Резкий выброс адреналина в кровь, максимальное напряжение мышц. Белые пенные губы бездонной пасти, которая вот-вот их проглотит. Вместе с воздухом он попытался выдохнуть и тревогу: волна, как и он сам, состояла из воды и соли. Он и она принадлежали одной вселенной. Рожденные из одного источника жизни, они были всего-навсего двумя различными формами одного импульса.
Он почувствовал, что волна набухает под ним, приподнимает его, словно соломинку, подбрасывает к небу. Вздохнуть как можно глубже, устремиться вперед. Пристроиться под гигантским гребнем, притормозить ногой, остановиться прямо перед стеной волны, наклониться вперед, чтобы набрать скорость, придерживать рукой край доски и молиться, чтобы тебя не погребли под собой эти тысячи тонн бушующих вод.
Когда они стали резко, с наклоном вперед, погружаться, Луизе показалось, что сердце сейчас вырвется из груди, потом она решила, что они находятся в туннеле, в непроницаемом водяном туннеле, который неминуемо засосет их. Грохот волн, разбивающихся о песок, клокотание пены… Она втянула голову в плечи, впилась ногтями в тело Дага и закусила губу, чтобы не кричать. Кричать, кричать, все эти нескончаемые секунды, которые они скользили в самом чреве разгневанного чудовища. Внезапно они потеряли скорость, и она почувствовала, что напряженные мышцы Дага расслабились. Она открыла глаза. Доска лениво скользила по спокойной глади воды, метрах в тридцати от луча прожектора, по-прежнему описывающего дуги на берегу. Она прислушалась и различила далекое завывание пожарной сирены. Пожарные. Огонь. Люди. Город. Нормальная жизнь. Мама. Мама, которая, наверное, сейчас умирает от беспокойства.
Даг спокойно лежал на доске, и она вынуждена была следовать его примеру. Он медленно греб руками, пока они не оказались возле одного из бакенов, которые ограждали место, предназначенное для купалыциков. Он достал из водонепроницаемого кармана сухую обойму, освободил свою лодыжку и привязал доску к бакену.
– Жди меня здесь. Не двигайся ни под каким предлогом. Копы придут за тобой.
– Когда ты будешь мертв, да?
– Лично я умирать не собираюсь. Кстати, ты не забыла, что мы с тобой еще не занимались любовью? И ты думаешь, будто я позволю кому-нибудь себя убить, прежде чем смогу насладиться твоими прелестями?
Своей здоровой рукой она притянула его к себе и страстно поцеловала; их влажные и соленые губы соединились.
Оторвавшись от нее, Даг прыгнул в неглубокую воду. Он добрался до берега и быстро перезарядил оружие. Они оба были здесь, стояли к нему спиной. Двое мужчин. Один высокий, другой поменьше. Маленьким был отец Леже, в руках он держал прожектор. А вот высокий… Даг навел дуло на его широкую спину и негромко произнес:
– Привет, Лестер.
Человек замер, его покрытая рыжеватыми волосками рука сжимала рукоятку беретты, которую он держал дулом вниз. Перед ним стоял дрожащий отец Леже.
Человек повернул голову, и Даг увидел, что он улыбается.
– Привет, Даг. С благополучным прибытием.
– Весьма тронут твоим вниманием. Надеюсь, что Го, Пакирри и другие тоже это оценят.
– Бесполезные пешки. Не представляющие ценности особи. Не стоит лить слезы над их судьбой.
– А Луиза? А другие женщины? А Лоран Дюма? Тоже пешки? На какой шахматной доске? Объясни же мне!
– Ты все равно не поймешь. Ты ведь у нас известный приверженец манихейства: добро, зло… Мораль – всего лишь железные оковы, Даг, тяжелое ярмо для идиотов. Мир эволюционирует. А ты просто динозавр. И должен исчезнуть, как в свое время исчезли динозавры.
– Понятно: сверхчеловек и все такое… Это ты безнадежно устарел, Лестер! Последние сверхчеловеки писались от страха перед трибуналом, скуля, что всего-навсего выполняли приказы.
– Я не об этом. Я про уровни сознания. Исследовать модификации сознания под воздействием боли, вот что меня интересовало. Сознание и восприятие. Что есть восторг, если не преодоление всякой боли, потеря своего «я»? Где же граница, эта завораживающая граница? Совершить путешествие off the lip.. Это как парить на серфинге на гребне волны, тебе ведь это должно быть понятно, разве нет?..
– Дагобер, – прервал его отец Леже, даже не пытаясь убежать, – не могли бы мы…
– Заткнись! – обрезал Лестер, запуская пальцы в свою густую рыжую шевелюру. – Не вмешивайся.
Даг смотрел на широкую спину человека, когда-то бывшего его другом. На его руки, которые с таким наслаждением несли смерть. Он покачал головой:
– Лестер, маркиз де Сад в свое время задавался теми же вопросами, но он не экспериментировал над живыми людьми. Что с тобой произошло, дерьмо?!
– Все такой же чувствительный. Как, по-твоему, мы сошлись с Го? Ты знаешь, что он вытворял на Гаити? Это был один из палачей Папаши Дока. В буквальном смысле этого слова. Я тогда работал на ЦРУ, пока они не вышвырнули меня за… как это? Сейчас вспомню… а, ну да, «патологические извращения», представляешь, идиоты! Я подкупал тюремщиков, чтобы мне разрешали присутствовать при казнях. Я любил это: любил смотреть, как люди подыхают. Это очень возбуждает, чувствуешь себя по-настоящему живым. А потом мне захотелось самому попробовать. Научиться предавать смерти как можно медленнее. По своему желанию превращать живое существо в предмет, в кусок податливой плоти, это… Я не могу тебе это описать…
Даг смотрел на него, отказываясь верить собственным ушам.
– Ты действительно не испытываешь никакого сочувствия к своим жертвам? Вообще никаких чувств?
– Если под чувствами ты подразумеваешь «любовь», тогда нет, любви я не испытывал никогда. Я хотел бы, Даг, если бы ты знал, как мне этого хотелось… Каждый раз я говорю себе: сейчас я смогу испытать жалость, я буду взволнован и растроган. Но вместо этого опять испытываю радость. Нет, я вовсе не бесчувственный, – с горячностью продолжал Лестер. – Например, тебя я очень люблю. То есть я хочу сказать, что не испытываю к тебе негативных чувств. Но убивать… Мне это нужно. Это совершенно уникальный, трансцендентальный опыт. Абсолютная власть. Никакая радость с этим сравниться не может.
– Тогда почему ты затих на все эти годы?
– Мы чудом избежали катастрофы из-за жалобы Родригеса и проницательности Дарраса. И тогда мы решили, что будет лучше прекратить деятельность нашей ассоциации.
– Вашей ассоциации?
– Дагобер! Надо предупредить полицию! Разве вы не видите, что он просто тянет время?
Не обращая внимания на реплику отца Леже, Лестер размеренным голосом продолжал:
– Лонге, Го и я. Заслон, Забойщик и Инициатор: такая вот славная компания.
– Лонге? Врач?
– Он самый. Он мертв. Сегодня вечером покончил с собой, я слышал по радио. Не стал дожидаться моего визита. Еще один труп на совести нашего Дагобера. Так на чем я остановился? Ах да, мы прекратили деятельность ассоциации, как посоветовал нам Распорядитель.
– Распорядитель?
– Только не говори, что ты ничего не понял! Даг, ну в конце-то концов, теперь у тебя все нити в руках!
Даг открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг отец Леже закричал:
– Осторожно!
Голова Дага непроизвольно повернулась, но одновременно периферическим зрением он заметил какое-то движение Лестера, и, прежде чем он успел принять решение, его палец сам нажал на курок. Лестер, который повернулся и теперь стоял прямо напротив, широко улыбаясь, с направленной на него береттой, дернулся, когда в его тело одна за другой вошло несколько пуль. Он уронил свое оружие, согнул колени, словно борец сумо, пытающийся сохранить равновесие, затем опрокинулся навзничь, раскинув руки, и Даг готов был поклясться, что он улыбался, когда голова его с силой ударилась о песок; он улыбался, видя, как из вен струится кровь; он еще улыбался, когда взгляд его заволакивало пеленой и последняя звезда его последнего вечера уменьшалась на небе, пока не исчезла совсем.
– Он мертв, – произнес отец Леже, когда Лестер перестал дергаться.
– Он хотел меня убить, он…
– Не оправдывайтесь. Он хотел умереть, вы просто ему помогли. Это я виноват, мне показалось, что сзади вас кто-то появился.
Даг поискал взглядом Луизу: доска тихо качалась на воде. Он положил свой автомат и бросился бежать.
Луиза лежала на спине, руки свободно болтались, рот был приоткрыт; она потеряла сознание. Даг подогнал доску к берегу, осторожно приподнял Луизу. Отсвет пожара сделался гораздо слабее, через поле до них доносились приглушенный шум мотора грузовика, гул пожарного насоса, крики и восклицания. Стаккато автоматных очередей перекрывало шум волн и все другие шумы. Дагу пришлось отвернуться: отец Леже стоял прямо напротив – и свет прожектора совершенно ослепил его.
– Да погасите же вы эту штуку!
Слева от себя Даг услышал приглушенные крики, затем топот множества ног. Бежали прямо к ним, кто-то был в форме, кто-то в штатском.
– На помощь! – закричал отец Леже. – Мы здесь!
Не успел он закончить фразу, как ночь разорвала пулеметная очередь. Даг поспешно прижался к земле. Эти сволочи обошлись без предупредительного окрика. Обмякшее тело Луизы покатилось по мокрому песку, а Даг стал удаляться от этого места как можно скорее. Мишенью выступал именно он. Он ударился обо что-то твердое. Нога. В темно-серой брючине. Отец Леже. Он поднял глаза, лицо священника в темноте было неразличимо.
– Господи! Да скажите же им, что я здесь совершенно ни при чем, а то меня пристрелят, как бешеную собаку!
– Сомневаюсь, чтобы Господь внял вашей молитве, Дагобер, – произнес священник голосом серьезным и строгим, какого Даг никогда у него не слышал.
– Что вы хотите ска…
Холодный ствол приставленной ко лбу беретты не дал ему договорить. Наступившее молчание длилось, как казалось Дагу, уже тысячу лет, а он все падал и падал в бездонную пропасть. Потом, тяжело опустившись за землю, он закрыл глаза.
– Вы!
– Распорядитель, к вашим услугам. Ваш прямой пропуск в рай, где вы на досуге сможете вволю насладиться божественной милостью в компании других славных душ, подобных вашей.
– Но…
– Вам нужны объяснения? Извольте, могу вам дать одно. Все эти женщины, которых убивал Лестер, были шлюхами. Они наказаны через то место, которым грешили. Сей факт должен удовлетворить моралиста вроде вас.
– Это глупо. Скажите мне правду.
– Вы все равно не поймете.
Даг почувствовал, как пот заливает глаза. Полицейские приближались. Когда они окажутся совсем близко, священник выстрелит. Законная самооборона. Конец истории. Прицепиться к словам. Заставить его говорить.
– Вы мне лгали с самого начала.
– А что я, по-вашему, должен был вам говорить? Что вы попали в логово психопатов? Что я развратник, а к тому же садист и убийца? Будем говорить серьезно. Я пытался вам помочь по мере сил, это вы не будете отрицать, и я искренне ценил ваши усилия. Вы достойный противник. Но теперь настала пора со всем этим покончить.
– Так это вы украли досье Джонсон?
– Разумеется. Эти записи нельзя было вам оставлять. А вот с молотком я немного перестарался, это да.
– И это вы отправились на сахарный завод, чтобы убить Луизу.
– Нет, этим пришлось заняться Лестеру, и, кстати, дело он завалил.
– А Франсиско?
– Жалкий дурачок. Всего лишь статист в нашем сценарии. Подручный для мелких поручений. Лестер велел ему меня похитить, чтобы вы вмешались, а я предупредил Пакирри, чтобы тот пришел ко мне. А дальше все шло как положено. Франсиско заговорил, вы отправились сюда, устранили Вурта… Идеальный план.
– Не совсем… – прервал его напряженный голос.
– Луиза, дорогая! – жеманно воскликнул отец Л еже.
Стоя на коленях на мокром песке, она не отрывала взгляда от священника, к бедру ее был прижат «узи» Васко, на лице застыло выражение нескрываемого отвращения.
– Послушайте, не станете же вы стрелять в старика, который, прежде чем умереть, сам нажмет на курок, и король Дагобер неминуемо отправится к праотцам! Подумайте хорошенько!
Ответа не последовало. Тяжелое, прерывистое дыхание. Возгласы. Палец Луизы замер на гашетке. Она чувствовала, как в руках дрожит «узи». Ей нужно время на размышление. Но его не было. Здесь и сейчас. Священник убьет их обоих, убьет с тем же выражением возвышенной печали на лице, которое появлялось у него всякий раз, когда он принимался служить мессу. Свистящее дыхание копов, бегущих по берегу. Голос Дюбуа:
– Все в порядке, отец мой?
– Как на перекладине виселицы, – устало пробормотала Луиза.
Отец Леже пожал плечами. Короткая вспышка. Даг метнулся в сторону в тот самый момент, когда Луиза заговорила. Краем глаза он видел, как черепной свод священника треснул и отделился от остальной части лица, брызнув осколками кости, кровью и серым мозговым веществом. Острая боль в ноге: выпущенная из беретты пуля не попала ему в голову, но застряла в бедре.
Отец Леже безуспешно попытался нажать на курок еще раз, затем упал на колени, устремив на Дага огромные карие глаза. Там, где должен был находиться лоб, пульсировали обнажившиеся фрагменты мозга. Кровь хлынула у него из ноздрей, затем из ушей и изо рта. Он поднял руку, пытаясь осенить себя крестом. Потом рухнул лицом вперед, и, пока мозг аббата растекался по песку, словно вязкий осьминог, чьи-то руки подняли Дага, стали его трясти и наносить удары. Даг кричал: «Постойте!»; Луиза надрывалась: «Хватит, прекратите, он ничего не сделал!» – а море шумело, равнодушно взирая на эту ничтожную суету.
Глава 18
Даг смотрел, как на потолке вертятся лопасти вентилятора. Шаги в больничном коридоре. Луиза только что ушла от него и направилась к себе в палату. Может быть, это была санитарка, которая должна сменить ему повязки? Или Шарлотта соизволила сесть в самолет и навестить его? Если верить Дюбуа, который по телефону сообщил ей, что Васко мертв, а Даг ранен, это известие не потрясло ее; она довольствовалась сухим «Спасибо, что вы мне позвонили». Надо бы справиться в Центре генетических исследований, может, дети женского пола новой генерации рождаются с ледяным торосом вместо сердца. Шаги остановились возле его двери. Он приподнялся на подушках.
Это была не санитарка и не Шарлотта, а Камиль Дюбуа, явно куда-то спешащий, с конвертом в руках.
– Это вам.
Конверт оказался не заклеен, и Даг высыпал его содержимое на белое одеяло. Листочки ярко-голубой туалетной бумаги, исписанные мелким, убористым почерком. Он в недоумении стал перебирать их пальцами.
– Это нашли при вскрытии отца Леже, – объяснил ему Камиль, переминаясь с ноги на ногу. – Они были свернуты в пластмассовый чехольчик и засунуты в его… ну… в прямую кишку.
– Куда?
– Пластмассовый футляр. В прямой кишке. В анусе, если вам так больше нравится. Это явно предназначалось вам. Мне пора. Мы тут в нашей конторе все с ног сбились, – объяснил он, едва заметно улыбаясь.
Он вышел. Даг с некоторым отвращением рассматривал груду тонких листков. Туалетная бумага. Прямая кишка. Труп. Хотя эти листочки и были защищены пластмассой, он не мог перебороть иррационального чувства: ему казалось, что они все еще хранят тепло человека, который прятал их внутри себя. Да нет же, ничего подобного.
Ни заголовка, ни разбивки на главы. Только нацарапанные наспех строки, которые расползались то вправо, то влево, словно чьи-то невидимые руки дергали пишущего в разные стороны.
Дорогой Дагобер, прожив дерьмовую жизнь, я считаю совершенно естественным изложить ее основные этапы на туалетной бумаге. Прошу вас, не считайте это личным оскорблением.
Я счастлив, что узнал вас. Ваш приезд добавил щепотку перца в мое, ставшее слишком монотонным, существование, и я получил больше удовольствие, ведя следствие о себе самом в вашем обществе. Vobis Tibi gratias.
Зная, до какой степени вы любите ломать себе голову над всякими тайнами, я догадываюсь, сколько вопросов возникло у вас, и постараюсь удовлетворить вашу любознательность.
Лао-цзы сказал, что полное заключает в себе пустоту и наоборот. Любовь заключает в себе ненависть, а ненависть заключает в себе любовь. А что заключает в себе мое сердце? Ничего. Ледяная пустота любви. От любви мне холодно. Любовь сжигает меня. Любовь – это непристойное чувство, которое мне недоступно. Я хочу превратить любовь в ненависть, хочу испытать гнев того, кто чувствует себя оскверненным.
Я осквернен. Лестер уверен, что я такой же извращенец, как и Го. Он думает, что мне нравится причинять страдание. Но это не так. В отличие от них, у меня вовсе нет склонности убивать, и если я оказался замешан во все эти убийства, прошлые и настоящие, так это потому, что в какой-то момент из случайных деяний они превратились в необходимость.
Я всегда хотел победить зависимость от собственного тела, избавиться от его пошлости и неуместности. Умерщвление плоти. Сегодня, во времена, когда прославляется материя, это слово не имеет особого смысла. Но когда я был еще ребенком, оно означало жертвенность, целомудрие, смирение, послушание… Я жадно проглатывал труды святой Терезы и, подобно ей, жаждал обрести духовный восторг через попрание плоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Он почувствовал, что волна набухает под ним, приподнимает его, словно соломинку, подбрасывает к небу. Вздохнуть как можно глубже, устремиться вперед. Пристроиться под гигантским гребнем, притормозить ногой, остановиться прямо перед стеной волны, наклониться вперед, чтобы набрать скорость, придерживать рукой край доски и молиться, чтобы тебя не погребли под собой эти тысячи тонн бушующих вод.
Когда они стали резко, с наклоном вперед, погружаться, Луизе показалось, что сердце сейчас вырвется из груди, потом она решила, что они находятся в туннеле, в непроницаемом водяном туннеле, который неминуемо засосет их. Грохот волн, разбивающихся о песок, клокотание пены… Она втянула голову в плечи, впилась ногтями в тело Дага и закусила губу, чтобы не кричать. Кричать, кричать, все эти нескончаемые секунды, которые они скользили в самом чреве разгневанного чудовища. Внезапно они потеряли скорость, и она почувствовала, что напряженные мышцы Дага расслабились. Она открыла глаза. Доска лениво скользила по спокойной глади воды, метрах в тридцати от луча прожектора, по-прежнему описывающего дуги на берегу. Она прислушалась и различила далекое завывание пожарной сирены. Пожарные. Огонь. Люди. Город. Нормальная жизнь. Мама. Мама, которая, наверное, сейчас умирает от беспокойства.
Даг спокойно лежал на доске, и она вынуждена была следовать его примеру. Он медленно греб руками, пока они не оказались возле одного из бакенов, которые ограждали место, предназначенное для купалыциков. Он достал из водонепроницаемого кармана сухую обойму, освободил свою лодыжку и привязал доску к бакену.
– Жди меня здесь. Не двигайся ни под каким предлогом. Копы придут за тобой.
– Когда ты будешь мертв, да?
– Лично я умирать не собираюсь. Кстати, ты не забыла, что мы с тобой еще не занимались любовью? И ты думаешь, будто я позволю кому-нибудь себя убить, прежде чем смогу насладиться твоими прелестями?
Своей здоровой рукой она притянула его к себе и страстно поцеловала; их влажные и соленые губы соединились.
Оторвавшись от нее, Даг прыгнул в неглубокую воду. Он добрался до берега и быстро перезарядил оружие. Они оба были здесь, стояли к нему спиной. Двое мужчин. Один высокий, другой поменьше. Маленьким был отец Леже, в руках он держал прожектор. А вот высокий… Даг навел дуло на его широкую спину и негромко произнес:
– Привет, Лестер.
Человек замер, его покрытая рыжеватыми волосками рука сжимала рукоятку беретты, которую он держал дулом вниз. Перед ним стоял дрожащий отец Леже.
Человек повернул голову, и Даг увидел, что он улыбается.
– Привет, Даг. С благополучным прибытием.
– Весьма тронут твоим вниманием. Надеюсь, что Го, Пакирри и другие тоже это оценят.
– Бесполезные пешки. Не представляющие ценности особи. Не стоит лить слезы над их судьбой.
– А Луиза? А другие женщины? А Лоран Дюма? Тоже пешки? На какой шахматной доске? Объясни же мне!
– Ты все равно не поймешь. Ты ведь у нас известный приверженец манихейства: добро, зло… Мораль – всего лишь железные оковы, Даг, тяжелое ярмо для идиотов. Мир эволюционирует. А ты просто динозавр. И должен исчезнуть, как в свое время исчезли динозавры.
– Понятно: сверхчеловек и все такое… Это ты безнадежно устарел, Лестер! Последние сверхчеловеки писались от страха перед трибуналом, скуля, что всего-навсего выполняли приказы.
– Я не об этом. Я про уровни сознания. Исследовать модификации сознания под воздействием боли, вот что меня интересовало. Сознание и восприятие. Что есть восторг, если не преодоление всякой боли, потеря своего «я»? Где же граница, эта завораживающая граница? Совершить путешествие off the lip.. Это как парить на серфинге на гребне волны, тебе ведь это должно быть понятно, разве нет?..
– Дагобер, – прервал его отец Леже, даже не пытаясь убежать, – не могли бы мы…
– Заткнись! – обрезал Лестер, запуская пальцы в свою густую рыжую шевелюру. – Не вмешивайся.
Даг смотрел на широкую спину человека, когда-то бывшего его другом. На его руки, которые с таким наслаждением несли смерть. Он покачал головой:
– Лестер, маркиз де Сад в свое время задавался теми же вопросами, но он не экспериментировал над живыми людьми. Что с тобой произошло, дерьмо?!
– Все такой же чувствительный. Как, по-твоему, мы сошлись с Го? Ты знаешь, что он вытворял на Гаити? Это был один из палачей Папаши Дока. В буквальном смысле этого слова. Я тогда работал на ЦРУ, пока они не вышвырнули меня за… как это? Сейчас вспомню… а, ну да, «патологические извращения», представляешь, идиоты! Я подкупал тюремщиков, чтобы мне разрешали присутствовать при казнях. Я любил это: любил смотреть, как люди подыхают. Это очень возбуждает, чувствуешь себя по-настоящему живым. А потом мне захотелось самому попробовать. Научиться предавать смерти как можно медленнее. По своему желанию превращать живое существо в предмет, в кусок податливой плоти, это… Я не могу тебе это описать…
Даг смотрел на него, отказываясь верить собственным ушам.
– Ты действительно не испытываешь никакого сочувствия к своим жертвам? Вообще никаких чувств?
– Если под чувствами ты подразумеваешь «любовь», тогда нет, любви я не испытывал никогда. Я хотел бы, Даг, если бы ты знал, как мне этого хотелось… Каждый раз я говорю себе: сейчас я смогу испытать жалость, я буду взволнован и растроган. Но вместо этого опять испытываю радость. Нет, я вовсе не бесчувственный, – с горячностью продолжал Лестер. – Например, тебя я очень люблю. То есть я хочу сказать, что не испытываю к тебе негативных чувств. Но убивать… Мне это нужно. Это совершенно уникальный, трансцендентальный опыт. Абсолютная власть. Никакая радость с этим сравниться не может.
– Тогда почему ты затих на все эти годы?
– Мы чудом избежали катастрофы из-за жалобы Родригеса и проницательности Дарраса. И тогда мы решили, что будет лучше прекратить деятельность нашей ассоциации.
– Вашей ассоциации?
– Дагобер! Надо предупредить полицию! Разве вы не видите, что он просто тянет время?
Не обращая внимания на реплику отца Леже, Лестер размеренным голосом продолжал:
– Лонге, Го и я. Заслон, Забойщик и Инициатор: такая вот славная компания.
– Лонге? Врач?
– Он самый. Он мертв. Сегодня вечером покончил с собой, я слышал по радио. Не стал дожидаться моего визита. Еще один труп на совести нашего Дагобера. Так на чем я остановился? Ах да, мы прекратили деятельность ассоциации, как посоветовал нам Распорядитель.
– Распорядитель?
– Только не говори, что ты ничего не понял! Даг, ну в конце-то концов, теперь у тебя все нити в руках!
Даг открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг отец Леже закричал:
– Осторожно!
Голова Дага непроизвольно повернулась, но одновременно периферическим зрением он заметил какое-то движение Лестера, и, прежде чем он успел принять решение, его палец сам нажал на курок. Лестер, который повернулся и теперь стоял прямо напротив, широко улыбаясь, с направленной на него береттой, дернулся, когда в его тело одна за другой вошло несколько пуль. Он уронил свое оружие, согнул колени, словно борец сумо, пытающийся сохранить равновесие, затем опрокинулся навзничь, раскинув руки, и Даг готов был поклясться, что он улыбался, когда голова его с силой ударилась о песок; он улыбался, видя, как из вен струится кровь; он еще улыбался, когда взгляд его заволакивало пеленой и последняя звезда его последнего вечера уменьшалась на небе, пока не исчезла совсем.
– Он мертв, – произнес отец Леже, когда Лестер перестал дергаться.
– Он хотел меня убить, он…
– Не оправдывайтесь. Он хотел умереть, вы просто ему помогли. Это я виноват, мне показалось, что сзади вас кто-то появился.
Даг поискал взглядом Луизу: доска тихо качалась на воде. Он положил свой автомат и бросился бежать.
Луиза лежала на спине, руки свободно болтались, рот был приоткрыт; она потеряла сознание. Даг подогнал доску к берегу, осторожно приподнял Луизу. Отсвет пожара сделался гораздо слабее, через поле до них доносились приглушенный шум мотора грузовика, гул пожарного насоса, крики и восклицания. Стаккато автоматных очередей перекрывало шум волн и все другие шумы. Дагу пришлось отвернуться: отец Леже стоял прямо напротив – и свет прожектора совершенно ослепил его.
– Да погасите же вы эту штуку!
Слева от себя Даг услышал приглушенные крики, затем топот множества ног. Бежали прямо к ним, кто-то был в форме, кто-то в штатском.
– На помощь! – закричал отец Леже. – Мы здесь!
Не успел он закончить фразу, как ночь разорвала пулеметная очередь. Даг поспешно прижался к земле. Эти сволочи обошлись без предупредительного окрика. Обмякшее тело Луизы покатилось по мокрому песку, а Даг стал удаляться от этого места как можно скорее. Мишенью выступал именно он. Он ударился обо что-то твердое. Нога. В темно-серой брючине. Отец Леже. Он поднял глаза, лицо священника в темноте было неразличимо.
– Господи! Да скажите же им, что я здесь совершенно ни при чем, а то меня пристрелят, как бешеную собаку!
– Сомневаюсь, чтобы Господь внял вашей молитве, Дагобер, – произнес священник голосом серьезным и строгим, какого Даг никогда у него не слышал.
– Что вы хотите ска…
Холодный ствол приставленной ко лбу беретты не дал ему договорить. Наступившее молчание длилось, как казалось Дагу, уже тысячу лет, а он все падал и падал в бездонную пропасть. Потом, тяжело опустившись за землю, он закрыл глаза.
– Вы!
– Распорядитель, к вашим услугам. Ваш прямой пропуск в рай, где вы на досуге сможете вволю насладиться божественной милостью в компании других славных душ, подобных вашей.
– Но…
– Вам нужны объяснения? Извольте, могу вам дать одно. Все эти женщины, которых убивал Лестер, были шлюхами. Они наказаны через то место, которым грешили. Сей факт должен удовлетворить моралиста вроде вас.
– Это глупо. Скажите мне правду.
– Вы все равно не поймете.
Даг почувствовал, как пот заливает глаза. Полицейские приближались. Когда они окажутся совсем близко, священник выстрелит. Законная самооборона. Конец истории. Прицепиться к словам. Заставить его говорить.
– Вы мне лгали с самого начала.
– А что я, по-вашему, должен был вам говорить? Что вы попали в логово психопатов? Что я развратник, а к тому же садист и убийца? Будем говорить серьезно. Я пытался вам помочь по мере сил, это вы не будете отрицать, и я искренне ценил ваши усилия. Вы достойный противник. Но теперь настала пора со всем этим покончить.
– Так это вы украли досье Джонсон?
– Разумеется. Эти записи нельзя было вам оставлять. А вот с молотком я немного перестарался, это да.
– И это вы отправились на сахарный завод, чтобы убить Луизу.
– Нет, этим пришлось заняться Лестеру, и, кстати, дело он завалил.
– А Франсиско?
– Жалкий дурачок. Всего лишь статист в нашем сценарии. Подручный для мелких поручений. Лестер велел ему меня похитить, чтобы вы вмешались, а я предупредил Пакирри, чтобы тот пришел ко мне. А дальше все шло как положено. Франсиско заговорил, вы отправились сюда, устранили Вурта… Идеальный план.
– Не совсем… – прервал его напряженный голос.
– Луиза, дорогая! – жеманно воскликнул отец Л еже.
Стоя на коленях на мокром песке, она не отрывала взгляда от священника, к бедру ее был прижат «узи» Васко, на лице застыло выражение нескрываемого отвращения.
– Послушайте, не станете же вы стрелять в старика, который, прежде чем умереть, сам нажмет на курок, и король Дагобер неминуемо отправится к праотцам! Подумайте хорошенько!
Ответа не последовало. Тяжелое, прерывистое дыхание. Возгласы. Палец Луизы замер на гашетке. Она чувствовала, как в руках дрожит «узи». Ей нужно время на размышление. Но его не было. Здесь и сейчас. Священник убьет их обоих, убьет с тем же выражением возвышенной печали на лице, которое появлялось у него всякий раз, когда он принимался служить мессу. Свистящее дыхание копов, бегущих по берегу. Голос Дюбуа:
– Все в порядке, отец мой?
– Как на перекладине виселицы, – устало пробормотала Луиза.
Отец Леже пожал плечами. Короткая вспышка. Даг метнулся в сторону в тот самый момент, когда Луиза заговорила. Краем глаза он видел, как черепной свод священника треснул и отделился от остальной части лица, брызнув осколками кости, кровью и серым мозговым веществом. Острая боль в ноге: выпущенная из беретты пуля не попала ему в голову, но застряла в бедре.
Отец Леже безуспешно попытался нажать на курок еще раз, затем упал на колени, устремив на Дага огромные карие глаза. Там, где должен был находиться лоб, пульсировали обнажившиеся фрагменты мозга. Кровь хлынула у него из ноздрей, затем из ушей и изо рта. Он поднял руку, пытаясь осенить себя крестом. Потом рухнул лицом вперед, и, пока мозг аббата растекался по песку, словно вязкий осьминог, чьи-то руки подняли Дага, стали его трясти и наносить удары. Даг кричал: «Постойте!»; Луиза надрывалась: «Хватит, прекратите, он ничего не сделал!» – а море шумело, равнодушно взирая на эту ничтожную суету.
Глава 18
Даг смотрел, как на потолке вертятся лопасти вентилятора. Шаги в больничном коридоре. Луиза только что ушла от него и направилась к себе в палату. Может быть, это была санитарка, которая должна сменить ему повязки? Или Шарлотта соизволила сесть в самолет и навестить его? Если верить Дюбуа, который по телефону сообщил ей, что Васко мертв, а Даг ранен, это известие не потрясло ее; она довольствовалась сухим «Спасибо, что вы мне позвонили». Надо бы справиться в Центре генетических исследований, может, дети женского пола новой генерации рождаются с ледяным торосом вместо сердца. Шаги остановились возле его двери. Он приподнялся на подушках.
Это была не санитарка и не Шарлотта, а Камиль Дюбуа, явно куда-то спешащий, с конвертом в руках.
– Это вам.
Конверт оказался не заклеен, и Даг высыпал его содержимое на белое одеяло. Листочки ярко-голубой туалетной бумаги, исписанные мелким, убористым почерком. Он в недоумении стал перебирать их пальцами.
– Это нашли при вскрытии отца Леже, – объяснил ему Камиль, переминаясь с ноги на ногу. – Они были свернуты в пластмассовый чехольчик и засунуты в его… ну… в прямую кишку.
– Куда?
– Пластмассовый футляр. В прямой кишке. В анусе, если вам так больше нравится. Это явно предназначалось вам. Мне пора. Мы тут в нашей конторе все с ног сбились, – объяснил он, едва заметно улыбаясь.
Он вышел. Даг с некоторым отвращением рассматривал груду тонких листков. Туалетная бумага. Прямая кишка. Труп. Хотя эти листочки и были защищены пластмассой, он не мог перебороть иррационального чувства: ему казалось, что они все еще хранят тепло человека, который прятал их внутри себя. Да нет же, ничего подобного.
Ни заголовка, ни разбивки на главы. Только нацарапанные наспех строки, которые расползались то вправо, то влево, словно чьи-то невидимые руки дергали пишущего в разные стороны.
Дорогой Дагобер, прожив дерьмовую жизнь, я считаю совершенно естественным изложить ее основные этапы на туалетной бумаге. Прошу вас, не считайте это личным оскорблением.
Я счастлив, что узнал вас. Ваш приезд добавил щепотку перца в мое, ставшее слишком монотонным, существование, и я получил больше удовольствие, ведя следствие о себе самом в вашем обществе. Vobis Tibi gratias.
Зная, до какой степени вы любите ломать себе голову над всякими тайнами, я догадываюсь, сколько вопросов возникло у вас, и постараюсь удовлетворить вашу любознательность.
Лао-цзы сказал, что полное заключает в себе пустоту и наоборот. Любовь заключает в себе ненависть, а ненависть заключает в себе любовь. А что заключает в себе мое сердце? Ничего. Ледяная пустота любви. От любви мне холодно. Любовь сжигает меня. Любовь – это непристойное чувство, которое мне недоступно. Я хочу превратить любовь в ненависть, хочу испытать гнев того, кто чувствует себя оскверненным.
Я осквернен. Лестер уверен, что я такой же извращенец, как и Го. Он думает, что мне нравится причинять страдание. Но это не так. В отличие от них, у меня вовсе нет склонности убивать, и если я оказался замешан во все эти убийства, прошлые и настоящие, так это потому, что в какой-то момент из случайных деяний они превратились в необходимость.
Я всегда хотел победить зависимость от собственного тела, избавиться от его пошлости и неуместности. Умерщвление плоти. Сегодня, во времена, когда прославляется материя, это слово не имеет особого смысла. Но когда я был еще ребенком, оно означало жертвенность, целомудрие, смирение, послушание… Я жадно проглатывал труды святой Терезы и, подобно ей, жаждал обрести духовный восторг через попрание плоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33