Я привык судить о нем по
его постоянной ласковой улыбочке.
Увидев, что я замялся, Петька двинулся ко мне с выражением непреклонной в
раждебной готовности. Я был «малолеткой», и Петька ожидал от меня послуш
ания. Я бы и ушел, но теперь это было невозможнее. Я сделал шаг вперед и по то
му, как меня залихорадило, по тому, как перестал видеть боковым зрением, по
чувствовал неизбежность драки.
Ц Иди отсюда! Ц сказал Петька, а я, опасаясь, что он сейчас меня ударит, сх
ватил его за голову. Я гнул его к полу, а он быстро тыкал снизу меня кулаком.
Я сильней гнул его навстречу этим тычкам. Мы распались, и на Петькино лицо
постепенно вернулась улыбочка. Он раскраснелся, ни одной царапины на нем
не было. А мой глаз затягивало. Это озлобило меня, сделало отчаянным. Петь
ка, конечно, был старше и сильней, но мой высокий рост делал мое поражение
смешным. Я сел на табурет, с которого, когда началась драка, встал поляк, и с
тарался скрыть, что запыхался и ноги мои подрагивают. Новую драку я не нач
инал, но показывал, что не уйду. Ко мне вернулось боковое зрение. Я следил з
а Петькой и с непонятным самому себе разочарованием видел польские койк
и и шкафчики. Все было, как у нас: те же двухэтажные нары, те же банные шкафчи
ки, тот же цементный пол и серый соломенный казарменный свет. Только еще б
олее сумрачный Ц дальше от окон и лампочки.
Стыд, который я испытывал с самого начала этой сцены, становился все силь
ней, и, высидев несколько минут, я ушел.
От сочувствия, которое вызывал мой синяк, я старался всячески укрыться. А
кто-то сказал осуждающе:
Ц Бей свой своего, чтобы чужой и духу боялся.
И смысл этой поговорки впервые открылся мне. Мне тогда вообще впервые от
крывался смысл многих поговорок, которые до этого нераскрытыми зацепля
лись в памяти. И моему еще детскому сознанию смысл этот казался старинны
м, темным, как тени на иконах, которые мне иногда приходилось видеть в дома
х у пожилых людей, наших родственников. Это было не то, что я хотел бы узнав
ать.
А ПетькаЦ маленький на следующий день улыбнулся мне, будто между нами н
ичего не произошло. Он и сегодня масляно посветил мне своим зубом.
Ц А я думал, вас не поймают, надо и себе попробовать убежать.
Он лицемерил. Брюки своей франтовой спецовки он разглаживал под матраце
м Ц укладывал их туда на ночь. Я тоже как-то уложил брюки на ночь под матра
ц Ц вынул еще более измятыми. Не всякий таким способом может разглажива
ть брюки. Для этого надо спокойно спать.
Но сейчас Петька меня не интересовал. Он это и сам видел. Вернулись с набит
ыми соломой матрацами ребята. Их вел тот самый полицейский, который разд
авал нам миски. Он по-прежнему был настроен благодушно, что-то советовал
или объяснял.
Ц Ны? Ц говорил он.
На цементный пол натрусилась солома, Гришка показал ребятам, где веники.
От койки я отходил только для того, чтобы посмотреть, не занят ли шкафчик,
в котором у меня когда-то стояла миска. Я боялся отойти. Когда Гришка доне
сет и за мной придут, надо быть на месте, чтобы не гонялись, не искали, не рас
паляли себя. Но к ребятам я подошел. Вслед за мной пришел и Петька-маленьк
ий, сияя своим золотым зубом. В лагере так можно проверить, уважают ли тебя
. Подошел, а разговаривающие не замолчали, не уставились вопросительно
Ц значит, ты свой. Вообще-то только уверенный в полном к себе уважении ри
скнет без приглашения подойти к тем, кто сгруппировался для разговора. В
лагере все на виду, уединиться тут можно только вот так Ц повернувшись с
пинами к остальным. Да и тайны-то есть только у деятельных и уважаемых. Ка
кие тайны у остальных? И сладко, конечно, подойти хотя бы только для того, ч
тобы ощутить себя принятым, своим. Меня всегда одолевал соблазн подойти
к разговаривающим. Но я редко решался. И вот теперь у меня своя тайна.
Петька подошел для того, чтобы показать новичкам, что он уважаемый челов
ек, что для него нет в лагере тайных разговоров. Зуб его сиял нестерпимо, н
о я молчал, а парни смотрели отчужденно. Пришлось ему уйти.
Я хотел рассказать ребятам, на какие работы их могут погнать. Они слушали,
но отчуждение в глазах не проходило.
5
Каждая новая работа в Германии была для меня ступенью ужасного. До того, к
ак мы с Валькой решились на побег, я прошел две такие ступени: работу в под
земелье и в литейном цеху. В первый же лагерный день меня погнали к поднож
ию холма, в глубину которого уходили два широких входа. Из подземной темн
оты этих ходов шли рельсы узкоколейки и обрывались на краю выброшенной п
ороды. Такие рельсы укладываются секциями. Эти секции Ц рельсы, привинч
енные к железным шпалам Ц привозят на место и складывают штабелями. А ту
т уже были новоротные круги, ответвления, на которых вагонетки могли рас
ходиться,Ц целый комбинат, который, казалось, работает годы. Казалось, та
кую гору породы можно добывать и вывезти из-под земли за целую рабочую эп
оху. И было страшно, что все это сделано четырьмя русскими и двумя полякам
и за два месяца.
Рельсы были старыми, вагонетки Ц погнутыми и грохочущими. Железные рель
сы прогнулись оттого, что их много раз укладывали на неровный грунт, ваго
нетки Ц потому, что падали с горы отвальной породы (мы сами их часто сбрас
ывали нарочно). Камень, железо рельсов и шпал Ц все было в сырой и скользк
ой глиняной смазке. И все вокруг от этого подземельного камня, связанног
о подземной глиной, было сырым, желтоватым и скользким. С потолка сочилос
ь и капало, но разбухший от сырости, от подземного тумана воздух был непод
вижен, и, когда мы с холода входили сюда, на мгновение казалось, что в подзе
мелье тепло.
Работать надо было «до чистой стены», а косые слоистые камен-выходы пода
очень чувствовались лопатой. Лопата срывалась, не шла и в самый последни
й момент оказывалась пустой. И хоть бы ловкости прибавлялось от четырнад
цатичасовой работы! Бьешься с этой лопатой, упираешь ее в живот, а она стан
овится все тяжелей. Наконец вагонетка полна, мы упираемся в нее изо всех с
ил Ц надо сдвинуть ее с места и вкатить на взгорок. Тяжело, но какая-то пер
емена. Развернули вагонетку на ржавом поворотном круге, довезли, сдержив
ая, до обрыва, опрокинули, вычистили лопатой налипшее и катим пустую
назад. И это опять перемена в вашем тяжелом дне. На дожде мы промокли, и в ко
торый раз переход под землю покажется нам переходом в тепло. В первый же д
ень я узнал, что перемены тяжелого Ц все наши возможности.
Ц Шеп, шепЦ подгоняет нас фоарбайтер Пауль.
Ц Давай лопатой!
Он стоит за нашими спинами. Но страшно даже не это. Страшно то, что куча пор
оды с этой стороны вагонетки, где работает мой напарник Андрий, убывает б
ыстрее, чем с моей. Андрию лет двадцать, он глуховат. Голову держит набок и
смотрит уклоняющимся, смущающимся взглядом. Этот смущающийся, уклоняющ
ийся взгляд мне долго был ненавистен. Андрий втягивал меня в гонку, котор
ой мне было не выдержать и минуты. Шеп, шеп Ц относилось только ко мне.
Ц Выслуживаешься, гад! Ц говорил я ему в отчаянии. Но он не слышал и не за
мечал, что я ему говорю. Я видел его уклоняющийся взгляд и думал, что он при
творяется глухим. Однажды Пауль ударил меня, и Андрий понял. Сказал мне св
оим гнусавым голосом, которого он сам не слышал:
Ц Я не могу не работать.
И показал на подземелье и на все вокруг. Сказал с отчаянием. Взгляд его ста
л еще более уклоняющимся. Он действительно был будто приспособлен к этой
лопате с короткой ручкой, будто всю жизнь работал ею в этой темноте и тесн
оте, так точно упирал ее в породу, так ловко подхватывал на колено, не цепл
яя рукояткой стену. Даже большие куски породы он брал не руками, как я, а то
же подхватывал их на лопату и, откидываясь назад, бросал в вагонетку. Он ст
ал теперь, когда Пауль уходил, работать с моей стороны. Должно быть, в детс
тве Андрия дразнили за глухоту и гнусавость. Ему и сейчас требовались бо
льшие усилия, чтобы произнести слово. Молча он мне показывал, чтобы я пост
оронился, и куча породы, в которую я беспорядочно тыкал лопатой, начинала
ровно убывать, а пол перед нею очищался. Но Пауль был проницателен и почти
сразу же засек нас. С тех пор жизнь моя в подземелье стала еще страшней.
Фоарбайтер Ц всего лишь старый рабочий. Все немцы-рабочие на фабрике и в
подземелье ходили в спецовках. Пауля мы узнавали по светлому пальто. В се
ром подземном тумане, тускло освещенном как бы отсыревшим электричеств
ом, появлялось медлительное светлое пятно Ц это, стараясь не поскользну
ться, не сбить себе ногу и не выпачкаться, шел к нам Пауль. Медлительность
его была еще и от болезненности. Пауль не мог работать физически. У него бы
л туберкулез, кожа на выпирающих скулах и висках была пергаментной и пот
ной, а смотрел он на нас так беспокойно и подозрительно, словно знал, что м
ы все ждем его смерти. Он хвастал, что мог бы не работать совсем, но трудитс
я добровольно. Мою физическую слабость и неприспособленность он оценил
сразу, и его «шеп, шеп!» я слышал постоянно. Прежде чем подойти к нам, он подо
лгу стоял за поворотом подземелья Ц слушал, как часто ударяется порода
о металлические борта вагонетки. На слух определял, с каким усердием мы р
аботаем и кто кидает чаще, Андрий или я. Он специально, я думаю, разъярял се
бя, чтобы подойти кричащим и грозным. Пытался из-за вагонетки достать мен
я кулаком или ткнуть палкой. Потом стоял за нашими спинами в светлом паль
то и кашне, которые, конечно, не грели его, дышал подземным туманом. Этот по
дземный туман должен был убивать его, но он не уходил. При нас он старался
не обнаружить свою физическую слабость Ц не кашлял, не задыхался. Но чер
ез некоторое время подземная сырость так пропитывала и раздражала его в
оспаленные легкие, что, стоя на месте, он начинал часто дышать, откашливат
ься и булькать. В эти минуты он становился особенно злобным и придирчивы
м. Часто вытирал лоб платком, как будто туман, набившийся в его легкие, про
ступал сквозь кожу. Эта потливость на холоде поражала меня. Я долго не мог
понять, как это можно потеть в этой ледяной сырости. Потом мне объяснили, ч
то Пауль болен. Сам я досмотрелся, что нелепое в этой постоянной рабочей г
рязи светлое пальто Пауля уже старо, покрыто пятнами, которые, наверно, тщ
ательно выводились авиационным бензином. И я неожиданно понял Ц неожид
анно, потому что я уже не мог думать о немцах как о людях,Ц что Пауль Ц бед
ный и жалкий человек. Это не сделало его ближе, напротив, я стал испытывать
к нему гадливость. Я видел, что в ярость он приходит так же часто, как и смущ
ается. Раздражительность Пауля постоянно подогревалась его слабостью.
Гадливость обострила мою мстительную проницательность. Этот невысокий
, смертельно больной человек из маленького немецкого городка не только с
самоубийственной страстью выполнял свой долг Ц следил за тем, чтобы мы
не уклонялись от работы,Ц но и страдал оттого, что мы видим его бедность и
слабость. В этой войне, где убивали так много людей, даже наши лагерные ша
нсы были выше, чем его. Мне казалось, что я мог точно указать момент, когда л
ицо Пауля серело от этой мысли. О болезнях я тогда еще мало знал, и потливо
сть Пауля на холоде продолжала меня поражать. Когда он стоял за нашими сп
инами, мне казалось, что потливым, болезненным становится сам туман в под
земелье.
Но все же в подземелье было два входа, на поверхности работал компрессор,
и Пауль вынужден был ходить туда.
Во втором ходе подземелья работал земляк Андрия Володя. Оба были белорус
ами. Володя был года на три моложе Андрия. И Андрий ходил за ним, как нянька.
В лагере их пары были рядом, Андрий все время стремился что-то понести за
Володю, брал у него из рук миску и говорил с какой-то материнской интонаци
ей своим гнусавым голосом: «Давай я понесу». И взгляд его при этом станови
лся уклоняющимся и смущенным. Самоотверженная привязанность его была т
ак заметна, что о ней знал весь лагерь. Все видели, как Андрий стирал Волод
ину рубашку, штопал его брюки. Он умел сапожничать и шить, и Володина одежд
а всегда была в неплохом состоянии. Они были совсем разными. Володя Ц гор
одской, Андрий Ц деревенский. Володя любил жить на виду, Андрий в лагере н
е вставал со своей койки. Сидел он там под ярусом второго этажа нар, и голо
ва его всегда была наклонена над каким-нибудь шитьем. Они и разговаривал
и мало. Чтобы Андрий услышал, надо было кричать, и, если кричали тихо, в глаз
ах его не появлялось понимание. Если кричавший был ему неприятен, неинте
ресен или если Андрий подозревал, что его дразнят, он мотал головой и уход
ил. Володе часто приходилось кричать ему два раза. Он предупреждал сосед
ей:
Ц Сейчас с Андреем буду говорить.
Андрий догадывался об этом по смеющемуся Володиному лицу, по тому, что со
седи к чему-то приготавливаются. Взгляд его становился смущенным, лицо в
ыражало усилие и страдание. Он кивал, краснел, показывал, что понял, и прот
ягивал Володе ложку или еще что-то. А Володя смеялся и кричал:
Ц Андрей, ты же не понял!
Все смеялись. Володя кричал еще раз. Я завидовал Володе и осуждал его за эт
и шуточные предательства, за то, что он заставлял всех смеяться над Андри
ем. Осуждал его за то, что он мог взять у него кусок хлеба и еще показать все
м:
Ц Андрей дал!
Он не сразу привык к Андриевой привязанности, но потом сам стал давать ем
у рубашки.
Ц Андрей, постирай!
Или протягивал прохудившиеся носки.
Ц Заштопай!
Он всеЦ таки немного стеснялся и потому пошучивал. Андрий же никогда не
стеснялся обнаруживать свою любовь к Володе. И в этом тоже было что-то мат
еринское, какая-то уверенность, что все должны Володю любить. Володины кр
ужка, ложка и миска хранились в Андриевом шкафчике. Если кто-нибудь проси
л у Андрия миску, он говорил:
Ц Занята.
Ц А эта? Ц упрекали его, показывая на Володину. Взгляд Андрия становилс
я уклоняющимся, и гнусаво, с выражением значительности и безнадежности о
н отказывал:
Ц Это Володина.
Выпросить у Андрия какую-нибудь Володину вещь, хотя бы на минуту было нев
озможно.
Надо было видеть, с какими извинениями, с каким смущением Андрий возвращ
ал Володе постиранные рубашки, заштопанные носки.
Ц Мыло не стирает,Ц гнусаво говорил он.Ц Я полоскал…
Будто боялся, что Володя в следующий раз не доверит ему свою рубашку.
Андрием он называл себя сам. Когда мы с ним знакомились, я переспросил.
Ц Андрей? Ц прокричал я ему.
Ц Андрий,Ц поправил он Меня.
И все в лагере уважали это его желание называться Андрием, и только Волод
я, не обращая на это внимания, звал его Андреем.
Володя был худ, как все в лагере, но здоров. И здоровьем своим он был обязан
Андрию. И еще, пожалуй, своему легкому характеру. Он был парень лихой, и у ла
герных блатных Ц их у нас было несколько человек Ц появились к нему как
ие-то счеты. Они пришли как-то к Володиной койке что-то выяснять. Андрия он
и, конечно, в счет не брали. Да он и не мог слышать, о чем они говорили. Как все
гда, он сидел на койке, склонившись над работой. Но как раз в тот момент, ког
да разговор стал горячим, он вытащил доску из нар. И сразу повернул дело та
к, как даже, наверно, Володя не хотел. Ни такой ярости, ни такой силы, ни, глав
ное, такой решительности блатные от Андрия не ждали. Они убегали от него в
межкоечные ряды и на лестничную площадку, поближе к полицейским.
А когда однажды Пауль замахнулся на Володю, Андрий, который был при этом, т
ак перехватил лопату, что пергаментное лицо Пауля почернело.
Ц Ну ты, сумасшедший! Ц отступил он.
В подземелье работали два поляка: Бронислав и Стефан. Стефан, коренастый,
волосатый, непривычно для лагеря круглолицый человек, хорошо говорил по
-русски. На работе у нас с ним были прекрасные отношения. Когда за фабричн
ой проходной мы объединялись, чтобы идти к себе в подземелье, Стефан подх
одил к нам, здоровался, говорил о «проклятом холоде», о «проклятых немцах
», о «проклятой темноте». Для того чтобы обругать немцев, ему не хватало ру
сских слов, он переходил на польский язык. Потом мы выясняли, как называют
ся по-польски лопата, кирка, отбойный молоток, и удивлялись тому, что в пол
ьском языке так много шипящих звуков. Стефан охотно называл нам польские
слова, в которых особенно много шипящих, учил правильно их произносить.
На работе мы покрывали друг друга. Но в лагере Стефан скучнел, вся бойкост
ь его, готовность к разговору исчезали. Он не выходил из-за своих польских
шкафчиков, а если мы встречались в умывалке и кто-то из нас с ним заговари
вал, он отвечал по-польски, и разговор сам собой угасал.
Ц Не хочет при своих разговаривать с нами,Ц сказал я Володе.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Нагрудный знак «OST»'
1 2 3 4 5 6 7
его постоянной ласковой улыбочке.
Увидев, что я замялся, Петька двинулся ко мне с выражением непреклонной в
раждебной готовности. Я был «малолеткой», и Петька ожидал от меня послуш
ания. Я бы и ушел, но теперь это было невозможнее. Я сделал шаг вперед и по то
му, как меня залихорадило, по тому, как перестал видеть боковым зрением, по
чувствовал неизбежность драки.
Ц Иди отсюда! Ц сказал Петька, а я, опасаясь, что он сейчас меня ударит, сх
ватил его за голову. Я гнул его к полу, а он быстро тыкал снизу меня кулаком.
Я сильней гнул его навстречу этим тычкам. Мы распались, и на Петькино лицо
постепенно вернулась улыбочка. Он раскраснелся, ни одной царапины на нем
не было. А мой глаз затягивало. Это озлобило меня, сделало отчаянным. Петь
ка, конечно, был старше и сильней, но мой высокий рост делал мое поражение
смешным. Я сел на табурет, с которого, когда началась драка, встал поляк, и с
тарался скрыть, что запыхался и ноги мои подрагивают. Новую драку я не нач
инал, но показывал, что не уйду. Ко мне вернулось боковое зрение. Я следил з
а Петькой и с непонятным самому себе разочарованием видел польские койк
и и шкафчики. Все было, как у нас: те же двухэтажные нары, те же банные шкафчи
ки, тот же цементный пол и серый соломенный казарменный свет. Только еще б
олее сумрачный Ц дальше от окон и лампочки.
Стыд, который я испытывал с самого начала этой сцены, становился все силь
ней, и, высидев несколько минут, я ушел.
От сочувствия, которое вызывал мой синяк, я старался всячески укрыться. А
кто-то сказал осуждающе:
Ц Бей свой своего, чтобы чужой и духу боялся.
И смысл этой поговорки впервые открылся мне. Мне тогда вообще впервые от
крывался смысл многих поговорок, которые до этого нераскрытыми зацепля
лись в памяти. И моему еще детскому сознанию смысл этот казался старинны
м, темным, как тени на иконах, которые мне иногда приходилось видеть в дома
х у пожилых людей, наших родственников. Это было не то, что я хотел бы узнав
ать.
А ПетькаЦ маленький на следующий день улыбнулся мне, будто между нами н
ичего не произошло. Он и сегодня масляно посветил мне своим зубом.
Ц А я думал, вас не поймают, надо и себе попробовать убежать.
Он лицемерил. Брюки своей франтовой спецовки он разглаживал под матраце
м Ц укладывал их туда на ночь. Я тоже как-то уложил брюки на ночь под матра
ц Ц вынул еще более измятыми. Не всякий таким способом может разглажива
ть брюки. Для этого надо спокойно спать.
Но сейчас Петька меня не интересовал. Он это и сам видел. Вернулись с набит
ыми соломой матрацами ребята. Их вел тот самый полицейский, который разд
авал нам миски. Он по-прежнему был настроен благодушно, что-то советовал
или объяснял.
Ц Ны? Ц говорил он.
На цементный пол натрусилась солома, Гришка показал ребятам, где веники.
От койки я отходил только для того, чтобы посмотреть, не занят ли шкафчик,
в котором у меня когда-то стояла миска. Я боялся отойти. Когда Гришка доне
сет и за мной придут, надо быть на месте, чтобы не гонялись, не искали, не рас
паляли себя. Но к ребятам я подошел. Вслед за мной пришел и Петька-маленьк
ий, сияя своим золотым зубом. В лагере так можно проверить, уважают ли тебя
. Подошел, а разговаривающие не замолчали, не уставились вопросительно
Ц значит, ты свой. Вообще-то только уверенный в полном к себе уважении ри
скнет без приглашения подойти к тем, кто сгруппировался для разговора. В
лагере все на виду, уединиться тут можно только вот так Ц повернувшись с
пинами к остальным. Да и тайны-то есть только у деятельных и уважаемых. Ка
кие тайны у остальных? И сладко, конечно, подойти хотя бы только для того, ч
тобы ощутить себя принятым, своим. Меня всегда одолевал соблазн подойти
к разговаривающим. Но я редко решался. И вот теперь у меня своя тайна.
Петька подошел для того, чтобы показать новичкам, что он уважаемый челов
ек, что для него нет в лагере тайных разговоров. Зуб его сиял нестерпимо, н
о я молчал, а парни смотрели отчужденно. Пришлось ему уйти.
Я хотел рассказать ребятам, на какие работы их могут погнать. Они слушали,
но отчуждение в глазах не проходило.
5
Каждая новая работа в Германии была для меня ступенью ужасного. До того, к
ак мы с Валькой решились на побег, я прошел две такие ступени: работу в под
земелье и в литейном цеху. В первый же лагерный день меня погнали к поднож
ию холма, в глубину которого уходили два широких входа. Из подземной темн
оты этих ходов шли рельсы узкоколейки и обрывались на краю выброшенной п
ороды. Такие рельсы укладываются секциями. Эти секции Ц рельсы, привинч
енные к железным шпалам Ц привозят на место и складывают штабелями. А ту
т уже были новоротные круги, ответвления, на которых вагонетки могли рас
ходиться,Ц целый комбинат, который, казалось, работает годы. Казалось, та
кую гору породы можно добывать и вывезти из-под земли за целую рабочую эп
оху. И было страшно, что все это сделано четырьмя русскими и двумя полякам
и за два месяца.
Рельсы были старыми, вагонетки Ц погнутыми и грохочущими. Железные рель
сы прогнулись оттого, что их много раз укладывали на неровный грунт, ваго
нетки Ц потому, что падали с горы отвальной породы (мы сами их часто сбрас
ывали нарочно). Камень, железо рельсов и шпал Ц все было в сырой и скользк
ой глиняной смазке. И все вокруг от этого подземельного камня, связанног
о подземной глиной, было сырым, желтоватым и скользким. С потолка сочилос
ь и капало, но разбухший от сырости, от подземного тумана воздух был непод
вижен, и, когда мы с холода входили сюда, на мгновение казалось, что в подзе
мелье тепло.
Работать надо было «до чистой стены», а косые слоистые камен-выходы пода
очень чувствовались лопатой. Лопата срывалась, не шла и в самый последни
й момент оказывалась пустой. И хоть бы ловкости прибавлялось от четырнад
цатичасовой работы! Бьешься с этой лопатой, упираешь ее в живот, а она стан
овится все тяжелей. Наконец вагонетка полна, мы упираемся в нее изо всех с
ил Ц надо сдвинуть ее с места и вкатить на взгорок. Тяжело, но какая-то пер
емена. Развернули вагонетку на ржавом поворотном круге, довезли, сдержив
ая, до обрыва, опрокинули, вычистили лопатой налипшее и катим пустую
назад. И это опять перемена в вашем тяжелом дне. На дожде мы промокли, и в ко
торый раз переход под землю покажется нам переходом в тепло. В первый же д
ень я узнал, что перемены тяжелого Ц все наши возможности.
Ц Шеп, шепЦ подгоняет нас фоарбайтер Пауль.
Ц Давай лопатой!
Он стоит за нашими спинами. Но страшно даже не это. Страшно то, что куча пор
оды с этой стороны вагонетки, где работает мой напарник Андрий, убывает б
ыстрее, чем с моей. Андрию лет двадцать, он глуховат. Голову держит набок и
смотрит уклоняющимся, смущающимся взглядом. Этот смущающийся, уклоняющ
ийся взгляд мне долго был ненавистен. Андрий втягивал меня в гонку, котор
ой мне было не выдержать и минуты. Шеп, шеп Ц относилось только ко мне.
Ц Выслуживаешься, гад! Ц говорил я ему в отчаянии. Но он не слышал и не за
мечал, что я ему говорю. Я видел его уклоняющийся взгляд и думал, что он при
творяется глухим. Однажды Пауль ударил меня, и Андрий понял. Сказал мне св
оим гнусавым голосом, которого он сам не слышал:
Ц Я не могу не работать.
И показал на подземелье и на все вокруг. Сказал с отчаянием. Взгляд его ста
л еще более уклоняющимся. Он действительно был будто приспособлен к этой
лопате с короткой ручкой, будто всю жизнь работал ею в этой темноте и тесн
оте, так точно упирал ее в породу, так ловко подхватывал на колено, не цепл
яя рукояткой стену. Даже большие куски породы он брал не руками, как я, а то
же подхватывал их на лопату и, откидываясь назад, бросал в вагонетку. Он ст
ал теперь, когда Пауль уходил, работать с моей стороны. Должно быть, в детс
тве Андрия дразнили за глухоту и гнусавость. Ему и сейчас требовались бо
льшие усилия, чтобы произнести слово. Молча он мне показывал, чтобы я пост
оронился, и куча породы, в которую я беспорядочно тыкал лопатой, начинала
ровно убывать, а пол перед нею очищался. Но Пауль был проницателен и почти
сразу же засек нас. С тех пор жизнь моя в подземелье стала еще страшней.
Фоарбайтер Ц всего лишь старый рабочий. Все немцы-рабочие на фабрике и в
подземелье ходили в спецовках. Пауля мы узнавали по светлому пальто. В се
ром подземном тумане, тускло освещенном как бы отсыревшим электричеств
ом, появлялось медлительное светлое пятно Ц это, стараясь не поскользну
ться, не сбить себе ногу и не выпачкаться, шел к нам Пауль. Медлительность
его была еще и от болезненности. Пауль не мог работать физически. У него бы
л туберкулез, кожа на выпирающих скулах и висках была пергаментной и пот
ной, а смотрел он на нас так беспокойно и подозрительно, словно знал, что м
ы все ждем его смерти. Он хвастал, что мог бы не работать совсем, но трудитс
я добровольно. Мою физическую слабость и неприспособленность он оценил
сразу, и его «шеп, шеп!» я слышал постоянно. Прежде чем подойти к нам, он подо
лгу стоял за поворотом подземелья Ц слушал, как часто ударяется порода
о металлические борта вагонетки. На слух определял, с каким усердием мы р
аботаем и кто кидает чаще, Андрий или я. Он специально, я думаю, разъярял се
бя, чтобы подойти кричащим и грозным. Пытался из-за вагонетки достать мен
я кулаком или ткнуть палкой. Потом стоял за нашими спинами в светлом паль
то и кашне, которые, конечно, не грели его, дышал подземным туманом. Этот по
дземный туман должен был убивать его, но он не уходил. При нас он старался
не обнаружить свою физическую слабость Ц не кашлял, не задыхался. Но чер
ез некоторое время подземная сырость так пропитывала и раздражала его в
оспаленные легкие, что, стоя на месте, он начинал часто дышать, откашливат
ься и булькать. В эти минуты он становился особенно злобным и придирчивы
м. Часто вытирал лоб платком, как будто туман, набившийся в его легкие, про
ступал сквозь кожу. Эта потливость на холоде поражала меня. Я долго не мог
понять, как это можно потеть в этой ледяной сырости. Потом мне объяснили, ч
то Пауль болен. Сам я досмотрелся, что нелепое в этой постоянной рабочей г
рязи светлое пальто Пауля уже старо, покрыто пятнами, которые, наверно, тщ
ательно выводились авиационным бензином. И я неожиданно понял Ц неожид
анно, потому что я уже не мог думать о немцах как о людях,Ц что Пауль Ц бед
ный и жалкий человек. Это не сделало его ближе, напротив, я стал испытывать
к нему гадливость. Я видел, что в ярость он приходит так же часто, как и смущ
ается. Раздражительность Пауля постоянно подогревалась его слабостью.
Гадливость обострила мою мстительную проницательность. Этот невысокий
, смертельно больной человек из маленького немецкого городка не только с
самоубийственной страстью выполнял свой долг Ц следил за тем, чтобы мы
не уклонялись от работы,Ц но и страдал оттого, что мы видим его бедность и
слабость. В этой войне, где убивали так много людей, даже наши лагерные ша
нсы были выше, чем его. Мне казалось, что я мог точно указать момент, когда л
ицо Пауля серело от этой мысли. О болезнях я тогда еще мало знал, и потливо
сть Пауля на холоде продолжала меня поражать. Когда он стоял за нашими сп
инами, мне казалось, что потливым, болезненным становится сам туман в под
земелье.
Но все же в подземелье было два входа, на поверхности работал компрессор,
и Пауль вынужден был ходить туда.
Во втором ходе подземелья работал земляк Андрия Володя. Оба были белорус
ами. Володя был года на три моложе Андрия. И Андрий ходил за ним, как нянька.
В лагере их пары были рядом, Андрий все время стремился что-то понести за
Володю, брал у него из рук миску и говорил с какой-то материнской интонаци
ей своим гнусавым голосом: «Давай я понесу». И взгляд его при этом станови
лся уклоняющимся и смущенным. Самоотверженная привязанность его была т
ак заметна, что о ней знал весь лагерь. Все видели, как Андрий стирал Волод
ину рубашку, штопал его брюки. Он умел сапожничать и шить, и Володина одежд
а всегда была в неплохом состоянии. Они были совсем разными. Володя Ц гор
одской, Андрий Ц деревенский. Володя любил жить на виду, Андрий в лагере н
е вставал со своей койки. Сидел он там под ярусом второго этажа нар, и голо
ва его всегда была наклонена над каким-нибудь шитьем. Они и разговаривал
и мало. Чтобы Андрий услышал, надо было кричать, и, если кричали тихо, в глаз
ах его не появлялось понимание. Если кричавший был ему неприятен, неинте
ресен или если Андрий подозревал, что его дразнят, он мотал головой и уход
ил. Володе часто приходилось кричать ему два раза. Он предупреждал сосед
ей:
Ц Сейчас с Андреем буду говорить.
Андрий догадывался об этом по смеющемуся Володиному лицу, по тому, что со
седи к чему-то приготавливаются. Взгляд его становился смущенным, лицо в
ыражало усилие и страдание. Он кивал, краснел, показывал, что понял, и прот
ягивал Володе ложку или еще что-то. А Володя смеялся и кричал:
Ц Андрей, ты же не понял!
Все смеялись. Володя кричал еще раз. Я завидовал Володе и осуждал его за эт
и шуточные предательства, за то, что он заставлял всех смеяться над Андри
ем. Осуждал его за то, что он мог взять у него кусок хлеба и еще показать все
м:
Ц Андрей дал!
Он не сразу привык к Андриевой привязанности, но потом сам стал давать ем
у рубашки.
Ц Андрей, постирай!
Или протягивал прохудившиеся носки.
Ц Заштопай!
Он всеЦ таки немного стеснялся и потому пошучивал. Андрий же никогда не
стеснялся обнаруживать свою любовь к Володе. И в этом тоже было что-то мат
еринское, какая-то уверенность, что все должны Володю любить. Володины кр
ужка, ложка и миска хранились в Андриевом шкафчике. Если кто-нибудь проси
л у Андрия миску, он говорил:
Ц Занята.
Ц А эта? Ц упрекали его, показывая на Володину. Взгляд Андрия становилс
я уклоняющимся, и гнусаво, с выражением значительности и безнадежности о
н отказывал:
Ц Это Володина.
Выпросить у Андрия какую-нибудь Володину вещь, хотя бы на минуту было нев
озможно.
Надо было видеть, с какими извинениями, с каким смущением Андрий возвращ
ал Володе постиранные рубашки, заштопанные носки.
Ц Мыло не стирает,Ц гнусаво говорил он.Ц Я полоскал…
Будто боялся, что Володя в следующий раз не доверит ему свою рубашку.
Андрием он называл себя сам. Когда мы с ним знакомились, я переспросил.
Ц Андрей? Ц прокричал я ему.
Ц Андрий,Ц поправил он Меня.
И все в лагере уважали это его желание называться Андрием, и только Волод
я, не обращая на это внимания, звал его Андреем.
Володя был худ, как все в лагере, но здоров. И здоровьем своим он был обязан
Андрию. И еще, пожалуй, своему легкому характеру. Он был парень лихой, и у ла
герных блатных Ц их у нас было несколько человек Ц появились к нему как
ие-то счеты. Они пришли как-то к Володиной койке что-то выяснять. Андрия он
и, конечно, в счет не брали. Да он и не мог слышать, о чем они говорили. Как все
гда, он сидел на койке, склонившись над работой. Но как раз в тот момент, ког
да разговор стал горячим, он вытащил доску из нар. И сразу повернул дело та
к, как даже, наверно, Володя не хотел. Ни такой ярости, ни такой силы, ни, глав
ное, такой решительности блатные от Андрия не ждали. Они убегали от него в
межкоечные ряды и на лестничную площадку, поближе к полицейским.
А когда однажды Пауль замахнулся на Володю, Андрий, который был при этом, т
ак перехватил лопату, что пергаментное лицо Пауля почернело.
Ц Ну ты, сумасшедший! Ц отступил он.
В подземелье работали два поляка: Бронислав и Стефан. Стефан, коренастый,
волосатый, непривычно для лагеря круглолицый человек, хорошо говорил по
-русски. На работе у нас с ним были прекрасные отношения. Когда за фабричн
ой проходной мы объединялись, чтобы идти к себе в подземелье, Стефан подх
одил к нам, здоровался, говорил о «проклятом холоде», о «проклятых немцах
», о «проклятой темноте». Для того чтобы обругать немцев, ему не хватало ру
сских слов, он переходил на польский язык. Потом мы выясняли, как называют
ся по-польски лопата, кирка, отбойный молоток, и удивлялись тому, что в пол
ьском языке так много шипящих звуков. Стефан охотно называл нам польские
слова, в которых особенно много шипящих, учил правильно их произносить.
На работе мы покрывали друг друга. Но в лагере Стефан скучнел, вся бойкост
ь его, готовность к разговору исчезали. Он не выходил из-за своих польских
шкафчиков, а если мы встречались в умывалке и кто-то из нас с ним заговари
вал, он отвечал по-польски, и разговор сам собой угасал.
Ц Не хочет при своих разговаривать с нами,Ц сказал я Володе.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Нагрудный знак «OST»'
1 2 3 4 5 6 7