Пламенная женщина неожиданно зарокотала и вытянулась в высоту футов на двенадцать. Какую-то секунду она стояла так, дикое облако волос опалило потолок, и он почернел, невыносимый жар исходил от ее тела. Затем тело затрещало и скрутилось в узел, скульптурные формы превратились в сверкающий хаос, прекрасная головка взорвалась брызгами искр. Бесформенная масса неуправляемого огня заполыхала в центре королевского кабинета.
Мильцин пронзительно закричал и отпрянул назад, закрывая обеими руками лицо. Джигги Нипер завопил и кинулся к выходу, вылетел в дверь и испарился.
Ковер под Искусным Огнем и вокруг него почернел. Парчовые шторы на окнах исчезли в зеленом пламени, полированное дерево письменного стола начало обугливаться.
— Остановись! — Невенской даже не заметил, что закричал громко и вслух. Ответа не последовало, не было и намека, что его услышали. Ему потребовался весь его опыт и знания, чтобы заставить себя успокоиться, упорядочить мысли и собрать воедино все свои способности, и только после этого он вновь обратился к Искусному Огню. — Остановись.
— СЪЕСТЬ! — Зеленое пламя послало несколько восторженно дрожащих щупалец по направлению к книжному шкафу. — ТАНЦЕВАТЬ! БОЛЬШОЙ! СЪЕСТЬ!
— Остановись. — Боль и тревога все еще нарушали его концентрацию, и Невенской с усилием подавил их. — Остановись. Сейчас. Повинуйся.
— ТАНЦЕВАТЬ-ТАНЦЕВАТЬ-ТАНЦЕВАТЬ! Я — Искусный Огонь, и мне ХОРОШО! Я — великолепный, я — роскошный, я есть я. — Лежащие на письменном столе ноты загорелись.
— Остановись. Больше ничего не трогай. Уменьшись. Маленький. Маленький.
— Не хочу. — Кипа нераспечатанной корреспонденции исчезла.
— Прекрати это. Я сейчас разозлюсь. Повинуйся. Сейчас.
Невенской до предела напряг волю, и его детище, пораженное отчаянной силой его натиска, подчинилось без дальнейшего сопротивления. В мгновение ока Искусный Огонь уменьшился, огромная масса сжалась в пламенный шар величиной с кулак. Плечи Невенского опустились, и он со стоном выдохнул. Затем он осмелился посмотреть в сторону короля.
Мильцин IX стоял, готовый спасаться бегством, с бледным лицом и покрасневшей правой рукой. Не сводя глаз с Искусного Огня, он произнес потрясенным голосом:
— Она напала на меня.
— Выплеск юношеского темперамента, Ваше Величество, — утешал Невенской. — Не совсем уместно, но, по сути, это всего лишь наивность.
— Она могла убить меня. Я не был готов к насилию, к вероломству.
— Сир, здесь не было злого умысла, это всего лишь случайность. Искусный Огонь — как ребенок, временами неуправляемый и импульсивный, но…
— Ребенок хитрый и двуличный, — перебил король. — И где она всему этому научилась, хотел бы я знать? Кто ее хозяин? Нетрудно догадаться. Кто закоренелый лжец, обманщик и самозванец? Подними рукав, Невенской, или как там тебя зовут. Я хочу посмотреть на твою руку.
— В этом нет необходимости, сир, — ответил Невенской. Он стоял прямо и говорил без тени разаульского акцента. — Там вы увидите шрам, как его описал Джигги.
— Так ты знаешь его? Ты признаешь это?
Невенской кивнул почти с облегчением.
— И все, что он говорил — правда? Ты все это тоже признаешь?
Последовал еще один утвердительный кивок.
— Понятно, — секунду Мильцин смотрел по-детски разочарованно, но тут же разразился потоком обвинений. — Ты мне лгал с самого начала! Ты лгал мне все это время!
— Только по пустякам, сир. Но никогда это не касалось вещей значительных.
— Ты еще осмеливаешься измерять свою виновность? Ты — шарлатан, заурядный обманщик!
— Но Искусный Огонь — не обман и не шарлатанство. Мой Разумный Огонь — это все, что я обещал, и даже больше того.
— Ты предал доверие короля. Ты не просто обидел меня лично, ты совершил преступление.
— Накажите меня, как сочтете нужным. Отправьте в изгнание, посадите в тюрьму, но не гасите свет Искусного Огня. Открытие такой важности…
— Придержи свой язык. Я не хочу слышать твой голос. Я не хочу видеть твое лицо, поэтому убирайся долой с глаз моих. Я скоро решу, что мне делать с тобой, а пока можешь убираться. — Глаза Мильцина упали на огненный шар, покорно припавший к полу у ног своего господина. — И забери с собой эту зеленую шлюху!
— Давайте, решайте быстрее, — потребовал пилот на основном, но нетерпеливом вонарском. — Кто из вас двоих полетит?
— Я пойду первым, — сказал Каслер Лизелл. — Если машина выдержит мой вес, то тогда и вас выдержит.
Она неохотно кивнула в знак согласия и стала смотреть, как он забирается и занимает свое место. Она бы с радостью присоединилась к нему, несмотря на хрупкость транспортного средства, но ущельный планер за один раз мог взять только одного пассажира. Пусковой механизм, напоминающий гигантский арбалет, был подготовлен к полету тремя помощниками пилота: два огромных рога, каждый из которых для прочности обмотан волокном, были оттянуты назад с помощью каната, прикрепленного к лебедке, а его огромный корпус был поднят вверх под углом, достаточным, чтобы запустить планер повыше.
Времени для беспокойства не оставалось. Каслер уселся, пилот подал сигнал, и один из помощников нажал на спусковой крючок арбалета. Механизм сработал так быстро, что глаз не успел уследить, а планер уже взмыл в воздух над Вежневским ущельем.
Не было ничего, что удерживало планер в воздухе. Ни воздушного шара, ни гигантской волшебной птицы, ни магии. И он не падал вниз, как в глубине души ожидала Лизелл. Пилот, вдохновенно манипулируя штурвалом и подвижными стропами на невесомых крыльях, каким-то образом удерживал его в воздухе и, ловя воздушные потоки, двигался по направлению к Разаулю. По крайней мере, пока двигался.
Она, не мигая и почти не дыша, в течение секунд тридцати наблюдала за полетом планера, пока тот не исчез в тумане. Она напрягала зрение, но уже ничего не могла разглядеть. Каслер улетел, и чувство тревожной печали нахлынуло на нее. Она вдруг осознала, что это один из немногих случаев, когда они расставались с Каслером после того, как он вытащил завязшего в грязи человека Покоя там, в Авескии. В тот день они добрались в ее паланкине до Джахула и с этого момента двигались вперед почти вместе. Они не стремились к этому, напомнила она себе. Просто так складывалось.
В отличие от Гирайза в'Ализанте они не успели вовремя на крошечную станцию, чтобы сесть на поезд — единственный, проходивший в тот день. В Джахуле не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего гостиницу, так что они спали по очереди на жесткой деревянной лавке в зале ожидания. На следующий день, добравшись до насквозь промокшей ЗуЛайсы, они сняли два отдельных номера в одной и той же гостинице, расположенной в цивилизованной части города, называемой Малый Ширин. Одним и тем же поездом с центрального вокзала они отправились в порт Рифзир, на одном и том же пароме переправились через пролив Айсу, рядом, голова в голову, меняя арбу на каноэ, двигались они на северо-запад, через Мекзаские Эмираты, один и тот же проводник вел их через заросшие травой земли О'Файских племен.
И все это время они не могли догнать Гирайза, их разделяло расстояние в двадцать четыре часа пути, но это расстояние не увеличивалось и не уменьшалось. И они не возвращались к тому моменту опасной близости, которую допустили под луной Ксо-Ксо. Лизелл часто вспоминала его. Она бы позволила Каслеру поцеловать ее той ночью, и он хотел этого, она была уверена, но не решился воспользоваться ее секундной слабостью. Ее ошибка сама собой не повторялась, она теперь была вполне готова дать отпор неблагопристойным наступлениям с железной недоступностью, которую бы наверняка всем сердцем одобрил Его честь. Но на ее честь никто не посягал. Каслер Сторнзоф не пытался ее поцеловать, он даже не пытался взять ее за руку.
Вначале она думала, что он руководствуется высокими моральными принципами, и восхищалась его силой, которая удерживала его в рамках этих принципов. Но потом сомнения стали донимать ее. А что, если ей это все показалось в призрачном лунном свете? А что, если его удерживают не принципы, а предпочтения? Вдруг ему показалось, что ее пухлые красные губы просто слишком вульгарны? Чушь, той ночью он совершенно ясно объяснился. Но, может быть, он просто пытался пощадить ее чувства?
Сомнения настойчиво лезли в голову и утомляли. Часто, когда он смотрел на нее, сомнения рассеивались, но ненадолго. Она начала мучиться вопросом, а сможет ли она, если постарается, заставить его поцеловать себя. Конечно же, она ему не позволит, она не уронит себя так низко. Ей просто нужно еще раз убедиться. Но не за счет Каслера Сторнзофа. Это было бы нечестно и даже непорядочно — играть его чувствами, поэтому она бы, наверное, позволила ему себя поцеловать. Наверное, это действительно было бы правильно…
Но она так и не нашла удобного случая для своего эксперимента: на землях О'Файских племен проводник был все время рядом, и днем и ночью, а она не выносила публики. Когда же они пересекли границу и оказались на территории Имменского Древата, ситуация вконец испортилась, поскольку Древат свирепо стоял за чистоту якторской морали, там женщину, обвиненную в нескромности — а нескромность имела очень широкую интерпретацию, — могли, раздев, публично выпороть. И поэтому все то время, что они двигались на север, углубляясь в холодный климат и гористую местность, она не позволяла себе никакого флирта.
Но сейчас они пересекали границу Имменского Древата, устремляясь в еще более холодный и суровый, но с более мягкими нравами Разауль, где Преподобный Яктор не имел особого влияния. Река Вежневка являлась границей между двумя странами, а новомодный ущельный планер, переносивший их с одного берега на другой, избавлял от двухдневного путешествия к ближайшей переправе, находившейся у подножия скал. Планер давал огромные преимущества, если не принимать во внимание возможность разбиться.
Сам полет, как ей сказали, продолжается около десяти минут, в зависимости от капризов ветра. Десять минут туда, десять минут обратно, плюс несколько минут на подготовку планера к запуску, — таким образом, хрупкая конструкция должна появиться из тумана максимум через полчаса, допуская, что все пройдет хорошо, а это немаловажное допущение.
Лизелл не спускала глаз с неба. Планера не было видно, а полчаса уже явно прошло. Она посмотрела на помощников пилота, которые, намотав на лебедку канат, чтобы заново согнуть рога огромного арбалета, бродили вокруг без дела, попыхивая своими деревянными трубками с широкими чашечками. В их поведении не ощущалось признаков тревоги, значит, все шло как надо. Но она все же не могла избавиться от картины, стоящей перед ее внутренним взором: крошечный планер теряет высоту и падает вниз, чтобы вдребезги разбиться о скалы.
Она содрогнулась от холода, несмотря на тяжелую, пахнущую плесенью парку и меховые перчатки, которые она выменяла у туземцев О'Файских племен за свой складной нож и коробок спичек. Она страшно не хотела расставаться с ножом и спичками, но еще больше ей не хотелось оставаться без теплой одежды — на этой высоте воздух был чистый, но всегда холодный, даже в преддверии долгожданной весны.
А в Вонаре сейчас весенняя свежесть сменилась томностью раннего лета. Но здесь, на северном хребте гор, которые в Имменском Древате называют Гал Новиз, а в Разауле — Брюжои, зима не собирается отступать. Зубчатые вершины покрыты льдом, и никакого намека на перемены.
Изо рта шел пар, она терла руки, притопывала ногами, обнимала себя за плечи, чтобы согреться. Имменцы, с завистью заметила она, разгуливали без перчаток, в длинных распахнутых безрукавках поверх свитеров домашней вязки, по-видимому, считая погоду весьма приятной. Казалось, они чувствовали себя комфортно, она слышала, как они смеялись над какой-то непонятной ей шуткой. Вначале она подумала, не над тем ли, как она мерзнет, но тут же отказалась от такого предположения. Они не могут над ней смеяться, потому что даже не замечают ее существования. Для них она — предмет багажа грейслендского главнокомандующего. Хотя такое отношение и унизительно, зато очень выгодно. Путешествуй она самостоятельно по Иммену — без вуали и сопровождения, — местные жители приняли бы ее за проститутку, за игрушку — удобную мишень для оскорблений, унижений и еще чего-нибудь похуже. Но собственность иностранного офицера — это совсем другое дело, и никто не осмеливался ей даже грубое слово сказать. Она и думать не хотела, что было бы с ней в Иммене, если бы Каслера Сторнзофа не было рядом.
Ну где же этот планер? Он ведь уже должен бы вернуться? Она нервно ходила взад и вперед. Имменцы ее не замечали. Как раз в тот момент, когда она собиралась с духом, чтобы обратиться к ним с расспросами, ущельный планер выплыл из тумана и мягко спланировал на заснеженную площадку на вершине скалы, проехал небольшое расстояние на своих полозьях и остановился. Пилот спрыгнул на землю.
Не успел планер приземлиться, помощники вскочили и с трудом по снегу бросились к нему. Пропустив веревки через пару ушек, прикрепленных к корпусу планера, они поволокли его к пусковому устройству и тщательно закрепили. Пилот вновь занял свое место и кивнул Лизелл.
— Ну, теперь ты, — скомандовал он.
Она медлила. Планер, взгроможденный на арбалет, выглядел хрупким и призрачным, похожим на гигантского мертвого мотылька, доверия он не внушал. Взмывать на нем в небо не хотелось.
— Садись, — настаивал пилот. — Это не опасно.
Бессознательно она отрицательно замотала головой.
— Ну, как знаешь. В любом случае деньги останутся мне. Они теперь мои. — Краем глаза она увидела ухмыляющихся помощников, и это заставило ее принять решение. Высоко вскинув голову, с суровой решимостью, которая только усилила веселость имменцев, она подошла к «дохлому мотыльку». Кто-то помог ей забраться на сиденье пассажира — хоть бы они успели запустить его до того, как она передумает лететь.
Они успели.
Пусковой крючок щелкнул, клешни лебедки разжались, канат отцепился и планер, вызвав у Лизелл приступ тошноты, взлетел ввысь. Сила неожиданного подъема вдавила Лизелл в сиденье. Унизительный визг был унесен порывом ветра. Зажмурив глаза, она вцепилась в хрупкий корпус планера.
Добрых две минуты она была в полной прострации, ничего не осознавая, кроме бьющего в лицо леденящего ветра, вызывающих тошноту воздушных ям и увеличения скорости планера. Затем любопытство взяло верх над ужасом, и она открыла глаза, чтобы посмотреть вниз. Сквозь туман, на расстоянии сотен футов внизу, она увидела Вежневку, стремительно несущуюся по дну узкого горного ущелья. Вокруг возвышались заметенные снегами горы, их суровое величие и торжественность были той картиной, которая навсегда остается в памяти. Вскоре она начала восхищаться тем, с каким умением и сноровкой пилот натягивал и отпускал вожжи, ловя воздушные потоки. Новая радость и робкое, но приятное возбуждение вернули ее к жизни, и к тому времени, когда планер начал снижаться, направляясь в сторону снежного поля на противоположном берегу реки, ей стало жалко, что полет подошел к концу.
Брюхо планера взметнуло снег по сторонам. Немного проехав вперед, планер остановился. И тут же подскочила пара бородатых рабочих, чтобы оттащить его назад, к ровной площадке на вершине горы, где стоял еще один арбалет, точно такой же, как и на Имменской стороне, а рядом с ним три крепких деревянных дома. Когда планер подтащили ближе, Лизелл рассмотрела на одном из домов большую вывеску, свидетельствующую о назначении деревянной постройки, но вывеска была на разаульском, который Лизелл не понимала. Наверное, это какая-нибудь конюшня или еще что-то в этом роде.
Планер вновь, уже окончательно, остановился. Пилот и пассажирка спрыгнули на скользкий, хорошо утоптанный снег. Лизелл увидела Каслера, идущего к ней, и приятное возбуждение, родившееся во время полета, усилилось. Он ее ждал. Он принес в жертву выигранные полчаса времени — не бог весть сколько, но все-таки — он ждал ее. Он улыбался ей, и она вынужденно подавила порыв — совершенно неуместный — побежать ему навстречу.
— Я рад видеть тебя целой и невредимой, — сообщил Каслер.
Она привыкла к такой формальности в их отношениях, и она ее больше не шокировала своей вычурностью и холодностью.
— Я беспокоился о тебе, — добавил Каслер.
— И я тоже, — ответила Лизелл, сдерживая желание протянуть руку и коснуться его, — беспокоюсь о тебе. И я рада видеть тебя, но тебе не следовало меня ждать. Мы — участники гонок, соперники. Помнишь, что ты сказал…
— Я не забыл, — заверил ее Каслер, — и убеждения мои не изменились. Однако, в этом случае я обязан был тебя дождаться. Похоже, что у хозяина этого предприятия, — он махнул рукой в сторону дома с непонятной вывеской, — остались только одни сани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79