Оружие плотного бессмысленно шарило по комнате, находя ему одному видимые цели. -НЕТ! - визгливо крикнул сектант - УБЕРИ ЕГО, УБЕРИ!!! Задыхающийся от ужаса драгдиллер добрался до коридора и на выходе попался в цепкие руки своих бывших клиентов. -Тссс... - пригрозил Николай, - с тобой потом. В квартире загромыхали выстрелы, охранник взвыл громче. Пушка плотного наконец перестала качаться и нашла себе мишень. Грохнул выстрел - мощно, словно из дробовика, комната затуманилась пороховым дымом. Посланец Босха ругнулся и выстрелил еще раз, и стоя вполоборота к двери, успел еще довольно улыбнуться, прежде чем ответный выстрел пробил ему шею. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев и брякнулся на пол. Плотный тяжело заваливался на спину, уперся в дверной кося и медленно сполз по нему. Пальцами одной руки он щупал себе под подбородком, хмуро и сосредоточенно, как больно с ангиной в начальной стадии проверяет, не опухли ли гланды. Вторая рука при этом пыталась дотянуться до пистолета, но попытка эта была обречена на явную неудачу. Из глубины комнаты больше не стреляли и царила там кладбищенская тишь. Рука плотного отпустила горло и как дохлый краб шлепнулась на ковер, открыв взору зрителей кошмарного вида дыру, как раз на месте одной из искомых гланд. -Все. - Сказал Стрый, - отстрелялись. -Пойти, посмотреть? Стрый мотнул головой, нет, он не хочет лезть под пули и клыки их недавнего пленителя. -Да мертвы там уже все! - сказал Николай, - а, впрочем... Кобольд, пошел туда! Тот замотал головой, точь-в-точь как Стрый. Васютко вынул нож и показал его Кобольду. Диковатые руны на лезвии страшно мерцали. Драгдиллер сглотнул и на подгибающихся ногах зашагал вглубь собственного дома, который, как известно, крепость. Только в данном случае эта крепость была захваченная врагом. На пороге большой комнаты Кобольд остановился и жалобно оглянулся на напарников. Лицо его было белее мела, и выглядел он до того жалко, что напомнил Николаю начинающего детсадовца, брошенного родителями в коридоре садика. В глазах вопрос - не ужели мне идти туда, в эту кричащую жесткую детскую стаю, куда меня наверняка не примут, и где скорее всего сразу же навешают тумаков. -Иди-иди! - сказал Стрый. И Кобольд вошел. Лицо его, обращенное в комнату было лицом человека решившегося на единственный и последний в своей жизни геройский поступок. С таким лицом заслоняют собой амбразуры и кидаются под танки. Постояв, он решил, что наверное все же лучше быть живой дворняжкой, чем мертвым львом, и махнул рукой, заходите, мол. В квартире находилось три трупа. Сектант полусидел, привалившись к двери в соседнюю комнату. Пистолет он держал в одной руке, а другую нежно, с виду, держал охранник, скорчившийся рядом. Очень мягкая хватка, если бы не струйки крови, все еще капавшие с запястья. В голове полуволка имелись три дырки, которые начисто стерли с лица убитого всякое выражение. Права лапа охранника цеплялась за спинку кожаного кресла и была наполовину отъедена. Ковер почти полностью утратил жизнерадостную голубизну и теперь представлял собой фантазию в багровых тонах. Николай осмотрел руку, спросил Кобольда: -Где... это? Тот пожал плечами - откуда, мол, знаю. -А что это за тварь, вообще? -Да не знаю я! - сказал драгдиллер, - Откуда! В димедроле завелась, жрала его, росла на глазах. Я ее уж выкинуть собрался, но тут этого нелегкая принесла, - он покосился на полуволка. Николай поднял пистолет плотного - длинный, блестящий, судя по всему "Дезерт игл", ничего удивительного, что так громыхал. Стрый взял оружие сектанта - обычный ПМ. Пороховая гарь потихоньку выметалась сквозняком в коридор. Внутреннее стекло в окне была расколото и осколки его, слюдянистыми лужицами, лежали на ковре. Посвистывал неприятный ветерок. Кобольд стоял в стороне, косился то на трупы, то на стоящих рядом напарников. Ругал себя за то, что не сообразил сразу взять пистолет - против огнестрела что бы они поделали? -Что же получается? - спросил Стрый - и вправду сектанты на бандитов накинутся? Так это ж бойня будет! -Не наше дело... - откликнулся Николай - все равно скоро Исход. Просто они раньше других покинут этот мир. -Ты думаешь... - ужаснулся Стрый, - но Плащевик же сказал... -Ты Стрый, Апокалипсис не читал по тупости своей. -Будто ты читал! -Я, по крайней мере, знаю, что там. Будет Исход, будет. Для всего города, а уж кто там дальше спасется - кто знает? Может и никто. Стрый ошеломленно покачал головой. Не эта ли мысль много раз приходила ему в голову, являлась бессонными ночами, теребила, наводила тоску. Ведь то, что творится в городе, это же какой то узаконенный вялый хаос! Тихая последняя смута! А потом Исход! Всех до единого! -Как же так!? - спросил тихо Малахов. -А никак. С Кобольдом что делать будем? -С Кобольдом?! - сказал Стрый и кинул злобный взгляд на драгдиллера скольким он еще зелье толкнул? Скольких довел до раннего... исхода? Агитировал, тварь! А сам то хоть знал, на что толкает молодежь зеленую? Осведомителей навел, каждому из старых клиентов условия ставил, чтобы его, Кобольдову, отраву рекламировали перед новичками. Кобольд пал на колени, да так истово, словно занимался этим двадцать лет кряду. Лицо его снова побелело, челюсть отвисла. Драгдиллер дорожил своей жизнью, ох как дорожил! -Ребята! - проникновенно сказал он, и у Николая мелькнула безумная мысль, что толкач сейчас добавит "Давайте жить дружно", но тот ограничился другой банальностью - Ребята, не губите! -Вот ведь! - молвил Васютко, глядя на просветленное раскаянием лицо коленопреклоненного - не зря его Кобольдом прозвали! Как есть кобольд - мелкий, мерзкий, подленький. Грохнем его, а Стрый? Лицо драгдиллера выразило почти высшую степень раскаяния, которая сделала бы честь драматическому актеру Большого Театра. Именно с таким лицом выходят из тюрьмы закоренелые маньяки, на которых висит три десятка убиенных душ. Выходят, чтобы продолжить прерванную свою кровавую жатву. Николай глядел на коленопреклоненного Кобольда с омерзением, и брезгливостью. Начал оттягивать затвор пистолета, но, передумав, сказал Стрыю: -Патрона жалко на тварь. Ты его ножичком ковырни... Хороший ножичек. При мысли о том, что его сейчас пырнут хорошим ножичком (что абсолютно ничем не лучше чем удар ножичком плохим) толкач стал выглядеть так, словно вотвот свалится в обморок. Так подумал и Стрый, который расслабленно пошел к нему, и Пиночет засунувший нежданное оружие за пояс джинсов, на западный манер. Не учли они того, что такие как Кобольд в обморок грохнуться в принципе не способны. Они лучше другого туда загонят, а то и вовсе со света сживут. Как и их мифологические прообразы - прямоходящие шакалы. Вот только что он стоял в молитвенной позе, ожидая и неистово прося пощады. А вот он уже вскочил и как безумный несется к окну, и мягкие его домашние тапки пятнает чужая кровь. -ДЕРЖИ!!! - заорал Пиночет. Стрый кинулся следом на ходу выдирая из кармана ПМ, но Кобольд уже достиг своего. Не останавливаясь он кинулся головой вперед в оставшееся стекло, прикрывшись для надежности руками, рассудив наверное, что если он убьется там внизу, то это будет куда менее позорным, чем если его прирежут два озлобленных бывших клиента. С тонким поросячьим визгом он пробил непрочную преграду и полетел вниз. Стрый все еще бежал к окну. Как только Малахов достиг подоконника, снизу донесся треск сучьев и глухой удар. Визг прекратился. Николай тоже подскочил к разбитому окну, и мощный порыв ветра дунул ему в лицо, подхватил злополучный синий пакет и понес его прочь, трепал одежду мертвецов. Кобольд выжил. Изломанные растрепанные ветви ближнего дерева отмечали его путь. Часть из них лежала внизу на газоне, вместе с виновником разрушений. На глазах напарников беспомощно барахтающийся на месте драгдиллер, шатаясь, поднялся и, причитая в голос, поковылял прочь. Одна нога его волочилась следом и он не сколько шел, сколько прыгал. Правую руку он бережно придерживал левой. Но как быстро он скрылся из виду! Словно и вправду у него были предки из жестокого звериного народца, нежити, что, как известно, нечеловечески вынослива. -Ушел... - сказал Стрый, - наверное стрелять надо было... -Ладно, все одно он свое получит. Шлепнут его - не мы, так сектанты или сам Босх. А выживет все одно спасения нет - скоро Исход. -Исход... - повторил Стрый - он как волна. Вот ты был, а вот покинул город. -Надейся Стрый, - произнес Николай - Плащевик сказал... что избранные спасутся. Ищи в этом хорошие стороны - смотри, какие теперь у нас пистолеты. Стрый благодарно кивнул. Он с Пиночетом, и он всей душой за Плащевика. Вот только почему в последнее так хочется бросить все и бежать, бежать, бежать?
5.
Никите Трифонову снились сны. Не то, чтобы это было очень странным, пусть даже их содержание зачастую было пугающим. Нам часто снятся кошмары, возросшие и набравшие силу из обыденных и зачастую даже совсем не страшных ситуаций. Хотя как раз на почве обыденности и растут наилучшие из ночных страхов. Томится и терзается та эмоционально-иррациональная часть внутри нас, о которой мы не знаем, но подспудно догадываемся и потому стремимся задавить и уничтожить любой ценой, ибо она угрожает другой половине - цивилизованной, интеллектуальной, выпестованной долгими годами учебы, а после работы. Эта человеческая часть человека, если можно так выразиться. Ее оружие логика и отточенный в обращении с ней мозг. Она сильна, эта половина, она побуждает своих хозяев двигать прогресс и постигать мир вокруг. Но в логике же ее слабость, потому, что зачастую, встретив что-то заведомо нелогичное, нечто, выпадающее за построенные этой цивилизованной личностью рамки, она попросту не выдерживает, перегорает, как сложный и логичный компьютер которого вместо мягкого и вкусного питания в двести двадцать вольт вдруг посадили на кислотную диету из трехсот восьмидесяти. Море дыма и электрическая агония кремниевых нейронов. Так и человеком, пусть не столь эффектно. Личность иррациональная при этом выживает и, с молодецким гиком берет в руки вожжи управления телом. А общество берет это самое тело, увлеченно повествующее о занимательной жизни эльфов и демонов, да и упрятывает его в соотвествующее заведение, где больной, без сомнения находит единомышленников. Их боятся, их ненавидят, и не оттого ли, что нормальные люди подсознательно чувствуют долю правды в утверждениях безумца. И... боятся! Страшатся взглянуть на мир другими глазами. Серая пелена будней - спасение. Но только не ночью. Так у Мартикова - у которого произошел раскол двух изначально обретающихся в нем половин. А потом одна из них, волей людей из "сааба" оказалась вовсе изгнана и серым бесплотным волком отправилась странствовать по свету. А лишенный ее оборотень даже и не заметил, как изменилось его поведение, ведь раньше не горел он желанием творить разумное, доброе, вечное. Именно эта, взявшая полноценный контроль человечность и не дала ему убить Влада. Есть исключения - помимо тех же безумцев, что живут в Сумеречной зоне, есть медиумы, люди творческие, которых "нормальное" общество окрестило "не от мира сего", и было как нельзя в этом право. Эти не живут постоянно в мире грез, но... одним глазом нет-нет да и заглянут в эту страну чудес. А потом творят, в тщетных усилиях пытаясь изобразить то, что человеческая половина с ее логикой воспринять не в состоянии. И наживают себе новые ярлыки. И есть еще дети. У них с логикой трудно, потому что она вырабатывается со временем и они воспринимают мир без серо-дымчатых очков рутины, удивленными, широко открытыми глазами глядя на то, что взрослые оставляют за бортом своего восприятия. Как кошки, что по слухам, живут во всех измерении сразу, так и дети видят окружающее таким, какое оно есть на самом деле. У маленьких детей сны почти не отличаются от реальности - и то и то полно ярких, цветастых впечатлений, удивительных и порой пугающих, но без сомнений требующих познания. Сны Никиты и были такими - очень яркими, контрастными. Они приходили с неприятным пугающим постоянством, и та суетливая, бьющая потоком жизнь в них казалось действительно где-то существует. Но откуда иначе, скажите, появятся такие сюжетные завороты в голове пятилетнего детсадовца, рожденного и возросшего городе, где вместо деревьев тебе по утрам шумят автомобильные двигатели, а роли скал выполняют бетонные многоэтажные жилые комплексы? Сниться все это начало довольно давно. Никита уже забыл когда - даты плоховато держались в его полной детских фантазий голове. Что он помнил хорошо началось все после того, как мать прочитала ему сказку про троллей. Он и сказку хорошо помнил, больно уж страшная! Зрелище широкой уродливой троллиной хари в окне избушки преследовало его еще долгие недели, являясь по ночам во всей своей полной угрозы, красе. А вот после того, как страшный черный незнакомец попытался увести Никиту из детского сада, страхи эти, как ножом отрезало. Странно, но никаких неврозов после встречи с убийцей пятилетний Трифонов не нажил, словно и не было ничего. И маме ни слова не сказал, хотя отлично помнил темные расплывчатые крылья, колыхающиеся за плечами похитителя. Никита и в момент похищения ощущал лишь вялую слепую покорность - как овца на бойне. И мысли у него были в тот момент странные. Зачем бороться, зачем убегать если скоро... -Исход... - шепнул он в тот день за ужином, меланхолично размазывая по тарелке картофельное пюре. В результате получался замысловатый желтый ландшафт, странным образом похожий на тот, из снов. -Что? - спросила мать - какой исход? -Не исход, - поправил Никита - Исход. Скоро! - и тут же без паузы - я не хочу есть. Я пойду. И под удивленным взглядом матери сполз с табуретки и пошел в свою комнату. Она только проводила его взглядом, привыкла к вот таким вот скачкам настроения и таинственным фразам, сказанным как бы между прочим. Иногда мать думала, что стоит показать Никиту психиатру. Да, это будет означать, что она окончательно не понимает своего сына! Но... он иногда бывает таким странным! И это притом, что она еще не знала про сны. Их Никита тщательно скрывал. Угрюмый сине-зеленый ландшафт, не имеющая ни конца ни края земля являлась почти каждую ночь. Страна эта была густо заселена, и множество видов животных водилось в ней, странных и непохожих на обычных живых зверей. Были там и люди. Они словно появлялись откуда-то из дальних стран, останавливались здесь, между крутобоких заросших лесом холмов и принимались строить жилье. Люди эти выглядели веселыми и мужественными, как покорители дикого запада. Они были сильными и не отступали ни от опасностей, ни от тягостей лишенной удобств жизни. Они были жестокими людьми с бледной кожей и тонкими изнеженными руками. И улыбка их почти никогда не касалась глаз. Что ж, Никита редко видел поселенцев вблизи. Прихотливое сновидение всегда заставляло его наблюдать за жизнь крошечных лесных созданий - мелких хищников и мелких же травоядных. Он бы не против - это было даже интереснее, чем наблюдать за людьми. И звери были добрей, ведь они не пришил завоевывать эту землю, они просто здесь жили. Кроме людей был кто-то еще. Тот, кого Трифонов не видел, но чувствовал, что он есть. Как чувствовал крышу за зеленоватыми туманными облаками. Но этот кто-то показываться не собирался. Во всяком случае, пока. Иногда здесь лили дожди, а иногда разражались грозы и красноватые молнии били в острые верхушки холмов. А туман спускался совсем низко, клубился и что-то бормотал на одном ему понятном языке. Тени метались там, как будто молнии притягивали их не с неодолимой силой, и казалось эти неясные призраки вот-вот покинут свое туманное обиталище и спустятся вниз, покажут свое истинное обличье. Но такого ни разу не случалось. Прозрачные, полные вкусной железистой воды, ручьи спускались по склонам холмов, образовывали веселые бойкие речушки, что попетляв у подножий, пару раз проскочив звенящей стремниной, вдруг скрывались в темных пещерах. Куда они стремились, и где завершался их звонкий путь? Никита надеялся что когда ни будь ему доведется побывать здесь рыбой. Тогда-то он и узнает. А какого цвета радуги висели здесь над крошечными, пенными водопадиками? Фиолет, ультрамарин - синеватые смещенные оттенки, любой физик бы сказал, что такого просто не может быть. Но Трифонов не был логиком, он просто по детски радовался всему, что здесь видит. Красивая в этих снах была земля. И все же что-то с ней было не так. Что-то пришло, непонятное, чуждое, и... испоганило это землю, подмяв ее под себя и перестроив под свои нужды. Неясная эта сила вписывалась в чудный туманный мир так же изящно как тракторная, выпирающая мокрой глиной, колея в цветущий васильково - клеверный луг. И это давило. И куда сильнее невидимой крыши над головой. Вот, что снилось Никите Трифонову пятилетнему сыну своей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
5.
Никите Трифонову снились сны. Не то, чтобы это было очень странным, пусть даже их содержание зачастую было пугающим. Нам часто снятся кошмары, возросшие и набравшие силу из обыденных и зачастую даже совсем не страшных ситуаций. Хотя как раз на почве обыденности и растут наилучшие из ночных страхов. Томится и терзается та эмоционально-иррациональная часть внутри нас, о которой мы не знаем, но подспудно догадываемся и потому стремимся задавить и уничтожить любой ценой, ибо она угрожает другой половине - цивилизованной, интеллектуальной, выпестованной долгими годами учебы, а после работы. Эта человеческая часть человека, если можно так выразиться. Ее оружие логика и отточенный в обращении с ней мозг. Она сильна, эта половина, она побуждает своих хозяев двигать прогресс и постигать мир вокруг. Но в логике же ее слабость, потому, что зачастую, встретив что-то заведомо нелогичное, нечто, выпадающее за построенные этой цивилизованной личностью рамки, она попросту не выдерживает, перегорает, как сложный и логичный компьютер которого вместо мягкого и вкусного питания в двести двадцать вольт вдруг посадили на кислотную диету из трехсот восьмидесяти. Море дыма и электрическая агония кремниевых нейронов. Так и человеком, пусть не столь эффектно. Личность иррациональная при этом выживает и, с молодецким гиком берет в руки вожжи управления телом. А общество берет это самое тело, увлеченно повествующее о занимательной жизни эльфов и демонов, да и упрятывает его в соотвествующее заведение, где больной, без сомнения находит единомышленников. Их боятся, их ненавидят, и не оттого ли, что нормальные люди подсознательно чувствуют долю правды в утверждениях безумца. И... боятся! Страшатся взглянуть на мир другими глазами. Серая пелена будней - спасение. Но только не ночью. Так у Мартикова - у которого произошел раскол двух изначально обретающихся в нем половин. А потом одна из них, волей людей из "сааба" оказалась вовсе изгнана и серым бесплотным волком отправилась странствовать по свету. А лишенный ее оборотень даже и не заметил, как изменилось его поведение, ведь раньше не горел он желанием творить разумное, доброе, вечное. Именно эта, взявшая полноценный контроль человечность и не дала ему убить Влада. Есть исключения - помимо тех же безумцев, что живут в Сумеречной зоне, есть медиумы, люди творческие, которых "нормальное" общество окрестило "не от мира сего", и было как нельзя в этом право. Эти не живут постоянно в мире грез, но... одним глазом нет-нет да и заглянут в эту страну чудес. А потом творят, в тщетных усилиях пытаясь изобразить то, что человеческая половина с ее логикой воспринять не в состоянии. И наживают себе новые ярлыки. И есть еще дети. У них с логикой трудно, потому что она вырабатывается со временем и они воспринимают мир без серо-дымчатых очков рутины, удивленными, широко открытыми глазами глядя на то, что взрослые оставляют за бортом своего восприятия. Как кошки, что по слухам, живут во всех измерении сразу, так и дети видят окружающее таким, какое оно есть на самом деле. У маленьких детей сны почти не отличаются от реальности - и то и то полно ярких, цветастых впечатлений, удивительных и порой пугающих, но без сомнений требующих познания. Сны Никиты и были такими - очень яркими, контрастными. Они приходили с неприятным пугающим постоянством, и та суетливая, бьющая потоком жизнь в них казалось действительно где-то существует. Но откуда иначе, скажите, появятся такие сюжетные завороты в голове пятилетнего детсадовца, рожденного и возросшего городе, где вместо деревьев тебе по утрам шумят автомобильные двигатели, а роли скал выполняют бетонные многоэтажные жилые комплексы? Сниться все это начало довольно давно. Никита уже забыл когда - даты плоховато держались в его полной детских фантазий голове. Что он помнил хорошо началось все после того, как мать прочитала ему сказку про троллей. Он и сказку хорошо помнил, больно уж страшная! Зрелище широкой уродливой троллиной хари в окне избушки преследовало его еще долгие недели, являясь по ночам во всей своей полной угрозы, красе. А вот после того, как страшный черный незнакомец попытался увести Никиту из детского сада, страхи эти, как ножом отрезало. Странно, но никаких неврозов после встречи с убийцей пятилетний Трифонов не нажил, словно и не было ничего. И маме ни слова не сказал, хотя отлично помнил темные расплывчатые крылья, колыхающиеся за плечами похитителя. Никита и в момент похищения ощущал лишь вялую слепую покорность - как овца на бойне. И мысли у него были в тот момент странные. Зачем бороться, зачем убегать если скоро... -Исход... - шепнул он в тот день за ужином, меланхолично размазывая по тарелке картофельное пюре. В результате получался замысловатый желтый ландшафт, странным образом похожий на тот, из снов. -Что? - спросила мать - какой исход? -Не исход, - поправил Никита - Исход. Скоро! - и тут же без паузы - я не хочу есть. Я пойду. И под удивленным взглядом матери сполз с табуретки и пошел в свою комнату. Она только проводила его взглядом, привыкла к вот таким вот скачкам настроения и таинственным фразам, сказанным как бы между прочим. Иногда мать думала, что стоит показать Никиту психиатру. Да, это будет означать, что она окончательно не понимает своего сына! Но... он иногда бывает таким странным! И это притом, что она еще не знала про сны. Их Никита тщательно скрывал. Угрюмый сине-зеленый ландшафт, не имеющая ни конца ни края земля являлась почти каждую ночь. Страна эта была густо заселена, и множество видов животных водилось в ней, странных и непохожих на обычных живых зверей. Были там и люди. Они словно появлялись откуда-то из дальних стран, останавливались здесь, между крутобоких заросших лесом холмов и принимались строить жилье. Люди эти выглядели веселыми и мужественными, как покорители дикого запада. Они были сильными и не отступали ни от опасностей, ни от тягостей лишенной удобств жизни. Они были жестокими людьми с бледной кожей и тонкими изнеженными руками. И улыбка их почти никогда не касалась глаз. Что ж, Никита редко видел поселенцев вблизи. Прихотливое сновидение всегда заставляло его наблюдать за жизнь крошечных лесных созданий - мелких хищников и мелких же травоядных. Он бы не против - это было даже интереснее, чем наблюдать за людьми. И звери были добрей, ведь они не пришил завоевывать эту землю, они просто здесь жили. Кроме людей был кто-то еще. Тот, кого Трифонов не видел, но чувствовал, что он есть. Как чувствовал крышу за зеленоватыми туманными облаками. Но этот кто-то показываться не собирался. Во всяком случае, пока. Иногда здесь лили дожди, а иногда разражались грозы и красноватые молнии били в острые верхушки холмов. А туман спускался совсем низко, клубился и что-то бормотал на одном ему понятном языке. Тени метались там, как будто молнии притягивали их не с неодолимой силой, и казалось эти неясные призраки вот-вот покинут свое туманное обиталище и спустятся вниз, покажут свое истинное обличье. Но такого ни разу не случалось. Прозрачные, полные вкусной железистой воды, ручьи спускались по склонам холмов, образовывали веселые бойкие речушки, что попетляв у подножий, пару раз проскочив звенящей стремниной, вдруг скрывались в темных пещерах. Куда они стремились, и где завершался их звонкий путь? Никита надеялся что когда ни будь ему доведется побывать здесь рыбой. Тогда-то он и узнает. А какого цвета радуги висели здесь над крошечными, пенными водопадиками? Фиолет, ультрамарин - синеватые смещенные оттенки, любой физик бы сказал, что такого просто не может быть. Но Трифонов не был логиком, он просто по детски радовался всему, что здесь видит. Красивая в этих снах была земля. И все же что-то с ней было не так. Что-то пришло, непонятное, чуждое, и... испоганило это землю, подмяв ее под себя и перестроив под свои нужды. Неясная эта сила вписывалась в чудный туманный мир так же изящно как тракторная, выпирающая мокрой глиной, колея в цветущий васильково - клеверный луг. И это давило. И куда сильнее невидимой крыши над головой. Вот, что снилось Никите Трифонову пятилетнему сыну своей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67