Сэмюэль взглянул на меня и выругался.
– Если можешь только хныкать, убирайся отсюда! Несмотря на свое состояние, Адам заворчал, повернул голову и посмотрел на Сэмюэля.
– Прости, – сказала я и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Двадцать минут я таращилась на первую страницу книги, прежде чем кто-то постучал в дверь. Нос сообщил мне, что это Сэмюэль, поэтому я не стала отвечать.
– Мерси?
Голос его звучал мягко, точно как я его помнила, с легким кельтским акцентом.
«Уеду рано утром и сразу же отправлюсь искать Джесси, – решила я, глядя на дверь. – Кто-нибудь сможет отвезти Адама, когда он будет готов к пути. Если выеду, как собираюсь – смогу больше не видеться с Сэмюэлем».
– Мерси, я знаю, ты меня слышишь.
Я молчала, не хотела с ним разговаривать. Он прав. Я оказалась бесполезной: шесть часов везла израненного Адама из-за случайного замечания Даррила, которое, возможно, вообще ничего не значило. Конечно, как я и сказала Сэмюэлю ранее, стае все равно пришлось бы везти Адама в Монтану или по крайней мере просить прислать доминанта, пока Адам не в состоянии контролировать себя, но его сломанная нога была бы вправлена. Даррил и стая могли бы начать поиски Джесси, а Адам благополучно поправлялся бы, не будь я так глупа. Я привыкла быть компетентной в моем мире двигателей и запасных частей автомобилей. Будь Адам машиной, я бы знала, как с ним поступить. Но в Осиновом Ручье я всегда была недостаточно хороша – по-видимому, некоторые вещи никогда не меняются.
– Послушай, Мерси, прости. Если ты не умеешь оказывать первую помощь и не доверяла его стае, то ничего не могла сделать.
Голос его был сладким, как патока; но мать научила меня, что следует верить первому, что исходит из уст мужчины: именно это правда. Если у мужчины есть время подумать, он меняет сказанное на более социально приемлемое, на что-то такое, что тебе понравится и поможет ему легче достичь своего. Я знала, чего он хочет, чего он всегда от меня хотел, даже если, занятый ранами Адама, сам Сэмюэль об этом забыл.
– Адам вырвал из меня кусок, за то что я был груб с тобой, – уговаривающим тоном продолжал Сэмюэль. – Он прав. Я вышел из себя, потому что не люблю причинять без необходимости боль, и сорвал зло на тебе. Могу я войти, чтобы мы поговорили не через дверь?
Я устало потерла лицо. Мне больше не шестнадцать, чтобы убегать от трудностей, каким бы привлекательным ни казался выбор. Приходилось неохотно признать, что и мне надо кое-что ему сказать.
– Хорошо, – произнес он. – Хорошо, Мерси. Увидимся утром.
Он уже собрался было уйти, когда я открыла дверь.
– Заходи. – Я дрожала на ветру, пробиравшем меня сквозь футболку. – Но поторопись. Здесь ужасно холодно.
Он повернулся и принялся отряхивать снег с ног, прежде чем вошел в мой номер. Здесь он снял пальто и бросил на стул у двери, и я увидела, что он где-то раздобыл футболку. У вервольфов повсюду в городе припасена одежда на случай, если кому-нибудь понадобится быстро одеться: в основном вещи унисекс, вроде джинсов, футболок и свитеров. Футболка была ему немного мала и облегала, как вторая кожа. Если бы у него была хоть унция жира или меньше мышц, это выглядело бы глупо, но он сложен, как стриптизер.
Тело у него великолепное, но не знаю, кто бы назвал его красивым. У него определенно нет обворожительной внешности Адама. Глаза Сэма посажены глубоко, нос слишком длинный, рот чересчур широкий. Внешность в человеческой форме гораздо менее поразительна, чем в волчьей: светлые серо-голубые глаза и каштановые волосы, немного выцветшие на солнце.
Я не могла судить о нем объективно: это Сэм, который был моим другом, защитником и возлюбленным.
Я отвела взгляд от его лица и опустила глаза, чтобы он не мог прочесть в них гнев – да и другие кипевшие во мне чувства, пока я не взяла их по контроль. Если он что-то понял неверно, это не моя вина. И я не позволю ему с собой спорить.
– Не думал, что ты захочешь поговорить со мной, – произнес он с тенью прежней легкой улыбки в голосе.
– Я тоже, – мрачно сказала я своей обуви – не могла заставить себя посмотреть на него. – Но я должна извиниться.
– Нет, – осторожно ответил он. Очевидно, он слишком умен, чтобы поверить в мою покорность. – Тебе не за что извиняться. Мне не следовало щелкать тебя по носу.
– Все в порядке. Вероятно, ты прав. Я нашла Мака мертвым, а Адама – почти мертвым и запаниковала. – Подойдя к кровати, я села на нее, потому что это было самое удаленное от Сэма место в номере. И только тут решилась снова взглянуть на него. – Мое извинение запоздало на многие годы. Мне следовало поговорить с тобой перед отъездом. Я должна была предупредить, что решила уехать в Портленд.
«Боялась, что сделаю какую-нибудь глупость: застрелю тебя или – еще хуже – заплачу, но этого тебе знать не обязательно».
Легкая улыбка исчезла с лица Сэма, осталась только нейтральная осторожность, настороженность, словно он ожидал ловушки.
– Отец сказал мне, что уговорил тебя уехать к матери, вместо того чтобы бежать со мной.
– И долго ли ты меня ждал? После того как Бран застал нас обнимающимися и целующимися в лесу и объявил мне, что отсылает меня в Портленд, Сэмюэль решил, что мы с ним убежим. Мне надлежало незаметно ускользнуть и встретиться с ним в лесу в миле от дома. Но Маррок все знал – он такой. Он мне объяснил, почему Сэмюэль хочет сделать меня своей подругой – и это были совсем не те причины, о которых я помышляла.
Поэтому пока Сэмюэль меня ждал, Чарльз вез меня в Либби, где на следующее утро я должна была сесть в автобус до Портленда.
Не отвечая, Сэмюэль отвел взгляд.
По-своему Сэмюэль самый благородный из всех, кого я знаю, и это делало его предательство особенно болезненным: теперь я увидела, что он никогда не любил меня. Он пообещал, что будет ждать меня, и я была уверена, что даже после того, как он понял, что я не приду, не уходил очень долго.
– Так я и думала, – тихо сказала я.
«Черт побери, он не должен на меня так действовать!» Я поймала себя на том, что вдыхаю глубже, чтобы уловить его запах.
– Я должна была дать знать тебе, что изменила свое решение. – Я ногтями цеплялась за обрывки прошлого. – Прости, что уехала, не сказав тебе ни слова. Это было неправильно и нехорошо.
– Отец мне признался, что велел тебе так поступить. – Голос Сэма звучал отчужденно, он отвернулся от меня и смотрел на влажное пятно у своих ботинок.
– Я не из его стаи! – выпалила я. – Мне всегда давали это понять совершенно отчетливо. Это значит, что тогда я не обязана была подчиняться Брану. Мне не следовало его слушаться, и я знала это. Прости. Не за то, что уехала – это было верное решение, – но за то, что не сказала тебе. Я струсила.
– Отец рассказал мне, о чем беседовал с тобой. – Начал Сэм достаточно спокойно, по мере продолжения в его голосе появились признаки гнева. – Но ты и так должна была все сознавать. Я ничего от тебя не скрывал.
Ни его голос, ни поза не были оборонительными; он действительно не понимал, что сделал со мной – каким бы очевидным мне это ни казалось. Но его сила в том, что он волк доминант. Эта сила подняла меня на ноги, и я только на полпути к нему сообразила, что делаю.
– Послушай, Сэмюэль. – Я резко затормозила, чтобы не коснуться его. – Я устала. День был тяжелый. Не хочу ссориться с тобой из-за прошлого.
– Хорошо. – Теперь голос его звучал спокойно, и Сэмюэль слегка кивнул, словно самому себе. – Поговорим завтра. – Он надел пальто и пошел к выходу, но потом повернулся. – Едва не забыл. Чарльз и Карл увезли тело…
– Мака, – резко сказала я.
– Мака, – мягко повторил он. (Жаль, что он это сделал: от его сочувствия у меня слезы навернулись на глаза.) – Мака отвезли в нашу больницу и пригнали фургон назад. Чарльз отдал ключи мне. Он вернул бы их сам, но ты слишком быстро ушла. Я ему сообщил, что пойду извиняться, и он передал их мне.
– Он закрыл фургон? – спросила я. – У меня там пистолет и ружье, заряженные против вервольфов… – Упоминание об оружии воскресило в памяти кое-что странное. – Да, возле Адама, когда забирала его, я обнаружила шприц с транквилизатором.
– Фургон заперт, – ответил Сэм. – Чарльз отнес шприц в лабораторию; он заявил, что от него пахнет серебром и Адамом. Теперь, зная, при каких обстоятельствах ты его нашла, я попрошу изучить его внимательней.
– Мака использовали в экспериментах, исследовали какой-то наркотик, действующий на вервольфов.
Сэмюэль кинул.
– Помню, ты уже говорила нам об этом.
Он протянул мне ключи, и я взяла их, стараясь не притронуться к его руке. Он улыбнулся, как будто я сделала что-то забавное, и я поняла, что была недостаточно бдительна. Если бы я ничего к нему не испытывала, меня бы не беспокоило прикосновение к его руке. Живя с людьми, я забываю, как трудно что-нибудь утаить от вервольфа. – Спокойной ночи, Мерси, – произнес он и ушел. Комната после его ухода опустела. «Мне лучше завтра уехать», – подумала я, слушая, как снег скрипит под его ногами.
Я в третий раз перечитывала одну и ту же страницу, когда в дверь снова постучали.
– Я принес обед, – послышался приятный мужской голос.
Я отложила книгу и открыла дверь.
Светловолосый молодой человек с непримечательным лицом держал поднос с двумя завернутыми в полиэтилен сэндвичами и парой пластиковых чашек с горячим шоколадом, а также темно-синюю зимнюю куртку. «Может, это и еда, – подумала я, – но если Бран решил выглядеть как стандартный доставщик, то, вероятно, не без причины. Он любит быть незаметным».
Он слегка улыбнулся, когда я не уступила ему дорогу.
– Чарльз рассказал мне, что с Адамом все будет нормально, а Сэмюэль свалял дурака.
– Сэмюэль извинился, – заметила я, впуская его в номер.
На крошечной кухоньке – плита на две горелки, небольшой холодильник и крытый пластиком стол с двумя стульями. Бросив куртку на кровать, Бран поставил поднос на стол и разложил его содержимое так, что с каждой стороны оказались сэндвич и чашка.
– Чарльз сообщил мне, что у тебя нет пальто, поэтому я принес это. И решил, что ты не прочь что-нибудь съесть. Потом можем обсудить, что делать с твоим Альфой и его исчезнувшей дочерью.
Он сел на стул и жестом пригласил меня сесть на другой. Я села и поняла, что целый день ничего не ела – не была голодна. И сейчас не хотела.
Верный своему слову, Бран молчал, пока ел, а я клевала по чуть-чуть. У сэндвичей был привкус холодильника, но какао оказалось горячим, с ароматом зефира и ванили.
Бран ел быстрее меня, но терпеливо ждал, пока я закончу. Сэндвичи относились к категории тех огромных «сабвеев», после которых вы остаетесь сытыми целую неделю. Я съела часть, а остальное завернула в полиэтилен. Бран съел все: вервольфам нужно много пищи.
Моя приемная мать говаривала: «Никогда не держи вервольфа голодным, иначе он присоединит тебя к своему ленчу». И после этого всегда трепала мужа по голове, даже если он был в форме человека.
Не знаю, почему я тогда об этом подумала и почему от этой мысли у меня на глаза навернулись слезы. Мои приемные родители уже почти семнадцать лет как мертвы. Мать умерла, пытаясь стать вервольфом. Как-то раз она сказала, что стареет с каждым годом, а он – нет. Женщин, призванных луной, очень мало, потому что они обычно не переживают перемену. Месяц спустя мой приемный отец умер от тоски по матери. Мне тогда было четырнадцать.
Я отпила какао и ждала, когда Бран заговорит.
Он тяжело вздохнул и откинулся на стуле, держа его в равновесии на двух ножках; его собственные ноги повисли в воздухе.
– Люди так не делают, – заметила я. Он приподнял бровь.
– Что не делают?
– Не балансируют так. Только подростки, выделываясь перед девочками.
Он резко поставил стул на все четыре ножки.
– Спасибо.
Бран старается казаться как можно более похожим на человек, но все равно его благодарность прозвучала чуть резковато. Я торопливо глотнула какао, чтобы он не заметил моей улыбки.
Он оперся локтями о стол и сложил руки.
– Что собираешься делать, Мерси?
– О чем ты?
– Адам – в безопасности и выздоравливает. Мы узнаем, кто убил твоего друга. А каковы твои действия?
Бран может испугать. Он психический – по крайней мере он сам так это называет, если его спросить. А значит это, что он с любым вервольфом может общаться мысленно, мозг с мозгом. Именно поэтому Чарльз мог в лесу говорить за него. Бран использует это свое качество наряду с другими, чтобы держать под контролем североамериканские стаи. Он утверждает, что может заставить других слышать свои мысли, но в обратную сторону это не действует.
В стае шепчутся, что у него есть и другие способности, но какие именно, никто не представляет. Чаще всего утверждают, что он действительно умеет читать мысли. Он всегда точно знает, кто повинен в той или иной неприятности, случающейся в его городе.
Моя приемная мать, обычно смеясь, заявляла, что именно эта репутация делает его непогрешимым: ему стоит только войти в комнату и определить, кто смотрит на него самыми виноватыми глазами. Может, она и права, но когда как-то раз я попыталась выглядеть невинной, это не сработало.
– Уеду завтра утром.
«Очень рано, – подумала я. – Чтобы снова не разговаривать с Сэмюэлем – и начать и искать Джесси». Бран покачал головой и нахмурился.
– Днем.
Я почувствовала, как от удивления поднялись мои брови.
– Что ж, – осторожно произнесла я, – если ты знаешь, что я собираюсь делать, почему бы прямо мне не сказать об этом, а не спрашивать?
Он слегка улыбнулся.
– Если подождешь до середины дня, Адам будет способен ехать с тобой, а Сэмюэль что-нибудь разузнает о том, как твой молодой человек… Алан Маккензи умер. Сэм сегодня всю ночь проведет в лаборатории за вскрытием и изучением шприца. – Бран наклонился ко мне. – Это не твоя вина, Мерси.
Я пролила какао на футболку.
– Дерь… – Я прикусила язык. (Бран не одобряет бранные слова.) – Ты можешь читать мысли.
– Я знаю, как работает твой ум, – ответил Бран с легкой улыбкой, которая совсем не была самоуверенной. Сразу взяв бумажное полотенце, он смочил его над раковиной и протянул мне, а я тем временем отлепила футболку от тела: какао все еще горячее, хотя и не обжигающее.
И пока я промокала футболку и кожу у раковины, он продолжал:
– Если только ты не слишком изменилась – а это вряд ли возможно, – когда кому-нибудь больно, ты считаешь это своей виной. Мне Адам рассказал все, что знает, и никакого отношения к тебе это не имеет.
– Ха… ты точно телепат. Он в волчьей форме и говорить не может. – С футболкой я сделала все возможное, но пожалела, что у меня нет смены.
Бран усмехнулся.
– Уже может. Иногда перемена помогает нам быстрее выздоравливать. Обычно мы из человека становимся волком, но перемена в противоположную сторону тоже действует. Сэмюэль ему не очень понравился. – Улыбка Брана стала шире. – Прежде всего Адам выругался. Заявил, что Сэм любитель, а не профессионал. Что Альфа не имеет дел с теми, кто не умеет обращаться с ранами. И добавил, что у тебя иногда больше мужества, чем ума. – Бран указал чашкой на меня. – Кстати, я с ним согласен – именно поэтому я попросил Адама присмотреть за тобой, когда ты оказалась на его территории.
«Вот как, – подумала я, стараясь не выглядеть слишком ошеломленной. – Значит, Адаму было приказано опекать меня? Мне казалось, что наши странные взаимоотношения основаны на чем-то другом». Знание того, что Бран велел следить за мной, меняло окраску всех наших разговоров.
– Не люблю лгать, – сказал Бран, и я поняла, что не сумела скрыть реакцию на его откровения, – даже умолчанием. С самой жестокой правдой можно иметь дело, можно победить ее, но ложь уничтожает душу. – Он выглядел так, словно говорит на основании личного опыта. – Эта нелюбовь заставляет меня вмешиваться, когда следовало бы отойти в сторону. – Бран помолчал, как будто ждал ответа, но я понятия не имела, к чему он ведет. Он сел и сделал глоток какао. – Были такие, кто считал, что от тебя нужно скрыть правду о смерти Брайана.
Брайан – это мой приемный отец.
Я вспомнила, как проснулась однажды после Рождества, услышав на кухне низкий голос Брана. Когда я вышла из своей комнаты, Бран сообщил мне, что полиция нашла тело Брайана в реке Кутеней.
Вервольфу трудно совершить самоубийство. Даже серебряная пуля не в состоянии помешать самоизлечению. Эффективно отсечение головы, но его трудно достичь при суициде. Хорошо действует утопление. Вервольфы очень мускулисты и плотно сложены; даже если они хотят плыть, им это трудно, потому что, как у шимпанзе, у них слишком много мышц и слишком мало жира, чтобы держаться на поверхности.
– Кое-кто в стае хотел представить все как несчастный случай. – Голос Брана звучал задумчиво. – Мне говорили, что четырнадцать лет – слишком мало, чтобы воспринять мысль о самоубийстве, особенно сразу после смерти подруги Брайана.
– Ее звали Эвелин, – напомнила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30