Это несколько погасило его пыл, и он продолжал уже в своей обычной сдержанно-вкрадчивой манере.
— Вернемся, однако, непосредственно к Вильяму Грейвсу. Он был человеком незаурядным. Я говорю был, потому что не знаю, что он представляет собой сейчас. Его интересовали, помимо ядерной физики, философия, социология и теология. Религиозным, а тем паче набожным человеком он не был, но верил в существование вселенского космического разума. Периодически увлекался игрой в шахматы и… м-м… теорией игр вообще. Когда весьма неожиданно в конце шестидесятых годов получил довольно крупное наследство, немедленно расстался с Лоуренсовской лабораторией и решил заняться научными исследованиями на свой риск и страх. Он покинул Штаты, хотя и сохранил американское гражданство, обосновался во Франции, часто наезжал в Англию, несколько раз побывал в Габоне. — Аттенборо поднял тонкий длинный палец. Обратите на это внимание. Вильям Грейвс сумел заинтересовать нашу фирму, предложив нам участие в финансировании предприятия, связанного с разработкой дешевого и эффективного метода получения далеких трансуранов в крупных, промышленных количествах, но в один прекрасный день Вильям Грейвс порвал дела с нашей фирмой и канул в неизвестность. Нынешние сведения о Грейвсе туманны и противоречивы. По одним — он возглавил некую террористическую группу, по другим — он содержится в этой группе на положении пленника. Так или иначе, почти не вызывает сомнений тот факт, что эти экстремисты хотят вооружиться нейтронным мини-оружием, провести с помощью его несколько громких акций и на этой основе начать крупный шантаж. Ядерное оружие в руках террористов! Это ужасно!
— Они что же, хотят производить нейтронное оружие частным порядком?
— Именно так, мистер Хойл.
— Разве это возможно?
— Вы недооцениваете силы денег, Рене. С их помощью можно все или почти все. Мы консультировались, сделать нейтронную бомбу на основе калифорния не так уж сложно. Заказы на отдельные части можно через третьих лиц разбросать по разным фирмам так, что об их общем назначении догадаться будет невозможно. Все дело в наличии трансуранов. А судя по всему, Вильям Грейвс сумел разработать неожиданно простой и дешевый метод их получения. Современные террористы имеют собственные самолеты, вертолеты, бронемашины, ракеты и другое оружие. Почему бы им не предпринять попытку нейтронного вооружения? Такая возможность существует, вы должны принять ее к сведению и преисполниться серьезности к поручаемой вам операции.
— Когда такие требовании подкрепляются чеками, они легче доходят до сердца и сознания, — усмехнулся журналист.
— Разумеется, солидное финансовое обеспечение всегда придает бодрости. — Аттенборо умолк, повернув голову в сторону курительного столика. Его сухое интеллигентное лицо было в этот момент столь значительно и сосредоточенно, что можно было подумать — он решает некую сложную проблему всемирного значения. Однако Аттенборо всего-навсего гадал, что ему взять, сигару или сигарету. Остановившись наконец на сигаре, он осторожно извлек ее из ящика, аккуратно обрезал кончик и, не торопясь, принялся раскуривать.
— Итак, мистер Хойл, повторяю: вы поедете в Данию, в Копенгаген. Поедете под собственным именем, как журналист и корреспондент своей газеты, разумеется, с вашим шефом этот вопрос будет отрегулирован. Там вы отыщете Бенгта Серлина, вступите с ним в контакт, пустите в ход свою ловкость и обаяние и выведаете все, что ему известно о Вильяме Грейвсе и его делах. Прикрытие у вас просто отличное: журналист ищет встречи со знаменитым шахматистом, претендентом на мировую шахматную корону — разве это не естественно?
Рене недоуменно поднял брови:
— Подождите, так это тот самый Бенгт Серлин? Какое же отношение может иметь шахматист к инженеру? А ядерные боеприпасы — к этой древней игре?
— Вот это вам и предстоит выяснить! — с видимым удовольствием проговорил Аттенборо. — Учтите, с Серлином уже не раз беседовали, и наши представители, и, м-м, наши конкуренты. Серлин кое-что рассказал, но не все, я убежден в этом. Говоря юридическим языком, он говорил правду, но не всю правду. Чтобы он выложил ее полностью, надо ему понравиться, он человек гордый и самолюбивый. Надо зацепить какую-то струну его личности, влезть к нему в душу, образно говоря, заинтересовать его в деловом плане. Понимаете?
— Понимаю, — без всякого энтузиазма сказал Рене, — но это не очень приятно — из корысти лезть в чужую душу.
— Верно, — серьезно согласился юрист, — но любое серьезное дело требует если не жертв, то компромиссов. Не так ли?
— Что еще известно о Серлине?
Аттенборо ответил не сразу.
— Мы долго колебались, что вам сообщить. И решили — ничего. Это не недоверие. Просто иногда выгоднее заново построить дом, чем ремонтировать старый. Начиная с пустого места, вы будете естественнее. Это так важно, когда речь идет о чужой душе. Адреса, телефоны и другие технические мелочи вы, разумеется, получите.
Аттенборо замолчал, но Рене чувствовал, что разговор еще не закончен и юрист приберег напоследок нечто важное. Он не ошибся.
— И последнее, мистер Хойл, — с особой четкостью выговаривая слова, начал Аттенборо. — Помимо всего прочего, у вас будет доверенность на ведение дел от имени фирмы Невилла. Это очень-очень большое доверие.
— Понимаю, сэр, — склонил голову Рене.
— Да, это надо и понять и оценить. Но эта доверенность будет козырем, который вы пустите в ход лишь в решающий, переломный момент игры. Когда вы почувствуете, что чаша весов колеблется, когда вы уловите, что недостает лишь последней соломинки, чтобы сломать спину вашего противника.
— Понимаю, сэр, — чуть улыбнулся журналист.
— Мы не знаем, кто конкретно финансировал предприятие Грейвса, но имеем достоверную информацию о том, что оно заморожено и приносит не доходы, а убытки. В такой ситуации бизнесмены уступчивы. Если вам удастся выяснить, что предприятие Грейвса перспективно, вы можете попытаться его перекупить или, во всяком случае, добиться участия в нем. Не скупитесь на обещания, но окончательное оформление дел, разумеется, возможно лишь после консультаций со мной. Несмотря на доверенность, — Аттенборо заглянул в глаза Рене, — мы всегда сумеем расторгнуть дело, попутно скомпрометировать вас, и весьма основательно.
— Я не собираюсь быть легкомысленным.
— Мы верим в это, иначе не облекали бы вас доверием. Просто я почел нужным лишний раз предостеречь вас — серьезные дела требуют большой осмотрительности. — Аттенборо подумал и добавил: — Без острой, крайней необходимости доверенность в ход не пускайте. Расшифровав себя как представителя нашей фирмы, вы вызовете противодействие конкурентов. А оно может принимать самые разнообразные формы, в том числе, м-м, и насильственные. В общем, будьте осмотрительны.
Сидя на краю бассейна и разглядывая пловцов, Хойл еще раз сопоставлял сведения о деле Грейвса, которые он получил от Смита и Аттенборо. Совпадая в общих чертах, они сильно разнились в деталях и, если можно так выразиться, в масштабах: в одном случае речь шла о возможности чуть ли не глобальной катастрофы, а в другом — о производстве каких-то паршивых нейтронных пуль и гранат. Такое несходство трактовок намерений и возможностей Вильяма Грейвса не очень удивляло Рене. Если в заурядном уличном происшествии разные люди усматривают различный смысл и массу несходных, а то и противоречивых деталей, то что уж говорить о таком темном и запутанном деле, как дело Грейвса. К тому же и нейтронная пуля, и бомба глобальной мощности могут быть всего лишь разными слепками одной и той же сущности — новооткрытого грейвсита. А вот несходство социальных оценок дела Грейвса Майклом Смитом и Дэвидом Аттенборо было поистине удивительным. Казалось бы, откуда взяться этому несходству? Оба они добропорядочные англичане: один — полицейский, стоящий на страже государственной законности, другой — юрист, сохраняющий интересы одного из столпов государственного механизма — крупного промышленника. И тем не менее один из них считает нейтронное оружие величайшим злом, а другой любовно называет его мечом Господним. Ну не сволочь ли этот ханжа и лиса Аттенборо? Уж если нейтронная бомба и меч, то это — меч дьявола, а уже никак не меч Господень.
Тренер закончил наконец свои наставления, попрощался и, слегка сутулясь и переваливаясь с ноги на ногу, пошел в душевую. Группа спортсменов зашевелилась и, флегматично переговариваясь, пришла в движение: часть потянулась вслед за тренером, а часть осталась. Одни из них принялись прохаживаться по краю бассейна, разминая мышцы, а другие, очевидно самые большие любители поплавать, без промедления кинулись в теплую воду. Среди других был Бенгт Серлин. Его большая светлая голова, то поворачиваясь направо для вдоха, то погружаясь лицом в воду, резала успевшую успокоиться дымящуюся водную гладь. По суетливому напряженному движению рук и неравномерному буруну под ногами чувствовалось, что опыта у него маловато и что плывет он если не в полную силу, то близко к этому. Рене прикинул на глаз его скорость — что-нибудь минута тридцать секунд на стометровке. А Бенгт азартен, это качество присуще не только его шахматной игре, это неотъемлемое свойство его личности. Наверное, это и есть та самая точка опоры, с помощью которой можно перевернуть если не мир, уж куда Рене до Архимеда, то по крайней мере сложившуюся ситуацию. В конечном счете он ведь ничего не теряет. Рене подошел к краю бассейна, на соседнюю с Серлином дорожку, которая, слава Богу, оставалась свободной, и стал ждать.
Бенгт Серлин сделал последний глубокий вдох, коснулся рукой стенки бассейна и довольно ловко вошел в поворот. Дождавшись его толчка ногами, Рене мягко взял старт. Он специально скользил под водой больше, чем нужно, с тем чтобы Серлин опередил его. Расчет оказался верным: повернув голову для вдоха, он увидел светлую голову Серлина ярдах в двух впереди. Подержавшись за ним немного, Рене прибавил скорость и постепенно вышел вперед. Его маневр не прошел незамеченным. Вскоре он увидел напряженное, даже злое лицо Серлина, который изо всех сил тянулся к нему. Внутренне усмехнувшись, Рене старательно замахал руками и в то же время незаметно убавил скорость. Через десяток секунд они поравнялись, ну, а дальше изобразить напряженнейшую борьбу рука в руку, голова к голове — труда не составляло. На финише Рене позволил опередить себя на мгновение, на крохотный сантиметр — это давало больше свободы, независимо от реакции Серлина, например, можно было разыграть обиду и потребовать реванша. Но ничего такого не понадобилось. Серлин заговорил сам.
— А я вас все-таки обставил!
Рене покосился на него, выбросил свое тело из воды и уселся на край бассейна. Серлин плескался на спине, лицо его светилось неподдельным торжеством.
— Обставил, дружище, уж не сердитесь!
Хойл помотал головой, выливая из уха воду, и хмуро заявил:
— Я не в форме. А потом вы плеснули мне в рот водой и сбили дыхание.
Лицо Серлина окаменело, а светлые глаза стали похожи на льдинки.
— Вы хотите сказать, что я это сделал специально? — зловеще спросил он.
Некоторое время Хойл мерялся с ним взглядами, потом рассмеялся:
— Как вам могла прийти в голову такая глупость? Другое дело, что мне просто обидно.
Серлин мгновенно оттаял:
— Это я понимаю. Хотите реванш?
— А если я вас обгоню?
— Это мы посмотрим. Только я передохну, не возражаете?
Рене не возражал, поэтому Серлин выбрался из воды и уселся рядом. Сгоняя ладонями воду с массивного торса, Серлин поглядывал на соседа. Глаза у него были такие светлые, что радужка плохо контрастировала с белком глаза. Хойлу подумалось, что по таким вот светлым глазам очень трудно определить и характер, и настроение человека. То ли дело, когда глаза черные! Тут все на виду, все читается, как в открытой книге: грусть, гнев, любовь или подозрительность.
— Вы ведь не датчанин?
— О нет.
— И не немец, — продолжал гадать Серлин, — не похожи и на англичанина. Наверное, вы из России, там множество самых разных человеческих типов.
Рене засмеялся:
— Не угадали. Я канадец.
Серлин махнул рукой:
— Не могу понять, почему канадцы не любят играть в шахматы?
— Я люблю.
В прозрачных глазах Серлина мелькнуло подобие насмешки, той самой снисходительной насмешки, которая неизбежно сопровождает взаимоотношения профессионала и дилетанта. Он даже хотел сказать что-то, скорее всего о шахматах или о себе, но передумал и сообщил:
— Я передохнул.
— Тогда вперед!
Рене не составило большого труда повторить спектакль-соревнование. Со старта он вышел вперед, потом позволил Серлину догнать себя и, наконец, изобразить напряженнейшую борьбу за каждый сантиметр на финише. Их руки одновременно коснулись стенки бассейна. Серлин тяжело переводил дыхание, лицо его было сердито.
— По-моему, ничья? — осторожно спросил Рене.
Датчанин мгновенно просиял.
— О’кей! Я думал, вы будете спорить. Мы можем повторить, — предложил он великодушно, хотя нетрудно было догадаться — большого удовольствия ему третий старт не доставит.
— Не стоит, — столь же великодушно отказался Рене и с легкой улыбкой добавил: — Ничья с таким гроссмейстером, как вы, разве это не почетно?
— Вы меня знаете?
— Разумеется. По-моему, вы недооцениваете свою популярность.
Серлин нахмурился. Нет, он не обиделся на Рене, его слова были ему приятны. Просто Серлин переживал полосу неудач в своем шахматном творчестве. Дело было не в отсутствии шахматного таланта, а в чрезмерной азартности, в неумении собраться и держать спортивный режим. Не каждому дано быть Капабланкой, а он, увы, после первых по-настоящему блестящих успехов возомнил себя равным гениальному кубинцу. Теперь приходится расплачиваться за легкомыслие и даже заниматься плаванием по совету врача-психолога.
— Шахматисты — не боксеры и не футболисты, — сказал он вслух, — их знают не все, а только любители шахмат. Да еще газетчики.
Он покосился на Хойла и с неожиданной проницательностью спросил:
— Вы репортер?
— Угадали, — не стал скрывать Рене.
— Надолго к нам?
— Это зависит от вас.
Серлин задержал на журналисте взгляд, и Рене подумал о том, как трудно догадаться, о чем думает человек, когда у него такие светлые глаза.
— Предупреждаю, — в голосе гроссмейстера появились холодные нотки, — я не даю никаких официальных интервью. До ближайшего шахматного турнира.
— Но мне нужно от вас совсем не интервью.
— Что же вам нужно? — не без любопытства спросил Серлин.
Ведя этот разговор, Рене с интересом разглядывал плотного рыжеватого мужчину с добродушным и даже глуповатым лицом, сидевшего напротив них. Тело у рыжего было хотя и грузноватое, но тренированное, судя по форме плеч и посадке головы, в недалеком прошлом он занимался или боксом, или борьбой. Плавки у рыжего наимоднейшие: с рисунком, кармашком и широким поясом. В таких плавках проще простого спрятать микроаппаратуру для звукозаписи и фотографирования, если бы это вдруг понадобилось.
Рене улыбнулся:
— Мне хотелось сыграть с вами в шахматы. Я ведь имею право на реванш? Вот мне бы и хотелось перенести его из воды на шахматную доску.
Серлин смотрел на него недоверчиво и оценивающе.
— Если откровеннее, то я бы хотел услышать ваше мнение о моих шахматных способностях. Стоит ли мне дальше проводить вечера за разбором партий и учебниками по дебютам? Ну а после того как вы оцените мои способности, можно будет и посоревноваться. С соответствующей форой, разумеется.
— Что ж, позвоните мне вечером. Если не произойдет ничего экстраординарного, я устрою вам экзамен.
— А достигнет ли ваших ушей мой телефонный звонок? — усомнился Хойл.
— Что, уже пробовали звонить? Разумеется, я вынужден принять меры к тому, чтобы меня не беспокоили. Но я позабочусь, чтобы все было в порядке. Простите?
— Рене Жюльен Хойл, — представился журналист, — если не возражаете, просто Рене.
Из бассейна они вышли вместе. Серлин предложил воспользоваться его машиной, но было видно, что это не более чем обычная любезность, которую порядочные люди отклоняют. Хойлу очень хотелось выглядеть в глазах Бенгта порядочным человеком, а поэтому скрепя сердце он отказался.
Глава 5
Приостановившись, чтобы купить завтрашнюю газету, Рене незаметно оглянулся и вздохнул. Нет, он не ошибся, шагах в тридцати позади, у витрины, торчала рыжая голова того дюжего парня, который так внимательно разглядывал его в бассейне «Бишлет», когда он знакомился с Бенгтом Серлином. Хвост? Как бы то ни было, ни к чему тащить его к загородному дому Серлина. Хорошо, что до встречи остается еще добрых полтора часа, есть время подумать и что-то предпринять. Впрочем, полтора часа для такого остолопа, да еще и рыжего, — это слишком, хватит на него и тридцати минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Вернемся, однако, непосредственно к Вильяму Грейвсу. Он был человеком незаурядным. Я говорю был, потому что не знаю, что он представляет собой сейчас. Его интересовали, помимо ядерной физики, философия, социология и теология. Религиозным, а тем паче набожным человеком он не был, но верил в существование вселенского космического разума. Периодически увлекался игрой в шахматы и… м-м… теорией игр вообще. Когда весьма неожиданно в конце шестидесятых годов получил довольно крупное наследство, немедленно расстался с Лоуренсовской лабораторией и решил заняться научными исследованиями на свой риск и страх. Он покинул Штаты, хотя и сохранил американское гражданство, обосновался во Франции, часто наезжал в Англию, несколько раз побывал в Габоне. — Аттенборо поднял тонкий длинный палец. Обратите на это внимание. Вильям Грейвс сумел заинтересовать нашу фирму, предложив нам участие в финансировании предприятия, связанного с разработкой дешевого и эффективного метода получения далеких трансуранов в крупных, промышленных количествах, но в один прекрасный день Вильям Грейвс порвал дела с нашей фирмой и канул в неизвестность. Нынешние сведения о Грейвсе туманны и противоречивы. По одним — он возглавил некую террористическую группу, по другим — он содержится в этой группе на положении пленника. Так или иначе, почти не вызывает сомнений тот факт, что эти экстремисты хотят вооружиться нейтронным мини-оружием, провести с помощью его несколько громких акций и на этой основе начать крупный шантаж. Ядерное оружие в руках террористов! Это ужасно!
— Они что же, хотят производить нейтронное оружие частным порядком?
— Именно так, мистер Хойл.
— Разве это возможно?
— Вы недооцениваете силы денег, Рене. С их помощью можно все или почти все. Мы консультировались, сделать нейтронную бомбу на основе калифорния не так уж сложно. Заказы на отдельные части можно через третьих лиц разбросать по разным фирмам так, что об их общем назначении догадаться будет невозможно. Все дело в наличии трансуранов. А судя по всему, Вильям Грейвс сумел разработать неожиданно простой и дешевый метод их получения. Современные террористы имеют собственные самолеты, вертолеты, бронемашины, ракеты и другое оружие. Почему бы им не предпринять попытку нейтронного вооружения? Такая возможность существует, вы должны принять ее к сведению и преисполниться серьезности к поручаемой вам операции.
— Когда такие требовании подкрепляются чеками, они легче доходят до сердца и сознания, — усмехнулся журналист.
— Разумеется, солидное финансовое обеспечение всегда придает бодрости. — Аттенборо умолк, повернув голову в сторону курительного столика. Его сухое интеллигентное лицо было в этот момент столь значительно и сосредоточенно, что можно было подумать — он решает некую сложную проблему всемирного значения. Однако Аттенборо всего-навсего гадал, что ему взять, сигару или сигарету. Остановившись наконец на сигаре, он осторожно извлек ее из ящика, аккуратно обрезал кончик и, не торопясь, принялся раскуривать.
— Итак, мистер Хойл, повторяю: вы поедете в Данию, в Копенгаген. Поедете под собственным именем, как журналист и корреспондент своей газеты, разумеется, с вашим шефом этот вопрос будет отрегулирован. Там вы отыщете Бенгта Серлина, вступите с ним в контакт, пустите в ход свою ловкость и обаяние и выведаете все, что ему известно о Вильяме Грейвсе и его делах. Прикрытие у вас просто отличное: журналист ищет встречи со знаменитым шахматистом, претендентом на мировую шахматную корону — разве это не естественно?
Рене недоуменно поднял брови:
— Подождите, так это тот самый Бенгт Серлин? Какое же отношение может иметь шахматист к инженеру? А ядерные боеприпасы — к этой древней игре?
— Вот это вам и предстоит выяснить! — с видимым удовольствием проговорил Аттенборо. — Учтите, с Серлином уже не раз беседовали, и наши представители, и, м-м, наши конкуренты. Серлин кое-что рассказал, но не все, я убежден в этом. Говоря юридическим языком, он говорил правду, но не всю правду. Чтобы он выложил ее полностью, надо ему понравиться, он человек гордый и самолюбивый. Надо зацепить какую-то струну его личности, влезть к нему в душу, образно говоря, заинтересовать его в деловом плане. Понимаете?
— Понимаю, — без всякого энтузиазма сказал Рене, — но это не очень приятно — из корысти лезть в чужую душу.
— Верно, — серьезно согласился юрист, — но любое серьезное дело требует если не жертв, то компромиссов. Не так ли?
— Что еще известно о Серлине?
Аттенборо ответил не сразу.
— Мы долго колебались, что вам сообщить. И решили — ничего. Это не недоверие. Просто иногда выгоднее заново построить дом, чем ремонтировать старый. Начиная с пустого места, вы будете естественнее. Это так важно, когда речь идет о чужой душе. Адреса, телефоны и другие технические мелочи вы, разумеется, получите.
Аттенборо замолчал, но Рене чувствовал, что разговор еще не закончен и юрист приберег напоследок нечто важное. Он не ошибся.
— И последнее, мистер Хойл, — с особой четкостью выговаривая слова, начал Аттенборо. — Помимо всего прочего, у вас будет доверенность на ведение дел от имени фирмы Невилла. Это очень-очень большое доверие.
— Понимаю, сэр, — склонил голову Рене.
— Да, это надо и понять и оценить. Но эта доверенность будет козырем, который вы пустите в ход лишь в решающий, переломный момент игры. Когда вы почувствуете, что чаша весов колеблется, когда вы уловите, что недостает лишь последней соломинки, чтобы сломать спину вашего противника.
— Понимаю, сэр, — чуть улыбнулся журналист.
— Мы не знаем, кто конкретно финансировал предприятие Грейвса, но имеем достоверную информацию о том, что оно заморожено и приносит не доходы, а убытки. В такой ситуации бизнесмены уступчивы. Если вам удастся выяснить, что предприятие Грейвса перспективно, вы можете попытаться его перекупить или, во всяком случае, добиться участия в нем. Не скупитесь на обещания, но окончательное оформление дел, разумеется, возможно лишь после консультаций со мной. Несмотря на доверенность, — Аттенборо заглянул в глаза Рене, — мы всегда сумеем расторгнуть дело, попутно скомпрометировать вас, и весьма основательно.
— Я не собираюсь быть легкомысленным.
— Мы верим в это, иначе не облекали бы вас доверием. Просто я почел нужным лишний раз предостеречь вас — серьезные дела требуют большой осмотрительности. — Аттенборо подумал и добавил: — Без острой, крайней необходимости доверенность в ход не пускайте. Расшифровав себя как представителя нашей фирмы, вы вызовете противодействие конкурентов. А оно может принимать самые разнообразные формы, в том числе, м-м, и насильственные. В общем, будьте осмотрительны.
Сидя на краю бассейна и разглядывая пловцов, Хойл еще раз сопоставлял сведения о деле Грейвса, которые он получил от Смита и Аттенборо. Совпадая в общих чертах, они сильно разнились в деталях и, если можно так выразиться, в масштабах: в одном случае речь шла о возможности чуть ли не глобальной катастрофы, а в другом — о производстве каких-то паршивых нейтронных пуль и гранат. Такое несходство трактовок намерений и возможностей Вильяма Грейвса не очень удивляло Рене. Если в заурядном уличном происшествии разные люди усматривают различный смысл и массу несходных, а то и противоречивых деталей, то что уж говорить о таком темном и запутанном деле, как дело Грейвса. К тому же и нейтронная пуля, и бомба глобальной мощности могут быть всего лишь разными слепками одной и той же сущности — новооткрытого грейвсита. А вот несходство социальных оценок дела Грейвса Майклом Смитом и Дэвидом Аттенборо было поистине удивительным. Казалось бы, откуда взяться этому несходству? Оба они добропорядочные англичане: один — полицейский, стоящий на страже государственной законности, другой — юрист, сохраняющий интересы одного из столпов государственного механизма — крупного промышленника. И тем не менее один из них считает нейтронное оружие величайшим злом, а другой любовно называет его мечом Господним. Ну не сволочь ли этот ханжа и лиса Аттенборо? Уж если нейтронная бомба и меч, то это — меч дьявола, а уже никак не меч Господень.
Тренер закончил наконец свои наставления, попрощался и, слегка сутулясь и переваливаясь с ноги на ногу, пошел в душевую. Группа спортсменов зашевелилась и, флегматично переговариваясь, пришла в движение: часть потянулась вслед за тренером, а часть осталась. Одни из них принялись прохаживаться по краю бассейна, разминая мышцы, а другие, очевидно самые большие любители поплавать, без промедления кинулись в теплую воду. Среди других был Бенгт Серлин. Его большая светлая голова, то поворачиваясь направо для вдоха, то погружаясь лицом в воду, резала успевшую успокоиться дымящуюся водную гладь. По суетливому напряженному движению рук и неравномерному буруну под ногами чувствовалось, что опыта у него маловато и что плывет он если не в полную силу, то близко к этому. Рене прикинул на глаз его скорость — что-нибудь минута тридцать секунд на стометровке. А Бенгт азартен, это качество присуще не только его шахматной игре, это неотъемлемое свойство его личности. Наверное, это и есть та самая точка опоры, с помощью которой можно перевернуть если не мир, уж куда Рене до Архимеда, то по крайней мере сложившуюся ситуацию. В конечном счете он ведь ничего не теряет. Рене подошел к краю бассейна, на соседнюю с Серлином дорожку, которая, слава Богу, оставалась свободной, и стал ждать.
Бенгт Серлин сделал последний глубокий вдох, коснулся рукой стенки бассейна и довольно ловко вошел в поворот. Дождавшись его толчка ногами, Рене мягко взял старт. Он специально скользил под водой больше, чем нужно, с тем чтобы Серлин опередил его. Расчет оказался верным: повернув голову для вдоха, он увидел светлую голову Серлина ярдах в двух впереди. Подержавшись за ним немного, Рене прибавил скорость и постепенно вышел вперед. Его маневр не прошел незамеченным. Вскоре он увидел напряженное, даже злое лицо Серлина, который изо всех сил тянулся к нему. Внутренне усмехнувшись, Рене старательно замахал руками и в то же время незаметно убавил скорость. Через десяток секунд они поравнялись, ну, а дальше изобразить напряженнейшую борьбу рука в руку, голова к голове — труда не составляло. На финише Рене позволил опередить себя на мгновение, на крохотный сантиметр — это давало больше свободы, независимо от реакции Серлина, например, можно было разыграть обиду и потребовать реванша. Но ничего такого не понадобилось. Серлин заговорил сам.
— А я вас все-таки обставил!
Рене покосился на него, выбросил свое тело из воды и уселся на край бассейна. Серлин плескался на спине, лицо его светилось неподдельным торжеством.
— Обставил, дружище, уж не сердитесь!
Хойл помотал головой, выливая из уха воду, и хмуро заявил:
— Я не в форме. А потом вы плеснули мне в рот водой и сбили дыхание.
Лицо Серлина окаменело, а светлые глаза стали похожи на льдинки.
— Вы хотите сказать, что я это сделал специально? — зловеще спросил он.
Некоторое время Хойл мерялся с ним взглядами, потом рассмеялся:
— Как вам могла прийти в голову такая глупость? Другое дело, что мне просто обидно.
Серлин мгновенно оттаял:
— Это я понимаю. Хотите реванш?
— А если я вас обгоню?
— Это мы посмотрим. Только я передохну, не возражаете?
Рене не возражал, поэтому Серлин выбрался из воды и уселся рядом. Сгоняя ладонями воду с массивного торса, Серлин поглядывал на соседа. Глаза у него были такие светлые, что радужка плохо контрастировала с белком глаза. Хойлу подумалось, что по таким вот светлым глазам очень трудно определить и характер, и настроение человека. То ли дело, когда глаза черные! Тут все на виду, все читается, как в открытой книге: грусть, гнев, любовь или подозрительность.
— Вы ведь не датчанин?
— О нет.
— И не немец, — продолжал гадать Серлин, — не похожи и на англичанина. Наверное, вы из России, там множество самых разных человеческих типов.
Рене засмеялся:
— Не угадали. Я канадец.
Серлин махнул рукой:
— Не могу понять, почему канадцы не любят играть в шахматы?
— Я люблю.
В прозрачных глазах Серлина мелькнуло подобие насмешки, той самой снисходительной насмешки, которая неизбежно сопровождает взаимоотношения профессионала и дилетанта. Он даже хотел сказать что-то, скорее всего о шахматах или о себе, но передумал и сообщил:
— Я передохнул.
— Тогда вперед!
Рене не составило большого труда повторить спектакль-соревнование. Со старта он вышел вперед, потом позволил Серлину догнать себя и, наконец, изобразить напряженнейшую борьбу за каждый сантиметр на финише. Их руки одновременно коснулись стенки бассейна. Серлин тяжело переводил дыхание, лицо его было сердито.
— По-моему, ничья? — осторожно спросил Рене.
Датчанин мгновенно просиял.
— О’кей! Я думал, вы будете спорить. Мы можем повторить, — предложил он великодушно, хотя нетрудно было догадаться — большого удовольствия ему третий старт не доставит.
— Не стоит, — столь же великодушно отказался Рене и с легкой улыбкой добавил: — Ничья с таким гроссмейстером, как вы, разве это не почетно?
— Вы меня знаете?
— Разумеется. По-моему, вы недооцениваете свою популярность.
Серлин нахмурился. Нет, он не обиделся на Рене, его слова были ему приятны. Просто Серлин переживал полосу неудач в своем шахматном творчестве. Дело было не в отсутствии шахматного таланта, а в чрезмерной азартности, в неумении собраться и держать спортивный режим. Не каждому дано быть Капабланкой, а он, увы, после первых по-настоящему блестящих успехов возомнил себя равным гениальному кубинцу. Теперь приходится расплачиваться за легкомыслие и даже заниматься плаванием по совету врача-психолога.
— Шахматисты — не боксеры и не футболисты, — сказал он вслух, — их знают не все, а только любители шахмат. Да еще газетчики.
Он покосился на Хойла и с неожиданной проницательностью спросил:
— Вы репортер?
— Угадали, — не стал скрывать Рене.
— Надолго к нам?
— Это зависит от вас.
Серлин задержал на журналисте взгляд, и Рене подумал о том, как трудно догадаться, о чем думает человек, когда у него такие светлые глаза.
— Предупреждаю, — в голосе гроссмейстера появились холодные нотки, — я не даю никаких официальных интервью. До ближайшего шахматного турнира.
— Но мне нужно от вас совсем не интервью.
— Что же вам нужно? — не без любопытства спросил Серлин.
Ведя этот разговор, Рене с интересом разглядывал плотного рыжеватого мужчину с добродушным и даже глуповатым лицом, сидевшего напротив них. Тело у рыжего было хотя и грузноватое, но тренированное, судя по форме плеч и посадке головы, в недалеком прошлом он занимался или боксом, или борьбой. Плавки у рыжего наимоднейшие: с рисунком, кармашком и широким поясом. В таких плавках проще простого спрятать микроаппаратуру для звукозаписи и фотографирования, если бы это вдруг понадобилось.
Рене улыбнулся:
— Мне хотелось сыграть с вами в шахматы. Я ведь имею право на реванш? Вот мне бы и хотелось перенести его из воды на шахматную доску.
Серлин смотрел на него недоверчиво и оценивающе.
— Если откровеннее, то я бы хотел услышать ваше мнение о моих шахматных способностях. Стоит ли мне дальше проводить вечера за разбором партий и учебниками по дебютам? Ну а после того как вы оцените мои способности, можно будет и посоревноваться. С соответствующей форой, разумеется.
— Что ж, позвоните мне вечером. Если не произойдет ничего экстраординарного, я устрою вам экзамен.
— А достигнет ли ваших ушей мой телефонный звонок? — усомнился Хойл.
— Что, уже пробовали звонить? Разумеется, я вынужден принять меры к тому, чтобы меня не беспокоили. Но я позабочусь, чтобы все было в порядке. Простите?
— Рене Жюльен Хойл, — представился журналист, — если не возражаете, просто Рене.
Из бассейна они вышли вместе. Серлин предложил воспользоваться его машиной, но было видно, что это не более чем обычная любезность, которую порядочные люди отклоняют. Хойлу очень хотелось выглядеть в глазах Бенгта порядочным человеком, а поэтому скрепя сердце он отказался.
Глава 5
Приостановившись, чтобы купить завтрашнюю газету, Рене незаметно оглянулся и вздохнул. Нет, он не ошибся, шагах в тридцати позади, у витрины, торчала рыжая голова того дюжего парня, который так внимательно разглядывал его в бассейне «Бишлет», когда он знакомился с Бенгтом Серлином. Хвост? Как бы то ни было, ни к чему тащить его к загородному дому Серлина. Хорошо, что до встречи остается еще добрых полтора часа, есть время подумать и что-то предпринять. Впрочем, полтора часа для такого остолопа, да еще и рыжего, — это слишком, хватит на него и тридцати минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24