– Я хочу снова пройти в кабинет.
Эмили взяла раму, и они вернулись в кабинет Вейзборда. Здесь теперь присутствовал новый запах – сладкий, цветочный аромат дешевых духов. В огромном кресле Вейзборда сидел Леток, его черные волосы были разделены на пробор. Один глаз все еще был красным и слезился, на худом лице играло высокомерное и самодовольное выражение. Позади него стояла Габи в короткой юбке и черных чулках; это от нее пахло духами.
– Что вам здесь надо? – воскликнула Иди.
– Чтобы итальянская putain putain – шлюха(фр.)
приготовила нам поесть.
Иди схватила со стола стеклянное пресс-папье и подняла его над головой.
– Ты, мерзавец, зовешь меня шлюхой, я проклинаю твою семью, всех до одного!
– Надеюсь на это, – ухмыльнувшись, сказал он, вскочил и выхватил пресс-папье у нее из рук. – Они все дерьмо, и можешь их всех проклясть, прежде всего моего отца. – Леток с вызовом посмотрел на Маргариту. – Вы пришли сюда по делу?
– Конечно, по делу, – ответила Маргарита. – Месье Вейзборд был моим адвокатом, а его жена моей подругой. Я бывала здесь много раз. – Она посчитала молодого человека дерзким и потенциально опасным.
– У меня здесь тоже дело. Деньги. Мне надо шестьдесят тысяч франков.
– Немало, – сказала Маргарита. – Каким образом вы заработали так много?
– Это касается только меня и старика, – ответил Леток.
– Но Вейзборд мертв, и денег не будет. Вам еще нужно будет доказать, что он был вам должен.
Леток покачал головой:
– А вам-то какого черта надо от Вейзборда?
Маргарита рассердилась, но вдруг поняла, что Леток неуверен в себе и не может понять, почему ему не светят деньги, которые Вейзборд был ему должен.
– Я хочу получить картину, которую Вейзборд забрал у меня.
– У него была картина, он собирался продать ее в Женеве. – Леток отодвинулся от стола. – Я отвозил его в галерею и был с ним, когда он обо всем договаривался. Они сказали, что продадут ее за двести пятьдесят миллионов франков.
– Где вы в последний раз видели картину?
– В спальне Вейзборда. Он повесил ее на стену как распятие, дурак.
– Она пропала. Под кроватью мы нашли только раму.
– Мерзавец Аукруст – это он забрал ее. Он был здесь в тот вечер, когда Вейзборд умер.
– Он сказал, что убьет меня, – вклинилась Габи, – он приставил мне к горлу нож. – Она взволнованно указала пальцем на свое горло.
– Нет, нет, – запротестовала Маргарита, – он бы так не сделал. Я его знаю. Он очень нежный…
– Он нежен, как дикий кабан. Посмотрите на мои глаза, они все еще красные от того, чем он меня обрызгал. И он проткнул стеклом руку одного парня. Он убил Вейзборда, вот что я думаю.
Маргарита села в кресло рядом со столом.
– Вы можете его найти?
– Я здесь, чтобы получить, что мне причитается. Здесь есть серебро, фарфор и картины, которые я могу продать.
– Вы и ложки из дома не заберете, – нахмурилась Иди.
– Найдите картину, – сказала Маргарита, – и я заплачу вам десять тысяч франков.
– Десять? Вейзборд мне должен шестьдесят.
Маргарита покачала головой:
– Я знала этого адвоката слишком хорошо. Вы ни франка не получите.
Глаза Летока метались от Габи к Маргарите.
– А что я получу, если не найду картину?
– Докажите, что попытались, и я заплачу вам пять тысяч франков.
Глава 40
Наклонность Оксби действовать самостоятельно не была поколеблена, даже когда Эллиот Хестон прислал своему инспектору меморандум, в котором цитировались правила процедуры расследования, а именно то, что во время официального допроса должен присутствовать второй офицер. Это был мягкий выговор, сопровождавшийся запиской, в которой выражалась надежда, что второго предупреждения не потребуется. Хестон также попросил Оксби проинформировать его обо всех действиях, которые были предприняты по делу Вулкана, но о которых по небрежности забыли доложить. Записки Хестона были краткими, а замечания никогда не были личными. Оксби сделал то, что всегда делал с меморандумами. Он скомкал его и бросил в мусорную корзину.
Исчезновение фотографий никак не выходило у него из головы. Его волновало уже не то, что было на этих снимках. Важным было то, что, кто бы ни вылил кислоту на негативы, он же был ответствен и за уничтожение картин – по крайней мере, такие выводы делал Оксби. Неплохая гипотеза, думал он. Вполне вероятно, что Пинкстер знал больше, но не признавался. И что с Моряком? Вскрытие показало, что у него была больная печень и рак желудка, но умер он от травмы черепа. Оксби задело и то, что Хестон наломнил ему о протоколе, поэтому сержант Браули должна была сопровождать его к Иану Шелбурну. Возможно, ему удастся сосредоточиться на том, что он хочет узнать.
Иану Полу Шелбурну было около сорока лет; это был грузный мужчина, с проседью в волосах, голубоглазый, светлокожий, одет он был в выцветшие джинсы и свитер. Шелбурн говорил несколько монотонно и вообще был немногословен. Он предложил провести допрос в съемочной студии. Они принесли два стула, а Шелбурн примостился на табурете для пианино перед голубым полотном, куда усаживал своих клиентов, чтобы снимать. Так как цвет его одежды и глаз почти совпадал с цветом полотна, казалось, что Шелбурн вот-вот исчезнет. Вот что значит проводить слишком много часов в фотолаборатории, подумал инспектор.
Оксби начал допрос:
– Как давно вы знакомы с Аланом Пинкстером?
– Пять лет, думаю. Или шесть. Около того.
– Как вы с ним познакомились?
– Мы познакомились вскоре после того, как он купил дом в Блетчингли. Первый год мы довольно редко встречались, мы ведь из разных социальных слоев. Через несколько лет я получил задание от «Кантри лайф» поснимать на вечеринке, которую Пинкстер устраивал после ремонта в своем доме. Там-то он и объявил о своем плане построить художественную галерею, а я подкинул идею сделать фотоотчет о строительстве, от первого камня до освящения, так сказать. Он решил, что это неплохая идея, и нанял меня.
– Это помогло преодолеть социальный барьер?
– Не совсем, но мы сблизились.
– Вы постоянный фотограф в галерее Пинкстера?
– Думаю, да, но неофициально.
– Мистер Пинкстер часто просит вас показать ему фотографии до того, как их увидят Кларенс Боггс или Дэвид Блейни?
Шелбурн немного подумал.
– Он иногда просил меня показать ему снимки, прежде чем я отдам их Блейни.
– Вас с мистером Пинкстером связывают личные отношения?
– Не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «личными отношениями».
– Вы с ним общаетесь не по работе?
– Я же говорил, что мы из разных…
– Слоев, вы так сказали. И все же, вы видитесь с ним? Дважды в месяц – или дважды в год?
– Где-то раз в два месяца, наверное.
– Вы можете утверждать, что вы друзья?
– После шести лет – в некотором роде. Но как это связано с негативами?
– Вы абсолютно правы, мистер Шелбурн. Это может не иметь никакого отношения к негативам. Кажется, иногда я отвлекаюсь от темы, простите меня.
– Понимаю, – сказал Шелбурн.
– Насчет негативов. Мисс Браули попросила Дэвида Блейни заказать другие фотографии, и, как я понял, он позвонил вам, чтобы передать заказ. Но вы были в отъезде. Скажите, куда вы ездили?
– Я должен был сделать снимки новых производственных корпусов и оборудования «Оксфорд Фэбрикс Компани».
– Где это?
– В Эштоне. В пригороде Манчестера.
– Недалеко. Это было сложное задание?
– Задание было плевое, а вот погода подкачала.
– Какая она была?
– Нас заливало целую неделю.
– Вы помните числа?
– Где-то в середине месяца.
– Вас не было довольно долго. Две недели или дольше?
– Мне нужно было уладить кое-какие личные дела.
– Когда точно вы обнаружили следы взлома?
– Как видите, я не очень хорошо помню даты, но это было в воскресенье, незадолго до Рождества. Я не могу сказать с ходу, какое это было число.
– Пятнадцатое, – подсказала Энн.
– Да, да, точно. Но только семнадцатого, в понедельник, я узнал от Блейни, что ему нужны еще снимки. Тогда-то я и обнаружил, что кто-то побывал в моей фотолаборатории.
– Когда вы сказали об этом Дэвиду Блейни?
– Думаю, на следующий день, во вторник.
– Вас не обеспокоило, что были уничтожены негативы?
– Обеспокоило, конечно.
– Вы известили полицию?
– Не сразу.
– Почему?
– Теперь и сам не знаю. Глупо, что не позвонил.
– Кому вы сказали об этом?
– Блейни. И Алану Пинкстеру.
– Он расстроился?
– Он сожалел, что кто-то влез в мое фотоателье, но когда я сказал ему, что, кроме негативов туристической группы, все остальное цело, он вроде не огорчился.
– Не казался ли Пинкстер удивленным, что кто-то приложил столько усилий, чтобы уничтожить негативы?
– Ничего подобного он не говорил.
– Как вы думаете, зачем кому-то понадобилось уничтожать снимки группы датчан?
– Не знаю, инспектор. Я был так рад, что больше ничего не пострадало, что не очень об этом думал.
– Пинкстер знал о том, что мы затребовали копии снимков?
– Я ему вроде об этом не говорил. Может, Блейни что-нибудь говорил.
– Я хочу, чтобы вы вспомнили группу, которая была тогда в галерее, – сказал Оксби. – Их было около двадцати пяти человек, и все из датского посольства в Лондоне. Вы что-нибудь о них помните?
– Откровенно говоря, нет. Я вижу так много разных групп в течение года, что обычно не отличаю одну от другой. Мы делали снимки для новой брошюры, и Дэвид спросил, буду ли я снимать, хотя он сказал, что это необычная группа.
– Что он имел в виду?
– Что там были в основном женщины.
– Обычная группа состоит из мужчин и женщин?
– Да.
– Но там был по крайней мере один мужчина. Вы это заметили?
Шелбурн молча посмотрел на свои руки, которые энергично тер друг о друга.
– Я не помню точно. Но теперь я смутно припоминаю, что видел там мужчину.
– Вы можете его описать?
Шелбурн закрыл глаза, поморщился, как будто пытался вызвать в памяти картинку, и покачал головой.
– Честно говоря, я не помню ничего, кроме того, что он был выше всех, но мужчины обычно выше женщин, так что это вам не поможет. Поймите, я же использую аппарат с высокой скоростью затвора, чтобы успеть заснять проходящую группу. Когда я снимаю быстро, мне необходимо сделать несколько качественных снимков, иногда используя особое освещение, которое придаст фотографии необычный вид. Поэтому я сосредоточен на оборудовании, смотрю, чтобы пленка двигалась и ничего не заело. Я хорошо вижу композицию, но не то, что в кадре. Во всяком случае, не групповые снимки. Я знал, что сделаю контактные отпечатки и увижу все снимки, которые сделаю. Даже те, которых я не помню.
– Что вы имеете в виду?
– Я кладу полоску из пяти или шести негативов на фотобумагу между двумя чистыми стеклами, направляю на них свет и отпечатываю. Мне нравится иметь тридцать шесть снимков на одном листе.
– Сколько таких листов вы обычно делаете?
– Один для каждой пленки.
– Куда вы его положили?
– В папку с негативами.
– Где контакные отпечатки датской группы?
Фотограф беспомощно развел руками.
– Уничтожены, как и негативы.
– Вы внимательно разглядывали контактные отпечатки до того, как они были уничтожены?
Шелбурн снисходительно улыбнулся:
– Поймите, инспектор, что они очень маленького размера, не крупнее почтовой марки, и я их не разглядывал на предмет содержания. Я обвожу фотографии, которые не в фокусе или плохо сняты.
– Вы как-нибудь помечаете снимки?
– На обороте каждой фотографии я пишу код. На том столе, наверное, есть образец. – Шелбурн порылся в пачке снимков и вытащил два. Один он дал Оксби, другой – Энн. – Видите цифры и буквы? Они обозначают клиента, проект, дату и номер пленки. С этой информацией я могу сразу понять, что это за фотографии, и через полчаса напечатать их.
– Мистер Шелбурн, вы профессиональный фотограф и все знаете о пленках и фотографиях. Если бы вы хотели уничтожить негативы, как бы вы это сделали?
– Сжег бы их, думаю. Они красиво горят.
– Действительно,– просто сказал Оксби.– Мы уже почти закончили, однако я хочу спросить вас о человеке, которого называли Моряком. Полиция Райгита доложила, что его тело нашли за вашим фотоателье. Вы его знали?
Шелбурн кивнул:
– Для начала, труп нашли не за моим фотоателье, а через два магазина отсюда. Да, я его знал, все владельцы магазинов знали его.
– Что вы можете о нем сказать?
– Он был точно как из книги Диккенса. Бродяга, бездомный. Когда он был трезв, то хорошо работал руками, но слишком любил выпить. Он выглядел старше, чем был на самом деле, с кривым носом и несколькими шрамами, которые делали его лицо незабываемым. Я платил, а он позировал, и ему это нравилось, потому что он чувствовал себя хоть сколько-нибудь значимым. Несколько лучших снимков висят при входе.
– Мы их видели, – сказала Энн.
– К нему хорошо относились? – поинтересовался Оксби.
– Думаю, да, но не могу ручаться за всех.
– У него могли быть враги?
– Вряд ли.
Оксби поблагодарил Шелбурна и прошел за Энн в салон. Рождественский венок казался неуместным, хотя праздник был всего неделю назад. Когда они оказались на тротуаре перед фотоателье, Оксби сказал Энн:
– Я хочу посмотреть, где они нашли тело Моряка.
– Это было несколько недель назад, – возразила Энн. – Отчет полиции Райгита очень подробный. И вы сказали…
– Я всегда говорил, сержант, что никакой отчет не заменит осмотра.
Он пошел вперед.
– Я боялась, что вы так и скажете, – произнесла Энн, направляясь за ним по дорожке между магазинами.
На пороге фотоателье появился Шелбурн.
– Вам звонят, инспектор. Сержант Мурраторе…
Глава 41
Педер Аукруст положил паспорт на стойку и взглянул на тучного служащего в очках, который в этот момент пытался подавить зевок. Служащий сравнил фотографию и человека, стоящего перед ним, перевернул несколько страниц в толстой тетради, провел пальцем по списку номеров, поднял глаза и спросил:
– Откуда летите?
– Из Парижа, – ответил Аукруст.
Служащий сделал пометку в паспорте, с громким шлепком поставил печать на пустой странице и автоматически сказал:
– Счастливого нового года.
– Tusen takk, Tusen takk – Большое спасибо (норв.)
– ответил Аукруст с натянутой улыбкой. Он и забыл, что наступил новый год, уже три дня назад. Он беспрепятственно прошел через таможню, нашел такси и через час был в пабе «Кингз-Армз» около моста Альберта, в нескольких сотнях ярдов от пирса Кадоган. Было 4.30, когда он вошел в паб и занял место за столиком у окна, откуда мог видеть пристань и «Сеперу», ставшую на якорь прямо за голубой будкой директора пристани. В пять в баре начали собираться местные, и час спустя на «Сепере» зажглись и погасли два красных огонька. Аукруст взял свою сумку, вышел на набережную и спустился на пирс к сходням.
– Вы видели сигнал? – спросил Никос со сходней.
– Конечно. Я сразу пришел. Где Пинкстер? – требовательно спросил Аукруст.
– Мы подберем его у пирса Тауэр, – ответил Никос. – Он будет там не раньше семи тридцати.
– Отправляемся прямо сейчас, – твердо сказал Аукруст.
– Мистер Пинкстер очень пунктуальный, – возразил Никос. – Мы прибудем слишком рано.
– Рано так рано. – Аукруст пристально смотрел на Никоса. – Отчаливаем.
Софи поприветствовала Аукруста, назвав его доктором Мецгером. Вспомнив его первый визит на «Сеперу», она спросила, не хочет ли он кофе или что-нибудь выпить.
В шесть часов в миле позади «Сеперы» появился полицейский катер, закрепленный за округом Темзы полиции Большого Лондона; он медленно пошел за буксиром. На катере находились три человека. Все трое были офицерами полиции и прослужили в Скотланд-Ярде по два года; до этого каждый из них служил либо в военно-морских силах Великобритании, либо в торговом флоте. Сержант Джефф Дженнингс был старшим по званию; констебли О'Брайан и Нестор отвечали за передачу данных и наблюдение.
«Сепера» прошла мимо пирса Тауэр в 6.48, шла еще пять минут, потом развернулась и остановилась неподалеку от экскурсионного катера, оставленного на ночь.
Когда «Сепера» повернула, Дженнингс отключил двигатели и тоже резко повернул.
– Передайте «Бену Джолли», чтобы заступил на вахту у пирса Тауэр, – велел он О'Брайану.
Потом катер пошел обратно, миновав «Сеперу», стоявшую в доке.
Аукруст увидел катер, но только когда тот проходил мимо, Педер понял, что катер полицейский. Проследив, как он прошел под мостом Тауэр, Аукруст вернулся в рубку, как раз когда Алан Пинкстер поднялся на борт. Было 7.30.
– Мимо прошел полицейский катер, – сказал Аукруст.
– Я видел, – ответил Пинкстер.– Патрульный. Когда-нибудь река ими кишеть будет.
«Бен Джолли», неказистая моторка, на самом деле была очень удобной и практичной. Эта полицейская лодка – только без знаков – могла преследовать любой объект на воде между Дарфорд-Крик и мостом Стейнс-бридж – пятьдесят четыре мили, патрулируемые округом Темзы. Небольшое судно имело мощный двигатель и радиосвязь. Под тентом укрывалась команда из двух человек, возглавляемая сержантом Томпкинсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Эмили взяла раму, и они вернулись в кабинет Вейзборда. Здесь теперь присутствовал новый запах – сладкий, цветочный аромат дешевых духов. В огромном кресле Вейзборда сидел Леток, его черные волосы были разделены на пробор. Один глаз все еще был красным и слезился, на худом лице играло высокомерное и самодовольное выражение. Позади него стояла Габи в короткой юбке и черных чулках; это от нее пахло духами.
– Что вам здесь надо? – воскликнула Иди.
– Чтобы итальянская putain putain – шлюха(фр.)
приготовила нам поесть.
Иди схватила со стола стеклянное пресс-папье и подняла его над головой.
– Ты, мерзавец, зовешь меня шлюхой, я проклинаю твою семью, всех до одного!
– Надеюсь на это, – ухмыльнувшись, сказал он, вскочил и выхватил пресс-папье у нее из рук. – Они все дерьмо, и можешь их всех проклясть, прежде всего моего отца. – Леток с вызовом посмотрел на Маргариту. – Вы пришли сюда по делу?
– Конечно, по делу, – ответила Маргарита. – Месье Вейзборд был моим адвокатом, а его жена моей подругой. Я бывала здесь много раз. – Она посчитала молодого человека дерзким и потенциально опасным.
– У меня здесь тоже дело. Деньги. Мне надо шестьдесят тысяч франков.
– Немало, – сказала Маргарита. – Каким образом вы заработали так много?
– Это касается только меня и старика, – ответил Леток.
– Но Вейзборд мертв, и денег не будет. Вам еще нужно будет доказать, что он был вам должен.
Леток покачал головой:
– А вам-то какого черта надо от Вейзборда?
Маргарита рассердилась, но вдруг поняла, что Леток неуверен в себе и не может понять, почему ему не светят деньги, которые Вейзборд был ему должен.
– Я хочу получить картину, которую Вейзборд забрал у меня.
– У него была картина, он собирался продать ее в Женеве. – Леток отодвинулся от стола. – Я отвозил его в галерею и был с ним, когда он обо всем договаривался. Они сказали, что продадут ее за двести пятьдесят миллионов франков.
– Где вы в последний раз видели картину?
– В спальне Вейзборда. Он повесил ее на стену как распятие, дурак.
– Она пропала. Под кроватью мы нашли только раму.
– Мерзавец Аукруст – это он забрал ее. Он был здесь в тот вечер, когда Вейзборд умер.
– Он сказал, что убьет меня, – вклинилась Габи, – он приставил мне к горлу нож. – Она взволнованно указала пальцем на свое горло.
– Нет, нет, – запротестовала Маргарита, – он бы так не сделал. Я его знаю. Он очень нежный…
– Он нежен, как дикий кабан. Посмотрите на мои глаза, они все еще красные от того, чем он меня обрызгал. И он проткнул стеклом руку одного парня. Он убил Вейзборда, вот что я думаю.
Маргарита села в кресло рядом со столом.
– Вы можете его найти?
– Я здесь, чтобы получить, что мне причитается. Здесь есть серебро, фарфор и картины, которые я могу продать.
– Вы и ложки из дома не заберете, – нахмурилась Иди.
– Найдите картину, – сказала Маргарита, – и я заплачу вам десять тысяч франков.
– Десять? Вейзборд мне должен шестьдесят.
Маргарита покачала головой:
– Я знала этого адвоката слишком хорошо. Вы ни франка не получите.
Глаза Летока метались от Габи к Маргарите.
– А что я получу, если не найду картину?
– Докажите, что попытались, и я заплачу вам пять тысяч франков.
Глава 40
Наклонность Оксби действовать самостоятельно не была поколеблена, даже когда Эллиот Хестон прислал своему инспектору меморандум, в котором цитировались правила процедуры расследования, а именно то, что во время официального допроса должен присутствовать второй офицер. Это был мягкий выговор, сопровождавшийся запиской, в которой выражалась надежда, что второго предупреждения не потребуется. Хестон также попросил Оксби проинформировать его обо всех действиях, которые были предприняты по делу Вулкана, но о которых по небрежности забыли доложить. Записки Хестона были краткими, а замечания никогда не были личными. Оксби сделал то, что всегда делал с меморандумами. Он скомкал его и бросил в мусорную корзину.
Исчезновение фотографий никак не выходило у него из головы. Его волновало уже не то, что было на этих снимках. Важным было то, что, кто бы ни вылил кислоту на негативы, он же был ответствен и за уничтожение картин – по крайней мере, такие выводы делал Оксби. Неплохая гипотеза, думал он. Вполне вероятно, что Пинкстер знал больше, но не признавался. И что с Моряком? Вскрытие показало, что у него была больная печень и рак желудка, но умер он от травмы черепа. Оксби задело и то, что Хестон наломнил ему о протоколе, поэтому сержант Браули должна была сопровождать его к Иану Шелбурну. Возможно, ему удастся сосредоточиться на том, что он хочет узнать.
Иану Полу Шелбурну было около сорока лет; это был грузный мужчина, с проседью в волосах, голубоглазый, светлокожий, одет он был в выцветшие джинсы и свитер. Шелбурн говорил несколько монотонно и вообще был немногословен. Он предложил провести допрос в съемочной студии. Они принесли два стула, а Шелбурн примостился на табурете для пианино перед голубым полотном, куда усаживал своих клиентов, чтобы снимать. Так как цвет его одежды и глаз почти совпадал с цветом полотна, казалось, что Шелбурн вот-вот исчезнет. Вот что значит проводить слишком много часов в фотолаборатории, подумал инспектор.
Оксби начал допрос:
– Как давно вы знакомы с Аланом Пинкстером?
– Пять лет, думаю. Или шесть. Около того.
– Как вы с ним познакомились?
– Мы познакомились вскоре после того, как он купил дом в Блетчингли. Первый год мы довольно редко встречались, мы ведь из разных социальных слоев. Через несколько лет я получил задание от «Кантри лайф» поснимать на вечеринке, которую Пинкстер устраивал после ремонта в своем доме. Там-то он и объявил о своем плане построить художественную галерею, а я подкинул идею сделать фотоотчет о строительстве, от первого камня до освящения, так сказать. Он решил, что это неплохая идея, и нанял меня.
– Это помогло преодолеть социальный барьер?
– Не совсем, но мы сблизились.
– Вы постоянный фотограф в галерее Пинкстера?
– Думаю, да, но неофициально.
– Мистер Пинкстер часто просит вас показать ему фотографии до того, как их увидят Кларенс Боггс или Дэвид Блейни?
Шелбурн немного подумал.
– Он иногда просил меня показать ему снимки, прежде чем я отдам их Блейни.
– Вас с мистером Пинкстером связывают личные отношения?
– Не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «личными отношениями».
– Вы с ним общаетесь не по работе?
– Я же говорил, что мы из разных…
– Слоев, вы так сказали. И все же, вы видитесь с ним? Дважды в месяц – или дважды в год?
– Где-то раз в два месяца, наверное.
– Вы можете утверждать, что вы друзья?
– После шести лет – в некотором роде. Но как это связано с негативами?
– Вы абсолютно правы, мистер Шелбурн. Это может не иметь никакого отношения к негативам. Кажется, иногда я отвлекаюсь от темы, простите меня.
– Понимаю, – сказал Шелбурн.
– Насчет негативов. Мисс Браули попросила Дэвида Блейни заказать другие фотографии, и, как я понял, он позвонил вам, чтобы передать заказ. Но вы были в отъезде. Скажите, куда вы ездили?
– Я должен был сделать снимки новых производственных корпусов и оборудования «Оксфорд Фэбрикс Компани».
– Где это?
– В Эштоне. В пригороде Манчестера.
– Недалеко. Это было сложное задание?
– Задание было плевое, а вот погода подкачала.
– Какая она была?
– Нас заливало целую неделю.
– Вы помните числа?
– Где-то в середине месяца.
– Вас не было довольно долго. Две недели или дольше?
– Мне нужно было уладить кое-какие личные дела.
– Когда точно вы обнаружили следы взлома?
– Как видите, я не очень хорошо помню даты, но это было в воскресенье, незадолго до Рождества. Я не могу сказать с ходу, какое это было число.
– Пятнадцатое, – подсказала Энн.
– Да, да, точно. Но только семнадцатого, в понедельник, я узнал от Блейни, что ему нужны еще снимки. Тогда-то я и обнаружил, что кто-то побывал в моей фотолаборатории.
– Когда вы сказали об этом Дэвиду Блейни?
– Думаю, на следующий день, во вторник.
– Вас не обеспокоило, что были уничтожены негативы?
– Обеспокоило, конечно.
– Вы известили полицию?
– Не сразу.
– Почему?
– Теперь и сам не знаю. Глупо, что не позвонил.
– Кому вы сказали об этом?
– Блейни. И Алану Пинкстеру.
– Он расстроился?
– Он сожалел, что кто-то влез в мое фотоателье, но когда я сказал ему, что, кроме негативов туристической группы, все остальное цело, он вроде не огорчился.
– Не казался ли Пинкстер удивленным, что кто-то приложил столько усилий, чтобы уничтожить негативы?
– Ничего подобного он не говорил.
– Как вы думаете, зачем кому-то понадобилось уничтожать снимки группы датчан?
– Не знаю, инспектор. Я был так рад, что больше ничего не пострадало, что не очень об этом думал.
– Пинкстер знал о том, что мы затребовали копии снимков?
– Я ему вроде об этом не говорил. Может, Блейни что-нибудь говорил.
– Я хочу, чтобы вы вспомнили группу, которая была тогда в галерее, – сказал Оксби. – Их было около двадцати пяти человек, и все из датского посольства в Лондоне. Вы что-нибудь о них помните?
– Откровенно говоря, нет. Я вижу так много разных групп в течение года, что обычно не отличаю одну от другой. Мы делали снимки для новой брошюры, и Дэвид спросил, буду ли я снимать, хотя он сказал, что это необычная группа.
– Что он имел в виду?
– Что там были в основном женщины.
– Обычная группа состоит из мужчин и женщин?
– Да.
– Но там был по крайней мере один мужчина. Вы это заметили?
Шелбурн молча посмотрел на свои руки, которые энергично тер друг о друга.
– Я не помню точно. Но теперь я смутно припоминаю, что видел там мужчину.
– Вы можете его описать?
Шелбурн закрыл глаза, поморщился, как будто пытался вызвать в памяти картинку, и покачал головой.
– Честно говоря, я не помню ничего, кроме того, что он был выше всех, но мужчины обычно выше женщин, так что это вам не поможет. Поймите, я же использую аппарат с высокой скоростью затвора, чтобы успеть заснять проходящую группу. Когда я снимаю быстро, мне необходимо сделать несколько качественных снимков, иногда используя особое освещение, которое придаст фотографии необычный вид. Поэтому я сосредоточен на оборудовании, смотрю, чтобы пленка двигалась и ничего не заело. Я хорошо вижу композицию, но не то, что в кадре. Во всяком случае, не групповые снимки. Я знал, что сделаю контактные отпечатки и увижу все снимки, которые сделаю. Даже те, которых я не помню.
– Что вы имеете в виду?
– Я кладу полоску из пяти или шести негативов на фотобумагу между двумя чистыми стеклами, направляю на них свет и отпечатываю. Мне нравится иметь тридцать шесть снимков на одном листе.
– Сколько таких листов вы обычно делаете?
– Один для каждой пленки.
– Куда вы его положили?
– В папку с негативами.
– Где контакные отпечатки датской группы?
Фотограф беспомощно развел руками.
– Уничтожены, как и негативы.
– Вы внимательно разглядывали контактные отпечатки до того, как они были уничтожены?
Шелбурн снисходительно улыбнулся:
– Поймите, инспектор, что они очень маленького размера, не крупнее почтовой марки, и я их не разглядывал на предмет содержания. Я обвожу фотографии, которые не в фокусе или плохо сняты.
– Вы как-нибудь помечаете снимки?
– На обороте каждой фотографии я пишу код. На том столе, наверное, есть образец. – Шелбурн порылся в пачке снимков и вытащил два. Один он дал Оксби, другой – Энн. – Видите цифры и буквы? Они обозначают клиента, проект, дату и номер пленки. С этой информацией я могу сразу понять, что это за фотографии, и через полчаса напечатать их.
– Мистер Шелбурн, вы профессиональный фотограф и все знаете о пленках и фотографиях. Если бы вы хотели уничтожить негативы, как бы вы это сделали?
– Сжег бы их, думаю. Они красиво горят.
– Действительно,– просто сказал Оксби.– Мы уже почти закончили, однако я хочу спросить вас о человеке, которого называли Моряком. Полиция Райгита доложила, что его тело нашли за вашим фотоателье. Вы его знали?
Шелбурн кивнул:
– Для начала, труп нашли не за моим фотоателье, а через два магазина отсюда. Да, я его знал, все владельцы магазинов знали его.
– Что вы можете о нем сказать?
– Он был точно как из книги Диккенса. Бродяга, бездомный. Когда он был трезв, то хорошо работал руками, но слишком любил выпить. Он выглядел старше, чем был на самом деле, с кривым носом и несколькими шрамами, которые делали его лицо незабываемым. Я платил, а он позировал, и ему это нравилось, потому что он чувствовал себя хоть сколько-нибудь значимым. Несколько лучших снимков висят при входе.
– Мы их видели, – сказала Энн.
– К нему хорошо относились? – поинтересовался Оксби.
– Думаю, да, но не могу ручаться за всех.
– У него могли быть враги?
– Вряд ли.
Оксби поблагодарил Шелбурна и прошел за Энн в салон. Рождественский венок казался неуместным, хотя праздник был всего неделю назад. Когда они оказались на тротуаре перед фотоателье, Оксби сказал Энн:
– Я хочу посмотреть, где они нашли тело Моряка.
– Это было несколько недель назад, – возразила Энн. – Отчет полиции Райгита очень подробный. И вы сказали…
– Я всегда говорил, сержант, что никакой отчет не заменит осмотра.
Он пошел вперед.
– Я боялась, что вы так и скажете, – произнесла Энн, направляясь за ним по дорожке между магазинами.
На пороге фотоателье появился Шелбурн.
– Вам звонят, инспектор. Сержант Мурраторе…
Глава 41
Педер Аукруст положил паспорт на стойку и взглянул на тучного служащего в очках, который в этот момент пытался подавить зевок. Служащий сравнил фотографию и человека, стоящего перед ним, перевернул несколько страниц в толстой тетради, провел пальцем по списку номеров, поднял глаза и спросил:
– Откуда летите?
– Из Парижа, – ответил Аукруст.
Служащий сделал пометку в паспорте, с громким шлепком поставил печать на пустой странице и автоматически сказал:
– Счастливого нового года.
– Tusen takk, Tusen takk – Большое спасибо (норв.)
– ответил Аукруст с натянутой улыбкой. Он и забыл, что наступил новый год, уже три дня назад. Он беспрепятственно прошел через таможню, нашел такси и через час был в пабе «Кингз-Армз» около моста Альберта, в нескольких сотнях ярдов от пирса Кадоган. Было 4.30, когда он вошел в паб и занял место за столиком у окна, откуда мог видеть пристань и «Сеперу», ставшую на якорь прямо за голубой будкой директора пристани. В пять в баре начали собираться местные, и час спустя на «Сепере» зажглись и погасли два красных огонька. Аукруст взял свою сумку, вышел на набережную и спустился на пирс к сходням.
– Вы видели сигнал? – спросил Никос со сходней.
– Конечно. Я сразу пришел. Где Пинкстер? – требовательно спросил Аукруст.
– Мы подберем его у пирса Тауэр, – ответил Никос. – Он будет там не раньше семи тридцати.
– Отправляемся прямо сейчас, – твердо сказал Аукруст.
– Мистер Пинкстер очень пунктуальный, – возразил Никос. – Мы прибудем слишком рано.
– Рано так рано. – Аукруст пристально смотрел на Никоса. – Отчаливаем.
Софи поприветствовала Аукруста, назвав его доктором Мецгером. Вспомнив его первый визит на «Сеперу», она спросила, не хочет ли он кофе или что-нибудь выпить.
В шесть часов в миле позади «Сеперы» появился полицейский катер, закрепленный за округом Темзы полиции Большого Лондона; он медленно пошел за буксиром. На катере находились три человека. Все трое были офицерами полиции и прослужили в Скотланд-Ярде по два года; до этого каждый из них служил либо в военно-морских силах Великобритании, либо в торговом флоте. Сержант Джефф Дженнингс был старшим по званию; констебли О'Брайан и Нестор отвечали за передачу данных и наблюдение.
«Сепера» прошла мимо пирса Тауэр в 6.48, шла еще пять минут, потом развернулась и остановилась неподалеку от экскурсионного катера, оставленного на ночь.
Когда «Сепера» повернула, Дженнингс отключил двигатели и тоже резко повернул.
– Передайте «Бену Джолли», чтобы заступил на вахту у пирса Тауэр, – велел он О'Брайану.
Потом катер пошел обратно, миновав «Сеперу», стоявшую в доке.
Аукруст увидел катер, но только когда тот проходил мимо, Педер понял, что катер полицейский. Проследив, как он прошел под мостом Тауэр, Аукруст вернулся в рубку, как раз когда Алан Пинкстер поднялся на борт. Было 7.30.
– Мимо прошел полицейский катер, – сказал Аукруст.
– Я видел, – ответил Пинкстер.– Патрульный. Когда-нибудь река ими кишеть будет.
«Бен Джолли», неказистая моторка, на самом деле была очень удобной и практичной. Эта полицейская лодка – только без знаков – могла преследовать любой объект на воде между Дарфорд-Крик и мостом Стейнс-бридж – пятьдесят четыре мили, патрулируемые округом Темзы. Небольшое судно имело мощный двигатель и радиосвязь. Под тентом укрывалась команда из двух человек, возглавляемая сержантом Томпкинсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33