– Он в точном соответствии с приказом вашего отца сумел подключить к этому делу Мэтисона. Тот прет по той же дорожке, что и Моравиа, а мы из кожи вон лезем, чтобы, уследить за ним. Опять же согласно приказу вашего папаши. В итоге единственное, что мы имеем, – это некая сногсшибательная художница-японка. Мэтисон интересуется ею, возможно, потому, что хочет ее как женщину. Но его вдруг кто-то сбрасывает сквозь стеклянную крышу одного из нью-йоркских жилых домов.
– Послушай, Яш. Этот план в основном разработан моим отцом, и, насколько я понимаю, его никто не отменял, – произнес Хэм таким тоном, будто не слышал рассуждений Яшиды или, точнее, не был согласен с ними. – У нас сейчас идет японская фаза плана.
– Это потому, что мы в выгодном положении и имеем свои собственные связи в Японии, – подчеркнул Яшида. – Возможно, старик теряет чувство реальности. Это всего лишь предположение, но вы должны признать, что в его возрасте это более чем вероятно. Случай с Мэтисоном показателен. Почему он так настаивает на том, чтобы мы использовали Мэтисона вместо Моравиа, когда у меня уже на месте, в Токио, есть превосходный агент? Кроме того, я все время жду от Мэтисона подвоха. Это же стопроцентный любитель-одиночка. Будет ли он соблюдать дисциплину? Этого никто не может сказать, и вы в том числе. Он главный дестабилизирующий элемент. Зачем же включать в нашу схему такого опасного человека? – И Яшида неодобрительно покачал головой.
– Все это мы уже проходили, – проворчал Хэм. – Мэтисон профессиональный сыщик. Ему и копаться в дерьме, в которое вляпался Моравиа. По-моему, отец считает, что с Моравиа мы дали маху. Он убежден, что только у Мэтисона хватит ума, чтобы проникнуть в храм Запретных грез и в окружении Наохару Нишицу. Я читал данные по нему и по-прежнему согласен с выбором отца. Но твои возражения, Яш, приняты к сведению.
– Это не просто возражения, – заметил Яшида и подождал, пока Хэм взглянет на него. – Мы имеем дело с чем-то подобным дурному запаху изо рта или крови из десен, против чего нужно принимать срочные меры, прежде чем весь план окажется под угрозой.
К великому удивлению Вулфа, в больничную палату, куда он был переведен из реанимации, его пришла навестить не кто иная, как Стиви Пауэрс. И именно она организовала вызов специалиста из вашингтонского госпиталя "Уолтер Рид", чтобы исключить возможность послеоперационных осложнений, связанных с его падением и ударом о стекло. Вдоль левой руки и ноги Вулфа протянулись глубокие, длинные раны. Жив он остался благодаря Счастливой случайности: при падении угодил на кровать – старомодную, с четырьмя столбиками по углам и настолько заваленную перинами и одеялами, что все это смягчило удар.
– Ты проводишь здесь так много времени, а как же твои пациенты? – спросил он как-то Стиви, когда она в очередной раз навестила его, явившись в костюме от Карла Лагерфельда, идеально подчеркивавшем ее фигуру.
– Я взяла отпуск, – ответила она, пытаясь изобразить улыбку. – По правде говоря, я не могу лечить чью-то больную психику, когда моя собственная находится в таком состоянии. Конечно, Мортон не согласен со мной. Он считает, что самое лучшее для меня сейчас, это сразу вернуться к работе. Но он не прав.
Слушая ее, Вулф уже решил было, что Стиви и сейчас ведет себя как психиатр, стремящийся разговорить больного. Но она вдруг улыбнулась, чем совершенно обезоружила его.
– А вообще-то мне нравится бывать здесь... С тобой... Нигде больше я не чувствую себя так близко к Аманде, – призналась она.
Однако это неожиданное проявление добрых чувств каким-то таинственным образом возымело и обратное действие. Как никогда раньше, он ощутил вдруг свое одиночество. Каждый из дней, проведенных в больнице, казался неделей. И, хотя Бобби Коннор и другие его приятели-полицейские нанесли ему визиты вежливости, он понимал, что Сквэйр Ричардс ни за что не придет. Когда Вулф спросил о нем, лицо Бобби прямо на глазах помрачнело.
– Все знают о твоей стычке с ним, – произнес Бобби.
– Это была не стычка, – возразил Вулф, раздражаясь. – Обычное разногласие.
– Давай о чем-нибудь другом, – предложил Бобби. – Тут вот главмедэксперт говорил, что у него для тебя кое-что будет, наверное, в начале следующей недели.
– Ладно, не заговаривай зубы, – перебил его Вулф. – Что о нас с Ричардсом болтают?
Бобби чувствовал себя не в своей тарелке.
– Лейтенант, – наконец проговорил он, – говорят, что у тебя со Сквэйром действительно круто вышло.
Какие-то нотки в голосе Бобби насторожили Вулфа.
– Что еще?
– Еще, что ты хочешь прогнать его из "оборотней", потому что он черный.
– Чушь собачья!
– Конечно, – согласился Бобби. – Но Бризард, по-моему, так не считает.
– Тупой подонок! – выругался Вулф, прекрасно сознавая, что Бризард нисколько не тупой, а совсем даже наоборот.
– Ты пойми, лейтенант, там была куча свидетелей, и Бризард переговорил с каждым из них.
– Пусть поговорит со Сквэйром. Все было только между нами.
Бобби встал.
– Сквэйр вообще помалкивает. Сказал только, что совсем не намерен уходить из "оборотней", – произнес он, глядя на улицу сквозь запотевшее оконное стекло.
– Ты хочешь сказать, что он не отрицает эту дурацкую сказку о расовой дискриминации, позволяет ей набирать обороты?
Бобби повернулся к Вулфу.
– Похоже на то, – подтвердил он. – Вообще-то, Сквэйр ушел на пару дней в отпуск. По семейным обстоятельствам. Бризард его отпустил.
Вулф закрыл глаза, поняв, что Сквэйр сейчас старается раздобыть деньги у своих близких, чтобы спасти брата от ростовщиков-мафиози. Теперь Вулф уже сожалел, что тогда, в "Ла Менгире", он не догнал Сквэйра и не вручил ему нужную сумму.
– Бобби, – попросил он усталым голосом, – когда он появится, дай мне знать. А если позвонит, скажи, что мне надо с ним поговорить о... Просто скажи, что мне надо с ним поговорить.
"Когда Сквэйр придет, – подумал Вулф, – я постараюсь передать ему деньги, хотя это, конечно, грубое нарушение правил. Такое же грубое, как и действия Сквэйра". Именно на эту тему они периодически беседовали с Амандой. Но для чего тогда существуют мужские клубы, товарищества, объединения? Да для того, чтобы либо превращать имеющиеся законы в дышло, либо устанавливать свои собственные. В любом случае в них имеет место стойкое неуважение к общепринятым нормам, но, как правило, настолько скрытое, что многие из их членов и не чувствуют, как оно разъедает все подобно ржавчине. Хотя, разумеется, есть и такие, для кого это как раз и служит приманкой.
Через три дня Вулф выписался из госпиталя, и Стиви пригласила его к себе домой на уик-энд.
– Пожалуйста, не отказывайся, – настаивала она. – Я безумно хочу отдохнуть, но одиночества не выношу. – Она лукаво улыбнулась. – Как и все другие напряженно работающие люди, хорошие психиатры рано или поздно рискуют перегореть.
В особняке Стиви – большом, старомодном и несуразном, – расположенном на берегу водоема под названием Пруд Джорджика, даже днем было темновато. Но спокойствия не ощущалось – скрипы и стоны старых деревянных стен и бронзовых водопроводных труб дополнялись царапаньем и шелестом ветвей древних скрюченных деревьев, окружавших дом. От листвы на дощатые стены падал отсвет, придававший им оттенок старой меди.
Несмотря на заросли бесформенных деревьев, внутри дома зачастую дуло почему-то гораздо сильнее, чем снаружи, у воды. С востока участок был защищен высокой живой изгородью из подстриженной бирючины. Кроме того, подходы к особняку были прикрыты зарослями рододендронов и изящных азалий. По обе стороны от участка располагались очень богатые владения. Стиви с мужем не виделись с их хозяевами, но знали об их существовании и страстно желали жить такой же жизнью.
Пруд Джорджика получил свое название не случайно, став жертвой типичной для местных аристократов склонности к преуменьшению. В действительности же этот водоем своими размерами больше походил на озеро.
Наблюдая из окна за игрой солнечных бликов на поверхности воды, Вулф подумал, что видимое им напоминает зарождающуюся мысль. Картина вызывала ассоциацию с чем-то еще незавершенным, не проявившимся.
Фантазия у Вулфа разыгралась, и он уже и сам поверил в то, что пруд таит в себе некую тайну, что в нем, как в фокусе, сходятся силы природы, жизнь, хоть и скрытая от людских глаз, но тем не менее заполняющая все недоступное взору пространство. Современный человек не способен все это понять точно так же, как не может проникнуть в разум тех, кто придумал и создал фетиши – изготовленные вручную фигурки животных, людей и сверхъестественных существ, – заполнившие гостиную и другие комнаты в доме Стиви и ее супруга Мортона.
Эту коллекцию Стиви собрала в юности, когда объездила чуть ли не весь свет, посетив Мексику и Гондурас, Тибет и Гватемалу, Перу и Гаити, Мадагаскар и Шри-Ланку, да еще и Таиланд с Бутаном и Занзибаром в придачу. Вулфа манила к себе окружавшая эти идолы атмосфера языческого поклонения силам природы, манили сами идолы, как бы выбрасывающие сгустки духовной энергии, блуждавшей по комнатам и лестницам дома, и, казалось, обладающие силой возродить или хотя бы приблизить к свету песню-заклинание Белого Лука.
Вулф спал, а когда наконец проснулся, то обнаружил, что видит все нечетко, а в горле стоит комок – он никак не мог успокоиться, помня, как его швырнули на люк, как он врезался в стеклянную поверхность и стремительно полетел вниз. Но когда он спал, ему снилось не это – не ожесточенная схватка на крыше и не падение. Ему снились умершие и неумирающие, огонь среди льда, среди... Попытка вспомнить оказалась тщетной, и он вытер пот со лба.
Уже темнело. Вулф проспал не только ночь, но и весь день. Он нашел Стиви в одной из комнат. Она сидела в глубоком мягком кресле и, казалось, изучала историю болезни кого-то из своих пациентов. Однако, увидев стоящего в дверях Вулфа, она тут же отложила папку.
Ветер не давал покоя деревьям, и их ветви царапали стены дома, будя в душе неясные воспоминания. Заходящее солнце бросало последние лучи на поверхность пруда.
– Как самочувствие?
Он несколько раз сжал и разжал левую кисть.
– В норме. Только вот после сна плохо гнется рука, – сказал он. – Хотя, с другой стороны... Я уже скучаю без тренировок.
– Это хороший признак, – заметила она. – Когда ты вернешься к работе, мне тебя будет так не хватать.
Он прошел к ней в комнату.
– А как Мортон относится к тому, что я здесь?
– Мортон в Вашингтоне, – ответила Стиви, озабоченно взбивая подушки на диване. – А когда Мортон в Вашингтоне, ему ни до чего нет дела.
Она ударила кулаком в центр подушки. При этом белая мужская рубашка туго натянулась на ее груди, и в другой обстановке подобное зрелище вполне могло бы вызвать у мужчины греховные мысли. Здесь, за городом, Стиви будто сбросила с себя личину безупречной светской дамы и предпочитала ходить в джинсах, простых рубашках или свитерах. Казалось, она оставила ту, другую Стиви Пауэрс с ее аристократическими замашками далеко в Нью-Йорке, в апартаментах на Парк-авеню.
– Он что-то зачастил в Вашингтон, – заметил Вулф.
– Тут душно, – сказала Стиви, глядя куда-то в сторону. – Можно посмотреть закат на пруду. Пойдем посмотрим!
Они надели куртки и вышли из дому. Тусклое солнце отражалось в спокойной и неподвижной поверхности пруда. Для начала марта погода стояла довольно теплая, поэтому Вулф и Стиви не стали застегивать куртки. Идя вдоль берега, они не обменялись ни единым словом. Вулф, подбирая небольшие камешки, швырял их в пруд вдоль водной глади. Он почти избавился от легкого прихрамывания, и Стиви чудилось, что с каждым шагом, служащим для него упражнением, он становится сильнее. Его способность к выздоровлению была поразительной.
Пруд напоминал нечто живое, впавшее в спячку и грезящее о весне, которая должна возродить его к жизни. Стиви сунула руки в карманы и приподняла плечи, несмотря на полное безветрие.
Стоя к ней вплотную, Вулф чувствовал, что она все еще думает о его замечании насчет частых визитов Мортона в Вашингтон.
– Вулф, а ведь я даже Аманду заставила поверить в эту сказку про меня и Мортона, – сказала она вдруг. – Глупо, правда же? И чего я этим добилась? Только лишилась единственного человека, с которым можно было об этом поговорить.
Она бросила на него быстрый взгляд, сделала глубокий вдох и резко выдохнула.
– Ну а если совсем уж честно, Мортон свил себе в Вашингтоне любовное гнездышко. Боюсь, он там втюрился в женщину гораздо моложе меня. По-моему, в атташе французского посольства, – выложила она, в хмурой задумчивости разглядывая отпечатки своих сапог на усыпанной листвой темной земле. – Забавно. Я бы скорее умерла, чем рассказала об этом кому-то другому из моих знакомых. У нас с Мортоном репутация чистая, как тефлоновая сковородка. "Идеальный брак". Нам это обоим необходимо для карьеры. Но, наверное, я уже не могу конкурировать с молодыми, хотя в этом и трудно признаться самой себе, а уж тем более вслух.
Позднее, когда они ели приготовленное Стиви тушеное мясо по-андалузски, она сказала:
– Ты в каком-то смысле похож на мои фетиши: и непонятный и притягательный.
Вулф взял одну из фигурок. Яркие краски и резкие формы ее казались языком пламени в его руке.
– Значит, ты считаешь эти фетиши непонятными?
– А разве нет?
Он пожал плечами.
– Во всяком случае, те, кто их делал, лучше нас знали, в чем смысл жизни.
Стиви уперлась подбородком в ладони.
– Расскажи мне об этом побольше.
– Так вот почему ты так хотела, чтобы я приехал с тобой сюда, – пошутил он. – Чтобы как следует покопаться в моей психике.
– О господи, да нет же! – воскликнула она со смехом. – Ну не надо так думать!
Однако посмотреть ему в лицо она не смела и вместо этого уставилась в тарелку с таким видом, как если бы там лежали внутренности жертвенных животных, по которым она могла бы прочесть будущее.
– Ты не станешь думать обо мне плохо, если я признаюсь, что привезла тебя сюда из-за глубокого чувства вины? – спросила она, подняв голову.
Взгляд ее темных глаз встретился с его взглядом.
– Нет, – ответил Вулф. – Думаю, что это вполне естественно.
Он улыбнулся, желая снять с нее напряжение.
– Аманда всегда говорила...
Неожиданно у него перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Он отвернулся, стиснув зубы. О боже! Аманда!
Стиви встала и начала убирать посуду.
– Знаешь, – сказала она вдруг, – несмотря на то что ты видел, мне не всегда было легко с сестрой. Бывало, мы грызлись между собой, особенно насчет Мортона. И, наверное, тут она была права.
Она выставила лимонный пирог, хотя" и понимала, что он останется нетронутым. Но десерт создавал впечатление, что все идет своим чередом, а они в этом оба сейчас нуждались.
– В нас жил дух соперничества, – продолжала она. – Ты наверняка не замечал этого за Амандой. Вероятно, потому, что ей так нравилось учить студентов. Когда мы были моложе, то стремились к победе во всем и иногда обижали друг друга... Да, мы могли наносить друг другу очень глубокие раны.
Стиви поставила на стол чашки, сливки и сахар. А потом вдруг села так резко, что от сотрясения расплескался налитый ею в чашки кофе, и она закрыла ладонями лицо.
– Черт! – выругалась она. – Я ведь обещала сама себе не делать этого, не ворошить прошлое, не касаться старых обид. Обещала не жаловаться на судьбу. Особенно тебе, человеку, который чуть не погиб, пытаясь защитить ее... До чего же судьба несправедлива!
Она машинально потянула себя за переброшенную через плечо косу, заплетенную на французский манер.
– Нам обоим еще так много надо было сказать ей.
Стиви опустила плечи и уже не скрывала слез. Она вдруг показалась Вулфу такой беспомощной. Вся ее напускная деловитость, создававшая иллюзию неуязвимости, сразу пропала. И тут Вулф понял, что она позволила ему перешагнуть барьер, проникнуть туда, где обитает настоящая Стиви Пауэрс – с ее неудачным браком, с отнюдь не идеальными отношениями с сестрой и со всеми ее сомнениями в себе как личности.
После долгого молчания она тихо сказала:
– Мне так хорошо, что я смогла позаботиться о тебе, что я оказалась полезной кому-то... Тебе...
Окна находились позади Стиви. Из-за этого он не мог разглядеть ее лица, и на какое-то мгновение ее профиль показался похожим на чей-то другой, вселив чувство тревоги. Как у человека, только что видевшего сон, у него в голове закружились образы: глаза деда, глаза Чики, ее изящные бедра, трепетно извивающееся тело, рывок и тихий, протяжный стон.
– Знаешь, Вулф, – раздался голос Стиви, – я обычно думала, что нужна Аманде, и это чувство мне нравилось. А вот теперь, когда уже слишком поздно, я поняла простую и очевидную истину: я в ней нуждалась не меньше, чем она во мне.
Он постарался освободиться от беспокоившего его образа Чики.
– Ты сегодня будешь спать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74