Если вы помните, то с вашей же санкции я в свое время свел Грейвса с опытным психиатром-диагностиком. Вильям, разумеется, и не подозревал о его профессии. Заключение врача было категорично и определенно: Вильям Грейвс совершенно нормален, но это человек огромной активности и предприимчивости, что сочетается у него с оригинальностью, даже эксцентричностью замыслов и поведения. Гипоманьяками были Цезарь и Мартин Лютер, Петр Великий и Черчилль.
Невилл всем телом повернулся к юрисконсульту и заинтересованно уточнил:
— Уинстон?
— Да, Эдвард, великий Уинстон, я специально интересовался этим вопросом. Какая мощная и разнообразная деятельность: политик, полководец, литератор, живописец! Какая жажда жизни и наслаждений! Нечто в этом роде, в уменьшенном масштабе конечно, являет собой и Вильям Грейвс. Нет, его предприятие не блеф, в этом я уверился еще раз, переговорив с Джинджером. Очевидно, вы помните этого способного агента?
— Да-да, — нетерпеливо перебил Невилл. — Хорошие новости?
— Неплохие. — Аттенборо держался с показной скромностью. — Группе решительных людей, с которыми Джинджер давно поддерживает деловые, взаимовыгодные контакты, удалось захватить ближайшего друга и соратника Грейвса, некоего Неда Шайе. Он был подвергнут весьма интенсивному… м-м…
Невилл поморщился:
— Пожалуйста, без натурализма!
— Понимаю, — деликатно склонил голову юрисконсульт. — Этот Шайе оказался стойким человеком, и даже с помощью сильнодействующих нейролептиков удалось выяснить немногое. Грейвс жив и находится где-то во Франции, скорее всего в Монако. И, что самое важное, с помощью некоего радиоустройства он буквально движением одного перста может вызвать впечатляющую катастрофу в Габоне.
— Все-таки Габон? Это удачно!
— Совершенно верно. Шайе собираются выпотрошить более основательно. Может быть, стоит как-то повлиять на эти события?
Невилл помахал в воздухе сигарным окурком.
— Не вмешивайтесь в это дело, Дейв! Пусть все идет своим чередом. Бизнесмен поискал, куда бы девать окурок, пепельница стояла далеко, а подниматься ему не хотелось, и швырнул его на пол. — В наше время даже пустяковая авария реактора вызывает страшный шум, а тут речь идет о региональной катастрофе. Мы должны быть совершенно чистыми! Через Рене Хойла и Спенсера Хирша мы проявляем к делу Грейвса совершенно легальный предпринимательский интерес, закон и право тут на нашей стороне. И никто не сможет нас ни в чем упрекнуть! Но агенты, террористы, заговоры — нет, это должно оставаться за кулисами серьезного бизнеса. И если в Габоне действительно что-нибудь стрясется, подумайте об этом способном агенте Джинджере. Не слишком ли многое ему известно?
Аттенборо молча склонил голову.
— Кстати, что нового у Хойла?
— Его отношения со Спенсером Хиршем не оставляют желать лучшего. Между прочим, сведения о том, что Рене Хойл — побочный сын старшего Бадервальда, не подтвердились. Но, несомненно, кто-то из Бадервальдов ему помогает.
— Ну и прекрасно!
— Разумеется, — Аттенборо тонко улыбнулся. — А чтобы было еще прекраснее, мне удалось устроить командировку его названому дяде в Париж. Оттуда его помощь будет и более оперативной и более эффективной. А на хвост старому волку Смиту я посадил опытнейших детективов, так что мы будем отлично осведомлены о всех его действиях.
— Хороший ход, — одобрил Невилл.
Чувствуя настроение шефа, Аттенборо позволил себе пооткровенничать:
— Этот тертый калач скорее всего догадался, что он у меня на поводу. Ведь что такое добрая старая Англия в государственном масштабе? Это средний чиновничий аппарат, хорошо обученный, отлаженный и вышколенный. Ниже его — простые исполнители, которые делают все, что им прикажут. Вверху идет грызня и борьба за власть, там не до глубокой проработки санкций и операций. Министры приходят и уходят, а облекающие в плоть и кровь их замыслы чиновники остаются на своих местах и порой знают больше начальников.
Невилл, с интересом слушавший юрисконсульта, покачивал головой.
— Да вы вольнодумец, Дейв! Вы совсем не верите в нашу демократию!
— Верю, Эдвард, верю. Но не в ту декларативную демократию, которой нашпигована пресса, а в подлинную английскую демократию, демократию избранных. Чиновничий аппарат консолидован и спаян, в некотором смысле, там один за всех и все за одного. Как ни осторожно я действовал, но кто-нибудь мог шепнуть Майклу Смиту о моем странном интересе к его персоне. Какой-нибудь старый служака мог сказать ему: «Ты бы проверил свой телефон, Майкл. Последний раз я еле слышал твой голос». И этого более чем достаточно, чтобы Смит понял: его телефон вдруг начали прослушивать, понял и потянул свою ниточку следствия. Во всяком случае, он вдруг прервал разговоры с Рене Хойлом, а раньше, как мне удалось выяснить, они были весьма оживленными. Тогда я устроил командировку Смиту и сел ему на хвост. Смит остановился в Париже у своего старого друга, отставного полицейского инспектора Пьера Доммелье. Он осел там мертво, никуда не выходил, это установлено точно. Зато Пьер тайно покинул свой дом и спешно выехал в Ниццу! Конечно же, я переключил детектива на Пьера, — Аттенборо тихонько засмеялся. — Старый волк думал, что обманул хитрую лису. Смит именно так называет меня, Эдвард, а между тем он у меня по-прежнему на поводке!
— А ведь вы действительно хитрая лиса, Дейв, — вдруг без улыбки сказал Невилл, лениво встал и потянулся своим двухсотфунтовым телом. — Смотрите только, и самые хитрые лисы иногда попадают в капканы!
— Я всегда имею это в виду, — суховато ответил юрисконсульт, в свою очередь поднимаясь.
— Не дуйтесь, Дейв, — благодушно улыбнулся Невилл. — Вообще-то вы молодец. О важных новостях по делу Грейвса сообщайте немедленно.
— Я думаю, об этом лучше было бы узнать по радио.
Невилл засмеялся и потрепал Аттенборо по плечу.
Глава 19
Система глобальной катастрофы была приведена в полную и окончательную готовность. Стоило Грейвсу нажать красную клавишу, и морщинистую кожицу Земли, в которую вгрызлось паразитирующее на ней человечество, всколыхнут судороги пароксизма тектонической лихорадки. Но Грейвс не нажал клавишу, а лишь нежно погладил ее кончиками пальцев. Торопиться было некуда, а чувство упоительное: ощущение вседозволенности, всевластия, торжества и легкого ломкого страха, сродни тому, который испытываешь, стоя на самом краю бездны, погруженной в голубоватую дымку вечного покоя. Наверное, нечто подобное испытывал Господь Бог перед тем, как сотворить Землю.
Нежно поглаживая красную клавишу кончиками пальцев, Грейвс еще раз с насмешкой и даже некоторым сожалением подумал о человеческой недальновидности. Почему-то все деловые люди, с которыми он сотрудничал и чьей поддержкой пользовался, считали, что он либо добывает некие сверхценные ископаемые, либо синтезирует новые, разумеется, не менее ценные вещества, а может быть, занимается тем и другим параллельно. А ему ничего не надо было добывать и синтезировать! Нужно было лишь обнаружить. Оклинский феномен, феномен длительного функционирования естественных урановых реакторов привел его к мысли, что работа этих реакторов поддерживалась за счет внешнего нейтронного потока. А такой поток достаточной интенсивности мог сформироваться лишь за счет далеких трансуранов, ядра которых сильно перегружены нейтронами. Но если уран иногда выходит на самую поверхность земли, то трансураны залегают глубже. Все земные химические элементы сформировались путем распада первичного апейронного вещества, чем выше атомный вес элемента, тем глубже располагаются зоны его максимальной концентрации. Феномен Окло свидетельствует о том, что апейрон, а стало быть и сопутствующие ему трансураны, поднимаются там достаточно близко к поверхности. Но все равно искать их, и прежде всего самый стабильный из трансуранов — эка-свинец, который он по праву назвал грейвситом, — надо было в глубинных слоях, под массивами урановой руды. Грейвсу повезло, он обнаружил в Окло пещеру с колодцем почти километровой глубины. Этот колодец падает вниз вертикально, то расширяясь до десятка метров, то сужаясь настолько, что с трудом может протиснуться человек. Добраться до дна колодца не удалось, это было слишком опасно да и не нужно. На прочном тросе в колодец опустили контрольно-измерительную радиоаппаратуру. Записи показали аномально высокий радиоактивный фон, причем его основной компонентой были нейтроны. Грейвс не сомневался, что дно колодца образовано залежами грейвситовой руды, во всяком случае, ее массы были где-то поблизости. В этот колодец потом был опущен ядерный детонатор — самодельная урановая бомба с тротиловым эквивалентом около пятидесяти килотонн, управляемая по радио. Самодельная в том смысле, что она была сработана Грейвсом, Моррисоном и Шайе из отдельных деталей, агрегатов, радиоэлектронных и пиротехнических блоков, которые были изготовлены на десятках разных заводов, в принципе, совсем для иных целей. Моррисон потом погиб во время подавления бунта оклинских рабочих-аборигенов. Грейвс подозревал, что это было не подавление бунта, а сознательно организованное террористами уничтожение свидетелей. Этот акт послужил одной из причин последующего разрыва Грейвса с террористами, его таинственного исчезновения, временного ухода в своеобразное небытие. Как хорошо, что он был так предусмотрителен!
Во все и вся, кроме ключевых деталей, были посвящены трое — Нед Шайе, Рокки Марчелло и Дуайт Моррисон. Все они удивлялись тому, что он именно в Монако разместил свою тайную резиденцию. Монако — и Франция, и в то же время не совсем Франция. Сюда докатывается лишь эхо социальных потрясений, полиция и контрразведка свирепствуют здесь куда меньше, чем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. В Монако масса туристов самых разных мастей и рангов, и в этом текущем, все время меняющемся людском конгломерате легко затеряться. В то же время из Монако нетрудно было получить и визу, и лицензию для георазведки в Окло.
Да, было трое адептов, трое посвященных. Самым ненадежным был боевик-функционер Рокки Марчелло.
Но железный Моррисон взял на себя тяжкую заботу о том, чтобы хитрый и опасный Рокки замолчал навсегда. А неделю спустя Бог наказал Моррисона. Наказав Дуайта, Господь позаботился о том, чтобы полностью развязать руки своему апостолу на земле — ему, Вильяму Грейвсу. Добряк Шайе знал меньше других и никогда не противился его воле. Наивный Шайе! Сначала он удивился, каким образом Грейвсу удалось достать ядерную взрывчатку полтора килограмма высокообогащенного урана. А между тем сила денег в этом греховном мире безгранична, она снимает любые запреты и открывает любые двери. Серия крупных взяток — и часть урана-235, который был якобы похищен с одного из обогатительных заводов в Штатах, а на самом деле попросту тайно переправлен в Тель-Авив. Возможно, он и оказался в руках Грейвса. Узнав об истинном назначении оклинского ядерного детонатора, Шайе пришел в ужас. Судя по всему, он даже помешался от животного страха, и с ним стало трудно работать и поддерживать прежние дружеские отношения.
Некоторые из ученых и инженеров, которые тайно делали для Грейвса расчеты и разрабатывали конструкции, могли догадываться, что он создает нечто вроде атомной бомбы. Ядерный взрыв? И всего каких-нибудь 30-40 килотонн? Ничего особенно трагичного, в крайнем случае, вторая Хиросима. Возможно, кое-кто из его нештатных сотрудников, например тот же Артур Баррис, который уточнял для него нейтронные сечения трансуранов и их критические массы, догадывался о втором этапе его замысла. О том, что он рассчитывает найти в Габоне залежи стабильных трансуранов и некоторым образом использовать их для создания нейтронного оружия. Наиболее дальновидные могли предположить, что, используя природные трансураны Окло, он намерен произвести там сверхмощный взрыв. Ну и что? Взрыв мощностью в сотню-другую мегатонн в какой-то захудалой африканской стране! Термоядерные взрывы такой мощности уже производились. Зато какой эффективный и масштабный эксперимент! Какое бесспорное доказательство реального существования стабильных трансуранов в земной коре! Конечно, государственные разведки ряда стран, прежде всего ЦРУ, как-то и что-то пронюхали об этом, но они и не думали мешать Грейвсу. Нет, настороженно следя друг за другом, используя для этого и частные фирмы, с которыми Грейвс сотрудничал, разведки дали ему волю, отпустили поводья и ждали результата. Действовать они намеревались потом. Его внезапное исчезновение, наверное, немало смутило их!
Кое-кто, прежде всего Николае Батейн, знал о его неколебимой вере в земное апейронное ядро и его твердом убеждении в том, что в некоторых тектонически горячих точках Земли и в особых районах, таких как Окло, апейрон по разломам и трещинам подходит достаточно близко к поверхности. Конечно, они догадывались, что Грейвс хочет добраться до апейрона и использовать его в своих целях. Но как добраться и как использовать, оставалось для них неразрешимой загадкой. К тому же, смешные люди, они не разделяли его твердого убеждения в самом существовании земного апейрона, они лишь допускали такую возможность. И уж, конечно, ни один человек Земли, ни одно разумное существо Вселенной, кроме него и Господа Бога, не знали и не могли догадываться о грандиозности его замысла в целом!
Апейронное ядро! Оно не только существует, не только питает энергией все земные процессы, оно еще и неустойчиво, как скала, нависшая над самым краем обрыва. Достаточно легкого толчка рукой, и многотонная глыба рухнет вниз, все кроша и сметая на своем пути. Достаточно легкого изменения галактического гравитационного потенциала, а такое случается раз в сто восемьдесят миллионов лет, в ходе которых Земля вместе с Солнцем завершает полный галактический оборот, как апейронное ядро выходит из равновесия и начинает буйствовать. Наступает краткий период геологической революции. Ломают земную кору глубинные землетрясения, буйствуют старые вулканы, рождаются десятки и сотни новых, появляются на свет Божий новые острова и архипелаги, и тонут в пучинах океана гигантские глыбы суши. В такие периоды тектонической вакханалии от Земли отделилась Луна, оставив после себя рваную рану — ложе Тихого океана; растрескалась и расползлась на современные континенты древняя Пангея; небесными зубьями взлетела ввысь цепь Гималаев; затонула загадочная Атлантида. Прежде геологические революции вызывались естественными причинами, сейчас, впервые с момента рождения Вселенной, такую революцию совершит человек, которому уготовано бессмертие, — Вильям Грейвс.
Бенгт Серлин, разумеется, догадывался, что, решая необычные шахматные композиции, он проигрывает разные варианты развития неких социальных событий. Но приходило ли ему в голову, что часть этих задач являла собой сценарий локальных этапов геологической революции? Вряд ли, скорее всего Серлин попросту не знает о существовании ни апейронного ядра Земли, ни самих геологических революций. Шахматы! Именно они дали возможность проникнуть Грейвсу в тайны процессов, неведомых другим людям, и подняться на пьедестал, равняющий его с самим провидением.
Странный, призрачный и вместе с тем такой реальный мир — мир шахмат! С шахматными фигурками, вырезанными отцом из эбенового дерева, Вильям познакомился лет пяти от роду. Причудливые фигурки сразу очаровали его. И даже своим слабым детским умишком Вильям сразу понял, что, несмотря на свою сказочность, это не простые игрушки, что у них должно быть и какое-то серьезное предназначение. Очарование усилилось, когда отец познакомил Вильяма с основами шахматной игры, которой Грейвс овладел столь же естественно и просто, как речью, ходьбой и лазаньем по деревьям. Оставшись наедине с шахматами, Вильям подолгу разглядывал, ощупывал, гладил эти точеные фигурки, и его маленькое сердечко трепетало, словно он стоял на самом пороге тревожной и радостной тайны. Они были мертвые и в то же время живые! Они были деревянные, и однако же у каждой из них было свое поведение, свой характер, который мог так сильно меняться по ходу игры. У них был свой мир со своими радостями, страхами, головокружительными победами и горестными поражениями. Человеку дано было знать законы этого мира, разрешалось наблюдать его со стороны, но подлинная жизнь этой кукольной вселенной была тайной за семью печатями. Человек был Богом в мире шахмат, но каким жалким и бессильным оказывалось его призрачное могущество! Шахматы не только восхищали, не только удивляли, но и пугали Вильяма своей независимостью от его собственной воли и желаний. Наверное, из-за этого слишком острого чувства сопричастности к шахматному миру, сложного ощущения единства своего могущества и бессилия, Грейвс так и не стал хорошим мастером, хотя даже известные шахматисты говорили, что у него незаурядный комбинационный талант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Невилл всем телом повернулся к юрисконсульту и заинтересованно уточнил:
— Уинстон?
— Да, Эдвард, великий Уинстон, я специально интересовался этим вопросом. Какая мощная и разнообразная деятельность: политик, полководец, литератор, живописец! Какая жажда жизни и наслаждений! Нечто в этом роде, в уменьшенном масштабе конечно, являет собой и Вильям Грейвс. Нет, его предприятие не блеф, в этом я уверился еще раз, переговорив с Джинджером. Очевидно, вы помните этого способного агента?
— Да-да, — нетерпеливо перебил Невилл. — Хорошие новости?
— Неплохие. — Аттенборо держался с показной скромностью. — Группе решительных людей, с которыми Джинджер давно поддерживает деловые, взаимовыгодные контакты, удалось захватить ближайшего друга и соратника Грейвса, некоего Неда Шайе. Он был подвергнут весьма интенсивному… м-м…
Невилл поморщился:
— Пожалуйста, без натурализма!
— Понимаю, — деликатно склонил голову юрисконсульт. — Этот Шайе оказался стойким человеком, и даже с помощью сильнодействующих нейролептиков удалось выяснить немногое. Грейвс жив и находится где-то во Франции, скорее всего в Монако. И, что самое важное, с помощью некоего радиоустройства он буквально движением одного перста может вызвать впечатляющую катастрофу в Габоне.
— Все-таки Габон? Это удачно!
— Совершенно верно. Шайе собираются выпотрошить более основательно. Может быть, стоит как-то повлиять на эти события?
Невилл помахал в воздухе сигарным окурком.
— Не вмешивайтесь в это дело, Дейв! Пусть все идет своим чередом. Бизнесмен поискал, куда бы девать окурок, пепельница стояла далеко, а подниматься ему не хотелось, и швырнул его на пол. — В наше время даже пустяковая авария реактора вызывает страшный шум, а тут речь идет о региональной катастрофе. Мы должны быть совершенно чистыми! Через Рене Хойла и Спенсера Хирша мы проявляем к делу Грейвса совершенно легальный предпринимательский интерес, закон и право тут на нашей стороне. И никто не сможет нас ни в чем упрекнуть! Но агенты, террористы, заговоры — нет, это должно оставаться за кулисами серьезного бизнеса. И если в Габоне действительно что-нибудь стрясется, подумайте об этом способном агенте Джинджере. Не слишком ли многое ему известно?
Аттенборо молча склонил голову.
— Кстати, что нового у Хойла?
— Его отношения со Спенсером Хиршем не оставляют желать лучшего. Между прочим, сведения о том, что Рене Хойл — побочный сын старшего Бадервальда, не подтвердились. Но, несомненно, кто-то из Бадервальдов ему помогает.
— Ну и прекрасно!
— Разумеется, — Аттенборо тонко улыбнулся. — А чтобы было еще прекраснее, мне удалось устроить командировку его названому дяде в Париж. Оттуда его помощь будет и более оперативной и более эффективной. А на хвост старому волку Смиту я посадил опытнейших детективов, так что мы будем отлично осведомлены о всех его действиях.
— Хороший ход, — одобрил Невилл.
Чувствуя настроение шефа, Аттенборо позволил себе пооткровенничать:
— Этот тертый калач скорее всего догадался, что он у меня на поводу. Ведь что такое добрая старая Англия в государственном масштабе? Это средний чиновничий аппарат, хорошо обученный, отлаженный и вышколенный. Ниже его — простые исполнители, которые делают все, что им прикажут. Вверху идет грызня и борьба за власть, там не до глубокой проработки санкций и операций. Министры приходят и уходят, а облекающие в плоть и кровь их замыслы чиновники остаются на своих местах и порой знают больше начальников.
Невилл, с интересом слушавший юрисконсульта, покачивал головой.
— Да вы вольнодумец, Дейв! Вы совсем не верите в нашу демократию!
— Верю, Эдвард, верю. Но не в ту декларативную демократию, которой нашпигована пресса, а в подлинную английскую демократию, демократию избранных. Чиновничий аппарат консолидован и спаян, в некотором смысле, там один за всех и все за одного. Как ни осторожно я действовал, но кто-нибудь мог шепнуть Майклу Смиту о моем странном интересе к его персоне. Какой-нибудь старый служака мог сказать ему: «Ты бы проверил свой телефон, Майкл. Последний раз я еле слышал твой голос». И этого более чем достаточно, чтобы Смит понял: его телефон вдруг начали прослушивать, понял и потянул свою ниточку следствия. Во всяком случае, он вдруг прервал разговоры с Рене Хойлом, а раньше, как мне удалось выяснить, они были весьма оживленными. Тогда я устроил командировку Смиту и сел ему на хвост. Смит остановился в Париже у своего старого друга, отставного полицейского инспектора Пьера Доммелье. Он осел там мертво, никуда не выходил, это установлено точно. Зато Пьер тайно покинул свой дом и спешно выехал в Ниццу! Конечно же, я переключил детектива на Пьера, — Аттенборо тихонько засмеялся. — Старый волк думал, что обманул хитрую лису. Смит именно так называет меня, Эдвард, а между тем он у меня по-прежнему на поводке!
— А ведь вы действительно хитрая лиса, Дейв, — вдруг без улыбки сказал Невилл, лениво встал и потянулся своим двухсотфунтовым телом. — Смотрите только, и самые хитрые лисы иногда попадают в капканы!
— Я всегда имею это в виду, — суховато ответил юрисконсульт, в свою очередь поднимаясь.
— Не дуйтесь, Дейв, — благодушно улыбнулся Невилл. — Вообще-то вы молодец. О важных новостях по делу Грейвса сообщайте немедленно.
— Я думаю, об этом лучше было бы узнать по радио.
Невилл засмеялся и потрепал Аттенборо по плечу.
Глава 19
Система глобальной катастрофы была приведена в полную и окончательную готовность. Стоило Грейвсу нажать красную клавишу, и морщинистую кожицу Земли, в которую вгрызлось паразитирующее на ней человечество, всколыхнут судороги пароксизма тектонической лихорадки. Но Грейвс не нажал клавишу, а лишь нежно погладил ее кончиками пальцев. Торопиться было некуда, а чувство упоительное: ощущение вседозволенности, всевластия, торжества и легкого ломкого страха, сродни тому, который испытываешь, стоя на самом краю бездны, погруженной в голубоватую дымку вечного покоя. Наверное, нечто подобное испытывал Господь Бог перед тем, как сотворить Землю.
Нежно поглаживая красную клавишу кончиками пальцев, Грейвс еще раз с насмешкой и даже некоторым сожалением подумал о человеческой недальновидности. Почему-то все деловые люди, с которыми он сотрудничал и чьей поддержкой пользовался, считали, что он либо добывает некие сверхценные ископаемые, либо синтезирует новые, разумеется, не менее ценные вещества, а может быть, занимается тем и другим параллельно. А ему ничего не надо было добывать и синтезировать! Нужно было лишь обнаружить. Оклинский феномен, феномен длительного функционирования естественных урановых реакторов привел его к мысли, что работа этих реакторов поддерживалась за счет внешнего нейтронного потока. А такой поток достаточной интенсивности мог сформироваться лишь за счет далеких трансуранов, ядра которых сильно перегружены нейтронами. Но если уран иногда выходит на самую поверхность земли, то трансураны залегают глубже. Все земные химические элементы сформировались путем распада первичного апейронного вещества, чем выше атомный вес элемента, тем глубже располагаются зоны его максимальной концентрации. Феномен Окло свидетельствует о том, что апейрон, а стало быть и сопутствующие ему трансураны, поднимаются там достаточно близко к поверхности. Но все равно искать их, и прежде всего самый стабильный из трансуранов — эка-свинец, который он по праву назвал грейвситом, — надо было в глубинных слоях, под массивами урановой руды. Грейвсу повезло, он обнаружил в Окло пещеру с колодцем почти километровой глубины. Этот колодец падает вниз вертикально, то расширяясь до десятка метров, то сужаясь настолько, что с трудом может протиснуться человек. Добраться до дна колодца не удалось, это было слишком опасно да и не нужно. На прочном тросе в колодец опустили контрольно-измерительную радиоаппаратуру. Записи показали аномально высокий радиоактивный фон, причем его основной компонентой были нейтроны. Грейвс не сомневался, что дно колодца образовано залежами грейвситовой руды, во всяком случае, ее массы были где-то поблизости. В этот колодец потом был опущен ядерный детонатор — самодельная урановая бомба с тротиловым эквивалентом около пятидесяти килотонн, управляемая по радио. Самодельная в том смысле, что она была сработана Грейвсом, Моррисоном и Шайе из отдельных деталей, агрегатов, радиоэлектронных и пиротехнических блоков, которые были изготовлены на десятках разных заводов, в принципе, совсем для иных целей. Моррисон потом погиб во время подавления бунта оклинских рабочих-аборигенов. Грейвс подозревал, что это было не подавление бунта, а сознательно организованное террористами уничтожение свидетелей. Этот акт послужил одной из причин последующего разрыва Грейвса с террористами, его таинственного исчезновения, временного ухода в своеобразное небытие. Как хорошо, что он был так предусмотрителен!
Во все и вся, кроме ключевых деталей, были посвящены трое — Нед Шайе, Рокки Марчелло и Дуайт Моррисон. Все они удивлялись тому, что он именно в Монако разместил свою тайную резиденцию. Монако — и Франция, и в то же время не совсем Франция. Сюда докатывается лишь эхо социальных потрясений, полиция и контрразведка свирепствуют здесь куда меньше, чем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. В Монако масса туристов самых разных мастей и рангов, и в этом текущем, все время меняющемся людском конгломерате легко затеряться. В то же время из Монако нетрудно было получить и визу, и лицензию для георазведки в Окло.
Да, было трое адептов, трое посвященных. Самым ненадежным был боевик-функционер Рокки Марчелло.
Но железный Моррисон взял на себя тяжкую заботу о том, чтобы хитрый и опасный Рокки замолчал навсегда. А неделю спустя Бог наказал Моррисона. Наказав Дуайта, Господь позаботился о том, чтобы полностью развязать руки своему апостолу на земле — ему, Вильяму Грейвсу. Добряк Шайе знал меньше других и никогда не противился его воле. Наивный Шайе! Сначала он удивился, каким образом Грейвсу удалось достать ядерную взрывчатку полтора килограмма высокообогащенного урана. А между тем сила денег в этом греховном мире безгранична, она снимает любые запреты и открывает любые двери. Серия крупных взяток — и часть урана-235, который был якобы похищен с одного из обогатительных заводов в Штатах, а на самом деле попросту тайно переправлен в Тель-Авив. Возможно, он и оказался в руках Грейвса. Узнав об истинном назначении оклинского ядерного детонатора, Шайе пришел в ужас. Судя по всему, он даже помешался от животного страха, и с ним стало трудно работать и поддерживать прежние дружеские отношения.
Некоторые из ученых и инженеров, которые тайно делали для Грейвса расчеты и разрабатывали конструкции, могли догадываться, что он создает нечто вроде атомной бомбы. Ядерный взрыв? И всего каких-нибудь 30-40 килотонн? Ничего особенно трагичного, в крайнем случае, вторая Хиросима. Возможно, кое-кто из его нештатных сотрудников, например тот же Артур Баррис, который уточнял для него нейтронные сечения трансуранов и их критические массы, догадывался о втором этапе его замысла. О том, что он рассчитывает найти в Габоне залежи стабильных трансуранов и некоторым образом использовать их для создания нейтронного оружия. Наиболее дальновидные могли предположить, что, используя природные трансураны Окло, он намерен произвести там сверхмощный взрыв. Ну и что? Взрыв мощностью в сотню-другую мегатонн в какой-то захудалой африканской стране! Термоядерные взрывы такой мощности уже производились. Зато какой эффективный и масштабный эксперимент! Какое бесспорное доказательство реального существования стабильных трансуранов в земной коре! Конечно, государственные разведки ряда стран, прежде всего ЦРУ, как-то и что-то пронюхали об этом, но они и не думали мешать Грейвсу. Нет, настороженно следя друг за другом, используя для этого и частные фирмы, с которыми Грейвс сотрудничал, разведки дали ему волю, отпустили поводья и ждали результата. Действовать они намеревались потом. Его внезапное исчезновение, наверное, немало смутило их!
Кое-кто, прежде всего Николае Батейн, знал о его неколебимой вере в земное апейронное ядро и его твердом убеждении в том, что в некоторых тектонически горячих точках Земли и в особых районах, таких как Окло, апейрон по разломам и трещинам подходит достаточно близко к поверхности. Конечно, они догадывались, что Грейвс хочет добраться до апейрона и использовать его в своих целях. Но как добраться и как использовать, оставалось для них неразрешимой загадкой. К тому же, смешные люди, они не разделяли его твердого убеждения в самом существовании земного апейрона, они лишь допускали такую возможность. И уж, конечно, ни один человек Земли, ни одно разумное существо Вселенной, кроме него и Господа Бога, не знали и не могли догадываться о грандиозности его замысла в целом!
Апейронное ядро! Оно не только существует, не только питает энергией все земные процессы, оно еще и неустойчиво, как скала, нависшая над самым краем обрыва. Достаточно легкого толчка рукой, и многотонная глыба рухнет вниз, все кроша и сметая на своем пути. Достаточно легкого изменения галактического гравитационного потенциала, а такое случается раз в сто восемьдесят миллионов лет, в ходе которых Земля вместе с Солнцем завершает полный галактический оборот, как апейронное ядро выходит из равновесия и начинает буйствовать. Наступает краткий период геологической революции. Ломают земную кору глубинные землетрясения, буйствуют старые вулканы, рождаются десятки и сотни новых, появляются на свет Божий новые острова и архипелаги, и тонут в пучинах океана гигантские глыбы суши. В такие периоды тектонической вакханалии от Земли отделилась Луна, оставив после себя рваную рану — ложе Тихого океана; растрескалась и расползлась на современные континенты древняя Пангея; небесными зубьями взлетела ввысь цепь Гималаев; затонула загадочная Атлантида. Прежде геологические революции вызывались естественными причинами, сейчас, впервые с момента рождения Вселенной, такую революцию совершит человек, которому уготовано бессмертие, — Вильям Грейвс.
Бенгт Серлин, разумеется, догадывался, что, решая необычные шахматные композиции, он проигрывает разные варианты развития неких социальных событий. Но приходило ли ему в голову, что часть этих задач являла собой сценарий локальных этапов геологической революции? Вряд ли, скорее всего Серлин попросту не знает о существовании ни апейронного ядра Земли, ни самих геологических революций. Шахматы! Именно они дали возможность проникнуть Грейвсу в тайны процессов, неведомых другим людям, и подняться на пьедестал, равняющий его с самим провидением.
Странный, призрачный и вместе с тем такой реальный мир — мир шахмат! С шахматными фигурками, вырезанными отцом из эбенового дерева, Вильям познакомился лет пяти от роду. Причудливые фигурки сразу очаровали его. И даже своим слабым детским умишком Вильям сразу понял, что, несмотря на свою сказочность, это не простые игрушки, что у них должно быть и какое-то серьезное предназначение. Очарование усилилось, когда отец познакомил Вильяма с основами шахматной игры, которой Грейвс овладел столь же естественно и просто, как речью, ходьбой и лазаньем по деревьям. Оставшись наедине с шахматами, Вильям подолгу разглядывал, ощупывал, гладил эти точеные фигурки, и его маленькое сердечко трепетало, словно он стоял на самом пороге тревожной и радостной тайны. Они были мертвые и в то же время живые! Они были деревянные, и однако же у каждой из них было свое поведение, свой характер, который мог так сильно меняться по ходу игры. У них был свой мир со своими радостями, страхами, головокружительными победами и горестными поражениями. Человеку дано было знать законы этого мира, разрешалось наблюдать его со стороны, но подлинная жизнь этой кукольной вселенной была тайной за семью печатями. Человек был Богом в мире шахмат, но каким жалким и бессильным оказывалось его призрачное могущество! Шахматы не только восхищали, не только удивляли, но и пугали Вильяма своей независимостью от его собственной воли и желаний. Наверное, из-за этого слишком острого чувства сопричастности к шахматному миру, сложного ощущения единства своего могущества и бессилия, Грейвс так и не стал хорошим мастером, хотя даже известные шахматисты говорили, что у него незаурядный комбинационный талант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24