– Возможно. И все-таки я один. Что меня с ними связывает?
– Ну, – сказал Дариус, – за работу.
Серж лег на продавленный диван. Его загорелое лицо, черные, штопором вьющиеся волосы на полосатых подушках, желтых с зеленым, были уже сами по себе готовым портретом.
– Можно мне побренчать на гитаре, Дариус, а то уж очень скучно.
– Можно.
Альберто поднял гитару и подал Сержу, который начал ее настраивать, потом откашлялся и запел глухим голосом… французские, испанские, русские песни… В мастерской все застыло: Дариус углубился в работу, Серж – в песни, а Альберто и Фрэнк – в свои мысли.
Сумерки замарали окна. Когда Дариус положил кисти, Серж спал, Альберто размышлял за бутылкой, а Фрэнк исчез.
Ботинки Дариуса скрипнули, Серж открыл глаза и, вставая, задел коленом гитару… Альберто заворчал.
– Он не застрелится? – спросил один из троих. Никто не ответил.
– Так… – сказал Серж, – я, наверно, очень люблю тебя и твою живопись, если способен зря тратить время, развалившись на твоем диване. Сейчас, когда забастовка кончилась… Меня, наверно, человек десять ждут дома… Перед уходом, Альберто…
Отряд не заметил
Потери бойца
И «Яблочко»-песню
Допел до конца…
– Собачья жизнь… – сказал Дариус. – Где он живет?
Никто не знал, где живет Фрэнк, все встречались с ним только здесь, в мастерской.
– Пошли, – сказал Серж, – «Гренада, Гренада, Гренада моя…» Я сегодня, сейчас же, узнаю у нашего юриста, как Фрэнк должен поступить…
Но «Яблочко»-песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен…
Привет!
Они расстались, и каждый из них уносил с собой тревогу за Фрэнка.
XVIII
Десять человек ждали Сержа… Его всегда ждало десять человек. Серж не был ни адвокатом, ни врачом, ни членом Центрального Комитета своей партии. Он не был профессиональным борцом за справедливость, одним из тех надоедливых людей, которые усугубляют конфликты вместо того, чтобы их сглаживать; он не был ни мстителем, отвечающим по крайней мере двумя обидами на одну, ни хитрецом, умеющим обходить препятствия, ни влиятельной персоной, которая может устранять трудности… И все-таки человек десять всегда нуждались в Серже, потому что он никогда не оставался равнодушным к несчастьям и неприятностям других.
Сержа ждали в той квартире, в которой он родился. В этой квартире обосновались его родители, после того как в 1907 году отцу Сержа удалось с помощью жены бежать с царской каторги. Здесь, в этой квартире, собирались тогдашние революционеры; некоторые из них стали потом всемирно знаменитыми. Отсюда отец Сержа ушел в 1914 году на войну, и здесь же мать получила уведомление, что муж ее пропал без вести под Аррасом… Через несколько месяцев родился Серж. Из этой квартиры Серж отправлялся каждое утро в лицей Людовика Великого. Здесь в 1936 году ему исполнилось двадцать лет, и отсюда он отправился в Испанию, чтобы вступить там в Интернациональную бригаду. Эту квартиру он опять покинул во время войны 1939 года. Тогда же он вступил в коммунистическую партию, и именно сюда, когда он был уже в армии, пришла с обыском полиция. Отсюда его мать вынуждена была бежать через крышу, спасаясь от рыскавших по дому немцев; с помощью жильцов, передавших ее с рук на руки, она добралась до глухого переулка позади дома и укрылась у друзей. Сюда же она вернулась и ждала за закрытыми ставнями, когда ей вернут сына. Здесь, когда его освободили из лагеря, Серж познал счастье возвращения и все, что последовало за этим счастьем. У Сержа оставалось немного времени для музыки, которую он хотел сделать своей профессией. Жизнь во что бы то ни стало стремилась превратить этого музыканта в бойца.
Все та же консьержка, все та же деревянная лестница с толстыми балясинами, грубо покрашенными в коричневый цвет, и все то же дерево в глубине двора… Столовая и комната матери выходили во двор, а комната Сержа и кухня – в переулок, по которому они никогда не проходили, если не считать того случая, когда мать Сержа бежала по нему, спасаясь от немцев. Еще была маленькая темная передняя. Сейчас во дворе играли другие дети, но они кричали «Салка!», как тридцать лет назад кричали «Салка!» Серж и его приятели. В эту самую квартирку переехала к Сержу та женщина, которую он отнял у другого и которая вернулась потом обратно к этому другому… Серж оплакивал ее, как мертвую, что не мешало ему влюбляться. Он был галантен и ласков, и многим женщинам нравилась его крепкая ладная фигура, восточное лицо, большие глаза и черные волосы, вьющиеся штопором.
Десять человек ждали Сержа… Впрочем, это только так говорится – десять, его ждали: Фанни, Патрис, один молодой музыкант, принесший свою партитуру, да еще Фернандо – коридорный «Гранд-отеля Терминюс», который в испанской армии был политкомиссаром Сержа.
– Целая толпа, – сказал Патрис, – если бы ты поставил себе телефон, то этого бы не было.
– Мама! – закричал Серж, как только вошел. – Чайник!
В кухне свистел чайник, и мать Сержа мелкими шажками просеменила через столовую.
– Третья очередь, – сказал Патрис, – твоя мать уже угощала нас два раза, по мере появления вновь прибывавших. Первым пришел я и жду тебя уже больше часа…
– Дариус пишет мой портрет. – Серж уселся за стол и принялся за еду, пропустив для начала рюмку водки и закусив ее селедкой. Так когда-то делал его отец.
– Красив ты на портрете? – спросила Фанни.
– Как сказать… Смотря с какой точки зрения… – ответил Серж уклончиво.
Так как все были знакомы с живописью Дариуса, ответ Сержа вызвал всеобщий смех.
– Садись за рояль, – сказал Серж молодому музыканту, – все будут разговаривать, но я буду слушать. Как поживает твой протеже, Фернандо?
– Карлос? Хорошо. Так хорошо, что мне теперь ночью не с кем сыграть в карты. Вернее, не с кем время провести, в карты-то мы все равно не играли. Норвежский ученый без ума от Карлоса. Он говорит, что Карлос – Галилей, Ньютон и Жолио-Кюри, вместе взятые… Новый Эйнштейн! Он собирается взять его с собой в Норвегию, а пока выправляют документы, он его устроил в лабораторию. Повезло парню… И мечта его сбылась, и вдобавок он станет нормальным гражданином… Ведь уже больше года он жил в Париже с одной только квитанцией вместо документов и даже не потрудился их получить. Он так глубоко, надежно погрузился в ночь, на песчаное дно большой гостиницы…
– У людей со спокойным характером всегда все получается гораздо лучше, – сказала Фанни.
– Это верно… – Фернандо внимательно посмотрел на Фанни, которую видел в первый раз: – Вы это очень правильно сказали. А у людей, лишенных родины, часто бывают беспокойные характеры, они всегда чего-то боятся… Документы, которые они носят при себе, для них необычайно ценны. Им все время чудится, что к ним придерутся. А Карлосу на все это наплевать, документы его не волнуют, он ничего не боится, он о них и не вспоминает.
– Собаки, – сказал Серж, – кусают людей, которые их боятся.
Музыкант, неловкий и застенчивый, возился с пюпитром рояля и с партитурой, которая все время падала. Но как только он уселся, пальцы его ловко и быстро забегали по клавишам. Мать Сержа принесла чай.
– Как подвигается портрет, Сереженька? – спросила она, наливая ему чай.
– Понемножку, мама. Сегодня Дариус сделал мне красивые рыжие волосы и добавил в них немножко зелени.
– О господи! – испуганно вздохнула г-жа Кремен и исчезла в своей комнате.
Патрис нетерпеливо ждал, когда ему наконец удастся вставить слово:
– Послушай, Серж, а как с Китаем, поездка состоится?
– Конечно, состоится! Отъезд пятнадцатого октября, вас будет пятнадцать делегатов. Не знаю от кого, но делегатов.
– А кто эти делегаты?
– Не знаю. Единственный мой кандидат и протеже – ты, других я не знаю. Почти все – из интеллигентов, это все, что я могу тебе сказать. Ах, да… по-видимому, будут два политических деятеля.
– Ты их тоже относишь к интеллигентам?
Патрис сказал это так серьезно, что все, кроме музыканта, занятого своим делом, рассмеялись.
– Я бы с удовольствием поехал в Китай, – сказал Фернандо задумчиво, – но пока что мне приходится заниматься товарищами, которых высылают в Канталь. После Корсики и Африки – Канталь!
Серж перестал жевать и посмотрел на него, ожидая продолжения.
– В Канталь, – повторил Фернандо, – я пришел рассказать тебе об этом. Мы начинаем кампанию против высылки… Но пока что они уехали. Да и мне не миновать… Придется мне ехать на Корсику или еще куда-нибудь!
Серж встал весь красный. Патрис не совсем понимал, почему этого человека высылают на Корсику или еще куда-то… Но он чувствовал какую-то неловкость. Фанни крепко сжала руки. Один только музыкант продолжал брать звучные аккорды.
– Многовато для одного дня, – сказал Серж, засовывая руки в карманы, – американское посольство отобрало паспорт у Фрэнка Моссо… художника, у которого мастерская рядом с Дариусом. Испанцев высылают к черту на рога – в Канталь! Фернандо тоже, чего доброго, вышлют вслед за ними. На Корсику или в Канталь. И, конечно, как всегда, когда он бывает нужен, Ива нет!
Ив, друг Сержа, был адвокатом и заходил к Сержу почти каждый вечер, хотя бы на минуту. Он бывал у Сержа так часто потому, что жил бобылем, а у Сержа чувствовал себя дома, в своей семье. Ив был «домашним» адвокатом, как бывают «домашние» врачи. По всем болезням, по обычным неприятностям, которые бывают у людей, находящихся не в ладах с власть имущими, и по тем разнообразным, бесчисленным неприятностям, которые проистекают из положения эмигранта.
– Высылают! – воскликнула Фанни, сжимая на груди руки. – Но ведь это ужасно! Они очутятся там без работы, без жилья.
– Простите за нескромный вопрос, – сказал Патрис, – эта высылка – дело серьезное? Большое несчастье?
– Несчастье? Да, это несчастье, – ответил Серж, который стоял, засунув руки в карманы брюк.
– Это очень серьезно, – со свойственной ему степенной вежливостью подтвердил Фернандо, обращаясь к Патрису на своем изысканном с невероятным испанским акцентом французском языке, – более чем серьезно, потому что является симптомом определенного направления в политике. Репрессии против испанских республиканцев означают сближение с Франко. Одних отправляют на Корсику… других в Сахару… В Канталь, если очень повезет.
– Ты не мог сказать мне этого раньше, – вдруг обрушился на него Серж, – а что, если и тебя вышлют!…
– Нас не предупреждали, – вежливо возразил Фернандо, – за товарищами просто пришли на рассвете, когда они еще спали. Что касается меня, то со мной еще ничего не произошло, я только чувствую, как что-то надвигается. А с другими все случилось так быстро, что мы и опомниться не успели…
– Разрешите задать вам вопрос, мосье? – сказал Патрис своим самым консульским тоном, – вы, конечно, занимались политической деятельностью, живя во Франции? Не может быть, чтобы без причин…
Серж нетерпеливо прервал его:
– Послушай, Патрис… Как ты не можешь понять, что его политическая деятельность во Франции началась во французском лагере, куда он попал во время всеобщего бегства из Испании. Что его политическая деятельность во Франции привела его во французскую армию, где он был ранен. Что за эту деятельность его опять посадили во французскую тюрьму. Что за нее его наградили французским военным крестом. А как только он перешел испанскую границу, его за эту деятельность посадили в испанскую тюрьму… можешь ли ты взять в толк, что Фернандо всего два года находится на свободе…
– Моя политическая деятельность во Франции, – вмешался Фернандо, – всегда касалась только моей родины – Испании…
– Но, – возразил Патрис очень холодно, – если вы продолжали политическую деятельность, будучи беженцем, которому Франция предоставила убежище…
– Патрис, – сказал Серж, – я уже пытался тебе объяснить, что гражданская война в Испании была подготовкой к войне с нацистами. Ты как будто это понял тогда, а теперь начинаешь все сначала…
– Я не понял. Я тебе поверил.
– А теперь ты мне больше не веришь?
– Теперь я хотел бы также и понять.
Серж снова сел и отпил большой глоток чая. Сказанное Патрисом было понятно только им двоим… В лагере Патрис верил всему, что говорил Серж, и хорошо делал, так как только благодаря этому вышел оттуда живым. Музыкант брал последние аккорды при всеобщем молчании, которое он истолковал по-своему:
– Ну как, Серж, ничего? – спросил он…
– Я плохо слушал, прости меня. На нас свалилась беда: высылка испанцев…
– Сволочи! – сказал музыкант.
Раздался звонок. Серж пошел открывать, и слышно было, как он говорил в передней: «Ты слышал, что испанцев выслали в Канталь?»
Вслед за Сержем вошел Ив – адвокат. Он подошел к столу и, не поздоровавшись, налил себе чаю. На нем был синий костюм, корректный, но плохо сшитый. Большеголовый, с пышными волосами, стоявшими высоким бобриком, сутулый человек. Очки скрывали синеву его глаз. Он смотрел в пространство и помешивал ложкой в чашке. Все молчали. Серж, заменивший музыканта за роялем, ударил кулаком по клавишам.
– Таквот, – сказал Ив, – в первую очередь известили, конечно, меня. Ясно, что мы старались приостановить высылку всеми способами. Но они действовали так быстро, что мы ничего не успели добиться. Надо собрать деньги. Это, правда, не корсиканская чаща, но у высланных товарищей нет ни гроша, и пока они найдут работу…
Ив снял очки, запотевшие от чая.
– Я с вами попрощаюсь, – Фернандо встал, – теперь у вас есть Ив… Он объяснит вам все лучше, чем я.
Фернандо всем пожал на прощанье руку.
– Мам! – закричал Серж. – Фернандо хочет с тобой проститься!
Г-жа Кремен вышла из своей комнаты и проводила Фернандо в переднюю. Серж последовал за ними. Остальные сидели молча.
– Тебе что-то было нужно, Фанни? – спросил Серж, вернувшись.
– Нет, пустяки… – Фанни сидела в уголке большого дивана, поджав под себя ноги, как нахохлившийся птенец, – хору негде репетировать, нет денег на помещение… Мои поляки выходят из себя. Вот и все.
Патрису хотелось еще раз спросить про Китай, но после этой истории… Серж был чернее тучи. Патрис с раздражением думал, что всегда неприятно видеть загнанного человека, он знал, что это значит, он сам побывал в лагере, но Канталь не Маутхаузен… Молчание затягивалось, нагнеталось. Серж опять сел за рояль, легонько тронул клавиши, звуки падали капля за каплей…
… Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать…
– скорее пробормотал, чем пропел, он на одному ему известный мотив. Патрис тотчас же поднялся: эти строки всегда были сигналом к прощанью, Серж его выпроваживает…
– Нет, – сказал Серж, – я тебя не прогоняю. Просто так, вспомнилось… – Однако он тоже встал. – Кстати, относительно твоего Дювернуа – вот и еще материал для его романа об эмигрантах. Как ты думаешь, он может ему пригодиться?
Патрису очень хотелось поехать в Китай, да и вообще он не намерен был ссориться с Сержем:
– Я больше не встречаюсь с Дювернуа, он вел себя по-хамски с Ольгой. Он сам мне об этом сказал.
– Прелестное дитя, этот… – Серж не договорил.
– Не провожай меня. – Патрис вышел, и слышно было, как за ним захлопнулась входная дверь.
– Так твои поляки выходят из себя, Фанни?…
– Да… Ничего не готово. Нельзя печатать афиши, потому что программа все еще не подготовлена. Что же делать?
– Сыграй мне еще раз твою вещь, Пьеро, – сказал Серж, – но не играй слишком громко, я лучше пойму, если потихоньку… А мы пока поговорим и подумаем.
Музыкант Пьеро покорно направился к роялю, а Серж сел на диван рядом с Фанни.
– Ты звонила Ольге?
– Я не решилась…
– Почему? Ты ведь знаешь, что ей это только приятно. Хочешь, я ей позвоню сейчас?
– Если ты находишь нужным… Пойдем позвоним. Который теперь час?
– Около девяти. Если она обедает дома, как раз самое время.
Как только музыкант кончил первое анданте, Серж похлопал его по плечу. «Послушай, – сказал он, – сегодня слишком много неприятностей, но я все запомнил, завтра зайду к тебе. У тебя нам будет спокойнее!»
Они вышли все вчетвером. Музыкант побежал к метро, Фанни, Ив и Серж пошли звонить по телефону в соседнее кафе-табак.
– Можно мне пройти к телефону в заднюю комнату? – спросил Серж хозяина.
– Иди… – хозяин получал деньги с клиента, который спешил.
Серж прошел в комнату за стойкой. Она была загромождена ящиками и бутылками, посредине стоял круглый стол. Здесь хозяин и его жена обедали, но сейчас клеенка была уже вымыта, в маленькой кухоньке, которая находилась рядом, было темно. Пока ячейка Сержа не сняла другое помещение, она собиралась здесь. Хозяин был «сочувствующим», но не очень пылким. Серж набрал номер «Терминюса».
Ольга оказалась у себя, они назначили свидание в кафе около отеля – у Ива была машина.
Ольга их уже ждала, перед ней стояла чашка кофе…
– Так вот, – сказала Фанни, – полякам из угольного бассейна обещали устроить праздник франко-польской дружбы, а у нас ничего нет – ни программы, ни актеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45