурился. Приблизившись к гостиной, он наконец-то взглянул на нее, и глаза его внезапно сверкнули.
«Неужели так выглядят глаза мужчины, пришедшего к любовнице?» – невольно подумала Джейн.
– Ну; у вас уже все готово? – осведомился Трешем. Ждала ли она, что он поцелует ей руку? Может, думала, что поцелует в губы? И какие слова она ожидала услышать?
– Да, готово. Но пришлось потрудиться. Не так-то просто превратить бордель в приличное жилье.
– Однако вам это удалось, не так ли?
Переступив порог гостиной, он осмотрелся. Герцог стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Казалось, он заполнял всю комнату.
– Вижу, стены на месте. И того же цвета.
– Да, на месте. Я не считала возможным вводить вас в лишние расходы.
– Представляю, какую мину скорчил бы Куинси, если бы вы развернулись по-настоящему. Последнее время он сам не свой. Вероятно, счета стали увеличиваться.
– Отчасти вы сами виноваты. Мне ни к чему столько нарядов. Но портниха, которую вы прислали, сказала, что вы дали ей определенные указания и она не смеет вас ослушаться. Даже если мои желания идут вразрез с вашими.
– Как видите, некоторые женщины знают свое место. Да, Джейн, они знают, в каких случаях следует подчиняться.
– И знают, как, подчиняясь, зарабатывать большие деньги. Я не стала менять обои, хотя в своем собственном доме предпочла бы другой цвет. Впрочем, в сочетании с серым и серебряным, а не с розовым и лиловым выглядит очень даже неплохо. Теперь мне здесь нравится, и я смогу жить в этом доме.
– В самом деле, Джейн? – Трешем пристально взглянул на девушку. – Неужели и в спальне все закончено? Что же я там увижу? Может, две узкие жесткие койки и на каждой по власянице?
– Если вы не представляете спальню без красного, то, осмелюсь предположить, вам там сейчас не понравится. Зато мне комната нравится, а это – главное. В конце концов, мне там спать каждую ночь.
– А мне, получается, нельзя там спать? – осведомился Трешем.
Джейн почувствовала, что щеки ее заливаются румянцем. Стараясь смотреть прямо в глаза герцога, она сказала:
– Отчего же нельзя? Я ведь подписала контракт и, следовательно, признала, что вы имеете право приходить и уходить, когда захотите. Но я полагаю, что вы не намерены жить здесь постоянно, как я. Вероятно, вы просто будете приходить, когда… Ну, когда… – Джейн в смущении потупилась.
– Когда мне захочется насладиться вашим телом?
– Да, – кивнула она.
– А когда мне этого не захочется, приходить нельзя? – Джейн молчала, и герцог продолжал:
– Разве так написано в контракте? Неужели там написано, что я могу приходить сюда только с одной-единственной целью? Значит, мне нельзя зайти к вам, чтобы выпить чаю или поговорить? А если я зайду просто для того, чтобы поспать?
Джейн думала о том, что именно таких отношений ей хотелось бы. В этом случае она была бы не только любовницей… Но лучше не мечтать о подобном.
– Не хотите взглянуть на спальню? – спросила она.
Он смотрел на нее еще несколько долгих секунд. Внезапно на губах его появилась улыбка, взгляд потеплел, и Джейн тотчас же почувствовала слабость в ногах.
– Взглянуть на спальню? – переспросил Трешем. – Чтобы оценить новую меблировку? Или для того, чтобы сразу же лечь в постель?
Этот вопрос привел Джейн в замешательство. Но, тут же овладев собой, она сказала:
– Я ведь ваша любовница.,.
– Да, действительно, – пробормотал герцог. По-прежнему держа руки за спиной, он подошел к ней почти вплотную. Наклонившись, заглянул ей в глаза. – Не вижу решимости мученицы, Джейн. Так вы готовы к выполнению своих обязанностей?
– Да, готова.
Сердце Джейн бешено колотилось, и ей казалось, что даже герцог слышит его стук.
Трешем наконец выпрямился и протянул ей руку;
– Тогда пойдем, Джейн.
* * *
Вся мебель в спальне осталась прежней, и стояла она на прежних местах, только обивка изменилась. Серовато-зеленый, кремовый и золотистый – изумительное сочетание цветов. Было совершенно очевидно, что у Джейн прекрасный вкус. К тому же она, занимаясь деталями, не упускала из виду целое, то есть конечный результат – качество, совершенно необходимое для художника по интерьеру. Еще один навык, приобретенный в приюте? Или в элегантно обставленном загородном доме? Кто же она все-таки такая, эта Джейн Инглби?
Джоселин внимательно посмотрел на девушку.
– Ну как вам? – спросила она. – Что скажете?
– Что скажу? – с усмешкой переспросил герцог. – Скажу, что мне не терпится взглянуть на ваши чудесные волосы, не терпится посмотреть, как они струятся по плечам…
Джейн вытащила шпильки из прически, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам и по спине.
Ах эти волосы! Сверкающие потоки чистого золота. Джейн всегда была красива, даже в своем отвратительном сером платье и безобразном чепце, но сейчас…
У Трешема не было слов. Он молча любовался стоявшей перед ним красавицей.
– Но Джоселин… – проговорила она, глядя на него своими ясными голубыми глазами. – Сейчас я на незнакомой тропе, и вам придется меня повести.
Он кивнул, чувствуя, как его накрывает волна – нет, не желания, чего-то иного. Возможно, это было сладостное томление, предчувствие чего-то неописуемо прекрасного, предчувствие чуда… Но он не ждал, не думал, что это придет к нему сейчас – ведь прежде подобные ощущения возникали лишь при звуках музыки. Впрочем, нет, изредка это странное томление духа возникало, когда он смотрел на прекрасную картину. Но испытывать такое, глядя на женщину, пусть даже очень красивую, – подобного с ним еще не случалось. Когда же это возникло? Когда она назвала его по имени – вот где истоки этих ощущений.
– Имя Джоселин передавалось старшим сыновьям в нашем роду из поколения в поколение. Я стал Джоселином еще до рождения, но не припомню, чтобы кто-нибудь так меня называл.
Глаза Джейн округлились.
– А ваша мать? А отец? А брат с сестрой? Ведь они, конечно же…
– Нет. – Он скинул сюртук и стал расстегивать жилет. – Я уже родился с титулом, родился графом. И все в нашей семье величали меня соответствующим образом, пока мне не исполнилось семнадцать и я не стал герцогом Трешемом.
Джоселин сам попросил называть его по имени, хотя прежних своих любовниц никогда об этом не просил. Для них он был Трешем, как и для всех прочих. Он помнил, что почувствовал, когда она произнесла его имя неделю назад. Возникло совершенно неожиданное ощущение… ощущение интимности. Вероятно, именно этого ему так долго не хватало.
Он сбросил жилет и стал развязывать узел шейного платка. Джейн молча смотрела на него. Наконец вполголоса проговорила:
– Я думаю, Джоселин, что каждого человека следует хотя бы иногда называть по имени. Скажи, ты хочешь… ты хочешь, чтобы я тоже разделась?
– Нет. Пока нет.
Он снял рубашку и стащил сапоги, но панталоны снимать не стал.
– Ты прекрасен, – неожиданно сказала Джейн, и герцог взглянул на нее с удивлением. Она не смущаясь любовалась его обнаженным торсом. – Может, я оскорбила тебя этим словом? Да, в нем мало мужского. Но я не могу назвать тебя красивым мужчиной – слишком уж резкие у тебя черты лица. К тому же ты темноволосый и темноглазый. Но ты прекрасен.
Даже опытная куртизанка не смогла бы так возбудить его, а ведь Джейн еще не прикасалась к нему.
– Что же сказать тебе в ответ? – спросил он, подходя к ней вплотную. – Тебя нельзя назвать хорошенькой, Джейн. – Джоселин взял ее лицо в ладони, погрузив пальцы в шелк золотистых волос. – Да, нельзя, и ты должна это знать. Миловидность эфемерна, недолговечна. Но ты будешь красива и в тридцать, и в сорок, и в восемьдесят лет. В двадцать же ты блистательна, головокружительно хороша. И ты моя.
Он склонил голову и прикоснулся чуть приоткрытыми губами к ее губам.
– Да, Джоселин, – прошептала она. – Да, сейчас я твоя. Согласно контракту.
– Этот нелепый контракт… – Он тихо рассмеялся. – Я хочу, чтобы ты желала меня, Джейн. Скажи мне, что дело не только в деньгах и не в тех обязательствах, под которыми ты подписалась на этой проклятой бумажке. Скажи, что желаешь меня. Меня – Джоселина. Или честно скажи, что все дело в деньгах, и тогда я оставлю тебе дом, оставлю жалованье на ближайшие пять лет и уйду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35