Карл пошатываясь поднялся, отер рот тыльной стороной ладони.
– Ты говоришь мыслями.
«Какой умный мечник, – беззвучный голос дракона сочился сарказмом. – А ты говоришь ртом. А малышка целительница и надутый вор подле тебя вообще онемели. Других столь же тонких наблюдений не имеется? Если нет, прошу – поиздевайтесь над пленником и идите своей дорогой». – Дракон лениво поскреб когтем цепь у себя на шее. Впрочем, нет, не цепь – скорее это напоминало канат. Там, где покрывающая его грязь отвалилась, просверкивало золото.
«Это чтобы я огнем не освободил себя, дурень. Будь я таким глупцом, чтобы попытаться, я сжег бы самого себя». А ведь он пытался – и не раз. Золотое покрытие стального каната отражало пламя. На самого дракона.
Руки Карла потянулись к шее – она пылала, охваченная огнем.
Но огня не было; жжение мгновенно исчезло, осталась лишь память – как далекое, из детства, воспоминание об испытанной при падении боли.
«Понравилось ощущение, человек? Твой род…»
– Но не я.
– Карл, будь добр…
– Помолчи. Ты не слышишь моего голоса?
«Что интересного он мне может сказать?»
– Я… я не знаю… Но разве может твое пламя сжечь тебя? И почему ты так зол на…
«Дракон – порождение магии, но пламя может обжечь его, опалить, ранить. Я управляю своим огнем, конечно, но когда он отражен – дело иное. А вас я ненавижу, потому что… погоди. Кто вы?»
– Я Карл Куллинан. Это Дория и Уолтер. И мне непонятно, за что ты на меня зол. Я никогда ничего тебе не делал…
«Я – Эллегон, уничтожитель отбросов».
– Не понимаю.
«Подожди перемены ветра, Карл Куллинан. В эту яму спускаются все нечистоты Пандатавэя, чтобы не засорять их драгоценную гавань. Я должен либо пережигать все, либо сидеть по глаза в человечьем дерьме. Меня поймали, когда я был всего-то лет пятидесяти от роду, приковали здесь – и заливают своими испражнениями вот уже триста лет.
– Тебе больше трехсот лет?
Дракон был прикован в отбросах триста лет – и он позволил Карлу ощутить, каково это.
Всего лишь на миг.
Содрогаясь от рвоты, он лежал на камнях, Уолтер придерживал его за плечи.
– Черт, мы должны унести его отсюда. Он едва жив. «Да, я всего лишь дитя. Как по-твоему, можно ли обращаться вот так с ребенком? Можно?»
Тошнота.
Карл стряхнул руки друзей, закрыл глаза и попытался закрыть свои мысли.
– Пожалуйста, не надо. Прошу!
«Ты не поступил бы так? Нет, не поступил бы, я вижу. Даже с драконом». Тошнота прошла.
– Успокойтесь, вы двое. Все в порядке. Нет, я бы не поступил так с драконом.
Убить дракона, ежели бы тот напал на него, – да, Карл бы мог. Если б сумел. Но поступить с ним вот так – ни за что. Карл ощутил лишь эхо страданий Эллегона, ощутил на один лишь миг, но и то с него хватило. Если только дракон не менее, чем он, чувствителен к…
«Хочешь ощутить все снова?»
Нет. Так нельзя, но что он, Карл, может поделать? Дракон явно голоден, а канат толстый.
«Не очень голоден, и канат перерезать не прошу. Еда мне не слишком нужна – драконы сотворены из магии, ты разве не знал? Поесть мы любим… – радость загнать корову, проглотить ее в два укуса, затопила Карла, унося прочь остатки тошноты, – но нам это необязательно».
– Я не знал. Я вообще ничего не знаю про драконов.
Мысленное пожатие плеч.
«Ты глупый или просто не любопытный?»
– Просто не любопытный.
«Гм-м-м… У меня к тебе предложение. Если я окажу тебе две услуги – окажешь ли ты мне одну?»
– Посмотрим. Ты не можешь…
«Я не смогу дотянуться своими мыслями до твоих на большом расстоянии. Ты можешь удрать, и я не сумею ни поговорить с тобой, ни заставить…»
– Не надо. Не надо снова наводить на меня тошноту. Но что ты хотел предложить? Не уверен, что доверяю тебе настолько, чтобы спуститься вниз и освободить тебя.
Рев пламени.
«Глупец. Об этом я не попрошу. Никого из людей. Но не мог бы ты принести мне что-нибудь поесть? Скажем, овцу? А я… я расскажу тебе кое-что, что тебе, необходимо знать, если ты хочешь добраться до Врат Между Мирами, Карл Куллинан».
– Откуда ты знаешь?..
Слепящее презрение.
«Я читаю мысли, забыл?» – Эллегон взревел.
– Прости. Разумеется, я смогу раздобыть овцу. И принесу тебе – если твоя услуга будет того стоить. Или еще что-нибудь вкусное, если овцу все-таки не достану.
«Договорились. Первое: Врата лежат глубоко под горой Бремон к северо-западу от Элрудовой Пустоши. И…»
– Спасибо, но, возможно, Ахира…
«Знаю. Возможно, твой товарищ уже это выяснил. Я не закончил. Я собирался сказать тебе кое-что еще, кое-что, чего ему никогда не узнать. Мне это известно просто потому, что я – дракон и знаю все про свою родню».
– Карл, что…
– Помолчите. Я говорю с драконом.
– Говоришь с драконом?..
«Да, он говорит с драконом».
Уолтер и Дория подскочили, когда Эллегон обратился к ним.
«Но говорить с одним легче».
– Ты говоришь – там, у Врат, дракон… Плохо. Но, может, им повезет, и он окажется не таким огромным, как Эллегон.
«Нет, он не как я. Он гораздо больше. Он лежит там так давно, что, покуда он спит, охраняя Врата, кругом него выросла гора – Бредши».
– Прекрасно. – Карл повернулся к друзьям. – Эллегон только что поведал мне, что Врата охраняет дракон.
– Карл, – высоким ломким голосом произнесла Дория, – объясни мне, что происходит?
«Вели им уйти. Их разум еще более узок и изломан, чем твой. Хотя у женщины он глубже… Странно. А у другого – по-иному устроен, словно вы не одной породы. Ничего не понимаю».
– Спроси его, – попросил Уолтер, – как того дракона зовут. Может, Ари сумеет вплести имя в заклятие, и…
«Глупец».
– Я услышал его!
«Глупец из глупцов. Он – первый дракон, сотворенный прежде нас всех».
– И что?
«А то, что в давние времена, когда из всего рода драконов был лишь Он один, – к чему было Ему имя? Он – просто Дракон, старейший из всех, и в имени не нуждается».
– Так что же нам делать, чтобы защититься от него?
«Не будите Его. Он старше, чем гора, и вы скорее сроете гору, чем отщипнете хоть одну из его чешуек. Карл Куллинан?»
– Да?
«Я оказал тебе услугу, так? Принесешь мне овцу сейчас или оказывать вторую?»
– Звучит похоже на угрозу. А я угроз не люблю, Эллегон.
«Что ж, ладно. – Эллегон мысленно вздохнул – Тогда я одарю тебя пониманием».
– Понимаем че…
Вселенная раскололась.
Она была хорошей еврейской девочкой пятнадцати лет. Во всяком случае, такой ей полагалось быть. Но она не всегда была такой, какой ей полагалось быть, – как и не всегда поступала так, как ей поступать полагалось. Отдавалась в темноте Джонатану Долану, раздевалась и…
«Хватит? Или ты действительно хочешь понять Дорию?»
– Ты посвящаешь меня в ее воспоминания? Зачем?
«Чтобы ты понял».
– Нет, пого…
И, само собой, папочке она ничего сказать не могла. Он звал ее своей Единственной, а мамочка думала – она еще девственница. Таково было одно из правил: об этом не говорят. Но дело было не только в задержке, возникло это жжение, и чертов Джонни Долан трепался всюду, что свою гонорею он подцепил от нее. А это было неправдой. Он был первым и – тогда – единственным.
И это вовсе не было удовольствием. Просто липкая грязь. Он врал. Все врали. Никакое это не удовольствие.
«Ты по-прежнему не понимаешь».
Но рассказывать никому нельзя. Кроме того, может, это и не то самое. Может, если не думать об этом, все и пройдет.
«Думаю, еще немного не повредит».
– Девочка очень больна, мистер Перлштейн, но если повезет, лихорадка и жар скоро пройдут.
Она лежит, задыхаясь, под пластиком, и не может больше вырывать трубки из носа и рук – врачи привязали ее.
– Но это не может быть гонорея. Не у моей малышки…
– Знаете, мистер Перлштейн, даже говорить с вами противно.
– Доктор, я…
– Если б ей было с кем поделиться – если б она считала возможным поделиться хоть с кем-то… если б хотя бы один паршивый человечишко выслушал ее – возможно, она не лежала бы сейчас здесь. Мы легко вылечили бы ее, приди она тогда. Прежде.
– Прежде?..
– Прежде чем болезнь перешла в обширную тазовую инфекцию, которая оставит ее бесплодной – если вообще не убьет.
– Бесплодной? Моя малышка…
– Бесплодной. Неспособной зачать. Никогда. И это – если нам повезет… Сестра! – Холодная рука касается ее лба. – Измеряйте температуру и давление каждые пять минут. Если в течении часа температура не начнет падать…
«И еще кое-что – напоследок».
И я думаю, это теперь не важно, а кроме того, в некоторых смыслах так даже удобнее, потому что никто теперь не станет беспокоиться, что Дория Перлштейн понесла от него, а значит, любая медаль имеет оборотную сторону, так что теперь я могу заполучить любого парня, которого захочу, правда, они обращаются со мной так, будто я пущенная по кругу сигарета, но это не имеет значения, потому что иного я не заслуживаю, потомучтопотомучтопотомучто…
«Довольно».
– Карл, что с тобой?
– Мне все равно, что он скажет, Уолтер, – его надо увести отсюда.
Карл разлепил веки. Над ним с участливо-озабоченным видом склонились Дория и Уолтер.
– Все в порядке, – выдавил он, совершенно не удивившись, что голос его звучит, как карканье ворона. – Помогите встать.
– Что он с тобой сделал? – спросила Дория. – Тебе опять было плохо. Это…
– Ш-ш-ш. Понимание, да?
«Понимание. Оно не всегда дается легко, Карл Куллинан. Это даже я знаю».
– Она не знает?
«Нет, конечно же, нет. Зачем причинять боль…»
– Несколько минут назад ты убил бы нас. Если б добрался.
«Это совершенно другое дело. Разве нет?»
– Совершенно другое.
«Теперь ты принесешь мне овцу?»
Карл медленно подошел к ограде и взглянул на дракона.
– Вы двое – постерегите. Мне надо заплатить долг.
– Что ты собираешься…
– Ш-ш-ш.
«Значит, я получу овцу!»
– Нет.
Воин снял сандалии и шнурками привязал ножны за спину.
«Нет? Тогда ты такой же, как все, ты…»
– Ш-ш-ш. Просто чуток подожди.
Карл Куллинан отдает долги. Таковы его принципы. Даже если платить приходится за то, что перед ним открыли форточку в разум Дории и ткнули носом туда, куда он заглядывать не хотел…
Подумать только, что я обращался с ней, как…
«Ты не знал. Что это ты делаешь?»
Карл перелез через ограждение. Отлично – скала под ним вся в трещинах и выбоинах: будет за что цепляться и куда встать. Однажды летом я подзанялся альпинизмом… Эй! А почему ты спрашиваешь? Ты ведь, кажется, можешь читать мои мысли, даже если я их не осознал.
«Не сейчас. Они так интенсивны…»
– Ш-ш-ш. Мне надо думать о деле.
Карл осторожно спускался вниз, не обращая внимания на вопросы, которыми засыпали его Дория и Уолтер.
– Ты не можешь лишить меня обоняния? – подумал он, когда ноги его по щиколотку погрузились в мерзкую жижу.
«Нет… ты что, на самом деле решил это сделать? Спасибоспасибоспасибоспасибо… Я исчезну отсюда, улечу прочь, честное драконье, улечу! Пожалуйста, Карл, не передумывай… Прошутебяпрошутебяпрошутебя…»
– Ш-ш-ш… – Оскальзываясь и задыхаясь от вони, он двинулся к Эллегону.
Не обращай внимания, Карл. Дракончик провел в этом три сотни лет.
Ближе к дракону стало посуше; под голыми ногами воина проступили плиты.
Дракон высился над ним; крылья, словно обороняясь, он прижал к бокам и часто дышал.
– Опусти шею. Если в этом канате есть слабое место – оно может быть только там, где ты не увидишь.
Эллегон опустился в нечистоты, тяжелая голова почти касалась Карла. Его мысленный голос умолк, когда он подставил воину шею.
Это действительно был канат, и, как все канаты, он состоял из более мелких прядок, Карлов меч рассек первую за пару секунд, еще пара ушла на вторую.
– Тише, дружок, тише. Еще каких-то пара дюжин. – Карл остановился и сглотнул, стараясь подавить рвоту. Возню в этом… сортире он запомнит надолго.
– Вот так… – Он перерезал последнюю прядь. – Сделано!
Тяжелая голова Эллегона склонилась к нему.
«Спасибоспасибоспасибоспасибо…»
– Ш-ш-ш. Нам пора убираться. – Карл сунул меч в ножны.
«Обхвати мою шею», – сказал дракон и снова принялся бормотать: «Свободен. Свободен. Я свободен».
Карл уцепился за его шею, и, едва он это сделал, крылья создания развернулись, затрепетали, ловя ветер, а потом вознесли его вверх – на балкон. Карл повисел немного, отцепился и спрыгнул на плиты. «Свободен».
«Еще кое-что», – проговорил, опускаясь рядом, Эллегон.
– Карл, он собрался…
Пасть дракона раскрылась, оттуда вырвался сноп огня и окутал Карла. Просто огонь, без жара, хотя вонючая жижа, в которой вывалялся воин, вспыхнула, заискрилась и осыпалась пеплом.
«Мое пламя не опалит тебя, Карл Куллинан. Не опалит сейчас. И никогда впредь».
Огонь мерцал и искрился – но и все. Карл повертелся под пламенем, что омывало его, как вода.
«Свободен!»
Пламя угасло.
– Лучше улетай.
Захлопав крыльями, дракон прянул в небо – лишь воздух взвихрился над ямой и площадью. «Свободен!»
– Лети, друг мой.
Набирая высоту, дракон описывал в небе круги. «Свободен!»
– Карл, – покачивая головой, обратилась к нему Дория, – может, объяснишь все-таки, что происходит?
– Думаю, ребята, нам всем лучше убираться отсюда, – заметил Уолтер. – Когда об этом узнают власти – не думаю, чтобы им понравилось.
Эллегон направился к северу – теперь он был так высоко, что казался темной точкой в небесной голубизне. «Свободен!»
– Зачем, Карл? – Снова Дория.
Он на ходу обнял одной рукой ее, другой – Уолтера.
– Затем, что правильнее я не поступал ни разу за всю. Свою. Чертову. Жизнь.
«Свободен!» – слабея, донеслось издалека – или только пригрезилось Карлу?
На самом деле, это не имело значения.
Никакого.
«Свободен!»

Глава десятая
ТАВЕРНА «ТИХИЙ ПРИЮТ»

Можно жить без стихов, можно жить без картин,
Можно жить без ума, можно жить без родни.
Можно жить без друзей – проживешь и один, –
Но пойди проживи без хорошей еды!
Эдвард Булвер-Литтон.

Уолтер Словотский с трудом удерживался от насмешливого покашливания – с таким восторженным видом вела их Андреа по широкой улице в таверну «Тихий приют».
– Это надо видеть, – говорила она, подгоняя друзей. – И к тому же я совершила весьма неплохую сделку – с нас возьмут всего сотню золотых за десять дней!
Сотня золотых? По местным ценам и правда крохи. Уолтер пожал плечами. Или эта гостиница – жуткая дыра, или Чарующее Заклятие Андреа производит невероятный эффект.
Та же мысль пришла в голову и Ахире.
– Если ты зачаровала хозяина, не выйдет ли…
– Не волнуйся. – Она не замедлила летящего шага. – У хозяина, правда, висит на шее амулет, штучка, которую он считает оберегом от заклятий, но в нем нет никакой силы – он или выдохся, или поддельный… Вот мы и пришли.
Гостиница, трехэтажный мраморный особняк, казалась сошедшей со страниц «Унесенных ветром». Высокие ребристые колонны ограждали широкую лестницу; вестибюль был просторный и тихий, с полом, устланным темно-красным мягким ковром, который почти мгновенно впитал усталость Уолтеровых ног. Он улыбнулся, когда задрал голову и увидел фреску на потолке: фигуристые нимфы играли там в догонялки с единорогами.
Он начал стаскивать с себя рюкзак, но тут откуда ни возьмись появились шесть девушек в белоснежных кимоно, которые освободили всех от их ноши, а потом еще шесть – с серебряными подносами, на которых лежали горячие влажные полотенца, чтобы обтереть лица и руки, сухие и пушистые – чтобы вытереться насухо, и стояли высокие запотевшие стаканы с вином и льдом.
И все это – едва гости переступили порог. Уолтер кивнул самому себе. Кажется, мне это нравится.
А потом – на миг – его сомнения вернулись. Из-за занавесей вышел толстяк – обширный кафтан желтого шелка едва скрывал выпирающий живот.
– Да, друг мой, похоже, вы были правы. – Он с усмешкой глянул сверху вниз на Андреа, которая едва ли доставала ему до груди. Уолтер попытался прикинуть его вес – 350? Все четыреста фунтов? – М-да, ну и чумазая же компания – но ладно, не обращайте внимания, Томмало просто бурчит, как и всегда. А постояльцам все можно: их причуды оплаче… – Он оборвал себя, пощипал кончик орлиного носа и покачал головой. – Итак, гости мои: вы сразу поднимитесь в номера или желаете сперва перекусить?
– А ванная у вас есть? – поинтересовался Ахира.
– Вы меня обижаете! – Хозяин даже отшатнулся. – Это, господин вы мой, таверна «Тихий приют». Где еще в прекрасном Пандатавэе, где еще, спрошу я вас, найдете вы заведение, столь же толково устроенное, столь же полное всего необходимого для удовлетворения желаний гостя – любых его желаний!
Уолтер оглядел ближайшую служаночку с головы до ног. Да, эти не чета немытым уродкам из Ландейла! Он перевел взгляд на Карла. С другой стороны, тупица-мечник может и устроить ему проблему… ну неужто же нельзя понять, что между этим миром и домашним есть разница! В конце концов, здесь Пандатавэй…
А хозяин все вещал:
– Вы даже обнаружите… – не стоит ли мне скрыть это?.. – нет, нет, – вы обнаружите, что к ванным у вас в номерах подведена проточная вода, и достаточно лишь чуть-чуть повернуть ручку, чтобы в этом убедиться – и умыться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25