А затем последовало неожиданное предложение:
– Олег Маркович, как бы вы посмотрели на то, чтобы отправиться с нашими хоккеистами на чемпионат мира в Стокгольм? – И добавил тоном человека, уже решившего вопрос: – Ваше назначение согласовано во всех инстанциях.
Надо было соглашаться, хоть где-то в глубине души меня дотачивал червь сомнения. И предчувствие меня не обмануло. Председатель Федерации футбола В. А. Гранаткин и старший тренер сборной Г. Д. Качалин расценили это как мою измену футболу. Но я никому и ничему не собирался изменять. Просто нужно было ехать. И ехать немедленно. Сборная команды СССР по хоккею осталась тогда без врача.
Через несколько дней я был уже на сборах в Архангельском…
* * *
Архангельское. После ежедневной утренней пробежки я направляюсь в столовую к завтраку.
Тарасов, который все эти дни был расположен ко мне, встречает ушатом холодной воды:
– Бег – это хорошо. Но вот на завтрак вам нужно являться за 15 минут, а не приходить со всеми вместе, как вы это сделали сегодня.
Это был первый «тарасовский» урок.
Вот так, товарищ доктор. И вообще, хоккейная команда – это нечто совсем другое, чем футбольная…
Чем памятна для меня первая встреча с хоккеистами? Уже в этой поездке команда хоккеистов поразила меня своей монолитностью и мужеством. В хоккей действительно играли настоящие мужчины.
До сих пор хранится у меня пожелтевший номер газеты «Правда», в котором было помещено интервью со старшим тренером сборной команды СССР А. И. Чернышевым. «Вот уже три десятилетия, – рассказывал Чернышов, – я связан с хоккеем и все больше убеж даюсь, что в спорте огромную, подчас решающую роль играет психологическое состояние, душевный настрой…» И дальше, рассказывая о чемпионате мира в Стокгольме, моем первом хоккейном чемпионате: «Советским хоккеистам приходится преодолевать не только сопротивление соперников на льду, но и настроение, которое можно выразить примерно так: „Хватит все той же команде выигрывать!“
И действительно, к моменту моего прихода в сборную страны по хоккею наши ребята уже были семикратными чемпионами мира. И на этот раз нас решили сломать во что бы то ни стало. В прямом и переносном смысле…
Передо мной фотография. Распростертый на льду Коноваленко. Наши ребята выясняют отношения со шведами. И я, склонившись над потерявшим сознание голкипером. В своем интервью в «Правде» А. Чернышов, рассказывая о чемпионате, коснулся и этого эпизода: «Не проявили объективности арбитры и при ранении Коноваленко. Шведский игрок рассек ему коньком надбровье. За подобную грубость полагается штраф минимум на 5 минут, а „Тре Крунур“ и двух не получила».
Вот запись этого дня в моем блокноте:
«Игру со шведами мы проиграли. Но, честно говоря, у меня язык не поворачивается обвинить в этом наших ребят. Играли они старательно и мужественно, но противостоять всем факторам, действовавшим против нас, они не смогли. Основным из этих факторов стало судейство. Я еще не знаю тонкостей хоккея, но такого безобразия я раньше не видел.
Матч начался в бурном темпе, и уже на 5-й минуте Старшинов забрасывает первую шайбу. И тут же Мишаков – вторую, но… судья ее почему-то не засчитывает, определяя положение вне игры, которого не было. А на последней минуте шведам удается сквитать счет…»
Первые минуты второго периода. Прорыв защитника Сведберга, и шведы выходят вперед. Коноваленко выкатывается из ворот, чтобы предотвратить бросок, и получает сильнейший удар коньком в лицо.
Перемахнув через барьер, я оказываюсь возле Виктора. Он лежит на льду, запрокинув вверх голову. Глазницы наполнены кровью, нос разбит, лоб и губы рассечены.
Пока, склонившись над ним, мы с Георгием Авсеенко, нашим массажистом, приводим Виктора в чувство, прикладываем лед, смазываем рваные раны на лбу и подбородке, вокруг нас раскаляются страсти. «Выяснение отношений» угрожает перерасти в открытый конфликт.
Между тем травмированного Коноваленко увозят в госпиталь святого Серафима, дорога к которому со временем станет, к сожалению, мне хорошо известна.
И здесь в борьбе с болью тоже проявится характер этого парня. А ведь эта борьба тоже не из легких. На протяжении многолетней врачебной практики мне не раз приходилось быть свидетелем того, как ломала и деформировала боль не столько тот или иной орган, сколько надламывала и деформировала характер.
А этому парню будет сделано четырнадцать рентгеновских снимков, и персонал госпиталя, как расскажут впоследствии мои шведские коллеги, будет буквально поражен стойкостью русского спортсмена. Он стоически перенесет и обследование, и довольно болезненные процедуры, и просто боль после тяжелой травмы. И наверное, поэтому, когда наступит пора возвращаться домой, весь персонал госпиталя святого Серафима выйдет провожать русского хоккеиста.
…А на ледяной площадке продолжалась игра. В конце этого прискорбного периода шведы доводят счет до 4:1. Но наши не сдаются и бросаются в атаку. Блистательный Харламов с лету забрасывает одну, затем дру гую шайбу. Однако судья верен себе, и вторая остается незасчитанной. Финальный свисток. Проигрыш. 2:4.
На протяжении всего матча я ни на минуту не оставался без дела. Смазываю ссадины, обрабатываю вместе с массажистом ушибы. Внимательно слежу за состоянием каждого игрока. Волнуюсь за каждого из парней и чем больше волнуюсь, тем глубже стараюсь спрятать в самом себе свое собственное волнение.
И уж если совсем откровенно, если уж совсем искренне: как врач я был рад услышать наконец финальный свисток. Это была, конечно, не та радость болельщика, когда он услышит финальный свисток, возвещающий о победе его команды или спасающий ее от поражения. Но поймите врача, прежде всего болеющего за ребят, измотанных и израненных. Поймите состояние человека, который несет ответственность за их здоровье и уж потом за победу. Тем более не надо забывать, что я еще сам как врач не успел адаптироваться к «жесткому» хоккею. Ведь это была моя первая встреча с ним…
Шведская пресса захлебывалась от восторга. Все без исключения газеты писали о том, что для шведов путь к званию чемпионов мира открыт. И что вообще им пора примерять уготовленные им короны.
Но в нашей команде уныния не было. Даже травмированный Коноваленко вместо «здрасте» приветствовал нас с Тарасовым одной и той же фразой:
– Разрешите приступить к тренировкам?
Не поражаться этому спокойному мужеству было невозможно.
Вскоре он уже катался вместе со всеми. И, глядя на разминку этого несколько тяжеловесного, приземистого крепыша, становилось ясно, что шведы ликуют слишком рано. Этот парень с разбитой головой еще не окончил с соперниками свои счеты…
В дневнике того времени я читаю: «В команде спокойная обстановка. Тренеры тоже спокойны. Во всяком случае внешне. После ужина смотрим фильм с весьма выразительным названием „Человек, банда и убийство“. Он пугает, а нам не страшно…
Оставаясь наедине с самим собой, думаю о мужестве наших ребят. Преклоняюсь перед ними. Коноваленко после тяжелейшей травмы на следующий день выходит на лед. Черт возьми, должен же быть у человека инстинкт самосохранения? Нет, здесь ломаются не только носы, но и все законы логики. Фирсов играл всего через сутки, после того как у него была температура около 40. Мишаков, Паладьев, Давыдов играют, несмотря на серьезные травмы. Никто не стонет. Действительно, «гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей…».
И вот последний, решающий матч на первенство мира и Европы. Швеция – СССР. 30 марта 1970 года. Стокгольм. Бушующий кратер стадиона «Юханнесхоф». По числу очков шведы впереди и считают себя чемпионами мира. А нам нужна только победа. 17 минут шведы были чемпионами мира. На 17-й минуте Петров забрасывает шайбу, еще через несколько минут Викулов – вторую…
Смотрю на фотографию десятилетней давности. Десятилетней. И думаю, каким запасом прочности, каким запасом воли и силы должна обладать команда, чтобы на протяжении десятилетия крепко держать в своей руке руку непостоянной а ветреной славы? Она постоянно изменяла нашему футболу и почти всегда оставалась верной хоккею. Она, подобно женщине, ценила постоянство, мужество и силу. Она выбирала личность и коллектив, как единение незаурядностей.
* * *
Февраль следующего, 1971 года не мог выглядеть на «кардиограмме» состояния нашей команды утешительно. Сказывался тяжелый календарь с частыми играми и разъездами. Напряженнейшие тренировки, «тарасовские» нагрузки – все это очень четко просматривалось и прослушивалось в кабинетах нашего диспансера.
Подтверждение я нахожу в следующей строчке своего дневника:
«После обследования были занятия по атлетизму. Занятия шли полтора часа с максимальной интенсивностью. „Старички“ – Никитин, Коноваленко и другие – долго ворчали по поводу трудных тренировок в сборной. Но можно понять и Тарасова. Впереди Швейцария. Чемпионат мира. Там легче не будет…»
Но есть медицина. И есть все те же человеческие возможности. Где же искать компромисс?
Строчкой ниже:
«27 февраля в 9 часов 30 минут доложил А. В. Тарасову результаты обследования. Он выслушал все с большим вниманием и сразу же принял конкретные меры: освободил уставших спортсменов от занятий атлетизмом, заменив атлетизм легкой работой с вратарями и сократил интенсивность основной тренировки…»
Чем-то тренер поступился, в чем-то, возможно, рискнул, но все это во имя главного: во имя тех ресурсов, которые понадобятся ему через несколько дней в Стокгольме. Разумность такого шага очевидна. О, если бы к ней и последовательность этого экспансивного и далеко не легкого человека…
Вот еще одна запись, говорящая о том, что, помимо «пищи насущной», в миссию врача команды входит и пища духовная. Точнее, душевная.
«Утром, в день игры была проведена тренировка. Тренировались все, в том числе и Моисеев. После обеда состоялось общее собрание команды. Очень резко и суро во выступил Тарасов. Речь шла о дисциплине, об ответственности, о конкуренции, о порядке в команде…»
Сейчас, когда я перечитываю эту запись, уже имея за плечами немалый опыт работы в сборной, я склоняюсь к мысли, что Тарасов где-то «наигрывал» эту подчас излишнюю, на мой взгляд, суровость. Он стремился, как мне теперь кажется, своей резкостью вывести ребят из состояния душевного равновесия, душевного покоя, взвинтить их, чтобы через несколько часов заставить их «растопить лед».
И надо отдать ему должное, нередко добивался своего.
Но в минуты явного перебора врачу команды и в значительной мере Чернышеву приходилось нейтрализовать «тарасовские» взбучки, искать ключи к подчас наглухо захлопнувшимся сердцам.
Уже первая игра в Стокгольме (1971 год) вобрала в себя всю сумму и медицинских и чисто человеческих проблем, с которыми приходится сталкиваться в поездках почти ежедневно.
«…В матче со шведами тяжелую травму получает Мишаков. Первое впечатление, что у него перелом нижней трети левого предплечья. Вместо Мишакова на лед выходит Викулов, а мы с Мишаковым уезжаем в хорошо знакомый по прошлому году госпиталь святого Серафима.
Госпиталь святого Серафима – это что-то очень похожее на наш институт Склифосовского, только объем работы у них, конечно, меньше. В госпитале очень чисто, очень хорошая современная медицинская аппаратура. Рентгеновские снимки, например, делаются очень быстро, они сразу же получаются сухими и с них тут же делаются фотокопии. На рентгенограмме у моего пациента обнаруживается не перелом, а вывих полулунной кости.
Хирург долго роется в книге в поисках ответа на вопрос: как вправить кость. Это первый случай в его прак тике. Между тем врач-анестезиолог – англичанин – после длительной и тщательной подготовки делает Мишакову анестезию плечевого нерва, и мы с хирургом вправляем вывихнутую кость. Мучительная процедура, но Женя стоически переносит ее.
Делаем контрольный снимок. Он показывает, что кость стала на место. Берем такси и отправляемся во «Фламинго». Таксист, молодой парень, узнав, что мы русские, из тех, что приехали играть, улыбается и от души поздравляет нас. Он слушал репортаж по радио и сообщает, что русские выиграли встречу…»
Здесь я откладываю записную книжку и думаю о природе человеческой души. Мы одержали победу в очень ответственном и трудном матче. Ребята выложились, что называется, до конца. И радость их была понятна и объяснима. Но Тарасов тогда не поднялся в отель, чтобы вместе со всеми разделить радость победы. Все это время он стоял на улице у входа в гостиницу и ждал нас с Мишаковым. Бросился к Жене, стал обнимать и целовать его. И это тот самый Тарасов, который мог за пять минут до этого или через пять минут после этого накричать на того же Мишакова. Я знал, что все время, пока мы с Мишаковым были в госпитале, Тарасов разрывался между тем, что происходило на льду «Юханнесхофа», и тем, что происходило в тот же момент у «святого Серафима». Он волновался, он беспокоился за Женю так, как, может быть, не волновался бы за своего собственного сына. Сейчас он искренне радовался, что все закончилось относительно благополучно, радовался с тем мощным выбросом чувств, с каким мог «снять стружку», устроить разнос, с той энергией и тем темпераментом, с какими вообще относился к жизни. И потому, что видел в этих ребятах олицетворение своих надежд, своей фанатической преданности хоккею, и потому, что был таким и другим быть не мог…
Еще одна запись из «шведского» блокнота:
«Игорю Ромишевскому нездоровится, и на игру он не поставлен. Где-то в душе я рад. Но работа у него нашлась. И прелюбопытнейшая. Он остается тренировать шведских мальчишек.
Две команды «чиграшей» – как назвал их Аркадии Иванович Чернышев – приехали утром на каток, где тренировалась наша команда. Одеты в яркую форму с полной хоккейной экипировкой.
Ребятишки смирно сидели на трибунах и очень внимательно следили за тренировкой. Когда тренировка закончилась, они с великим удовольствием сфотографировались с Тарасовым, Фирсовым, Старшиновым, Мальцевым и Ромишезским.
Мы уехали готовиться к игре, а Игорь остался с ними…
Я думаю сейчас о великой общности, имя которой детство.
В шведских мальчишках я безошибочно узнавал ребят, гоняющих шайбу где-нибудь во дворах Красной Пресни или Дегунина. Я узнавал в них себя самого, полвека назад гонявшего вместе с Севкой Бобровым мяч на льду нашей сестрорецкой «бочаги». Тот же азарт, те же возбужденные лица, та же безотчетная стихия движения и тот же крик: «Гол!», в котором все: самоутверждение, радость победы, вся радость жизни…
Уже более 15 лет в нашей стране мальчишки зимой разыгрывают приз Всесоюзного клуба «Золотая шайба», созданного по инициативе ЦК ВЛКСМ и газеты «Пионерская правда».
Три миллиона мальчишек организованы в этот клуб и познают в нем секреты игры «настоящих мужчин».
Этот детский клуб уже вышел на международную арену, и встречи юных хоккеистов – чехов, шведов, финнов – с нашими ребятами стали привычными.
Прекрасно, что спорт объединяет детей всего мира. Как стихи и песни. Кисти и краски. Кино и театр. Как игры, не только пробуждающие фантазию, но и делающие их физически и нравственно здоровыми. Кстати, о единении детей мира под знаменем спорта. Кто, например, задумывался над тем, что мы в своих спортивных школах и интернатах, в школах олимпийского резерва растим «маленьких дипломатов», «полпредов мира», которым в будущем предстоит стоять за рубежом под знаменами нашей страны? Об этом, как мне кажется, нельзя не думать руководителям и педагогам спортшкол. Нельзя не думать об этой ответственнейшей миссии будущих Михайловых, Харламовых, Старшиновых…
Но это в будущем. А пока в детских играх, и в спортивных играх в частности, дух коллективизма в его многогранном сочетании с духом здорового соперничества вырабатывает у мальчишек не только смелость, ловкость, сноровку, силу, целеустремленность, о чем слышишь постоянно, но, что, на мой взгляд, значительно важнее, морально-психологическую устойчивость, способность правильной этической и психологической ориентации в жизни вообще. Между прочим, надо заметить, что хоккей, футбол, баскетбол или теннис отнюдь не лишены игры воображения, подчинив все только игре ног и рук. И здесь воображение всецело и ежеминутно подчинено движению, оно более действенно и оттого, быть может, не столь ярко проявляется в своем чистом виде.
Что же касается соревновательной сущности игры, то я вижу в ребятах, гоняющих мяч или шайбу, неукротимое желание проявить и утвердить свое напористое, гоношистое «я».
Борьба есть извечная форма существования. Борьба есть развитие. Хорошо, что есть сильные. И хорошо, что •есть слабые, которые стремятся стать сильными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Олег Маркович, как бы вы посмотрели на то, чтобы отправиться с нашими хоккеистами на чемпионат мира в Стокгольм? – И добавил тоном человека, уже решившего вопрос: – Ваше назначение согласовано во всех инстанциях.
Надо было соглашаться, хоть где-то в глубине души меня дотачивал червь сомнения. И предчувствие меня не обмануло. Председатель Федерации футбола В. А. Гранаткин и старший тренер сборной Г. Д. Качалин расценили это как мою измену футболу. Но я никому и ничему не собирался изменять. Просто нужно было ехать. И ехать немедленно. Сборная команды СССР по хоккею осталась тогда без врача.
Через несколько дней я был уже на сборах в Архангельском…
* * *
Архангельское. После ежедневной утренней пробежки я направляюсь в столовую к завтраку.
Тарасов, который все эти дни был расположен ко мне, встречает ушатом холодной воды:
– Бег – это хорошо. Но вот на завтрак вам нужно являться за 15 минут, а не приходить со всеми вместе, как вы это сделали сегодня.
Это был первый «тарасовский» урок.
Вот так, товарищ доктор. И вообще, хоккейная команда – это нечто совсем другое, чем футбольная…
Чем памятна для меня первая встреча с хоккеистами? Уже в этой поездке команда хоккеистов поразила меня своей монолитностью и мужеством. В хоккей действительно играли настоящие мужчины.
До сих пор хранится у меня пожелтевший номер газеты «Правда», в котором было помещено интервью со старшим тренером сборной команды СССР А. И. Чернышевым. «Вот уже три десятилетия, – рассказывал Чернышов, – я связан с хоккеем и все больше убеж даюсь, что в спорте огромную, подчас решающую роль играет психологическое состояние, душевный настрой…» И дальше, рассказывая о чемпионате мира в Стокгольме, моем первом хоккейном чемпионате: «Советским хоккеистам приходится преодолевать не только сопротивление соперников на льду, но и настроение, которое можно выразить примерно так: „Хватит все той же команде выигрывать!“
И действительно, к моменту моего прихода в сборную страны по хоккею наши ребята уже были семикратными чемпионами мира. И на этот раз нас решили сломать во что бы то ни стало. В прямом и переносном смысле…
Передо мной фотография. Распростертый на льду Коноваленко. Наши ребята выясняют отношения со шведами. И я, склонившись над потерявшим сознание голкипером. В своем интервью в «Правде» А. Чернышов, рассказывая о чемпионате, коснулся и этого эпизода: «Не проявили объективности арбитры и при ранении Коноваленко. Шведский игрок рассек ему коньком надбровье. За подобную грубость полагается штраф минимум на 5 минут, а „Тре Крунур“ и двух не получила».
Вот запись этого дня в моем блокноте:
«Игру со шведами мы проиграли. Но, честно говоря, у меня язык не поворачивается обвинить в этом наших ребят. Играли они старательно и мужественно, но противостоять всем факторам, действовавшим против нас, они не смогли. Основным из этих факторов стало судейство. Я еще не знаю тонкостей хоккея, но такого безобразия я раньше не видел.
Матч начался в бурном темпе, и уже на 5-й минуте Старшинов забрасывает первую шайбу. И тут же Мишаков – вторую, но… судья ее почему-то не засчитывает, определяя положение вне игры, которого не было. А на последней минуте шведам удается сквитать счет…»
Первые минуты второго периода. Прорыв защитника Сведберга, и шведы выходят вперед. Коноваленко выкатывается из ворот, чтобы предотвратить бросок, и получает сильнейший удар коньком в лицо.
Перемахнув через барьер, я оказываюсь возле Виктора. Он лежит на льду, запрокинув вверх голову. Глазницы наполнены кровью, нос разбит, лоб и губы рассечены.
Пока, склонившись над ним, мы с Георгием Авсеенко, нашим массажистом, приводим Виктора в чувство, прикладываем лед, смазываем рваные раны на лбу и подбородке, вокруг нас раскаляются страсти. «Выяснение отношений» угрожает перерасти в открытый конфликт.
Между тем травмированного Коноваленко увозят в госпиталь святого Серафима, дорога к которому со временем станет, к сожалению, мне хорошо известна.
И здесь в борьбе с болью тоже проявится характер этого парня. А ведь эта борьба тоже не из легких. На протяжении многолетней врачебной практики мне не раз приходилось быть свидетелем того, как ломала и деформировала боль не столько тот или иной орган, сколько надламывала и деформировала характер.
А этому парню будет сделано четырнадцать рентгеновских снимков, и персонал госпиталя, как расскажут впоследствии мои шведские коллеги, будет буквально поражен стойкостью русского спортсмена. Он стоически перенесет и обследование, и довольно болезненные процедуры, и просто боль после тяжелой травмы. И наверное, поэтому, когда наступит пора возвращаться домой, весь персонал госпиталя святого Серафима выйдет провожать русского хоккеиста.
…А на ледяной площадке продолжалась игра. В конце этого прискорбного периода шведы доводят счет до 4:1. Но наши не сдаются и бросаются в атаку. Блистательный Харламов с лету забрасывает одну, затем дру гую шайбу. Однако судья верен себе, и вторая остается незасчитанной. Финальный свисток. Проигрыш. 2:4.
На протяжении всего матча я ни на минуту не оставался без дела. Смазываю ссадины, обрабатываю вместе с массажистом ушибы. Внимательно слежу за состоянием каждого игрока. Волнуюсь за каждого из парней и чем больше волнуюсь, тем глубже стараюсь спрятать в самом себе свое собственное волнение.
И уж если совсем откровенно, если уж совсем искренне: как врач я был рад услышать наконец финальный свисток. Это была, конечно, не та радость болельщика, когда он услышит финальный свисток, возвещающий о победе его команды или спасающий ее от поражения. Но поймите врача, прежде всего болеющего за ребят, измотанных и израненных. Поймите состояние человека, который несет ответственность за их здоровье и уж потом за победу. Тем более не надо забывать, что я еще сам как врач не успел адаптироваться к «жесткому» хоккею. Ведь это была моя первая встреча с ним…
Шведская пресса захлебывалась от восторга. Все без исключения газеты писали о том, что для шведов путь к званию чемпионов мира открыт. И что вообще им пора примерять уготовленные им короны.
Но в нашей команде уныния не было. Даже травмированный Коноваленко вместо «здрасте» приветствовал нас с Тарасовым одной и той же фразой:
– Разрешите приступить к тренировкам?
Не поражаться этому спокойному мужеству было невозможно.
Вскоре он уже катался вместе со всеми. И, глядя на разминку этого несколько тяжеловесного, приземистого крепыша, становилось ясно, что шведы ликуют слишком рано. Этот парень с разбитой головой еще не окончил с соперниками свои счеты…
В дневнике того времени я читаю: «В команде спокойная обстановка. Тренеры тоже спокойны. Во всяком случае внешне. После ужина смотрим фильм с весьма выразительным названием „Человек, банда и убийство“. Он пугает, а нам не страшно…
Оставаясь наедине с самим собой, думаю о мужестве наших ребят. Преклоняюсь перед ними. Коноваленко после тяжелейшей травмы на следующий день выходит на лед. Черт возьми, должен же быть у человека инстинкт самосохранения? Нет, здесь ломаются не только носы, но и все законы логики. Фирсов играл всего через сутки, после того как у него была температура около 40. Мишаков, Паладьев, Давыдов играют, несмотря на серьезные травмы. Никто не стонет. Действительно, «гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей…».
И вот последний, решающий матч на первенство мира и Европы. Швеция – СССР. 30 марта 1970 года. Стокгольм. Бушующий кратер стадиона «Юханнесхоф». По числу очков шведы впереди и считают себя чемпионами мира. А нам нужна только победа. 17 минут шведы были чемпионами мира. На 17-й минуте Петров забрасывает шайбу, еще через несколько минут Викулов – вторую…
Смотрю на фотографию десятилетней давности. Десятилетней. И думаю, каким запасом прочности, каким запасом воли и силы должна обладать команда, чтобы на протяжении десятилетия крепко держать в своей руке руку непостоянной а ветреной славы? Она постоянно изменяла нашему футболу и почти всегда оставалась верной хоккею. Она, подобно женщине, ценила постоянство, мужество и силу. Она выбирала личность и коллектив, как единение незаурядностей.
* * *
Февраль следующего, 1971 года не мог выглядеть на «кардиограмме» состояния нашей команды утешительно. Сказывался тяжелый календарь с частыми играми и разъездами. Напряженнейшие тренировки, «тарасовские» нагрузки – все это очень четко просматривалось и прослушивалось в кабинетах нашего диспансера.
Подтверждение я нахожу в следующей строчке своего дневника:
«После обследования были занятия по атлетизму. Занятия шли полтора часа с максимальной интенсивностью. „Старички“ – Никитин, Коноваленко и другие – долго ворчали по поводу трудных тренировок в сборной. Но можно понять и Тарасова. Впереди Швейцария. Чемпионат мира. Там легче не будет…»
Но есть медицина. И есть все те же человеческие возможности. Где же искать компромисс?
Строчкой ниже:
«27 февраля в 9 часов 30 минут доложил А. В. Тарасову результаты обследования. Он выслушал все с большим вниманием и сразу же принял конкретные меры: освободил уставших спортсменов от занятий атлетизмом, заменив атлетизм легкой работой с вратарями и сократил интенсивность основной тренировки…»
Чем-то тренер поступился, в чем-то, возможно, рискнул, но все это во имя главного: во имя тех ресурсов, которые понадобятся ему через несколько дней в Стокгольме. Разумность такого шага очевидна. О, если бы к ней и последовательность этого экспансивного и далеко не легкого человека…
Вот еще одна запись, говорящая о том, что, помимо «пищи насущной», в миссию врача команды входит и пища духовная. Точнее, душевная.
«Утром, в день игры была проведена тренировка. Тренировались все, в том числе и Моисеев. После обеда состоялось общее собрание команды. Очень резко и суро во выступил Тарасов. Речь шла о дисциплине, об ответственности, о конкуренции, о порядке в команде…»
Сейчас, когда я перечитываю эту запись, уже имея за плечами немалый опыт работы в сборной, я склоняюсь к мысли, что Тарасов где-то «наигрывал» эту подчас излишнюю, на мой взгляд, суровость. Он стремился, как мне теперь кажется, своей резкостью вывести ребят из состояния душевного равновесия, душевного покоя, взвинтить их, чтобы через несколько часов заставить их «растопить лед».
И надо отдать ему должное, нередко добивался своего.
Но в минуты явного перебора врачу команды и в значительной мере Чернышеву приходилось нейтрализовать «тарасовские» взбучки, искать ключи к подчас наглухо захлопнувшимся сердцам.
Уже первая игра в Стокгольме (1971 год) вобрала в себя всю сумму и медицинских и чисто человеческих проблем, с которыми приходится сталкиваться в поездках почти ежедневно.
«…В матче со шведами тяжелую травму получает Мишаков. Первое впечатление, что у него перелом нижней трети левого предплечья. Вместо Мишакова на лед выходит Викулов, а мы с Мишаковым уезжаем в хорошо знакомый по прошлому году госпиталь святого Серафима.
Госпиталь святого Серафима – это что-то очень похожее на наш институт Склифосовского, только объем работы у них, конечно, меньше. В госпитале очень чисто, очень хорошая современная медицинская аппаратура. Рентгеновские снимки, например, делаются очень быстро, они сразу же получаются сухими и с них тут же делаются фотокопии. На рентгенограмме у моего пациента обнаруживается не перелом, а вывих полулунной кости.
Хирург долго роется в книге в поисках ответа на вопрос: как вправить кость. Это первый случай в его прак тике. Между тем врач-анестезиолог – англичанин – после длительной и тщательной подготовки делает Мишакову анестезию плечевого нерва, и мы с хирургом вправляем вывихнутую кость. Мучительная процедура, но Женя стоически переносит ее.
Делаем контрольный снимок. Он показывает, что кость стала на место. Берем такси и отправляемся во «Фламинго». Таксист, молодой парень, узнав, что мы русские, из тех, что приехали играть, улыбается и от души поздравляет нас. Он слушал репортаж по радио и сообщает, что русские выиграли встречу…»
Здесь я откладываю записную книжку и думаю о природе человеческой души. Мы одержали победу в очень ответственном и трудном матче. Ребята выложились, что называется, до конца. И радость их была понятна и объяснима. Но Тарасов тогда не поднялся в отель, чтобы вместе со всеми разделить радость победы. Все это время он стоял на улице у входа в гостиницу и ждал нас с Мишаковым. Бросился к Жене, стал обнимать и целовать его. И это тот самый Тарасов, который мог за пять минут до этого или через пять минут после этого накричать на того же Мишакова. Я знал, что все время, пока мы с Мишаковым были в госпитале, Тарасов разрывался между тем, что происходило на льду «Юханнесхофа», и тем, что происходило в тот же момент у «святого Серафима». Он волновался, он беспокоился за Женю так, как, может быть, не волновался бы за своего собственного сына. Сейчас он искренне радовался, что все закончилось относительно благополучно, радовался с тем мощным выбросом чувств, с каким мог «снять стружку», устроить разнос, с той энергией и тем темпераментом, с какими вообще относился к жизни. И потому, что видел в этих ребятах олицетворение своих надежд, своей фанатической преданности хоккею, и потому, что был таким и другим быть не мог…
Еще одна запись из «шведского» блокнота:
«Игорю Ромишевскому нездоровится, и на игру он не поставлен. Где-то в душе я рад. Но работа у него нашлась. И прелюбопытнейшая. Он остается тренировать шведских мальчишек.
Две команды «чиграшей» – как назвал их Аркадии Иванович Чернышев – приехали утром на каток, где тренировалась наша команда. Одеты в яркую форму с полной хоккейной экипировкой.
Ребятишки смирно сидели на трибунах и очень внимательно следили за тренировкой. Когда тренировка закончилась, они с великим удовольствием сфотографировались с Тарасовым, Фирсовым, Старшиновым, Мальцевым и Ромишезским.
Мы уехали готовиться к игре, а Игорь остался с ними…
Я думаю сейчас о великой общности, имя которой детство.
В шведских мальчишках я безошибочно узнавал ребят, гоняющих шайбу где-нибудь во дворах Красной Пресни или Дегунина. Я узнавал в них себя самого, полвека назад гонявшего вместе с Севкой Бобровым мяч на льду нашей сестрорецкой «бочаги». Тот же азарт, те же возбужденные лица, та же безотчетная стихия движения и тот же крик: «Гол!», в котором все: самоутверждение, радость победы, вся радость жизни…
Уже более 15 лет в нашей стране мальчишки зимой разыгрывают приз Всесоюзного клуба «Золотая шайба», созданного по инициативе ЦК ВЛКСМ и газеты «Пионерская правда».
Три миллиона мальчишек организованы в этот клуб и познают в нем секреты игры «настоящих мужчин».
Этот детский клуб уже вышел на международную арену, и встречи юных хоккеистов – чехов, шведов, финнов – с нашими ребятами стали привычными.
Прекрасно, что спорт объединяет детей всего мира. Как стихи и песни. Кисти и краски. Кино и театр. Как игры, не только пробуждающие фантазию, но и делающие их физически и нравственно здоровыми. Кстати, о единении детей мира под знаменем спорта. Кто, например, задумывался над тем, что мы в своих спортивных школах и интернатах, в школах олимпийского резерва растим «маленьких дипломатов», «полпредов мира», которым в будущем предстоит стоять за рубежом под знаменами нашей страны? Об этом, как мне кажется, нельзя не думать руководителям и педагогам спортшкол. Нельзя не думать об этой ответственнейшей миссии будущих Михайловых, Харламовых, Старшиновых…
Но это в будущем. А пока в детских играх, и в спортивных играх в частности, дух коллективизма в его многогранном сочетании с духом здорового соперничества вырабатывает у мальчишек не только смелость, ловкость, сноровку, силу, целеустремленность, о чем слышишь постоянно, но, что, на мой взгляд, значительно важнее, морально-психологическую устойчивость, способность правильной этической и психологической ориентации в жизни вообще. Между прочим, надо заметить, что хоккей, футбол, баскетбол или теннис отнюдь не лишены игры воображения, подчинив все только игре ног и рук. И здесь воображение всецело и ежеминутно подчинено движению, оно более действенно и оттого, быть может, не столь ярко проявляется в своем чистом виде.
Что же касается соревновательной сущности игры, то я вижу в ребятах, гоняющих мяч или шайбу, неукротимое желание проявить и утвердить свое напористое, гоношистое «я».
Борьба есть извечная форма существования. Борьба есть развитие. Хорошо, что есть сильные. И хорошо, что •есть слабые, которые стремятся стать сильными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20