Сшибет он себе голову, коли не думает о людях, как о братьях. Так или нет? И главное не в том, чтобы лопатой алмазы грести, план выполнять. Главное — чтоб от выполнения этого плана легче и лучше человеку на земле жилось. Чтобы чище он становился, чтобы каждая душа в тысячу карат ценилась. Кто как, а я считаю, что главное не в
том, что уже успел сделать человек, а что он еще сможет сделать большого и доброго. И к человеку этому относиться надо еще бережнее, чем к камушкам алмазным. Потому что сердце человеческое куда дороже алмаза.
Мы еще долго разговаривали, вспоминая все хорошее, что пришлось пережить каждому. В номер робко сочился голубоватый рассвет раннего якутского утра, и где-то за рекой, сжигая тучи, медленно поднималось солнце. И хотелось верить, что все это: и раннее утро, и звезды, и заря, и солнце, и все-все, что есть на земле,— все это существует ради самого главного на земле— большого человеческого сердца. Сердца, которого не оценишь никакими богатствами ни на земле, ни за ее пределами.
Мы улетаем из Якутска ранним утром. Ночью выпал снег, и город будто бы помолодел, стал чище, светлее. Снова под крылом самолета тайга... Когда мы летели сюда, в тайге буйствовала золотая осень. Безграничный океан лиственниц и тонкоструйных березок очень напоминал громадное гречневое поле где-нибудь в Орловской или Курской областях. А теперь тайга хмурая, неприглядная, лишенная теплых живых красок, черно-белая.
Вспомнились стихи Кедрина:
Не мерена вдаль и не пройдена вширь, Покрыта тайгой непроезжей, У нас под ногой распростерлась Сибирь Косматою шкурой медвежьей...
Широким стальным серпом замахнулась на тайгу река Лена, да так и застыла в могучем молчаливом стремлении. Ощетинилась на нее тайга, подступила к самым берегам, опрокинулась в неспешные воды — хмурая, низкорослая, с жилами корневищ поверх веч-номерзлой земли.
Раннее солнце падает в тайгу и вдруг слепит глаза ярким незимним светом, отразившись в бесчисленных каплях неба — якутских озерах. Летим час, другой — ни дымка, ни жилища, ничего на сотни, на тысячи километров. Что-то еще скрываешь ты в недрах своих, маревая якутская тайга? Какие богатства хранишь, недоступные пока человеку?..
Но скоро, очень скоро распахнется под крылом самолета многоцветье «звездных» вечерних городов, которых нет пока еще на картах. Приглушенно загудят турбины, и самолет, покойно покачивая крыльями, устремится к разграфленному, будто шахматная доска, бетонному полю аэродрома. А город — словно громадная чаша, полная электрического света. Нет в нем привычных улиц, кривых переулков, нет центра и пригорода. Многоэтажные дома связаны друг с другом крытыми мансардами-улицами. А над городом, оберегая его от лихих ветров и многоснежья лютой северной зимы, — громадный пластмассовый купол с яркими лампами дневного света. На улицах люди в легких, красиво сшитых костюмах, ребятишки в шелковых теннисках и легоньких платьицах. За чертой города — январь, ртуть в термометрах съежилась и застыла у цифры минус 60. А на улицах — плюс 18. Недалеко от аэродрома, там, где Лена делает крутую извилину, застыли гигантские портальные краны. Там речной порт.
Громадный бетонный пирс пустынен. Но в незамерзающих круглый год доках на белых пароходах, что покачиваются под пластмассовым куполом, не затихает работа. Речники готовятся к навигации.
Тепло и жизнь городу дает небольшое здание атомной электростанции, притулившееся к хмурым диабазовым скалам левобережья.Город построен не за пятнадцать — двадцать лет, а всего за три с небольшим года. В нем нет деревянных строений — только бетон, алюминий, пластмасса, стекло... Громадный пирс по частям привезен по воде и построен всего за пять месяцев. А пластмассовый купол над доками поднят несколькими рабочими за один день. Строительство атомной электростанции обошлось на сорок процентов дешевле, чем гидростанции такой же мощности. И заводы, которые не отличишь по внешнему виду от жилых зданий, максимум экономичны и производительны. Почти все технологические процессы на них автоматизированы. Строительство этого города обошлось государству несравнимо дешевле, чем строительство Мирного.
Сказка? Пожалуй, нет! Все рассказанное нами — не плод докучливой фантазии. Все это уже есть в мировой строительной практике. И города с радиально расположенными «крытыми» широкими улицами. И железобетонный пирс, привезенный готовыми частями с железобетонных заводов из освоенных районов, собранный на месте всего за пять месяцев. И северные города с микроклиматом, позволяющим жителям суровой Арктики круглый год ходить без пальто. Все это имеет реальную почву и, главное, экономические расчеты —цифры.
А цифры говорят за то, что «звездные» города Севера— не сказка, а явь, которая скоро станет былью у нас. Нужно только смелее и решительнее отказываться от старой практики в строительстве, практики — «абы сдать». Ведь все, что строится у нас на Земле, строится ради человека и для него. А наш человек, честное слово, заслужил себе полное право жить в городе-сказке.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Бывают же такие встречи!
Прошло два с лишним года после того, как в Нуре-ке мы работали бетонщиками. Судьба опять свела нас вместе в одной из командировок, на этот раз — в Братске. Мы приехали на строительство лесопромышленного комплекса. Не помним уж точно, за какой-то цифрой нам надо было зайти в управление. Вдруг на одной из дверей видим табличку: «Главный инженер Ю. Н. Чайковский».
Неужели Юрий Николаевич?!. Мы знали, что он уехал из Нурека — как будто бы на Киевскую ГЭС. И вот встретиться здесь? Не часто судьба журналистская балует такими счастливыми встречами! Несмотря на протесты секретарши, распахиваем дверь,—он!
Седая голова, удивительно молодое просветленное лицо, все те же порывистые жесты... В кабинете сидел народ, и в первое мгновение Юрий Николаевич взглянул на нас недовольно, а потом... Словом, потом все было, как и положено тому быть: расстались мы уже на следующее утро. И конечно же разговор шел только лишь о Нуреке.
Вскоре после того, как повесть наша «Колобок, Чайковский и бетонщики» была опубликована, начальник «Главгидроэнергостроя» Иван Сергеевич Шикторов — да, тот самый Шикторов — прислал в редакцию журнала письмо. Думается, мы не будем нескромными, если приведем его тут полностью (письмо не столько о нашей работе, сколько о Нурекской ГЭС):
«Документальная повесть тт. Ю. Полухина и Ю. Сбитнева правильно освещает неудовлетворительное состояние организации производства и труда на Нурекской ГЭС в начальный период ее строительства.
В настоящее время «Нуректаджикгидростроем» приняты меры по наведению порядка на строительстве Нурекской ГЭС: персонал ИТР усилен высококвалифицированными работниками, укреплены общественные организации и улучшилась организация производства и труда. На стройку направлены механизмы, обеспечивающие более широкий фронт работ. Улучшены жилищно-бытовые условия.
Вместе с тем на строительстве еще много недостатков, по изжитию которых принимаются конкретные меры.Главное управление разрабатывает план по орга-низованому переводу коллективов строителей на новые объекты.
В настоящее время подготовлен проект решения Совета Министров СССР о мерах по оказанию помощи строительству Нурекской ГЭС.Начальник «Главгидроэнергостроя» И. Шикторов».
Вот такое письмо. Не скроем, получить его нам было приятно. И тем более приятно, что меры, о которых писал И. Шикторов, были действительно приняты. Позже, летом 1963 года, когда мы еще раз приехали в Нурек, мы смогли убедиться в этом сами.
Там изменилось многое.Виктор Яковлевич Небоженко — «Колобок» — вынужден был уехать на другую стройку. Парторга Абрамова с работы сняли. Чуть в стороне от Лангара, поселка, в котором мы жили, там, где был глинистый пыльный пустырь, теперь стоят пятиэтажные дома-красавцы, зеленеют деревья. Туннели, по которым пойдут воды Вахша, ушли уже в глубь горы на многие сотни метров. Просторный кинотеатр, гостиница, столовые — все, что положено новому городу, все уже есть в Нуреке. Большая жизнь пришла сюда, и черточки ее замечаешь на каждом шагу: двадцатипятитонные «МАЗы» бегут по шоссе, автобусы везут бригады рабочих на стройплощадки, афиши о гастролях республиканского театра... С некоторым чувством страха подъезжали мы к нашей ДЭС, вспоминая, как под руководством Колобка лили на ее фундаменты цементное «молоко» — «для планировочки»: вдруг да рухнули эти фундаменты сразу же после нашего отъезда?.. Нет! Стоят! Больше того: дизели уже отработали положенный им срок, их демонтировали, а на
фундаментах — ни одной трещинки не появилось на их телах! — установили компрессоры. Очень это духо-подъемное чувство: видеть то, что сделал когда-то сам, и сделал неплохо.
Но были и огорчительные новости в этой встрече с Нуреком: в училище механизации уехал учиться «князь Мышкин» — Миша Плютинский — и так и не вернулся сюда, не знаем уж почему; Володя — помните, наш Володя, отсидевший когда-то пятнадцать лет в заключении? — вырос до бригадира, и потом тоже уехал, и тоже никто не мог нам сказать, почему и куда; в Волгоград вернулся Андрей, сварщик: в Таджикистане климат для его жены-сердечницы оказался неподходящим... А как хотелось встретиться с ними! Но, может быть, еще и встретимся где-нибудь, вот так же, как сейчас с Чайковским. Сам Юрий Николаевич этому как будто бы и не удивлен.
— А что же тут особенного? — спрашивает он.— Я за свою жизнь уже шестнадцать раз с места на место переезжал. Гора с горой не сходится, а строитель со строителем всегда сойдутся!
И как бы в подтверждение этому разговор наш пошел дальше так:
— Юрий Николаевич, с какими бригадами вы посоветуете нам здесь встретиться?
— Я еще человек новый в Братске, не то что в Нуреке, где чуть не каждого знал. А тут.— Он на минуту задумался.— Вот вчера обратил я внимание на одного парня, бригадир, они сейчас теплоэлектростанцию монтируют. Колонны поднимали двадцатиметровые, он снизу, с земли, командовал. Очень уж чистое, мужественное лицо у него было. Верите, нет, я минут пятнадцать отойти не мог, в сторонке стоял, любовался им... Фамилия его Орлов. Герой Социалистического Труда, между прочим. По-моему, он тоже недавно сюда приехал.
Мы не верили ушам своим: не могут случиться две такие встречи подряд, так только в детективных романах бывает! Но все-таки расспрашивали:
— Уж не из Мирного ли? Не из Якутии?
— Да-да! Кажется, из Мирного.
— Уж не Мишей ли его звать?
— Да-да! Как будто Михаил Палыч... Мы, конечно, тут же поехали на ТЭС.
Это был он! Тот самый Миша Орлов, который начинал Мирный и монтировал там все фабрики, который писал когда-то открытое письмо Виктору Илларионовичу Тихонову, который провожал нас на самолет в Якутске.
И опять — воспоминания, расспросы... И в Мирном жизнь тоже шагнула далеко вперед. Говорят, обозначились уже контуры гидростанции на Вилюе. Город стал чище, благоустроенней, поднялся кверху: появились многоэтажные каменные дома. Вообще то, что все строительные дела передали одной организации — «Вилюйгэсстрою», которым по-прежнему руководит Евгений Никанорович Батенчук, очень помогло Мирному.
Миша рассказывает нам и о недостатках, неурядицах, которых там еще немало, но главная его мысль такая: все в Мирном меняется к лучшему. Орлов скучает о своем городе: тут он с бригадой в командировке, сейчас март 1964 года, к маю они должны вернуться обратно... Миша рассказывает и о том, как встре-
тили нашу документальную повесть в Мирном: было много споров и даже ссор, был большой разговор на бюро горкома партии. Некоторые недостатки, о которых писали мы, уже удалось исправить практически: улучшилась организация труда и производства на стройке, укреплен проектный институт в Мирном, наладилось снабжение материалами, механизмами.
Да, многое из того, о чем писали мы,— и о Нуреке, и о Мирном — так сказать, устарело. Что ж, такова судьба всей документальной прозы. И все же мы решили опубликовать обе повести отдельной книгой, не меняя в них ничего существенного. Ведь опыт Нурека и Мирного поучителен и для других строек, да и далеко не все те проблемы, которые когда-то взволновали нас, решены сейчас. А главное еще и в другом: в этих повестях нам хотелось больше, чем о каких-либо чисто производственных вопросах, рассказать о людях, которые нам встретились, об их судьбах, об их стойкости и чистоте, нежности, об их непримиримости к злу, несправедливостям. Не ним судить, как получилось это. Но хочется верить, что они, эти люди, наши герои, смогут и для других послужить таким же примером в жизни, каким они стали для нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
том, что уже успел сделать человек, а что он еще сможет сделать большого и доброго. И к человеку этому относиться надо еще бережнее, чем к камушкам алмазным. Потому что сердце человеческое куда дороже алмаза.
Мы еще долго разговаривали, вспоминая все хорошее, что пришлось пережить каждому. В номер робко сочился голубоватый рассвет раннего якутского утра, и где-то за рекой, сжигая тучи, медленно поднималось солнце. И хотелось верить, что все это: и раннее утро, и звезды, и заря, и солнце, и все-все, что есть на земле,— все это существует ради самого главного на земле— большого человеческого сердца. Сердца, которого не оценишь никакими богатствами ни на земле, ни за ее пределами.
Мы улетаем из Якутска ранним утром. Ночью выпал снег, и город будто бы помолодел, стал чище, светлее. Снова под крылом самолета тайга... Когда мы летели сюда, в тайге буйствовала золотая осень. Безграничный океан лиственниц и тонкоструйных березок очень напоминал громадное гречневое поле где-нибудь в Орловской или Курской областях. А теперь тайга хмурая, неприглядная, лишенная теплых живых красок, черно-белая.
Вспомнились стихи Кедрина:
Не мерена вдаль и не пройдена вширь, Покрыта тайгой непроезжей, У нас под ногой распростерлась Сибирь Косматою шкурой медвежьей...
Широким стальным серпом замахнулась на тайгу река Лена, да так и застыла в могучем молчаливом стремлении. Ощетинилась на нее тайга, подступила к самым берегам, опрокинулась в неспешные воды — хмурая, низкорослая, с жилами корневищ поверх веч-номерзлой земли.
Раннее солнце падает в тайгу и вдруг слепит глаза ярким незимним светом, отразившись в бесчисленных каплях неба — якутских озерах. Летим час, другой — ни дымка, ни жилища, ничего на сотни, на тысячи километров. Что-то еще скрываешь ты в недрах своих, маревая якутская тайга? Какие богатства хранишь, недоступные пока человеку?..
Но скоро, очень скоро распахнется под крылом самолета многоцветье «звездных» вечерних городов, которых нет пока еще на картах. Приглушенно загудят турбины, и самолет, покойно покачивая крыльями, устремится к разграфленному, будто шахматная доска, бетонному полю аэродрома. А город — словно громадная чаша, полная электрического света. Нет в нем привычных улиц, кривых переулков, нет центра и пригорода. Многоэтажные дома связаны друг с другом крытыми мансардами-улицами. А над городом, оберегая его от лихих ветров и многоснежья лютой северной зимы, — громадный пластмассовый купол с яркими лампами дневного света. На улицах люди в легких, красиво сшитых костюмах, ребятишки в шелковых теннисках и легоньких платьицах. За чертой города — январь, ртуть в термометрах съежилась и застыла у цифры минус 60. А на улицах — плюс 18. Недалеко от аэродрома, там, где Лена делает крутую извилину, застыли гигантские портальные краны. Там речной порт.
Громадный бетонный пирс пустынен. Но в незамерзающих круглый год доках на белых пароходах, что покачиваются под пластмассовым куполом, не затихает работа. Речники готовятся к навигации.
Тепло и жизнь городу дает небольшое здание атомной электростанции, притулившееся к хмурым диабазовым скалам левобережья.Город построен не за пятнадцать — двадцать лет, а всего за три с небольшим года. В нем нет деревянных строений — только бетон, алюминий, пластмасса, стекло... Громадный пирс по частям привезен по воде и построен всего за пять месяцев. А пластмассовый купол над доками поднят несколькими рабочими за один день. Строительство атомной электростанции обошлось на сорок процентов дешевле, чем гидростанции такой же мощности. И заводы, которые не отличишь по внешнему виду от жилых зданий, максимум экономичны и производительны. Почти все технологические процессы на них автоматизированы. Строительство этого города обошлось государству несравнимо дешевле, чем строительство Мирного.
Сказка? Пожалуй, нет! Все рассказанное нами — не плод докучливой фантазии. Все это уже есть в мировой строительной практике. И города с радиально расположенными «крытыми» широкими улицами. И железобетонный пирс, привезенный готовыми частями с железобетонных заводов из освоенных районов, собранный на месте всего за пять месяцев. И северные города с микроклиматом, позволяющим жителям суровой Арктики круглый год ходить без пальто. Все это имеет реальную почву и, главное, экономические расчеты —цифры.
А цифры говорят за то, что «звездные» города Севера— не сказка, а явь, которая скоро станет былью у нас. Нужно только смелее и решительнее отказываться от старой практики в строительстве, практики — «абы сдать». Ведь все, что строится у нас на Земле, строится ради человека и для него. А наш человек, честное слово, заслужил себе полное право жить в городе-сказке.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Бывают же такие встречи!
Прошло два с лишним года после того, как в Нуре-ке мы работали бетонщиками. Судьба опять свела нас вместе в одной из командировок, на этот раз — в Братске. Мы приехали на строительство лесопромышленного комплекса. Не помним уж точно, за какой-то цифрой нам надо было зайти в управление. Вдруг на одной из дверей видим табличку: «Главный инженер Ю. Н. Чайковский».
Неужели Юрий Николаевич?!. Мы знали, что он уехал из Нурека — как будто бы на Киевскую ГЭС. И вот встретиться здесь? Не часто судьба журналистская балует такими счастливыми встречами! Несмотря на протесты секретарши, распахиваем дверь,—он!
Седая голова, удивительно молодое просветленное лицо, все те же порывистые жесты... В кабинете сидел народ, и в первое мгновение Юрий Николаевич взглянул на нас недовольно, а потом... Словом, потом все было, как и положено тому быть: расстались мы уже на следующее утро. И конечно же разговор шел только лишь о Нуреке.
Вскоре после того, как повесть наша «Колобок, Чайковский и бетонщики» была опубликована, начальник «Главгидроэнергостроя» Иван Сергеевич Шикторов — да, тот самый Шикторов — прислал в редакцию журнала письмо. Думается, мы не будем нескромными, если приведем его тут полностью (письмо не столько о нашей работе, сколько о Нурекской ГЭС):
«Документальная повесть тт. Ю. Полухина и Ю. Сбитнева правильно освещает неудовлетворительное состояние организации производства и труда на Нурекской ГЭС в начальный период ее строительства.
В настоящее время «Нуректаджикгидростроем» приняты меры по наведению порядка на строительстве Нурекской ГЭС: персонал ИТР усилен высококвалифицированными работниками, укреплены общественные организации и улучшилась организация производства и труда. На стройку направлены механизмы, обеспечивающие более широкий фронт работ. Улучшены жилищно-бытовые условия.
Вместе с тем на строительстве еще много недостатков, по изжитию которых принимаются конкретные меры.Главное управление разрабатывает план по орга-низованому переводу коллективов строителей на новые объекты.
В настоящее время подготовлен проект решения Совета Министров СССР о мерах по оказанию помощи строительству Нурекской ГЭС.Начальник «Главгидроэнергостроя» И. Шикторов».
Вот такое письмо. Не скроем, получить его нам было приятно. И тем более приятно, что меры, о которых писал И. Шикторов, были действительно приняты. Позже, летом 1963 года, когда мы еще раз приехали в Нурек, мы смогли убедиться в этом сами.
Там изменилось многое.Виктор Яковлевич Небоженко — «Колобок» — вынужден был уехать на другую стройку. Парторга Абрамова с работы сняли. Чуть в стороне от Лангара, поселка, в котором мы жили, там, где был глинистый пыльный пустырь, теперь стоят пятиэтажные дома-красавцы, зеленеют деревья. Туннели, по которым пойдут воды Вахша, ушли уже в глубь горы на многие сотни метров. Просторный кинотеатр, гостиница, столовые — все, что положено новому городу, все уже есть в Нуреке. Большая жизнь пришла сюда, и черточки ее замечаешь на каждом шагу: двадцатипятитонные «МАЗы» бегут по шоссе, автобусы везут бригады рабочих на стройплощадки, афиши о гастролях республиканского театра... С некоторым чувством страха подъезжали мы к нашей ДЭС, вспоминая, как под руководством Колобка лили на ее фундаменты цементное «молоко» — «для планировочки»: вдруг да рухнули эти фундаменты сразу же после нашего отъезда?.. Нет! Стоят! Больше того: дизели уже отработали положенный им срок, их демонтировали, а на
фундаментах — ни одной трещинки не появилось на их телах! — установили компрессоры. Очень это духо-подъемное чувство: видеть то, что сделал когда-то сам, и сделал неплохо.
Но были и огорчительные новости в этой встрече с Нуреком: в училище механизации уехал учиться «князь Мышкин» — Миша Плютинский — и так и не вернулся сюда, не знаем уж почему; Володя — помните, наш Володя, отсидевший когда-то пятнадцать лет в заключении? — вырос до бригадира, и потом тоже уехал, и тоже никто не мог нам сказать, почему и куда; в Волгоград вернулся Андрей, сварщик: в Таджикистане климат для его жены-сердечницы оказался неподходящим... А как хотелось встретиться с ними! Но, может быть, еще и встретимся где-нибудь, вот так же, как сейчас с Чайковским. Сам Юрий Николаевич этому как будто бы и не удивлен.
— А что же тут особенного? — спрашивает он.— Я за свою жизнь уже шестнадцать раз с места на место переезжал. Гора с горой не сходится, а строитель со строителем всегда сойдутся!
И как бы в подтверждение этому разговор наш пошел дальше так:
— Юрий Николаевич, с какими бригадами вы посоветуете нам здесь встретиться?
— Я еще человек новый в Братске, не то что в Нуреке, где чуть не каждого знал. А тут.— Он на минуту задумался.— Вот вчера обратил я внимание на одного парня, бригадир, они сейчас теплоэлектростанцию монтируют. Колонны поднимали двадцатиметровые, он снизу, с земли, командовал. Очень уж чистое, мужественное лицо у него было. Верите, нет, я минут пятнадцать отойти не мог, в сторонке стоял, любовался им... Фамилия его Орлов. Герой Социалистического Труда, между прочим. По-моему, он тоже недавно сюда приехал.
Мы не верили ушам своим: не могут случиться две такие встречи подряд, так только в детективных романах бывает! Но все-таки расспрашивали:
— Уж не из Мирного ли? Не из Якутии?
— Да-да! Кажется, из Мирного.
— Уж не Мишей ли его звать?
— Да-да! Как будто Михаил Палыч... Мы, конечно, тут же поехали на ТЭС.
Это был он! Тот самый Миша Орлов, который начинал Мирный и монтировал там все фабрики, который писал когда-то открытое письмо Виктору Илларионовичу Тихонову, который провожал нас на самолет в Якутске.
И опять — воспоминания, расспросы... И в Мирном жизнь тоже шагнула далеко вперед. Говорят, обозначились уже контуры гидростанции на Вилюе. Город стал чище, благоустроенней, поднялся кверху: появились многоэтажные каменные дома. Вообще то, что все строительные дела передали одной организации — «Вилюйгэсстрою», которым по-прежнему руководит Евгений Никанорович Батенчук, очень помогло Мирному.
Миша рассказывает нам и о недостатках, неурядицах, которых там еще немало, но главная его мысль такая: все в Мирном меняется к лучшему. Орлов скучает о своем городе: тут он с бригадой в командировке, сейчас март 1964 года, к маю они должны вернуться обратно... Миша рассказывает и о том, как встре-
тили нашу документальную повесть в Мирном: было много споров и даже ссор, был большой разговор на бюро горкома партии. Некоторые недостатки, о которых писали мы, уже удалось исправить практически: улучшилась организация труда и производства на стройке, укреплен проектный институт в Мирном, наладилось снабжение материалами, механизмами.
Да, многое из того, о чем писали мы,— и о Нуреке, и о Мирном — так сказать, устарело. Что ж, такова судьба всей документальной прозы. И все же мы решили опубликовать обе повести отдельной книгой, не меняя в них ничего существенного. Ведь опыт Нурека и Мирного поучителен и для других строек, да и далеко не все те проблемы, которые когда-то взволновали нас, решены сейчас. А главное еще и в другом: в этих повестях нам хотелось больше, чем о каких-либо чисто производственных вопросах, рассказать о людях, которые нам встретились, об их судьбах, об их стойкости и чистоте, нежности, об их непримиримости к злу, несправедливостям. Не ним судить, как получилось это. Но хочется верить, что они, эти люди, наши герои, смогут и для других послужить таким же примером в жизни, каким они стали для нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11