Вы полька?
– Не знаю. Мои родители – поляки.
Оркестр разразился еще одним «би-бопом», и партнерша Сержа исчезла, все с той же приятельницей, среди общего неистовства.
– Смотреть страшно, – сказал Серж Иву, который вдруг появился около него, – хуже чем в Сен-Жермен-де-Пре, пол под ними, чего доброго, провалится. Посмотри, ты только посмотри на нее!
Высокая пышная девушка танцевала с каким-то парнем. Здоровенная девица с плотным мускулистым телом, высокой грудью и крепкими ногами, похожими на балясины. Парень отталкивал ее, потом притягивал к себе, она летала, как болид. Она была в экстазе, себя не помнила от счастья. Серж смотрел, как она вертится волчком, смотрел на ее ноги балясинами, крутой зад…
– Этот «би-боп», – сказал Серж, осторожно отступая, – пробуждает в них «национальное чувство» – ни дать ни взять краковяк.
– Поехали? Я нашел Фанни и договорился с ней.
– Лично я не тороплюсь.
– Хорошо. Я пойду в бистро напротив с товарищем, который заведует «Залом».
Серж терпеливо дождался конца танца и снова разыскал свою партнершу.
– Оркестр очень хорош, – сказал он, обнимая ее, чтобы станцевать еще один «слоу».
– Это все – шахтеры. Любители… подрабатывают.
– Да? А как они научились?
– У нас здесь есть учителя. Один пенсионер… Он играет на гитаре, на флейте и на рояле. Способный человек, легко схватывает… Есть еще один учитель, который специально сюда приехал, – аккордеонист…
Серж смотрел на гладкий матовый лоб девушки, на тонко очерченные брови, прямой нос и намечающиеся морщинки в уголках рта. Все было так чисто, так четко. Кожа на губах тонкая-тонкая, губы нежные, неулыбающиеся. Несколько суховата, строга.
– Вы работаете? – спросил он.
– Да, на текстильной фабрике.
– Тяжело?
– Я привыкла. Но далеко, тратишь много времени.
– А как вы туда добираетесь?
– На автобусе. Фабрика присылает за нами автобус. Нас здесь много.
Серж прижал ее к себе. По-видимому, девушке это не было неприятно.
– Вы живете с родителями?
– Да.
– А что они говорят, когда вы поздно возвращаетесь?
– Ничего.
– Я вас провожу?
На этот раз она не сказала: «дождь идет». Она пошла за своим пальто и платком. Дождя на улице не было, они быстро пересекли освещенное пространство. Влажная ночь протягивала к ним руки, предлагала им свой покров. Серж шел туда, куда его вели… Они ушли во тьму, в молчание шахтерского квартала, и опять казалось, что они из города попали в деревню. По-прежнему наверху, как будто в горах, сияли огни. Девушка остановилась;
– Я живу здесь.
– Это… ничего?
– Так даже лучше.
Они прислонились к стене.
Серж вернулся в «Зал», когда танцы подходили к концу. Осталось всего несколько пар, усталых, томных. Ив одиноко сидел среди пустых стульев. Костюм у него измялся, очки запотели, он казался еще более сутулым, чем обычно.
– Я слишком устал, чтобы вести машину ночью, – сказал он, – попытаемся достать комнаты в гостинице, уже поздно идти к товарищам, все спят.
Они ехали обратно «в город», Ив сгорбился над рулем, Серж спал. Последние поезда уже давно прошли, привокзальная гостиница была заперта, и нигде не было света. Наконец какой-то старик, в брюках поверх пижамы, открыл им дверь. Он взял с доски два ключа, сказал: «Устраивайтесь…» – зажег свет и исчез. Серж и Ив поднялись по деревянной лестнице, до того натертой, что на ней легко было расшибиться. В маленьких комнатах с подозрительными стенами и бархатными покрывалами на постелях стоял неприятный запах затхлости… «До завтра…» Ив зевал во весь рот.
Серж спал крепко, проснулся веселый и ударил кулаком в стену; Ив появился почти тотчас же.
– Я не спал, – сказал он. – Айда! Поехали!
– Что тебе мешало? Клопы?
– Здесь вполне чисто. – Ив возмутился, как если бы он сам содержал эту гостиницу. – Трещины в стенах – это военные раны.
Серж бросил недоверчивый взгляд на розовые стены в больших и маленьких пятнах и трещинах…
– Хорошо, поехали. Не сердись, дружище, ты встал с левой ноги Как мы поступим? Сразу поедем?
– Если твои многочисленные обязанности тебе позволяют…
– Ладно! Я бы хотел повидать двух-трех товарищей по поводу хора, я все-таки думаю, что весь вопрос в том, чтобы собрать их…
– Сегодня понедельник, все на работе.
– Не беспокойся…
Они договорились о встрече.
Серж пришел точно в назначенный час, но недовольный Ив уже ждал его около машины. «Садись, – сказал он, – и не рассказывай мне басен. У меня в Париже дела». Серж сел, и Ив с места пустил машину полным ходом. «Погода хорошая, – заметил Серж, – тебе было полезно подышать воздухом… Дело идет на лад, я выпил дюжину чашек кофе, и дело пошло…» Но Ив не удостоил его ответом.
Некоторое время они ехали молча. При выезде из города – где новые здания строились рядом с незасыпан-ными воронками от снарядов – снова появились терриконы и хороводом закружились по сторонам дороги.
– Мне нравятся эти мрачные места… – сказал Серж. – Хочется написать через все небо огненными буквами: «Опасно для жизни!» – и все-таки мне здесь нравится…
Ив молчал. Теперь они ехали свекольными полями, изредка показывались фермы…
– Сегодня утром я побывал в шахтерском поселке, что напротив «Зала», тебе приходилось там бывать? – заговорил Серж. – Возле каждого дома во дворе стоит отдельно кухонька; чтобы в нее попасть, надо перейти двор. Так вот, в этом поселке все польские семьи сидят на кухне, а в дом, где у них хорошие комнаты, ходят только спать. Несмотря на то, что им приходится перебегать через двор, мокнуть под дождем, все равно им нравится сидеть на кухне… Чисто в этих крошечных кухоньках необыкновенно и так тесно, что все буквально сидят друг на друге – мать стряпает, дети готовят уроки, отец читает газету! Говорят, что, если им построить помещение еще теснее, они бы перешли туда, как в нору – чем глубже, тем лучше. Странно, а? Эта потребность сбиться в кучу, спрятаться от внешнего мира…
Ив перестал дуться и мягко сказал:
– Семья заменяет им, бедным, родину… В семье они у себя, защищены от внешнего мира, от людей, которые на них непохожи. Хочешь проедем через крепость?
По-видимому, чтобы найти дорогу к сердцу Ива, достаточно было заговорить с ним о польских шахтерах.
Крепость… Ее-то и не надо было показывать Сержу. Ведь за Аррасской крепостью немцы расстреливали участников Сопротивления.
Ив остановил машину на плохой проселочной дороге при выезде из города. Высокие стены старинной, мрачной крепости наклонно нависали над дорогой. У входа стоял солдат – часовой. Надо было обогнуть крепость по проселку. Ив знал дорогу или по крайней мере думал, что знает… Он не бывал здесь один, а всегда с толпой народа, с какой-нибудь процессией, чтобы отдать долг убитым, возложить венки, цветы, и поэтому он никогда не обращал внимания на то, как неприглядны подъезды к стене расстрелянных. Дощатые лачуги с толевыми крышами, огороды, похожие в это время года на свалки, пустыри, обнесенные ржавой колючей проволокой. И нигде никого. Надо было сделать порядочный крюк, и Серж не переставал спрашивать себя, проходили ли по этой дороге «они», те, кого вели на расстрел… Их, наверно, брали из тюрьмы в Аррасе и привозили сюда на грузовиках. Или, может быть, их проводили через крепость? Вдруг потеплело, Сержу было душно в канадке. Он представил себе, что он один из «тех», и всем сердцем прощался с окружающим миром, внезапно приобретшим такую огромную значимость, такую безжалостную осязаемость. Уцепиться бы за эту живую землю!… Через мгновение его не станет, а все это – дорога, рваная колючая проволока и поблекшая трава – останется… Ив, шедший впереди, свернул налево.
Это было страшное и величественное зрелище. Между глухими стенами, которым небо служило крышей, – широкое пространство. Высоченные стены-горы, укрепления из кирпича и земли, были покрыты рядами больших мраморных досок с именами погибших и датами казни, с указанием принадлежности казненного к той или другой организации Сопротивления. По доске на каждого. Сотни могильных плит стояли стоймя, как будто выстроившись перед расстрелом. Серж и Ив шли вдоль стен, читая… И здесь они снова встретили «иностранную рабочую силу», как натурализовавшихся, так и ненатурализовавшихся! Бесконечный ряд польских имен: шахтер… шахтер… шахтер… ФТП… ФТП, ФФИ, ФФИ, ФФИ… Они шли по необычайному проспекту, который заворачивал под прямым углом, а на стенах все те же плиты… Французы… ФТП,ФФИ, ОСМ, ОСМ… Невыносимую печаль навевают увядшие венки… Они говорят о забвении. Здесь было еще страшнее, чем у Памятника Жертвам Войны на Вими: там с горы, где гулял только ледяной ветер, открывался вид на угольный бассейн, где угадывалось живое присутствие людей… Здесь же царило смертельное одиночество. Неожиданно совсем близко раздался выстрел. Потом еще: наверное, кто-нибудь охотился поблизости, шла настоящая пальба.
– Они еще подстрелят нас, – сказал Ив.
Ну, уж это было бы совсем глупо. Охотникам не могло прийти в голову, что здесь живые люди, сюда, наверное, никогда никто не заходил. «Шарль Дебарж», – читал Серж, идя вдоль стены. Значит, Дебаржа расстреляли здесь. Наверху опять раздался выстрел… Серж поднял голову: на вершине стены стояло каменное укрытие для часового. Серж вскарабкался туда по двойной лестнице из кирпичей; сверху открывался театрально-зловещий пейзаж. У этих злодеев было сильно развито стремление к театральным эффектам! Сквозь такие глухие стены даже и лучу надежды не пробраться! Серж отвернулся и пошел взглянуть на каменное укрытие… но тут же отскочил назад! Нервы его были напряжены, и ему показалось, что там, в темной глубине, шевелится апокалиптическое чудовище… Да нет, ничего не было… ничего… сухие листья, похожие на когти… тень… С бьющимся сердцем Серне спустился вниз. Ив ждал его, сидя на камне. Стреляли все ближе, совсем над ухом…
Выходя из крепости, они столкнулись нос к носу с молоденьким офицером – французом! – в походной форме, в каске. Офицерик очень испугался, потому что никак не ожидал кого-нибудь здесь встретить. Молоденькие солдаты появились в кустах, с трудом пробираясь сквозь их чащу… Они спускались сверху, оттуда, где Сержу показалось, что он увидел чудовище…
Ив и Серж быстро шли к машине. Серж выбирался из этих мест, как из колючих зарослей. Он чувствовал, как все вокруг цепляется за него, какая-то неведомая сила пригибает его к земле, тащит назад. Точно в кошмаре, когда, как ни стараешься, не можешь ни побежать, ни крикнуть.
– Много убитых? – раздался позади них молодой голос.
– Маневры, – сказал Ив, – они играют в войну. Опасная игра, всегда есть раненые.
– Я их убью, – сказал Серж. Ив облегченно вздохнул, услышав это любимое выражение друга – значит, Серж пришел в себя. Когда Ив увидел, как помертвело лицо Сержа, он пожалел, что заехал в крепость…
Они сели в машину Ива с чувством избавления, как утопающие, достигшие суши.
Ив злился на себя, зачем ему понадобилось водить Сержа в крепость. Да и его разбередило это посещение. Вдруг под обычной оболочкой Ива, всюду и во всем стремящегося найти рациональное зерно, ко всему практический подход, появился незнакомец, шатавшийся, как пьяный или как человек, оказавшийся на палубе корабля во время бури. Он заговорил, и голосу его вторил скрип «дворников» по стеклу, потому что опять пошел дождь, дождь снова проливал на них свои слезы.
– Серж, – сказал он, – я еще не говорил с тобой о том, что я пережил и передумал после моей последней поездки в Москву…
Сквозь дождь ехали плечом к плечу два французских коммуниста и говорили между собой с доверием, естественным для людей, находящихся по одну сторону баррикады. А откровенный разговор – это уже очень много, это помогает жить. Человеческое тепло! Пусть дождь, пусть ветер – нет ничего дороже человеческого тепла!
XXIII
Ольга была образцовым директором. Никогда не опаздывала, никогда не отсутствовала в рабочие часы. Поэтому, когда г-н Арчибальд, патрон, обнаружил, что ее не было в конторе ни утром, ни днем, он сам лично позвонил в «Терминюс» – «417-й не отвечает…»
Ольга не отвечала. В ночной рубашке, босиком, она бродила по комнате, бросалась на кровать, вскакивала, не выпуская из рук газеты, где она снова и снова перечитывала все те же несколько строк… Там было написано черным по белому: «Вчера утром в баре „Куполь“ на Монпарнасе внезапно потерял сознание г-н Фрэнк Моссо, служащий американской экспортно-импортной фирмы. Он был перевезен скорой помощью в больницу Кошен, где вечером скончался. Смерть является следствием сердечного припадка».Мелким шрифтом, в уголке. Ольга увидела случайно: заметка, как о раздавленной собаке. «Служащий фирмы…»
Время шло…Вечером скончался… сердечный припадок… Что она делала вчера вечером? Как всегда, была в конторе, обсуждала с мосье Арчибальдом проект рекламы минеральной воды. Потом приехали их главные клиенты, фабриканты тканей, и ей пришлось принять приглашение пообедать с ними в тот же вечер… Ей не хотелось, но мосье Арчибальд смотрел на нее умоляюще, и у нее не хватило духу отказаться. А в это время Фрэнк… Фрэнк, уже мертвый, лежал на больничной койке; а она обедала в «Серебряной башне»…
После того как больше трех месяцев тому назад они распрощались на автобусной остановке у Ворот Дофина, он не подавал никаких признаков жизни. А позавчера в полночь позвонил по автомату: «Ольга! Я вас разбудил… Простите! Мне так хотелось услышать ваш голос. Скажите еще раз: „Алло, Фрэнк!“ Она повторила весело: „Алло, Фрэнк! Я соскучилась по вас… как живете? – Плохо, очень плохо. Я чувствую себя мухой, которую подстерег жирный паук… Мне хотелось рассказать вам об этом сегодня вечером. – Почему именно сегодня вечером? – Каждый вечер, Оля! Но проходит вечер за вечером… Вы помните большой ресторан, где нас с вами так плохо накормили? – Да… помню… – Мне очень хотелось бы еще раз так плохо пообедать с вами… Но всюду полно сволочей, сукиных детей… – Да… – А я не герой, Оля, простите меня, не судите. Спокойной ночи, моя дорогая… – Спокойной ночи, Фрэнк!“
Такой уж у нее характер. Ведь он ждал одного ее слова, чтобы прибежать, а она, все, что она сумела ему сказать, это – «спокойной ночи, Фрэнк…» Он пришел бы и умер у нее на руках… Нет, если бы он пришел, он бы не умер. Сердечный припадок… Но почему она чувствует себя виноватой, почему у нее ощущение, что она не сделала того, что должна была сделать, что она позволила Фрэнку умереть, бросила его… Как будто можно запретить человеку умереть.
Обессилев от слез, Ольга легла – и проснулась только вечером. Уже стемнело. Ольга смотрела на темные окна и бесконечно длившееся для нее мгновение не понимала, почему она в постели… А потом она разом все вспомнила, действительность снова навалилась на нее, как могильная плита. Но во всем этом было что-то помимо горя, помимо ужаса перед непоправимым. Что-то другое, чем обычное чувство горя. Ольга вскочила и стала лихорадочно одеваться. Она пойдет к Сержу… Серж был единственным связующим звеном между ней и Фрэнком, из всех их общих друзей Фрэнк последнее время виделся только с Сержем.
Дверь открыла мать Сержа.
– Оля! – маленькая г-жа Кремен обняла ее и поцеловала, – входите, дорогая, я погляжу на вас при свете… Раздевайтесь, какая ужасная погода… Серж должен прийти с минуты на минуту.
Г-жа Кремен ввела Ольгу в столовую и усадила ее в одно из кресел в полотняных чехлах. Ольга послушно села, повторяя, что зашла на минутку, что ей не хочется раздеваться, что ей надо спешно повидать Сержа и что она сейчас уже уйдет.
– Софья Павловна, – сказала она, сидя на кончике кресла, как бы собираясь бежать, – вы знали американца Фрэнка Моссо, художника?
– Того, что умер вчера от сердечного припадка? Я его не знала, он к нам никогда не приходил, но Серж его знал… он потрясен его смертью… Несчастный человек, ведь ему не было и пятидесяти лет, совсем еще молодой… Осталась жена и двое детей…
– Почему он умер, Софья Павловна?
Г-жа Кремен была поражена тоном Ольги…
– Но… по-видимому, от сердечного припадка… Вы, значит, его хорошо знали, деточка? Подождите! Вот и Серж…
Серж очень обрадовался Ольге. Но, едва поздоровавшись, без всяких предисловий, она спросила:
– Что вы знаете о смерти Фрэнка, Серж?
Серж удивился, внимательно посмотрел на Ольгу, он не знал, что Фрэнк и Ольга встречались.
– Он умер от сердечного припадка.
Серж сел напротив Ольги в покрытое чехлом кресло, и Ольга увидела, какое у него расстроенное лицо… синяки под глазами… Ольга же казалась совершенно спокойной. Значит, он может говорить свободно.
– От сердечного припадка, – повторил он, – несомненно. У него ведь было больное сердце, все это знали, но… Ольга! Он, наверное, сам постарался ускорить смерть. Я уверен, что это самоубийство, и ничто меня в этом не разубедит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Не знаю. Мои родители – поляки.
Оркестр разразился еще одним «би-бопом», и партнерша Сержа исчезла, все с той же приятельницей, среди общего неистовства.
– Смотреть страшно, – сказал Серж Иву, который вдруг появился около него, – хуже чем в Сен-Жермен-де-Пре, пол под ними, чего доброго, провалится. Посмотри, ты только посмотри на нее!
Высокая пышная девушка танцевала с каким-то парнем. Здоровенная девица с плотным мускулистым телом, высокой грудью и крепкими ногами, похожими на балясины. Парень отталкивал ее, потом притягивал к себе, она летала, как болид. Она была в экстазе, себя не помнила от счастья. Серж смотрел, как она вертится волчком, смотрел на ее ноги балясинами, крутой зад…
– Этот «би-боп», – сказал Серж, осторожно отступая, – пробуждает в них «национальное чувство» – ни дать ни взять краковяк.
– Поехали? Я нашел Фанни и договорился с ней.
– Лично я не тороплюсь.
– Хорошо. Я пойду в бистро напротив с товарищем, который заведует «Залом».
Серж терпеливо дождался конца танца и снова разыскал свою партнершу.
– Оркестр очень хорош, – сказал он, обнимая ее, чтобы станцевать еще один «слоу».
– Это все – шахтеры. Любители… подрабатывают.
– Да? А как они научились?
– У нас здесь есть учителя. Один пенсионер… Он играет на гитаре, на флейте и на рояле. Способный человек, легко схватывает… Есть еще один учитель, который специально сюда приехал, – аккордеонист…
Серж смотрел на гладкий матовый лоб девушки, на тонко очерченные брови, прямой нос и намечающиеся морщинки в уголках рта. Все было так чисто, так четко. Кожа на губах тонкая-тонкая, губы нежные, неулыбающиеся. Несколько суховата, строга.
– Вы работаете? – спросил он.
– Да, на текстильной фабрике.
– Тяжело?
– Я привыкла. Но далеко, тратишь много времени.
– А как вы туда добираетесь?
– На автобусе. Фабрика присылает за нами автобус. Нас здесь много.
Серж прижал ее к себе. По-видимому, девушке это не было неприятно.
– Вы живете с родителями?
– Да.
– А что они говорят, когда вы поздно возвращаетесь?
– Ничего.
– Я вас провожу?
На этот раз она не сказала: «дождь идет». Она пошла за своим пальто и платком. Дождя на улице не было, они быстро пересекли освещенное пространство. Влажная ночь протягивала к ним руки, предлагала им свой покров. Серж шел туда, куда его вели… Они ушли во тьму, в молчание шахтерского квартала, и опять казалось, что они из города попали в деревню. По-прежнему наверху, как будто в горах, сияли огни. Девушка остановилась;
– Я живу здесь.
– Это… ничего?
– Так даже лучше.
Они прислонились к стене.
Серж вернулся в «Зал», когда танцы подходили к концу. Осталось всего несколько пар, усталых, томных. Ив одиноко сидел среди пустых стульев. Костюм у него измялся, очки запотели, он казался еще более сутулым, чем обычно.
– Я слишком устал, чтобы вести машину ночью, – сказал он, – попытаемся достать комнаты в гостинице, уже поздно идти к товарищам, все спят.
Они ехали обратно «в город», Ив сгорбился над рулем, Серж спал. Последние поезда уже давно прошли, привокзальная гостиница была заперта, и нигде не было света. Наконец какой-то старик, в брюках поверх пижамы, открыл им дверь. Он взял с доски два ключа, сказал: «Устраивайтесь…» – зажег свет и исчез. Серж и Ив поднялись по деревянной лестнице, до того натертой, что на ней легко было расшибиться. В маленьких комнатах с подозрительными стенами и бархатными покрывалами на постелях стоял неприятный запах затхлости… «До завтра…» Ив зевал во весь рот.
Серж спал крепко, проснулся веселый и ударил кулаком в стену; Ив появился почти тотчас же.
– Я не спал, – сказал он. – Айда! Поехали!
– Что тебе мешало? Клопы?
– Здесь вполне чисто. – Ив возмутился, как если бы он сам содержал эту гостиницу. – Трещины в стенах – это военные раны.
Серж бросил недоверчивый взгляд на розовые стены в больших и маленьких пятнах и трещинах…
– Хорошо, поехали. Не сердись, дружище, ты встал с левой ноги Как мы поступим? Сразу поедем?
– Если твои многочисленные обязанности тебе позволяют…
– Ладно! Я бы хотел повидать двух-трех товарищей по поводу хора, я все-таки думаю, что весь вопрос в том, чтобы собрать их…
– Сегодня понедельник, все на работе.
– Не беспокойся…
Они договорились о встрече.
Серж пришел точно в назначенный час, но недовольный Ив уже ждал его около машины. «Садись, – сказал он, – и не рассказывай мне басен. У меня в Париже дела». Серж сел, и Ив с места пустил машину полным ходом. «Погода хорошая, – заметил Серж, – тебе было полезно подышать воздухом… Дело идет на лад, я выпил дюжину чашек кофе, и дело пошло…» Но Ив не удостоил его ответом.
Некоторое время они ехали молча. При выезде из города – где новые здания строились рядом с незасыпан-ными воронками от снарядов – снова появились терриконы и хороводом закружились по сторонам дороги.
– Мне нравятся эти мрачные места… – сказал Серж. – Хочется написать через все небо огненными буквами: «Опасно для жизни!» – и все-таки мне здесь нравится…
Ив молчал. Теперь они ехали свекольными полями, изредка показывались фермы…
– Сегодня утром я побывал в шахтерском поселке, что напротив «Зала», тебе приходилось там бывать? – заговорил Серж. – Возле каждого дома во дворе стоит отдельно кухонька; чтобы в нее попасть, надо перейти двор. Так вот, в этом поселке все польские семьи сидят на кухне, а в дом, где у них хорошие комнаты, ходят только спать. Несмотря на то, что им приходится перебегать через двор, мокнуть под дождем, все равно им нравится сидеть на кухне… Чисто в этих крошечных кухоньках необыкновенно и так тесно, что все буквально сидят друг на друге – мать стряпает, дети готовят уроки, отец читает газету! Говорят, что, если им построить помещение еще теснее, они бы перешли туда, как в нору – чем глубже, тем лучше. Странно, а? Эта потребность сбиться в кучу, спрятаться от внешнего мира…
Ив перестал дуться и мягко сказал:
– Семья заменяет им, бедным, родину… В семье они у себя, защищены от внешнего мира, от людей, которые на них непохожи. Хочешь проедем через крепость?
По-видимому, чтобы найти дорогу к сердцу Ива, достаточно было заговорить с ним о польских шахтерах.
Крепость… Ее-то и не надо было показывать Сержу. Ведь за Аррасской крепостью немцы расстреливали участников Сопротивления.
Ив остановил машину на плохой проселочной дороге при выезде из города. Высокие стены старинной, мрачной крепости наклонно нависали над дорогой. У входа стоял солдат – часовой. Надо было обогнуть крепость по проселку. Ив знал дорогу или по крайней мере думал, что знает… Он не бывал здесь один, а всегда с толпой народа, с какой-нибудь процессией, чтобы отдать долг убитым, возложить венки, цветы, и поэтому он никогда не обращал внимания на то, как неприглядны подъезды к стене расстрелянных. Дощатые лачуги с толевыми крышами, огороды, похожие в это время года на свалки, пустыри, обнесенные ржавой колючей проволокой. И нигде никого. Надо было сделать порядочный крюк, и Серж не переставал спрашивать себя, проходили ли по этой дороге «они», те, кого вели на расстрел… Их, наверно, брали из тюрьмы в Аррасе и привозили сюда на грузовиках. Или, может быть, их проводили через крепость? Вдруг потеплело, Сержу было душно в канадке. Он представил себе, что он один из «тех», и всем сердцем прощался с окружающим миром, внезапно приобретшим такую огромную значимость, такую безжалостную осязаемость. Уцепиться бы за эту живую землю!… Через мгновение его не станет, а все это – дорога, рваная колючая проволока и поблекшая трава – останется… Ив, шедший впереди, свернул налево.
Это было страшное и величественное зрелище. Между глухими стенами, которым небо служило крышей, – широкое пространство. Высоченные стены-горы, укрепления из кирпича и земли, были покрыты рядами больших мраморных досок с именами погибших и датами казни, с указанием принадлежности казненного к той или другой организации Сопротивления. По доске на каждого. Сотни могильных плит стояли стоймя, как будто выстроившись перед расстрелом. Серж и Ив шли вдоль стен, читая… И здесь они снова встретили «иностранную рабочую силу», как натурализовавшихся, так и ненатурализовавшихся! Бесконечный ряд польских имен: шахтер… шахтер… шахтер… ФТП… ФТП, ФФИ, ФФИ, ФФИ… Они шли по необычайному проспекту, который заворачивал под прямым углом, а на стенах все те же плиты… Французы… ФТП,ФФИ, ОСМ, ОСМ… Невыносимую печаль навевают увядшие венки… Они говорят о забвении. Здесь было еще страшнее, чем у Памятника Жертвам Войны на Вими: там с горы, где гулял только ледяной ветер, открывался вид на угольный бассейн, где угадывалось живое присутствие людей… Здесь же царило смертельное одиночество. Неожиданно совсем близко раздался выстрел. Потом еще: наверное, кто-нибудь охотился поблизости, шла настоящая пальба.
– Они еще подстрелят нас, – сказал Ив.
Ну, уж это было бы совсем глупо. Охотникам не могло прийти в голову, что здесь живые люди, сюда, наверное, никогда никто не заходил. «Шарль Дебарж», – читал Серж, идя вдоль стены. Значит, Дебаржа расстреляли здесь. Наверху опять раздался выстрел… Серж поднял голову: на вершине стены стояло каменное укрытие для часового. Серж вскарабкался туда по двойной лестнице из кирпичей; сверху открывался театрально-зловещий пейзаж. У этих злодеев было сильно развито стремление к театральным эффектам! Сквозь такие глухие стены даже и лучу надежды не пробраться! Серж отвернулся и пошел взглянуть на каменное укрытие… но тут же отскочил назад! Нервы его были напряжены, и ему показалось, что там, в темной глубине, шевелится апокалиптическое чудовище… Да нет, ничего не было… ничего… сухие листья, похожие на когти… тень… С бьющимся сердцем Серне спустился вниз. Ив ждал его, сидя на камне. Стреляли все ближе, совсем над ухом…
Выходя из крепости, они столкнулись нос к носу с молоденьким офицером – французом! – в походной форме, в каске. Офицерик очень испугался, потому что никак не ожидал кого-нибудь здесь встретить. Молоденькие солдаты появились в кустах, с трудом пробираясь сквозь их чащу… Они спускались сверху, оттуда, где Сержу показалось, что он увидел чудовище…
Ив и Серж быстро шли к машине. Серж выбирался из этих мест, как из колючих зарослей. Он чувствовал, как все вокруг цепляется за него, какая-то неведомая сила пригибает его к земле, тащит назад. Точно в кошмаре, когда, как ни стараешься, не можешь ни побежать, ни крикнуть.
– Много убитых? – раздался позади них молодой голос.
– Маневры, – сказал Ив, – они играют в войну. Опасная игра, всегда есть раненые.
– Я их убью, – сказал Серж. Ив облегченно вздохнул, услышав это любимое выражение друга – значит, Серж пришел в себя. Когда Ив увидел, как помертвело лицо Сержа, он пожалел, что заехал в крепость…
Они сели в машину Ива с чувством избавления, как утопающие, достигшие суши.
Ив злился на себя, зачем ему понадобилось водить Сержа в крепость. Да и его разбередило это посещение. Вдруг под обычной оболочкой Ива, всюду и во всем стремящегося найти рациональное зерно, ко всему практический подход, появился незнакомец, шатавшийся, как пьяный или как человек, оказавшийся на палубе корабля во время бури. Он заговорил, и голосу его вторил скрип «дворников» по стеклу, потому что опять пошел дождь, дождь снова проливал на них свои слезы.
– Серж, – сказал он, – я еще не говорил с тобой о том, что я пережил и передумал после моей последней поездки в Москву…
Сквозь дождь ехали плечом к плечу два французских коммуниста и говорили между собой с доверием, естественным для людей, находящихся по одну сторону баррикады. А откровенный разговор – это уже очень много, это помогает жить. Человеческое тепло! Пусть дождь, пусть ветер – нет ничего дороже человеческого тепла!
XXIII
Ольга была образцовым директором. Никогда не опаздывала, никогда не отсутствовала в рабочие часы. Поэтому, когда г-н Арчибальд, патрон, обнаружил, что ее не было в конторе ни утром, ни днем, он сам лично позвонил в «Терминюс» – «417-й не отвечает…»
Ольга не отвечала. В ночной рубашке, босиком, она бродила по комнате, бросалась на кровать, вскакивала, не выпуская из рук газеты, где она снова и снова перечитывала все те же несколько строк… Там было написано черным по белому: «Вчера утром в баре „Куполь“ на Монпарнасе внезапно потерял сознание г-н Фрэнк Моссо, служащий американской экспортно-импортной фирмы. Он был перевезен скорой помощью в больницу Кошен, где вечером скончался. Смерть является следствием сердечного припадка».Мелким шрифтом, в уголке. Ольга увидела случайно: заметка, как о раздавленной собаке. «Служащий фирмы…»
Время шло…Вечером скончался… сердечный припадок… Что она делала вчера вечером? Как всегда, была в конторе, обсуждала с мосье Арчибальдом проект рекламы минеральной воды. Потом приехали их главные клиенты, фабриканты тканей, и ей пришлось принять приглашение пообедать с ними в тот же вечер… Ей не хотелось, но мосье Арчибальд смотрел на нее умоляюще, и у нее не хватило духу отказаться. А в это время Фрэнк… Фрэнк, уже мертвый, лежал на больничной койке; а она обедала в «Серебряной башне»…
После того как больше трех месяцев тому назад они распрощались на автобусной остановке у Ворот Дофина, он не подавал никаких признаков жизни. А позавчера в полночь позвонил по автомату: «Ольга! Я вас разбудил… Простите! Мне так хотелось услышать ваш голос. Скажите еще раз: „Алло, Фрэнк!“ Она повторила весело: „Алло, Фрэнк! Я соскучилась по вас… как живете? – Плохо, очень плохо. Я чувствую себя мухой, которую подстерег жирный паук… Мне хотелось рассказать вам об этом сегодня вечером. – Почему именно сегодня вечером? – Каждый вечер, Оля! Но проходит вечер за вечером… Вы помните большой ресторан, где нас с вами так плохо накормили? – Да… помню… – Мне очень хотелось бы еще раз так плохо пообедать с вами… Но всюду полно сволочей, сукиных детей… – Да… – А я не герой, Оля, простите меня, не судите. Спокойной ночи, моя дорогая… – Спокойной ночи, Фрэнк!“
Такой уж у нее характер. Ведь он ждал одного ее слова, чтобы прибежать, а она, все, что она сумела ему сказать, это – «спокойной ночи, Фрэнк…» Он пришел бы и умер у нее на руках… Нет, если бы он пришел, он бы не умер. Сердечный припадок… Но почему она чувствует себя виноватой, почему у нее ощущение, что она не сделала того, что должна была сделать, что она позволила Фрэнку умереть, бросила его… Как будто можно запретить человеку умереть.
Обессилев от слез, Ольга легла – и проснулась только вечером. Уже стемнело. Ольга смотрела на темные окна и бесконечно длившееся для нее мгновение не понимала, почему она в постели… А потом она разом все вспомнила, действительность снова навалилась на нее, как могильная плита. Но во всем этом было что-то помимо горя, помимо ужаса перед непоправимым. Что-то другое, чем обычное чувство горя. Ольга вскочила и стала лихорадочно одеваться. Она пойдет к Сержу… Серж был единственным связующим звеном между ней и Фрэнком, из всех их общих друзей Фрэнк последнее время виделся только с Сержем.
Дверь открыла мать Сержа.
– Оля! – маленькая г-жа Кремен обняла ее и поцеловала, – входите, дорогая, я погляжу на вас при свете… Раздевайтесь, какая ужасная погода… Серж должен прийти с минуты на минуту.
Г-жа Кремен ввела Ольгу в столовую и усадила ее в одно из кресел в полотняных чехлах. Ольга послушно села, повторяя, что зашла на минутку, что ей не хочется раздеваться, что ей надо спешно повидать Сержа и что она сейчас уже уйдет.
– Софья Павловна, – сказала она, сидя на кончике кресла, как бы собираясь бежать, – вы знали американца Фрэнка Моссо, художника?
– Того, что умер вчера от сердечного припадка? Я его не знала, он к нам никогда не приходил, но Серж его знал… он потрясен его смертью… Несчастный человек, ведь ему не было и пятидесяти лет, совсем еще молодой… Осталась жена и двое детей…
– Почему он умер, Софья Павловна?
Г-жа Кремен была поражена тоном Ольги…
– Но… по-видимому, от сердечного припадка… Вы, значит, его хорошо знали, деточка? Подождите! Вот и Серж…
Серж очень обрадовался Ольге. Но, едва поздоровавшись, без всяких предисловий, она спросила:
– Что вы знаете о смерти Фрэнка, Серж?
Серж удивился, внимательно посмотрел на Ольгу, он не знал, что Фрэнк и Ольга встречались.
– Он умер от сердечного припадка.
Серж сел напротив Ольги в покрытое чехлом кресло, и Ольга увидела, какое у него расстроенное лицо… синяки под глазами… Ольга же казалась совершенно спокойной. Значит, он может говорить свободно.
– От сердечного припадка, – повторил он, – несомненно. У него ведь было больное сердце, все это знали, но… Ольга! Он, наверное, сам постарался ускорить смерть. Я уверен, что это самоубийство, и ничто меня в этом не разубедит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45