Принц Чарлз находился на пути в Париж, и мадемуазель казалась ей наиболее подходящей партией для сына.Мадемуазель де Монпансье, известная в стране не иначе как мадемуазель французского двора, приходилась Генриетте-Марии племянницей: она была дочерью брата королевы Гастона, графа Орлеанского. К сожалению, мадемуазель сильно задирала нос. Богатейшая из наследниц Европы, кузина юного короля Людовика XIV, она считала себя ко всему прочему еще и неотразимой красавицей, и хотя ухаживания принца Уэльского — пока, правда, в лице его матери — льстили девушке, но она не показывала виду и предпочитала держаться с равнодушием.Вот и сейчас она небрежно расправила оборки роскошного парчового наряда, подчеркивающего ее великолепную фигуру, и каждый ее жест говорил: она обворожительна, молочно-розовый цвет ее лица восхитителен, а пышные светлые волосы и вовсе бесподобны. Для королевы не были секретом претензии племянницы слыть не только богатейшей наследницей, но и красивейшей девушкой Франции, и сейчас, воочию наблюдая ее замашки, Генриетта-Мария почувствовала, как закипает в душе бунтарский дух, миниатюрные ручки сжимаются в кулаки, а изящная ножка вот-вот готова топнуть.— Мой сын скоро будет с нами, — сказала королева, сдержав себя. — Я с таким нетерпением жду этого дня.— Ах, драгоценнейшая тетя, как это, вероятно, прекрасно в вашем положении изгнанницы, томящейся в чужой стране, узнать, что семья ваша ускользнула из рук этих варваров-мужланов.— В чужой стране? — воскликнула королева. — Мадемуазель, я родилась в этой стране. Я любимая дочь покойного короля Франции.— Какая жалость, что он умер, так и не увидев вас, — с ядом в голосе сказала мадемуазель.— Ах! Его смерть была величайшей трагедией для страны. Я закипаю негодованием всякий раз, когда прохожу по Рю де ля Ферроньери, где сумасшедший монах пронзил его сердце кинжалом.— Драгоценная тетя, вы так сильно переживаете по поводу того, что быльем поросло, хотя у вас столько поводов для переживаний сейчас.Генриетта-Мария с раздражением взглянула на племянницу. Мадемуазель, надо отдать ей должное, умела наносить удар в самое больное место. Сейчас эта надменная юная красавица напоминала тете, что она, кузина короля, дочь монсеньора Франции — старшего брата короля, проявляла прямо-таки неслыханную любезность, тратя свое драгоценное время на беседу с бедной тетушкой-изгнанницей.Когда это было необходимо, Генриетта-Мария умела подавить гнев.— Мой сын очень вырос, он уже совсем мужчина. Говорят, он поразительно похож на своего деда — моего отца.— Только внешне, надо полагать, ваше величество. Ваш отец, наш великий король Генрих IV, был не только величайшим из королей, но, как всем известно, и величайшим любовником Франции.— Мой сын тоже будет любить глубоко и со всей страстью души. Есть в нем что-то, что заставляет так думать.— Остается надеяться, что он не станет по примеру деда источником страданий для своей жены и не будет заводить такое же бесчисленное количество любовниц.— О, нет, ведь в нем течет и отцовская кровь, а более благородного, более преданного человека, чем мой Карл, невозможно себе представить. Мне, его жене, вы-то уж можете поверить!— Если так, то вам, дорогая тетя, и в самом деле невероятно повезло с мужем. Когда я стану выбирать мужа, я тоже буду искать в нем прежде всего такое качество, как верность.— Ваша красота любого заставит быть верным.— Только не такого человека, как ваш отец, мадам. Он изменил бы самой Венере. И коли ваш сын так похож на него…— Фи, мадемуазель, он же еще мальчик!— Юный настолько, что ему еще не время думать о женитьбе?— Принц никогда не бывает слишком молод для брака.— А может, пока дела у него не очень хороши, разумнее не спешить. Богатые наследницы охотнее отдают руку и сердце королю, восседающему на троне, нежели изгнаннику, который всю жизнь может прожить в тщетной надежде обрести утерянную его отцом корону.Мадемуазель небрежно улыбнулась собственному ходу мыслей. Она размышляла о замужестве, но не о браке с юным английским принцем. Генриетта-Мария, слушая рассуждения кокетки, негодовала. Племянница явно мечтала выйти замуж, но не за кого-нибудь, а за своего царствующего кузена, короля Франции.Людовик XIV, твердо решила для себя Генриетта-Мария, должен быть предназначен другой — а именно, ее дочери Генриетте.
Принцесса Генриетта — она вновь стала Генриеттой с момента возвращения к матери — сразу полюбила брата, стоило ему войти в детскую, где девочка находилась в обществе наставницы леди Далкейт, исхудавшей и бледной после перенесенной болезни, только что с удивлением узнавшей, что вся Франция чествует ее как героиню. Леди Далкейт, женщина серьезная и трезвая, не была расположена наслаждаться похвалой. Она поняла, что королева решила воспитывать ребенка в католической вере, а это противоречило воле короля Англии и его народа. Беспокойство было тем более сильным, что Анна ощущала свою косвенную причастность к новообращению девочки, поскольку именно она доставила малышку к матери.Но крошка-принцесса не могла знать, какие баталии разыгрываются вокруг нее. Она знала, что у нее есть брат, которого она полюбила, как только он взял ее на руки и сказал, что помнит совсем-совсем маленькой.» Чарлз! Дорогой Чарлз!»— звала она тоненьким детским голоском, а он ласково называл ее своей маленькой сестренкой.» Но, — добавлял он, — Генриетта — слишком длинное имя для такого человечка, а они, как я слышал, хотят прибавить к твоему имени «Анна»в знак уважения к матери Людовика. Это уже чересчур. Моя кисонька… любимая моя, ты будешь моей Минеттой «.— Минетта? — повторила девочка с восхищением.— Это имя, которым буду называть тебя я и никто больше, и о нем будем знать только я и ты, моя сестренка.— Минетта! — кричала она радостно. — Я Минетта! Минетта Чарлза!Он поцеловал ее и разрешил потаскать себя за длинные темные кудри.— Уж не знаю, когда снова увижу тебя, Минетта, — говорил он. — Допускаю, что, может быть, и никогда.— Ты такой большой для брата, — замечала она.— Это потому, что я самый старший. Мне было целых четырнадцать лет, когда ты родилась.Она не все поняла и, засмеявшись, прижала его руку к своему маленькому тельцу, чтобы показать, как сильно его любит.Он в ответ крепко обнял сестру. Как это замечательно быть с кем-то одной плоти и крови. Повторится ли вновь такая встреча, будет ли когда-нибудь вся семья в сборе, в этом он сильно сомневался. Он был еще мальчиком, но вместе с отцом участвовал в бою и знал, что события развиваются не в их пользу. Тихий, даже робкий, он предпочитал общество женщин, но не таких надменных, как его кузина мадемуазель де Монпансье, ему нравились девушки более безыскусные, в первую очередь те, которым он сам нравился, а он нравился, поскольку, не будучи красавцем, излучал обаяние.Особенную робость принц испытывал здесь, во Франции, потому что знал, что над его французским произношением смеются. Чарлз первый был готов посмеяться над своим ужасным акцентом и никогда не пытался строить из себя человека более образованного, чем есть на самом деле, но все же он был слишком юн и слишком неуверен в себе, чтобы спокойно воспринимать иронические намеки в свой адрес. Он ни на минуту не забывал, что является наследником без престола и зыбкость будущего заставляла его быть особенно осторожным.Тем более чудесно было находиться в обществе нежной и привязанной к нему крохи-сестренки, хрупкой, необыкновенно хорошенькой девочки с живыми, умными глазами Стюартов. До чего же хорошо иметь семью, решил Чарлз.Чтобы побыть в обществе сестры, он убежал от своего компаньона и кузена принца Руперта, который отменно говорил по-французски и слыл отличным воякой, несмотря на поражение при Марстонской пустоши; убежал от матери с ее нескончаемыми жалобами и наставлениями о том, что ему следует ухаживать за кузиной, мадемуазель Монпансье.— Я люблю тебя, сестренка, — шептал он, — и люблю гораздо сильнее, чем эту заносчивую мадемуазель.— Чарлз, — пролепетала малышка, подергав его за волосы и убедившись, что кудри как заколдованные ложатся на прежнее место, — ты останешься со мной, Чарлз?— Мне скоро придется уехать, Минетта.— Нет! Минетта говорить» нет «! Он коснулся ее щеки.— Что же, приказы Минетты надлежит выполнять!Леди Далкейт вышла, оставив их двоих. Принц ей очень нравился и ее искренне радовала привязанность брата и сестры. Она подумала: может быть, удастся поговорить с ним о религиозных наставлениях ей? Он ведь знает волю своего отца. Но как пойти против королевы? Как можно сплетничать с принцем о его матери? Мальчик еще слишком юн для таких разговоров. Придется ждать. Если бы знать, что случится дальше?— Ты был когда-нибудь маленьким? — спросила Генриетта брата, когда они остались одни.— Да, я был маленьким, и при этом таким некрасивым, что даже мама стыдилась меня. Я был очень напыщенный, поэтому все думали, что я очень умный. Дорогая сестренка, если ты чего-то не знаешь по невежеству, смолчи, и сойдешь за умную. Все сочтут тебя глубокомысленной особой.Генриетта не понимала, что имел в виду брат, но смеялась вместе с ним, и смех был полон радости. Он говорил с ней так, как не мог говорить с другими. Говорил о юности, об Англии, где когда-то был самой важной особой среди всех маленьких мальчиков, о том, как они играли с братом Джеймсом и сестрой Мэри в прятки: в промозглые, дождливые дни — в огромных залах Гэмптон Корта и Уайтхолла, а в хорошую погоду — в дворцовых садах, где прятались среди деревьев и незаметно крались друг за другом по аллеям аккуратно постриженных тисов. А больше всего на свете он любил смотреть на корабли, плывущие по реке, и, по его словам, целыми часами валялся на траве в Гринвиче, наблюдая за судами, которые проходили мимо с поднятыми парусами.— Но, Минетта, ты же ничего не понимаешь в этих вещах, а я как дурак говорю и говорю с тобой, и все потому, что на деле я говорю сам с собой, а это очень глупо. От таких разговоров начинаешь себя жалеть, а жалость к себе — ужасная вещь, Минетта, это меч, погруженный в собственное тело, человек чуть поворачивает лезвие в ране и упивается болью, и это чистой воды безумство.Он замолчал, потом улыбнулся ей.— Еще, еще! — закричала принцесса.— Ах, моя маленькая Минетта, что с нами станется… Каков будет наш конец?Но не в его натуре было долго пребывать в унынии. Не веря в победу отца, он все-таки смотрел в будущее с беспечностью юноши. Он умел радоваться мгновению, а в данный момент он открыл, что у него замечательная сестренка, и что это так здорово — жить семьей.— Драгоценная моя Минетта, ведь ты же не говоришь мне о том, что нужно отправляться ухаживать за этой гордячкой мадемуазелью, разве не так? Ты смеешься над моей сентиментальной болтовней, как будто она необычайно остроумна. Не удивительно, что я так люблю тебя, милая моя сестричка!— Минетта тоже любит Чарлза, — сказала она, обвивая руками его шею.Потом он рассказал ей о мистере Фосетте, который учил его и брата Джеймса стрельбе из лука. В голове промелькнули воспоминания об учителе французского, об учителе чистописания, о наставнике, заставлявшем его читать букварь, вспомнил он и о матери, душившей его своей привязанностью и ежечасно напоминавшей о важности и значительности его положения.» Никогда не забывай, Чарлз, что однажды тебе суждено стать королем Англии. Тебе надлежит быть таким же великим и славным монархом, как твой отец «.Принц криво усмехнулся. Назвали бы теперь отца великим и славным королем англичане, делавшие все, чтобы избавиться от него? Наступит ли тот момент, когда они будут приветствовать принца Уэльского Чарлза в качестве своего короля — Карла II Стюарта?— Бедная мама, — сказал он, — у меня такое чувство, что ей никогда не быть счастливой. Она одно из самых незадачливых созданий в этом мире. Как хорошо, что можно говорить с тобой, сестренка, не таясь, потому что ты слишком мала, чтобы понять.Он поцеловал ее в волосы.— Ты прелестна, и я люблю тебя. Ты ведь знаешь, мне гораздо приятнее быть с тобой, чем с самыми прекрасными леди двора, или с королем и королевой, или с мамой… в общем, со всеми.Чтобы позабавить ее, он рассказал о деревяшке, которую всегда брал с собой в постель в ее возрасте.— Напрасно они старались отобрать ее у меня, потому что я ни за что на свете не расстался бы с нею. Я любил свою деревянную палку и, признаюсь, хранил ее как сокровище, пока однажды ее не забрали у меня силой. Тут я понял, что давно вырос из таких игр. Когда-нибудь, Минетта, я расскажу тебе еще кое-что. Я расскажу о забаве, которая у нас была с братом и сестрой, и о том, как мы думали, что будем вечно смеяться и играть в игры, а потом внезапно стали взрослыми, все в один день. Им было тяжелее пережить это — ведь они моложе меня; Мэри — на год, Джеймс — на четыре, а маленькая Элизабет — на целых пять. Я был старшим, Генри был совсем еще ребенком, а маленькая Минетта даже не числилась в нашем семействе, потому что еще не появилась на свет.— Минетта не появилась!— Ты без себя не можешь представить существование мира вообще, правда ведь? Давай поиграем, Минетта! Я утомил тебя разговорами.— Нет, давай говорить еще, — сказала она. Но тут появилась мадемуазель в сопровождении кузена, принца Руперта.— Вашей маме не понравится, что вы проводите время в детской, играя с малышкой, — кокетливо сказала мадемуазель. Для себя она решила, что на этого мальчика с туманным будущим не стоит тратить время, но устоять не смогла — при всей молодости и неопытности было в нем что-то, что делало его более интересным, чем кузен Руперт.— Вам придется простить меня, мадемуазель, — сказал Чарлз, — мой французский слишком убог, чтобы ответить вам на вашем языке.Она веером ударила его по руке.— И вам не стыдно, кузен? Вы не говорите по-французски?— Это все моя нерадивость. Боюсь, я слишком много времени уделял верховой езде и стрельбе, тогда как следовало» учить французский, точно так же как и вы, мадемуазель, несомненно, предпочитали заниматься более приятными делами вместо того, чтобы учить английский.Руперт перевел, и мадемуазель надулась.— Что бы вы сказали, Чарлз, если бы я позволила вам нести мои цветы?— Я бы сказал, что вы очень любезны, — ответил он через Руперта.— Я бы разрешила проводить меня до кареты.— Мадемуазель чрезвычайно добра.— И, пожалуй, вы могли бы подержать лампу, пока я приведу себя в порядок.— Ради Бога, скажите мадемуазель, что я сражен ее великодушием.Мадемуазель повернулась к Руперту.— А это не переводите. Я делаю все это только потому, что мне жаль этого бедного юношу. Я никогда не выйду за него замуж, как этого хочет его мать. Я целюсь выше… много выше!— Я уверен, — сказал Чарлз, — что слова мадемуазель не лишены здравого смысла.Руперт улыбнулся, он знал, что принц Уэльский понял каждое слово, и не говорит с мадемуазель по-французски только из застенчивости.— Скажите ему, — приказала мадемуазель, — что он может прийти в мои апартаменты и сидеть возле моих ног, пока я буду беседовать со служанкой.Когда Руперт перевел, Чарлз ответил:— Мадемуазель невероятно великодушна, но у меня важное свидание с леди.— Леди? — воскликнула мадемуазель.— С моей маленькой сестрой, мадемуазель. С моей подружкой Минеттой.Генриетта почувствовала, что прекрасная гостья недоброжелательно относится к ее брату.— Уходите! — сказала она. — Вы не нравитесь Минетте!— Я понимаю, — сказала мадемуазель, — девочка еще мала, но ее стоит поучить правилам хорошего тона. Ее следовало бы хорошенько высечь.Услышав слово «высечь», Генриетта обхватила брата и с плачем уткнулась в его плечо.— Никто тебя не обидит, Минетта, — сказал тот. — Никто тебя пальцем не тронет, пока Чарлз с тобой.Мадемуазель засмеялась и, поднявшись, приказала Руперту проводить ее.— Оставим мальчика играть с сестренкой, — сказала она. — В конце концов, он всего лишь мальчишка, и, совершенно очевидно, еще не вырос из детских забав.Стоило им уйти, как на Минетту и ее брата вновь напало безудержное веселье.
Что ни день они были вместе, что ни день он приходил и разговаривал с ней, и хотя она далеко не все понимала из того, что он говорил, она знала, что он любит ее так же, как и она его.Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь все может измениться, пока однажды он не пришел к ней и не сказал, с грустью поцеловав:— Минетта, мы всегда будем любить друг друга.На следующий день он не пришел. Она с негодованием спросила, где Чарлз, и ей ответили, что он уехал. Она мучилась день и ночь, не ела, плохо спала, ей так хотелось, чтобы он вернулся.Мама ласково обнимала ее.— Мое дорогое дитя, ты еще очень мала, но есть вещи, которые необходимо знать и тебе. Твой отец сражается с плохими людьми, и твой брат поехал к нему на помощь. Потом, когда они победят плохих людей, мы все вернемся домой, и у тебя будет не один, а целых три брата, а кроме того еще и сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Принцесса Генриетта — она вновь стала Генриеттой с момента возвращения к матери — сразу полюбила брата, стоило ему войти в детскую, где девочка находилась в обществе наставницы леди Далкейт, исхудавшей и бледной после перенесенной болезни, только что с удивлением узнавшей, что вся Франция чествует ее как героиню. Леди Далкейт, женщина серьезная и трезвая, не была расположена наслаждаться похвалой. Она поняла, что королева решила воспитывать ребенка в католической вере, а это противоречило воле короля Англии и его народа. Беспокойство было тем более сильным, что Анна ощущала свою косвенную причастность к новообращению девочки, поскольку именно она доставила малышку к матери.Но крошка-принцесса не могла знать, какие баталии разыгрываются вокруг нее. Она знала, что у нее есть брат, которого она полюбила, как только он взял ее на руки и сказал, что помнит совсем-совсем маленькой.» Чарлз! Дорогой Чарлз!»— звала она тоненьким детским голоском, а он ласково называл ее своей маленькой сестренкой.» Но, — добавлял он, — Генриетта — слишком длинное имя для такого человечка, а они, как я слышал, хотят прибавить к твоему имени «Анна»в знак уважения к матери Людовика. Это уже чересчур. Моя кисонька… любимая моя, ты будешь моей Минеттой «.— Минетта? — повторила девочка с восхищением.— Это имя, которым буду называть тебя я и никто больше, и о нем будем знать только я и ты, моя сестренка.— Минетта! — кричала она радостно. — Я Минетта! Минетта Чарлза!Он поцеловал ее и разрешил потаскать себя за длинные темные кудри.— Уж не знаю, когда снова увижу тебя, Минетта, — говорил он. — Допускаю, что, может быть, и никогда.— Ты такой большой для брата, — замечала она.— Это потому, что я самый старший. Мне было целых четырнадцать лет, когда ты родилась.Она не все поняла и, засмеявшись, прижала его руку к своему маленькому тельцу, чтобы показать, как сильно его любит.Он в ответ крепко обнял сестру. Как это замечательно быть с кем-то одной плоти и крови. Повторится ли вновь такая встреча, будет ли когда-нибудь вся семья в сборе, в этом он сильно сомневался. Он был еще мальчиком, но вместе с отцом участвовал в бою и знал, что события развиваются не в их пользу. Тихий, даже робкий, он предпочитал общество женщин, но не таких надменных, как его кузина мадемуазель де Монпансье, ему нравились девушки более безыскусные, в первую очередь те, которым он сам нравился, а он нравился, поскольку, не будучи красавцем, излучал обаяние.Особенную робость принц испытывал здесь, во Франции, потому что знал, что над его французским произношением смеются. Чарлз первый был готов посмеяться над своим ужасным акцентом и никогда не пытался строить из себя человека более образованного, чем есть на самом деле, но все же он был слишком юн и слишком неуверен в себе, чтобы спокойно воспринимать иронические намеки в свой адрес. Он ни на минуту не забывал, что является наследником без престола и зыбкость будущего заставляла его быть особенно осторожным.Тем более чудесно было находиться в обществе нежной и привязанной к нему крохи-сестренки, хрупкой, необыкновенно хорошенькой девочки с живыми, умными глазами Стюартов. До чего же хорошо иметь семью, решил Чарлз.Чтобы побыть в обществе сестры, он убежал от своего компаньона и кузена принца Руперта, который отменно говорил по-французски и слыл отличным воякой, несмотря на поражение при Марстонской пустоши; убежал от матери с ее нескончаемыми жалобами и наставлениями о том, что ему следует ухаживать за кузиной, мадемуазель Монпансье.— Я люблю тебя, сестренка, — шептал он, — и люблю гораздо сильнее, чем эту заносчивую мадемуазель.— Чарлз, — пролепетала малышка, подергав его за волосы и убедившись, что кудри как заколдованные ложатся на прежнее место, — ты останешься со мной, Чарлз?— Мне скоро придется уехать, Минетта.— Нет! Минетта говорить» нет «! Он коснулся ее щеки.— Что же, приказы Минетты надлежит выполнять!Леди Далкейт вышла, оставив их двоих. Принц ей очень нравился и ее искренне радовала привязанность брата и сестры. Она подумала: может быть, удастся поговорить с ним о религиозных наставлениях ей? Он ведь знает волю своего отца. Но как пойти против королевы? Как можно сплетничать с принцем о его матери? Мальчик еще слишком юн для таких разговоров. Придется ждать. Если бы знать, что случится дальше?— Ты был когда-нибудь маленьким? — спросила Генриетта брата, когда они остались одни.— Да, я был маленьким, и при этом таким некрасивым, что даже мама стыдилась меня. Я был очень напыщенный, поэтому все думали, что я очень умный. Дорогая сестренка, если ты чего-то не знаешь по невежеству, смолчи, и сойдешь за умную. Все сочтут тебя глубокомысленной особой.Генриетта не понимала, что имел в виду брат, но смеялась вместе с ним, и смех был полон радости. Он говорил с ней так, как не мог говорить с другими. Говорил о юности, об Англии, где когда-то был самой важной особой среди всех маленьких мальчиков, о том, как они играли с братом Джеймсом и сестрой Мэри в прятки: в промозглые, дождливые дни — в огромных залах Гэмптон Корта и Уайтхолла, а в хорошую погоду — в дворцовых садах, где прятались среди деревьев и незаметно крались друг за другом по аллеям аккуратно постриженных тисов. А больше всего на свете он любил смотреть на корабли, плывущие по реке, и, по его словам, целыми часами валялся на траве в Гринвиче, наблюдая за судами, которые проходили мимо с поднятыми парусами.— Но, Минетта, ты же ничего не понимаешь в этих вещах, а я как дурак говорю и говорю с тобой, и все потому, что на деле я говорю сам с собой, а это очень глупо. От таких разговоров начинаешь себя жалеть, а жалость к себе — ужасная вещь, Минетта, это меч, погруженный в собственное тело, человек чуть поворачивает лезвие в ране и упивается болью, и это чистой воды безумство.Он замолчал, потом улыбнулся ей.— Еще, еще! — закричала принцесса.— Ах, моя маленькая Минетта, что с нами станется… Каков будет наш конец?Но не в его натуре было долго пребывать в унынии. Не веря в победу отца, он все-таки смотрел в будущее с беспечностью юноши. Он умел радоваться мгновению, а в данный момент он открыл, что у него замечательная сестренка, и что это так здорово — жить семьей.— Драгоценная моя Минетта, ведь ты же не говоришь мне о том, что нужно отправляться ухаживать за этой гордячкой мадемуазелью, разве не так? Ты смеешься над моей сентиментальной болтовней, как будто она необычайно остроумна. Не удивительно, что я так люблю тебя, милая моя сестричка!— Минетта тоже любит Чарлза, — сказала она, обвивая руками его шею.Потом он рассказал ей о мистере Фосетте, который учил его и брата Джеймса стрельбе из лука. В голове промелькнули воспоминания об учителе французского, об учителе чистописания, о наставнике, заставлявшем его читать букварь, вспомнил он и о матери, душившей его своей привязанностью и ежечасно напоминавшей о важности и значительности его положения.» Никогда не забывай, Чарлз, что однажды тебе суждено стать королем Англии. Тебе надлежит быть таким же великим и славным монархом, как твой отец «.Принц криво усмехнулся. Назвали бы теперь отца великим и славным королем англичане, делавшие все, чтобы избавиться от него? Наступит ли тот момент, когда они будут приветствовать принца Уэльского Чарлза в качестве своего короля — Карла II Стюарта?— Бедная мама, — сказал он, — у меня такое чувство, что ей никогда не быть счастливой. Она одно из самых незадачливых созданий в этом мире. Как хорошо, что можно говорить с тобой, сестренка, не таясь, потому что ты слишком мала, чтобы понять.Он поцеловал ее в волосы.— Ты прелестна, и я люблю тебя. Ты ведь знаешь, мне гораздо приятнее быть с тобой, чем с самыми прекрасными леди двора, или с королем и королевой, или с мамой… в общем, со всеми.Чтобы позабавить ее, он рассказал о деревяшке, которую всегда брал с собой в постель в ее возрасте.— Напрасно они старались отобрать ее у меня, потому что я ни за что на свете не расстался бы с нею. Я любил свою деревянную палку и, признаюсь, хранил ее как сокровище, пока однажды ее не забрали у меня силой. Тут я понял, что давно вырос из таких игр. Когда-нибудь, Минетта, я расскажу тебе еще кое-что. Я расскажу о забаве, которая у нас была с братом и сестрой, и о том, как мы думали, что будем вечно смеяться и играть в игры, а потом внезапно стали взрослыми, все в один день. Им было тяжелее пережить это — ведь они моложе меня; Мэри — на год, Джеймс — на четыре, а маленькая Элизабет — на целых пять. Я был старшим, Генри был совсем еще ребенком, а маленькая Минетта даже не числилась в нашем семействе, потому что еще не появилась на свет.— Минетта не появилась!— Ты без себя не можешь представить существование мира вообще, правда ведь? Давай поиграем, Минетта! Я утомил тебя разговорами.— Нет, давай говорить еще, — сказала она. Но тут появилась мадемуазель в сопровождении кузена, принца Руперта.— Вашей маме не понравится, что вы проводите время в детской, играя с малышкой, — кокетливо сказала мадемуазель. Для себя она решила, что на этого мальчика с туманным будущим не стоит тратить время, но устоять не смогла — при всей молодости и неопытности было в нем что-то, что делало его более интересным, чем кузен Руперт.— Вам придется простить меня, мадемуазель, — сказал Чарлз, — мой французский слишком убог, чтобы ответить вам на вашем языке.Она веером ударила его по руке.— И вам не стыдно, кузен? Вы не говорите по-французски?— Это все моя нерадивость. Боюсь, я слишком много времени уделял верховой езде и стрельбе, тогда как следовало» учить французский, точно так же как и вы, мадемуазель, несомненно, предпочитали заниматься более приятными делами вместо того, чтобы учить английский.Руперт перевел, и мадемуазель надулась.— Что бы вы сказали, Чарлз, если бы я позволила вам нести мои цветы?— Я бы сказал, что вы очень любезны, — ответил он через Руперта.— Я бы разрешила проводить меня до кареты.— Мадемуазель чрезвычайно добра.— И, пожалуй, вы могли бы подержать лампу, пока я приведу себя в порядок.— Ради Бога, скажите мадемуазель, что я сражен ее великодушием.Мадемуазель повернулась к Руперту.— А это не переводите. Я делаю все это только потому, что мне жаль этого бедного юношу. Я никогда не выйду за него замуж, как этого хочет его мать. Я целюсь выше… много выше!— Я уверен, — сказал Чарлз, — что слова мадемуазель не лишены здравого смысла.Руперт улыбнулся, он знал, что принц Уэльский понял каждое слово, и не говорит с мадемуазель по-французски только из застенчивости.— Скажите ему, — приказала мадемуазель, — что он может прийти в мои апартаменты и сидеть возле моих ног, пока я буду беседовать со служанкой.Когда Руперт перевел, Чарлз ответил:— Мадемуазель невероятно великодушна, но у меня важное свидание с леди.— Леди? — воскликнула мадемуазель.— С моей маленькой сестрой, мадемуазель. С моей подружкой Минеттой.Генриетта почувствовала, что прекрасная гостья недоброжелательно относится к ее брату.— Уходите! — сказала она. — Вы не нравитесь Минетте!— Я понимаю, — сказала мадемуазель, — девочка еще мала, но ее стоит поучить правилам хорошего тона. Ее следовало бы хорошенько высечь.Услышав слово «высечь», Генриетта обхватила брата и с плачем уткнулась в его плечо.— Никто тебя не обидит, Минетта, — сказал тот. — Никто тебя пальцем не тронет, пока Чарлз с тобой.Мадемуазель засмеялась и, поднявшись, приказала Руперту проводить ее.— Оставим мальчика играть с сестренкой, — сказала она. — В конце концов, он всего лишь мальчишка, и, совершенно очевидно, еще не вырос из детских забав.Стоило им уйти, как на Минетту и ее брата вновь напало безудержное веселье.
Что ни день они были вместе, что ни день он приходил и разговаривал с ней, и хотя она далеко не все понимала из того, что он говорил, она знала, что он любит ее так же, как и она его.Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь все может измениться, пока однажды он не пришел к ней и не сказал, с грустью поцеловав:— Минетта, мы всегда будем любить друг друга.На следующий день он не пришел. Она с негодованием спросила, где Чарлз, и ей ответили, что он уехал. Она мучилась день и ночь, не ела, плохо спала, ей так хотелось, чтобы он вернулся.Мама ласково обнимала ее.— Мое дорогое дитя, ты еще очень мала, но есть вещи, которые необходимо знать и тебе. Твой отец сражается с плохими людьми, и твой брат поехал к нему на помощь. Потом, когда они победят плохих людей, мы все вернемся домой, и у тебя будет не один, а целых три брата, а кроме того еще и сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37