Волнение барона возрастало. Еще немного — и его охватила бы откровенная паника. Но провидение наконец сменило гнев на милость.
Спустившись вниз в очередной, пятый раз, Эрнст вздохнул с нескрываемым облегчением — большое полутемное пространство гаража казалось совершенно безлюдным.
Даже суровый стражник, стерегущий вход, куда-то исчез.
Он отлучился ненадолго и к тому же по делу — пришла пора включить сигнализацию и привести в действие механизм автоматических ворот.
На ночь гараж закрывали.
Ничего этого барон фон Бюрхаузен, разумеется, не знал.
Машины — одна роскошнее и диковиннее другой — выстроились в две шеренги и теперь, казалось, уже дремали, убаюканные слабой качкой и мерным гулом, долетавшим из машинного отделения. На верхних палубах его совсем не было слышно.
Маленькая черная машина нашлась довольно быстро, но барон на всякий случай рысцой пробежался вдоль всей шеренги.
Пережив столько треволнений, обидно было бы проколоться на пустяке.
Эрнст хотел знать наверняка, что других таких или просто похожих авто в гараже нет.
Так и оказалось.
«Lotus» был опознан безоговорочно.
Осталось только осмотреть машину как следует — год выпуска, цвет кожи в салоне, часы на панели, показатели спидометра.
«Давно у вас эта лошадка?»
«Не слишком. Но намотала уже…»
«Коробка, конечно, механическая?»
«Никак не иначе. Не понимаю езды с автоматом. Ни малейшего удовольствия».
Самые незначительные подробности оказываются, как правило, наиболее убедительными.
Эрнст пока не очень представлял себе, что будет говорить в Нью-Йорке, когда пассажиры покинут борт «Титаника» и кто-то умчится с пристани на его машине.
Но был уверен, что какой-то выход найдется.
Это была задача следующего, второго этапа.
«И последнего, — подумал барон, ощущая радостное волнение. — Никогда не обману ее больше. Ни единого слова лжи не будет между нами. До конца жизни».
Он был уверен, что сдержит слово.
И не ошибся.
«Lotus» был низким — разглядеть убранство салона можно было, только наклонившись вперед.
Эрнст слишком увлекся. К тому же — этот гул. Низкий и ровный, он совсем не действовал на нервы — ухо скоро привыкало и переставало его различать.
Но посторонние звуки растворялись в нем бесследно.
Что уж говорить о легких шагах, едва слышно прошелестевших за спиной барона! Поглощенный исследованиями, он не обратил на них ни малейшего внимания.
Просто не услышал.
Удар был не очень сильным — но тонкое лезвие ножа вонзилось в нужное место.
Он не почувствовал боли. Тьма сомкнулась стремительно. Мятежная душа Эрнста фон Бюрхаузена покинула этот мир.
Минутой позже створки огромных ворот лязгнули, поползли навстречу друг другу и сомкнулись до следующего утра.
Гараж погрузился во мрак.

14 апреля 2002 года
21 нас 10 минут
— С вашего позволения, сэр, я бы предпочел остаться на мостике.
— Что-то не так, Майкл?
— Ничего такого, хвала Господу. Но айсберги, от них в это время никуда не деться. Можете не сомневаться, приборы работают исправно, и вахтенные офицеры вполне самостоятельные, опытные ребята. Но мне будет гораздо спокойнее там, нежели за столиком в ресторане.
— А по-моему, вы морочите нам голову, кэп. За столиком в ресторане вам никогда не бывает спокойно. Я прав?
— Правы, сэр. Всем известно, что капитан О'Нил плохой собеседник и скверный кавалер. Но это входит в мои обязанности, и я готов исполнять их дальше. Только не этой ночью, сэр.
— Мы уже близко?
— Два с половиной часа ходу. До Бостона — более тысячи миль и чуть больше четырехсот до Сент-Джона. И вот еще что. Температура воздуха понижается очень быстро. В 19 часов — было 43°, в 19.30 — уже 39° .
— Это ненормально?
— Я бы не сказал. Но мистер Адамсон…
— Слушай, Стив, я хочу, чтобы твои люди не подпускали Чарли к капитану О'Нилу на пушечный выстрел.
— Если это приказ, то — увы! — моих полномочий недостаточно, чтобы его исполнить.
— Это шутка. Ничьих недостаточно. Потому что он здесь главный. Таков мой ответ, Майкл. Вы — капитан. Вам и решать.
— Благодарю, сэр Энтони.
Дверь за капитаном О'Нилом закрылась. Лорд Джулиан обернулся к присутствующим.
— Два с половиной часа. Надеюсь, вы тоже помните об этом?
— И делаем все, что в наших силах.
— Хочется верить. Очень хочется.
— Лучше скажи, чем это вдруг провинился Чарли?
— Ничем особенно. Наш умник исправно снабжает капитана информацией, от которой у того портится настроение. Морские волки, как известно, суеверны.
— Стало быть, девяносто лет назад тоже было 43 — сначала, и 39 — потом?
— Не знаю, черт побери! И не хочу знать! Еще вопросы?
— Мы действительно собираемся лечь в дрейф?
— Да. Будет короткая поминальная служба.
— И немного грусти. В холодной воде. Почти по Саган .
— О чем это вы, Полина?
— Меня посвятили в подробности сценария. Венки на воде, свечи на венках.
— Что здесь плохого?
— Не уверена, что все наши гости думают так же.
— Прошу прощения, но я снова не понял, о чем вы толкуете?
— О том, не вздумает ли До-До устроить очередной стриптиз под «Songe d'Automne» . Верно, Полли?
— Если бы только она!
— Все возможно.
— Вот-вот. И трагедия обернется фарсом.
— Если успеет.
Потапов был мрачен, как никогда. Джулиан мрачнел на глазах.
— Действительно, дожить бы до «Songe d'Automne». A До-До я уж как-нибудь успокою.
— Лучше бы пережить.
— С нами Бог! С удовольствием последовал бы примеру О'Нила, но если капитанский столик вообще не будет занят, присутствующим, боюсь, станет не по себе.
— Им и так не по себе. Большинство, кажется, переоценило крепость собственных нервов.
— Отдаю должное вашей наблюдательности, Серж, но на ужин идти придется.
— Я готов. Разве не видно?
Оба — лорд Джулиан и Сергей Потапов — уже облачились в смокинги. Им предстояла совсем не легкая задача — успокоить и развеселить тысячу взвинченных людей. А в случае чего — не допустить паники.
На пороге Потапов задержался.
— Полина, можно тебя на минуту? Заговорил он не сразу. Прятал глаза.
— Не знаю, следует ли сейчас… А может, именно сейчас и следует… В общем, погиб тот полковник. Подорвался на мине.
— Когда?
— То-то и оно… Утром, в пятницу, двенадцатого апреля.
— Здесь еще была ночь?
— Ну конечно. Прости. Я пойду. Она вышла на палубу.
Ночь простиралась над Северной Атлантикой. Ясная, холодная ночь. Звезды сияли на темном небосклоне. Надменные. Ледяные. Невозмутимые.
Безразличные ко всему, что творится внизу, на земле.
— Царствие тебе небесное, товарищ полковник! Вспомнился его смех.
Хотя смеялся полковник только однажды. «Донна Роза, я старый солдат…» — сказала она тогда. И он рассмеялся. Донна Роза…
Дорога — бегом, разумеется! — до штабной каюты заняла чертовски много времени — минуты три, а может, и больше.
— Мне нужны списки пассажиров. Немедленно. Но обязательно — с именами. Со всеми, полными именами, сколько бы их ни оказалось.
— Что произошло?
— Роза! Понимаете?! Не только цветок. Еще имя.
— Лилия — тоже. И Маргарита.
— Сначала Роза. Я знаю, что говорю.
— Не сомневаюсь.
Службу безопасности сотряс очередной аврал. Машина заработала на предельных оборотах.

14 апреля 2002 года
21 час 54 минуты
Миссис Крис, шестидесятилетняя величественная матрона, известная пламенной любовью к бездомным животным, организацией масштабных благотворительных акций в их пользу и яростными нападками на всех, кто, по ее мнению, наносил или собирался нанести обездоленной живности какой-либо вред, одевалась к ужину.
Дочь появилась в ее будуаре неслышно. Чуть приоткрыв массивную дверь, Эмилия Крис проскользнула внутрь легкой, почти бестелесной тенью. Миссис Крис заметила ее лишь тогда, когда бесцветное лицо Эмили возникло прямо перед ней, отразившись в большом зеркале.
Позолоченную раму зеркала украшала искусная резьба.
Апартаменты Крисов были оформлены в стиле ампир. Много белого, много золота, причудливой резьбы, лепнины и тяжелого шелка, расшитого вручную.
Эмили никогда не отличалась особой бойкостью, но сейчас держалась так робко, что мать забеспокоилась.
— Что-то случилось, детка?
— Не беспокойся, ма. Можно я возьму какую-нибудь твою вещь?
— Какую вещь, дорогая?!
— Что-нибудь из украшений, если позволишь. Не знаю, что именно… Может, колье? Или достаточно подвески?
— Девочка моя!
Не будь возраст миссис Крис столь почтенным, а фигура — монументальной, она наверняка пустилась бы в пляс или — по крайней мере — высоко подпрыгнула на радостях.
Как минимум — пару раз.
Эмили — источник постоянных материнских переживаний, причина тоскливой бессонницы, гадкий утенок, так и не ставший прекрасным лебедем, самый несчастный и безответный из всех многострадальных питомцев, вдруг захотела принарядиться!
В это невозможно было поверить — бесчисленные попытки Доротеи Крис убедить дочь заняться внешностью неизменно терпели неудачу.
Иногда Дороти казалось, что Эмили упорствует назло, пытаясь таким образом наказать мать за то, что родила ее такой — некрасивой, неуклюжей, невезучей.
Но дочь была на редкость добросердечным существом — черные мысли быстро отступали, но легче не становилось — на смену им приходила черная, беспросветная тоска.
— Все, что хочешь, Эми! Давай выберем вместе! Содержимое вместительной нефритовой шкатулки — на крышке красовалась бриллиантовая монограмма Дороти Крис — бесцеремонно вытряхнули на пол.
По ковру — бледно-розовое поле усыпано букетами лиловых цветов — рассыпались драгоценности общей стоимостью никак не менее двадцати миллионов.
Возможно, даже несколько большей.

14 апреля 2002 года
22 часа 00 минут
Шесть женщин на борту «Титаника» носили имя Розалия. Следом шла пара Роз. Одна была Розалиндой. Одну звали Розмари.
Вдобавок обнаружился мужчина по фамилии Розанов. Таким оказался улов.
Первый — не самый сложный — этап работы был завершен. Второй только начинался. А время шло.
— Обыскать каюты. Самым тщательным образом.
— Боюсь, это невозможно, сэр. Без…
— Возможно. Я получил разрешение капитана. На время плавания закон наделяет его всей полнотой власти. Мистер О'Нил сейчас судья, прокурор и Дух Святой в одном лице. Так что не теряйте времени.
— Да, сэр.
— Далее — связь с берегом. Меня интересует все — ближайшие родственники, любовники и бывшие мужья, наследники, медицинские карты, дорожные происшествия, разбитые в детстве коленки. Последнее — шутка, остальное — всерьез. Дополните меня, Полли?
— По части медицинских карт — особое внимание уделять психике. В идеале связаться или связать меня с личными психологами. Если таковые имеются.
— Согласен. Дальше.
— Предки из числа пассажиров «Титаника». Того, разумеется.
— Интересная мысль. Только запоздалая. Следовало проверить родословную всех пассажиров, не находите?
— Нахожу. Моя вина.
— Еще что-то?
— Все, что выбивается из общего ряда. Понимаете? Выпускница Принстона — на подсобных работах в кафетерии.
— Таких здесь нет.
— Это пример.
— Принимается. Еще?
— Телефонограммы, отправленные с борта. И полученные, соответственно.
— Верно.
— Пожалуй, все.
— Тогда — за дело. И вот что, Полли, попробуйте все же расставить их в порядке, так сказать, вероятности. Интуитивно, разумеется.
Полина достала чистый лист бумаги. Взяла в руку фломастер. На секунду закрыла глаза.

14 апреля 2002 года
22 часа 20 минут
Бобу Эллиоту неслыханно повезло.
В первый момент он даже не поверил, что все происходит на самом деле. Но позже решил, что судьба вдруг раскаялась в собственных кознях и решила таким образом компенсировать ему неприятности минувших дней. Но как бы там ни было, это произошло.
Двери главного ресторана гостеприимно распахнулись двадцать минут назад.
Шумная толпа, несколько более возбужденная, чем обычно — надвигалась все же такая ночь, — хлынула в нарядное, ярко освещенное помещение.
«Здесь безраздельно царит Людовик XVI. Стены обшиты светлым орехом. Огромные — в три пролета — окна задрапированы ярким шелком. Блеск хрусталя и чернь старинного серебра. Белоснежные скатерти и нитяные перчатки официантов…»
Так писал он в первом материале, посвященном «Титанику».
Мог бы написать и лучше. Рассказать о таком великолепии следовало гораздо выразительнее. Ничего не поделаешь — голова Боба Эллиота в те дни была занята проблемами, страшно далекими от вопросов дизайна.
Людской поток между тем растекался по залу узкими ручейками — публика спешила занять свои места.
Боб огляделся и, не заметив ничего, что можно было бы отметить в следующем репортаже, направился к своему столику.
Именно в этот момент хрипловатый женский голос окликнул его по имени.
Эллиот обернулся и… остолбенел.
Долли Дон, скандальная примадонна, сатанеющая от одного только вида фотообъектива, — фурия, вечно конфликтующая с прессой, зачинщица самых безобразных потасовок с репортерами и папарацци, призывно махала ему рукой.
Не слишком веря в реальность происходящего, он поспешил на зов, ожидая — одновременно — подвоха или очередной выходки До-До.
Но не дождался.
— Привет, Бобби! Если у тебя нет планов получше — можешь присоединяться. Давно собираюсь извиниться за ту паскудную историю в «Helena». Давай выпьем, парень, и скажем друг другу «прости».
История в «Helena» — ночном голливудском клубе, любимом лежбище именитых хищников и хищниц, а вслед за ними — целой стаи зверья помельче, — действительно была паскудной.
Боб Эллиот заглянул туда всего на минуту, но это — уж точно! — была не самая счастливая минута в его жизни.
Последний номер «Vanity Fair» только что вышел в свет с огромным материалом, посвященным европейскому турне До-До.
Статья изобиловала пикантными подробностями. Намного более пикантными, чем могла позволить Долли Дон. Даже Долли Дон, несмотря на свою специфическую репутацию.
Такая была статья.
Автором ее был совсем не Эллиот, но в половине пятого утра До-До уже не обращала внимания на такие мелочи. Сначала она огрела Боба бутылкой «Crystal». He слишком удачно — бутылка не разбилась, и журналист остался невредим. Потом водрузила ему на голову тяжелое ведерко для шампанского.
Владелица клуба, Елена Каллиоаниотес, вовремя подоспела на помощь — Боб едва унес ноги.
Выбираться пришлось через кухню клубного ресторана.
На следующий день Мартин Вэнн принес Роберту Эллиоту свои извинения вкупе с внушительным чеком.
История забылась.
К тому же дебош вполне укладывался в рамки привычного образа До-До.
Чего никак не скажешь о ее неожиданном приступе раскаяния.
Сопровождаемый завистливыми взглядами коллег, Боб занял предложенное место, еще не слишком понимая природу происходящего.
До-До старательно изображала великосветскую даму, с детства обученную хорошим манерам и науке непринужденного общения. Несколько позже, однако, все стало на свои места.
Загадочный поступок примадонны получил объяснение.
— Послушай, Бобби! — До-До близко придвинулась к Эллиоту, обдав приторным ароматом духов, носящих ее имя. — Вы, репортеры, великие проныры. Наверняка ты уже разнюхал все про всех на этом паршивом суденышке.
— Кто конкретно тебя интересует, дорогуша? Высокая грудь Долли, искусно к тому же приподнятая открытым корсажем, почти лежала на его плече.
— Я знала, Бобби, что ты не станешь ломаться! Можешь не сомневаться, До-До не забывает услуг. Чертовски не люблю занозы. Те, что застревают в мозгах. Понимаешь, о чем я?
— Пытаешься что-то вспомнить?
— В самую точку! Могу поклясться, что видела эту физиономию прежде. Но никак не могу вспомнить где. Вчерашнюю ночь — представляешь, до чего дошло?! — я не сомкнула глаз. Чертовски меня это бесит.
— Нет ничего проще, детка! Шепни мне на ушко, за каким столиком сейчас эта физиономия, и считай, что дело сделано. Я быстро наведу справки.
— Ты правильный парень, Бобби. С чего это я накинулась на тебя в «Helena»?

14 апреля 2002 года
22 часа 50 минут
Десятки людей в разных концах планеты откликнулись на просьбу бывших коллег.
Информация продолжала поступать, но в ней не содержалось ничего существенного.
Обыск кают был закончен десятью минутами раньше. Он не дал результатов. Обычный багаж состоятельных, привыкших к комфорту людей.
Ничего примечательного.
Тем более — предосудительного.
— Вы составили список, Полина? Она молча протянула листок.
— Вот так, значит? Ну-ка, посмотрим — на всякий случай! — что прихватил в дорогу номер первый? Так… Нет. Пусто-пусто. Увы! Хотя…
— Что такое?
— Многовато таблеток…
— Что за таблетки?
— Даже не наркотики — транквилизаторы, снотворные, противосудорожные… У нее, вероятно, проблемы со здоровьем. Только и всего.
— Может, все же цветок?
— И еще — озарение. Вы не забыли про озарение, Полли? Любите японскую кухню?
— Что, простите? Японскую кухню? К чему это вы?
— К тому, чтобы пригласить вас в одно милое заведение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26