Вторым был сержант Джимми Мурраторе, находившийся на спецзадании и одетый в черную куртку и шерстяную шапку.
Лодку «Бен Джолли» заметить было трудно, потому что она была выкрашена в темно-зеленый и серый цвета и была довольно низкой. Лодка притаилась менее чем в ста ярдах позади полицейского катера и прямо напротив пирса Тауэр, поджидая «Сеперу».
– За наш успех. – Пинкстер налил шампанского в высокие бокалы, передал один Педеру, поднял свой и отхлебнул. – За Поля Сезанна и все картины, которые он с себя написал. – Он снова глотнул шампанского. – Присоединяйся ко мне, Педер, выпей за обретение портрета Девильё. Отличная работа.
Аукруст пристально смотрел на него холодным взглядом. Он подошел к креслам и сел в одно из них, очевидно предназначенное для Пинкстера и стоящее у стола. Аукруст поставил свой бокал рядом с телефоном и сказал:
– Если ты настроен праздновать, давай сначала поговорим о деньгах.
– Я же тебе чертовски много заплатил, – сказал Пинкстер и потрогал раздражение, выступившее вокруг рта – Мы оговорили твою плату за доставку портрета Девильё.
Едва заметно кивнув, Аукруст ответил:
– Ты помнишь, что картину хотели выставить на аукционе и она должна была установить новый ценовой рекорд. Пятьдесят миллионов, как говорят.
Пинкстер улыбнулся и отхлебнул шампанского.
– Я и продам ее за рекордную цену.
– Ты получишь больше, и я получу больше, – сказал Аукруст. – Кроме того, в мои планы не входило разбираться с тем идиотом, который застукал меня в фотолаборатории Шелбурна. Ты мне должен еще и за это.
– Я не оплачиваю ошибки. Это была твоя проблема.
Зазвонил телефон. Пинкстер быстро поговорил и положил трубку.
– Я дам тебе еще денег. После продажи.
«Сепера» тронулась.
– Куда мы направляемся? – спросил Аукруст.
– Я встречаюсь с посредником с Дальнего Востока, я тебе говорил о нем. Его клиенты – крупные коллекционеры.
– А я почему должен с ним встречаться?
Пинкстер снова наполнил бокал.
– Ты с ним не будешь встречаться, но сможешь видеть его и слышать. Я хочу, чтобы ты слышал, что он будет говорить о портрете Девильё и сколько его клиент заплатит за него. – Пинкстер, мечтательно улыбаясь, уселся в кресле рядом с Аукрустом. – Мне не терпится увидеть портрет. – Он слегка двинул туфлей дорожную сумку Аукруста.
Аукруст медлил с ответом.
– Картина не со мной, – наконец сказал он.
Улыбка сползла с лица Пинкстера.
– Ты не принес ее с собой? Ты это хочешь сказать? Аукруст кивнул.
– Я сказал, что не принес ее с собой, – ответил он ледяным тоном.
– Что ты с ней сделал?
– Положил в камеру хранения на железнодорожном вокзале в Экс-ан-Провансе.
Пинкстер взорвался:
– Не может быть! Ты не настолько глуп, чтобы положить картину, которая стоит целое состояние, в камеру хранения!
Аукруст поднялся и ухватил руку Пинкстера, отчего бокал вылетел и разбился о стену.
– Не говори со мной таким тоном.
Пинкстер выставил руки, чтобы предотвратить следующий удар Аукруста.
– Я… я не могу поверить, что ты делаешь такое без разрешения.
– Разрешения на что? Меня чуть не убили из-за этой картины. Старик за это заплатил. Да, он заплатил. – Его усмешка больше походила на гримасу. – Слышишь, что я говорю? Он мертв.
Пинкстер дышал часто и нервно.
– Я тебя слышу.
Аукруст продолжал:
– Перед тем как откроют выставку, я верну мадам Девильё ее портрет.
– Не хочешь сесть? – с уважением сказал Пинкстер, его лицо покрылось пятнами. – Ты не говорил, что тебе нравится мадам Девильё. Я тебя понимаю, она была добра к тебе. Это так?
– Да, – прямо ответил Аукруст.
– И я могу понять, что ты хочешь что-нибудь сделать для нее, что-нибудь важное… Сделать ее счастливой…
– Когда ей вернут картину, она будет счастлива.
– Но ты можешь сделать кое-что получше. Ей могут потребоваться деньги – ведь муж ее умер, и у нее нет доходов.
– У нее есть собственность и другие картины, которые стоят миллионы.
– Тогда ей не нужен этот портрет. Видишь, Педер? Нам картина важнее. Я обещал Кондо, – мягко сказал Пинкстер тихим голосом. – Он может продать ее почти за столько же, за сколько она ушла бы на аукционе. У нас будет куча денег. Ты меня понимаешь?
Аукруст молчал. Пинкстер поднялся и протянул руки, как бы моля о помощи.
– Скажи, что понимаешь, – выговорил он, – скажи, Педер. Скажи что-нибудь, ради бога!
Свет шел от новых зданий в районе Кэнэри-Уорф, и над всеми зданиями, как огромный маяк, возвышался небоскреб Уан-Кэнада-Сквер. «Сепера» была посреди реки, в трех сотнях ярдов от нового комплекса. «Бен Джолли» двинулся обратно в темноте вдоль западного берега Темзы. Джимми Мурраторе наставил на буксир бинокль ночного видения.
В 7.45 у буксира остановилась маленькая лодка Видно было, как две фигуры ступили на палубу «Сеперы».
На «Сепере» имелось еще одно помещение, в которое можно было попасть через открывающуюся панель за телеэкраном в большом салоне. Это была маленькая отдельная каюта, богато обставленная и хорошо оборудованная. Здесь было кабельное телевидение, соединенное с камерами в рубке и еще двумя, спрятанными в самом салоне. В этой роскоши Аукруст мог наблюдать за встречей Пинкстера и Кондо. Пинкстер заранее готовился к тому, как он будет показывать картину Девильё, и был готов не уступать в цене. Но сейчас он пытался смириться с тем, что у него не было портрета, и с тем, что вынужден иметь дело с таким непредсказуемым и опасным человеком, как Педер Аукруст.
Кондо и Мари Симада поднялись на борт «Сеперы» в 7.50. Пинкстер сразу сосредоточился на картине Дега «Перед скачками».
– Сколько вам предложили?
– Исораи Тумбари заплатит шесть с половиной миллионов долларов, – ответил Кондо. – Мы договорились об этой цене, хотя я сказал ему, что нужно семь.
– Ну и надо было брать шесть с половиной, мы же решили, что это хорошая цена.
– Ну, почему было не попробовать запросить больше? Чтобы его аппетит возрос, я дал ему картину на время.
– Зачем вы это сделали?
Кондо улыбнулся и успокаивающе сказал:
– Дега в безопасности, Алан. Кроме того, нам с мистером Тумбари надо обсудить другую картину, и необходимо проявлять взаимное доверие.– Кондо помедлил и заговорил тише: – Доверие в этом деле очень важно. Без него нет бизнеса. Но хватит об этике, – сказал Кондо. – Покажите мне Сезанна.
Аукруст подошел поближе к экрану, чтобы лучше видеть Пинкстера, который нырнул в кресло, видимо надеясь, что оно его проглотит.
– Произошло нечто неожиданное. Я не мог вам позвонить. Мне не доставили портрет Девильё, конечно, по ошибке. Я не давал такого указания…
Кондо отреагировал не сразу, как будто то, что он услышал, было совершенно не важно.
– Это что, плохая шутка? Я проделал этот путь не для того, чтобы узнать о глупой некомпетентности. Позвольте сказать, что у меня особый подход к невыполненным обещаниям.
– Я не мог этого предвидеть, клянусь вам, – настаивал Пинкстер. – Вы думаете, легко заполучить такую ценную картину?
Кондо снова улыбнулся, но видно было, что он не шутит.
– Тогда я заберу ваш портрет, тот, который, как вы говорите, был уничтожен, как и остальные.
– Он был уничтожен, – с вызовом сказал Пинкстер. – Вы это прекрасно знаете.
– Нет, Алан, я этого прекрасно не знаю. Вы не разрешили мисс Симада исследовать то, что осталось от картины. – Кондо энергично покачал большой головой. – Никаких извинений и никаких задержек.
Пинкстер повернулся к маленькой женщине с экзотической внешностью, которая оставалась в тени за креслами.
– Я все устрою.
– Когда? – спросил Кондо.– На следующей неделе?
– Нет. Через неделю.
– Нет, Алан, не пойдет, – безапелляционно заявил Кондо. – Мисс Симада будет в вашей галерее в следующий вторник. – Он посмотрел на часы. – Восьмого января. В десять часов.
Пинкстер нанес бальзам на раздражение вокруг рта.
– На следующей неделе во Франции будет еще один портрет Сезанна.
– Да, американец приезжает,– сказал Кондо.– А что?
– Говорят, это лучший из всех автопортретов. Может, я могу устроить…
– Не давайте обещаний, которые не можете выполнить, Алан. Лучше продайте свой портрет.
– Но если вы просите автопортрет, то я намерен достать вам его.
– Если мисс Симада подтвердит, что ваш портрет уничтожен, я буду счастлив иметь портрет мистера Ллуэллина.
«Бен Джолли» был в двух сотнях ярдов позади «Сеперы»; двигатели были включены на такую мощность, чтобы оставаться на месте. Маленькая лодка, которая доставила двух пассажиров, вернулась на свое место, и с нее сошли те же самые пассажиры. Джимми связался с сержантом Дженнингсом:
– Сделай милость, пусть кто-нибудь из ребят проследит за лодкой и выяснит, кто нанимал ее.
Когда Пинкстер вернулся в салон, Аукруст ждал его.
– Как ты собираешься убедить Кондо в том, что твой портрет погиб?
– Пусть Симада посмотрит на него; она обнаружит остатки очень старого холста и сгустки краски, изготовленной на юге Франции.
– Возможно, ей удастся доказать, что это не картина Сезанна.
– Не думаю. В крайнем случае, это потребует самых совершенных технологий.
– Она может взять образцы в Амстердам, где есть такие химики-специалисты, которые делают анализ краски для всех музеев мира. Что ты тогда будешь делать?
Пинкстера передернуло.
– Тогда мне придется заставить Кондо поверить. Сколько ты хочешь за портрет Девильё?
– Он не продается, – не колеблясь, ответил Аукруст.
– Кондо нужен автопортрет, и если он его не получит, у нас будут неприятности.
– Ты хочешь, чтобы с ним произошел несчастный случай?
– Не надо никого убивать. – Пинкстер пристально посмотрел на Аукруста. – Остается Ллуэллин. Можешь достать?
– За деньги.
Пинкстер сказал:
– Полмиллиона долларов.
Аукруст покачал головой:
– Половину того, что заплатит Кондо.
У пирса Тауэр Алан Пинкстер спрыгнул на пристань и поспешил к ожидавшему такси. Джимми Мурраторе опустил бинокль и посмотрел на часы: 9.10. Буксир снова набрал ход и двинулся на запад под Лондонский мост. Сержант Томпкинс связался со своим напарником и попросил, чтобы полицейский катер стал на некотором расстоянии от электростанции Баттерси и подождал, пока «Сепера» не вернется на пирс Кадоган. Через полчаса, когда буксир подошел к причалу, «Бен Джолли» вышел из-под моста Альберта и стал на безопасном расстоянии, менее чем в ста ярдах. Джимми увидел, как какой-то человек, по его предположению, капитан, бросил на причал тросы, пришвартовывая буксир, снова поднялся на борт и исчез в рулевой рубке. Сигнальные и ходовые огни погасли, горел лишь свет в рулевой рубке и еще в одном фонаре у ограждений – он освещал ступеньки, ведущие на причал. К капитану присоединилась женщина, они сошли с буксира, миновали будку директора пристани и отправились куда-то по набережной.
– Это вся команда,– сказал Джимми.– Пошли выпить перед сном. – Он взволнованно повернулся к сержанту Томпкинсу. – Двинемся туда, за бензопомпу. Я хочу узнать, что на этом старом буксире.
– Будь осторожен, у тебя нет ордера. Уже поздно, и если они пошли выпить перед сном, они могут скоро вернуться.
– Задержи их и порасспрашивай: кому принадлежит буксир, сколько ему лет, всякое такое. Ты в форме, и они не захотят неприятностей.
– Я их тоже не хочу, – сказал Томпкинс. – Не вмешивай меня туда, куда не надо.
– Тебе надо, Томми; владелец этого буксира не просто встречался с друзьями посреди Темзы, чтобы обсудить партию в гольф. Я ищу убийцу, и мне нужна твоя помощь.
Джимми положил в карман фонарик, спрыгнул на причал и тихо пошел к «Сепере». Рулевая рубка была заперта, но окно осталось приоткрытым настолько, что можно было просунуть руку и достать до замка. Он прошел через рубку и каюту сразу на корму и очутился в соседней каюте, где ютились две маленькие койки. Он открыл другую дверь и осветил фонариком крутые ступеньки вниз на палубу в двадцати футах от него. Он спустился на небольшую площадку. Там была дверь, которая, очевидно, вела в машинное отделение. Он попробовал открыть еще одну дверь. Она вела в темноту. Джимми включил фонарик и обнаружил помещение внушительных размеров. Он вошел в салон, направив свет прямо на кресла посреди комнаты.
Джимми повернулся к двери, через которую вошел, заметил шкафчики, встроенные в деревянные панели. Он подошел к креслам и сел в то, которое было ближе к столу. Когда он осветил фонариком переборки, то увидел, что в панелях были стыки через каждые пять футов. Он направил фонарик на один из стыков, и свет отразился от металла – скрытых петель, он был в этом уверен. Панели открывались, но как? Он нажимал повсюду, безуспешно пытаясь раздвинуть панели. Вернувшись к креслу, Джимми осмотрел стол и все, что было на нем и под ним. В маленьком ящике он нашел блокнот, ручки, календарь и инструкцию к телефону.
Телефонный аппарат был необычным, он имел два ряда кнопок под тремя рядами буквенно-цифровых кнопок. В каждом из двух рядов было по шесть кнопок, в верхнем ряду они были пронумерованы, а в нижнем обозначены буквами. Он поднял трубку и услышал знакомые тона, но, когда нажал кнопку с номером, телефон не отреагировал. Он попробовал другие кнопки – тот же результат. Джимми пролистал инструкцию. Со страницы, на которой было написано «Установка программы», выпал клочок бумаги. На нем была схема клавиатуры и указание нажать шесть цифр в особой последовательности.
Джимми нажал кнопки, и в верху клавиатуры зажегся маленький зеленый огонек. Он нажал кнопку «Один», и слева сразу послышался тихий шум. Он направил фонарик на стену и увидел, что первая панель стала поворачиваться. Когда он нажал «Три», панель перед ним медленно повернулась. Когда он нажал кнопку прямо под «Три», над ним загорелись огни и осветили то, что было за панелью, которая теперь была повернута. Джимми поднялся и подошел к картине, которая висела на синем муслиновом фоне. Это была шагаловская «Цирковая арена».
Он направил фонарик на следующую панель.
– Боже правый, что она здесь делает? – громко прошептал Джимми. Он не включал над маленькой картиной свет, но осветил ее фонариком. Он смотрел на картину, не веря собственным глазам, секунду или две, потом сзади кто-то выхватил фонарик, и сильные руки обхватили его грудь под мышками, а потом сдавили шею. Мощные руки держали его. Это произошло в одно мгновение. Джимми удалось опуститься на колени и броситься вперед, сгруппировавшись при падении. Но Аукруст, который был тяжелее и сильнее, схватил Джимми за голову и прижал его подбородок к груди.
– Ты, мерзавец, – удалось произнести Джимми. – Я из полиции…
– Да хоть сам премьер-министр, – сказал Аукруст. – Тебе пора уходить, и у меня есть хорошее средство, чтобы тебе помочь.
Джимми почувствовал, как одна рука отпустила его, но другая крепко держала шею. Потом он ощутил в воздухе запах, сильный антисептический запах. В тусклом свете фонарика в десяти футах от себя он увидал источник этого запаха: рука, которая прежде держала его, теперь подносила к его лицу кусок материи. Джимми закричал во всю мощь и со всей злостью, на которую был способен. Он надеялся, что сработает фактор внезапности и он сможет вырваться от противника. Он двинул локтями назад и начал работать ногами, потом снова закричал и высвободился. Джимми подскочил к двери и открыл ее. Он начал подниматься, прежде чем Аукруст достиг ступенек. У Джимми теперь было преимущество, поскольку он был маленьким и подвижным. Он вскарабкался на палубу, спрыгнул на причал и исчез в темноте.
Глава 42
Роберто Оливейра не был человеком привычки, но, если выдавалась возможность, любил обедать в ресторане отеля «Красивый берег» на набережной Мон-Блан. Ему нравилось, что вокруг него вертятся и предоставляют один и тот же столик, что знакомые официанты и их помощники приветствуют его и окружают особым вниманием. Это производило сильное впечатление на его коллег и потенциальных клиентов. Когда он был один, то обдумывал предложения от возможных продавцов или отдыхал, читая газету. В этот день в начале января Оливейра, однако, не мог расслабиться, и газета не доставила ему удовольствия. Какой-то предприимчивый репортер писал о предрождественском аукционе Кольер, утверждая, что аукцион был бы очень удачным, если бы на продажу выставили автопортрет Сезанна, как обещала рекламная кампания.
– И ничего о наших успехах, – сказал Оливейра вслух. – Ни слова о том, что мы продали пейзаж Сезанна за одиннадцать миллионов…
Он сложил газету и хлопнул ею по столу. Оливейра удивился, обнаружив, что за столом уже не один. Мужчина, севший напротив него, был ему смутно знаком. Это был худой молодой человек с черными волосами и длинноватым носом.
Оливейра пристально посмотрел на него:
– Вы были с месье Вейзбордом, когда он привозил автопортрет Сезанна.
– Вейзборд мертв. Картину украли, – прямо сказал Леток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Лодку «Бен Джолли» заметить было трудно, потому что она была выкрашена в темно-зеленый и серый цвета и была довольно низкой. Лодка притаилась менее чем в ста ярдах позади полицейского катера и прямо напротив пирса Тауэр, поджидая «Сеперу».
– За наш успех. – Пинкстер налил шампанского в высокие бокалы, передал один Педеру, поднял свой и отхлебнул. – За Поля Сезанна и все картины, которые он с себя написал. – Он снова глотнул шампанского. – Присоединяйся ко мне, Педер, выпей за обретение портрета Девильё. Отличная работа.
Аукруст пристально смотрел на него холодным взглядом. Он подошел к креслам и сел в одно из них, очевидно предназначенное для Пинкстера и стоящее у стола. Аукруст поставил свой бокал рядом с телефоном и сказал:
– Если ты настроен праздновать, давай сначала поговорим о деньгах.
– Я же тебе чертовски много заплатил, – сказал Пинкстер и потрогал раздражение, выступившее вокруг рта – Мы оговорили твою плату за доставку портрета Девильё.
Едва заметно кивнув, Аукруст ответил:
– Ты помнишь, что картину хотели выставить на аукционе и она должна была установить новый ценовой рекорд. Пятьдесят миллионов, как говорят.
Пинкстер улыбнулся и отхлебнул шампанского.
– Я и продам ее за рекордную цену.
– Ты получишь больше, и я получу больше, – сказал Аукруст. – Кроме того, в мои планы не входило разбираться с тем идиотом, который застукал меня в фотолаборатории Шелбурна. Ты мне должен еще и за это.
– Я не оплачиваю ошибки. Это была твоя проблема.
Зазвонил телефон. Пинкстер быстро поговорил и положил трубку.
– Я дам тебе еще денег. После продажи.
«Сепера» тронулась.
– Куда мы направляемся? – спросил Аукруст.
– Я встречаюсь с посредником с Дальнего Востока, я тебе говорил о нем. Его клиенты – крупные коллекционеры.
– А я почему должен с ним встречаться?
Пинкстер снова наполнил бокал.
– Ты с ним не будешь встречаться, но сможешь видеть его и слышать. Я хочу, чтобы ты слышал, что он будет говорить о портрете Девильё и сколько его клиент заплатит за него. – Пинкстер, мечтательно улыбаясь, уселся в кресле рядом с Аукрустом. – Мне не терпится увидеть портрет. – Он слегка двинул туфлей дорожную сумку Аукруста.
Аукруст медлил с ответом.
– Картина не со мной, – наконец сказал он.
Улыбка сползла с лица Пинкстера.
– Ты не принес ее с собой? Ты это хочешь сказать? Аукруст кивнул.
– Я сказал, что не принес ее с собой, – ответил он ледяным тоном.
– Что ты с ней сделал?
– Положил в камеру хранения на железнодорожном вокзале в Экс-ан-Провансе.
Пинкстер взорвался:
– Не может быть! Ты не настолько глуп, чтобы положить картину, которая стоит целое состояние, в камеру хранения!
Аукруст поднялся и ухватил руку Пинкстера, отчего бокал вылетел и разбился о стену.
– Не говори со мной таким тоном.
Пинкстер выставил руки, чтобы предотвратить следующий удар Аукруста.
– Я… я не могу поверить, что ты делаешь такое без разрешения.
– Разрешения на что? Меня чуть не убили из-за этой картины. Старик за это заплатил. Да, он заплатил. – Его усмешка больше походила на гримасу. – Слышишь, что я говорю? Он мертв.
Пинкстер дышал часто и нервно.
– Я тебя слышу.
Аукруст продолжал:
– Перед тем как откроют выставку, я верну мадам Девильё ее портрет.
– Не хочешь сесть? – с уважением сказал Пинкстер, его лицо покрылось пятнами. – Ты не говорил, что тебе нравится мадам Девильё. Я тебя понимаю, она была добра к тебе. Это так?
– Да, – прямо ответил Аукруст.
– И я могу понять, что ты хочешь что-нибудь сделать для нее, что-нибудь важное… Сделать ее счастливой…
– Когда ей вернут картину, она будет счастлива.
– Но ты можешь сделать кое-что получше. Ей могут потребоваться деньги – ведь муж ее умер, и у нее нет доходов.
– У нее есть собственность и другие картины, которые стоят миллионы.
– Тогда ей не нужен этот портрет. Видишь, Педер? Нам картина важнее. Я обещал Кондо, – мягко сказал Пинкстер тихим голосом. – Он может продать ее почти за столько же, за сколько она ушла бы на аукционе. У нас будет куча денег. Ты меня понимаешь?
Аукруст молчал. Пинкстер поднялся и протянул руки, как бы моля о помощи.
– Скажи, что понимаешь, – выговорил он, – скажи, Педер. Скажи что-нибудь, ради бога!
Свет шел от новых зданий в районе Кэнэри-Уорф, и над всеми зданиями, как огромный маяк, возвышался небоскреб Уан-Кэнада-Сквер. «Сепера» была посреди реки, в трех сотнях ярдов от нового комплекса. «Бен Джолли» двинулся обратно в темноте вдоль западного берега Темзы. Джимми Мурраторе наставил на буксир бинокль ночного видения.
В 7.45 у буксира остановилась маленькая лодка Видно было, как две фигуры ступили на палубу «Сеперы».
На «Сепере» имелось еще одно помещение, в которое можно было попасть через открывающуюся панель за телеэкраном в большом салоне. Это была маленькая отдельная каюта, богато обставленная и хорошо оборудованная. Здесь было кабельное телевидение, соединенное с камерами в рубке и еще двумя, спрятанными в самом салоне. В этой роскоши Аукруст мог наблюдать за встречей Пинкстера и Кондо. Пинкстер заранее готовился к тому, как он будет показывать картину Девильё, и был готов не уступать в цене. Но сейчас он пытался смириться с тем, что у него не было портрета, и с тем, что вынужден иметь дело с таким непредсказуемым и опасным человеком, как Педер Аукруст.
Кондо и Мари Симада поднялись на борт «Сеперы» в 7.50. Пинкстер сразу сосредоточился на картине Дега «Перед скачками».
– Сколько вам предложили?
– Исораи Тумбари заплатит шесть с половиной миллионов долларов, – ответил Кондо. – Мы договорились об этой цене, хотя я сказал ему, что нужно семь.
– Ну и надо было брать шесть с половиной, мы же решили, что это хорошая цена.
– Ну, почему было не попробовать запросить больше? Чтобы его аппетит возрос, я дал ему картину на время.
– Зачем вы это сделали?
Кондо улыбнулся и успокаивающе сказал:
– Дега в безопасности, Алан. Кроме того, нам с мистером Тумбари надо обсудить другую картину, и необходимо проявлять взаимное доверие.– Кондо помедлил и заговорил тише: – Доверие в этом деле очень важно. Без него нет бизнеса. Но хватит об этике, – сказал Кондо. – Покажите мне Сезанна.
Аукруст подошел поближе к экрану, чтобы лучше видеть Пинкстера, который нырнул в кресло, видимо надеясь, что оно его проглотит.
– Произошло нечто неожиданное. Я не мог вам позвонить. Мне не доставили портрет Девильё, конечно, по ошибке. Я не давал такого указания…
Кондо отреагировал не сразу, как будто то, что он услышал, было совершенно не важно.
– Это что, плохая шутка? Я проделал этот путь не для того, чтобы узнать о глупой некомпетентности. Позвольте сказать, что у меня особый подход к невыполненным обещаниям.
– Я не мог этого предвидеть, клянусь вам, – настаивал Пинкстер. – Вы думаете, легко заполучить такую ценную картину?
Кондо снова улыбнулся, но видно было, что он не шутит.
– Тогда я заберу ваш портрет, тот, который, как вы говорите, был уничтожен, как и остальные.
– Он был уничтожен, – с вызовом сказал Пинкстер. – Вы это прекрасно знаете.
– Нет, Алан, я этого прекрасно не знаю. Вы не разрешили мисс Симада исследовать то, что осталось от картины. – Кондо энергично покачал большой головой. – Никаких извинений и никаких задержек.
Пинкстер повернулся к маленькой женщине с экзотической внешностью, которая оставалась в тени за креслами.
– Я все устрою.
– Когда? – спросил Кондо.– На следующей неделе?
– Нет. Через неделю.
– Нет, Алан, не пойдет, – безапелляционно заявил Кондо. – Мисс Симада будет в вашей галерее в следующий вторник. – Он посмотрел на часы. – Восьмого января. В десять часов.
Пинкстер нанес бальзам на раздражение вокруг рта.
– На следующей неделе во Франции будет еще один портрет Сезанна.
– Да, американец приезжает,– сказал Кондо.– А что?
– Говорят, это лучший из всех автопортретов. Может, я могу устроить…
– Не давайте обещаний, которые не можете выполнить, Алан. Лучше продайте свой портрет.
– Но если вы просите автопортрет, то я намерен достать вам его.
– Если мисс Симада подтвердит, что ваш портрет уничтожен, я буду счастлив иметь портрет мистера Ллуэллина.
«Бен Джолли» был в двух сотнях ярдов позади «Сеперы»; двигатели были включены на такую мощность, чтобы оставаться на месте. Маленькая лодка, которая доставила двух пассажиров, вернулась на свое место, и с нее сошли те же самые пассажиры. Джимми связался с сержантом Дженнингсом:
– Сделай милость, пусть кто-нибудь из ребят проследит за лодкой и выяснит, кто нанимал ее.
Когда Пинкстер вернулся в салон, Аукруст ждал его.
– Как ты собираешься убедить Кондо в том, что твой портрет погиб?
– Пусть Симада посмотрит на него; она обнаружит остатки очень старого холста и сгустки краски, изготовленной на юге Франции.
– Возможно, ей удастся доказать, что это не картина Сезанна.
– Не думаю. В крайнем случае, это потребует самых совершенных технологий.
– Она может взять образцы в Амстердам, где есть такие химики-специалисты, которые делают анализ краски для всех музеев мира. Что ты тогда будешь делать?
Пинкстера передернуло.
– Тогда мне придется заставить Кондо поверить. Сколько ты хочешь за портрет Девильё?
– Он не продается, – не колеблясь, ответил Аукруст.
– Кондо нужен автопортрет, и если он его не получит, у нас будут неприятности.
– Ты хочешь, чтобы с ним произошел несчастный случай?
– Не надо никого убивать. – Пинкстер пристально посмотрел на Аукруста. – Остается Ллуэллин. Можешь достать?
– За деньги.
Пинкстер сказал:
– Полмиллиона долларов.
Аукруст покачал головой:
– Половину того, что заплатит Кондо.
У пирса Тауэр Алан Пинкстер спрыгнул на пристань и поспешил к ожидавшему такси. Джимми Мурраторе опустил бинокль и посмотрел на часы: 9.10. Буксир снова набрал ход и двинулся на запад под Лондонский мост. Сержант Томпкинс связался со своим напарником и попросил, чтобы полицейский катер стал на некотором расстоянии от электростанции Баттерси и подождал, пока «Сепера» не вернется на пирс Кадоган. Через полчаса, когда буксир подошел к причалу, «Бен Джолли» вышел из-под моста Альберта и стал на безопасном расстоянии, менее чем в ста ярдах. Джимми увидел, как какой-то человек, по его предположению, капитан, бросил на причал тросы, пришвартовывая буксир, снова поднялся на борт и исчез в рулевой рубке. Сигнальные и ходовые огни погасли, горел лишь свет в рулевой рубке и еще в одном фонаре у ограждений – он освещал ступеньки, ведущие на причал. К капитану присоединилась женщина, они сошли с буксира, миновали будку директора пристани и отправились куда-то по набережной.
– Это вся команда,– сказал Джимми.– Пошли выпить перед сном. – Он взволнованно повернулся к сержанту Томпкинсу. – Двинемся туда, за бензопомпу. Я хочу узнать, что на этом старом буксире.
– Будь осторожен, у тебя нет ордера. Уже поздно, и если они пошли выпить перед сном, они могут скоро вернуться.
– Задержи их и порасспрашивай: кому принадлежит буксир, сколько ему лет, всякое такое. Ты в форме, и они не захотят неприятностей.
– Я их тоже не хочу, – сказал Томпкинс. – Не вмешивай меня туда, куда не надо.
– Тебе надо, Томми; владелец этого буксира не просто встречался с друзьями посреди Темзы, чтобы обсудить партию в гольф. Я ищу убийцу, и мне нужна твоя помощь.
Джимми положил в карман фонарик, спрыгнул на причал и тихо пошел к «Сепере». Рулевая рубка была заперта, но окно осталось приоткрытым настолько, что можно было просунуть руку и достать до замка. Он прошел через рубку и каюту сразу на корму и очутился в соседней каюте, где ютились две маленькие койки. Он открыл другую дверь и осветил фонариком крутые ступеньки вниз на палубу в двадцати футах от него. Он спустился на небольшую площадку. Там была дверь, которая, очевидно, вела в машинное отделение. Он попробовал открыть еще одну дверь. Она вела в темноту. Джимми включил фонарик и обнаружил помещение внушительных размеров. Он вошел в салон, направив свет прямо на кресла посреди комнаты.
Джимми повернулся к двери, через которую вошел, заметил шкафчики, встроенные в деревянные панели. Он подошел к креслам и сел в то, которое было ближе к столу. Когда он осветил фонариком переборки, то увидел, что в панелях были стыки через каждые пять футов. Он направил фонарик на один из стыков, и свет отразился от металла – скрытых петель, он был в этом уверен. Панели открывались, но как? Он нажимал повсюду, безуспешно пытаясь раздвинуть панели. Вернувшись к креслу, Джимми осмотрел стол и все, что было на нем и под ним. В маленьком ящике он нашел блокнот, ручки, календарь и инструкцию к телефону.
Телефонный аппарат был необычным, он имел два ряда кнопок под тремя рядами буквенно-цифровых кнопок. В каждом из двух рядов было по шесть кнопок, в верхнем ряду они были пронумерованы, а в нижнем обозначены буквами. Он поднял трубку и услышал знакомые тона, но, когда нажал кнопку с номером, телефон не отреагировал. Он попробовал другие кнопки – тот же результат. Джимми пролистал инструкцию. Со страницы, на которой было написано «Установка программы», выпал клочок бумаги. На нем была схема клавиатуры и указание нажать шесть цифр в особой последовательности.
Джимми нажал кнопки, и в верху клавиатуры зажегся маленький зеленый огонек. Он нажал кнопку «Один», и слева сразу послышался тихий шум. Он направил фонарик на стену и увидел, что первая панель стала поворачиваться. Когда он нажал «Три», панель перед ним медленно повернулась. Когда он нажал кнопку прямо под «Три», над ним загорелись огни и осветили то, что было за панелью, которая теперь была повернута. Джимми поднялся и подошел к картине, которая висела на синем муслиновом фоне. Это была шагаловская «Цирковая арена».
Он направил фонарик на следующую панель.
– Боже правый, что она здесь делает? – громко прошептал Джимми. Он не включал над маленькой картиной свет, но осветил ее фонариком. Он смотрел на картину, не веря собственным глазам, секунду или две, потом сзади кто-то выхватил фонарик, и сильные руки обхватили его грудь под мышками, а потом сдавили шею. Мощные руки держали его. Это произошло в одно мгновение. Джимми удалось опуститься на колени и броситься вперед, сгруппировавшись при падении. Но Аукруст, который был тяжелее и сильнее, схватил Джимми за голову и прижал его подбородок к груди.
– Ты, мерзавец, – удалось произнести Джимми. – Я из полиции…
– Да хоть сам премьер-министр, – сказал Аукруст. – Тебе пора уходить, и у меня есть хорошее средство, чтобы тебе помочь.
Джимми почувствовал, как одна рука отпустила его, но другая крепко держала шею. Потом он ощутил в воздухе запах, сильный антисептический запах. В тусклом свете фонарика в десяти футах от себя он увидал источник этого запаха: рука, которая прежде держала его, теперь подносила к его лицу кусок материи. Джимми закричал во всю мощь и со всей злостью, на которую был способен. Он надеялся, что сработает фактор внезапности и он сможет вырваться от противника. Он двинул локтями назад и начал работать ногами, потом снова закричал и высвободился. Джимми подскочил к двери и открыл ее. Он начал подниматься, прежде чем Аукруст достиг ступенек. У Джимми теперь было преимущество, поскольку он был маленьким и подвижным. Он вскарабкался на палубу, спрыгнул на причал и исчез в темноте.
Глава 42
Роберто Оливейра не был человеком привычки, но, если выдавалась возможность, любил обедать в ресторане отеля «Красивый берег» на набережной Мон-Блан. Ему нравилось, что вокруг него вертятся и предоставляют один и тот же столик, что знакомые официанты и их помощники приветствуют его и окружают особым вниманием. Это производило сильное впечатление на его коллег и потенциальных клиентов. Когда он был один, то обдумывал предложения от возможных продавцов или отдыхал, читая газету. В этот день в начале января Оливейра, однако, не мог расслабиться, и газета не доставила ему удовольствия. Какой-то предприимчивый репортер писал о предрождественском аукционе Кольер, утверждая, что аукцион был бы очень удачным, если бы на продажу выставили автопортрет Сезанна, как обещала рекламная кампания.
– И ничего о наших успехах, – сказал Оливейра вслух. – Ни слова о том, что мы продали пейзаж Сезанна за одиннадцать миллионов…
Он сложил газету и хлопнул ею по столу. Оливейра удивился, обнаружив, что за столом уже не один. Мужчина, севший напротив него, был ему смутно знаком. Это был худой молодой человек с черными волосами и длинноватым носом.
Оливейра пристально посмотрел на него:
– Вы были с месье Вейзбордом, когда он привозил автопортрет Сезанна.
– Вейзборд мертв. Картину украли, – прямо сказал Леток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33