Она, в конце концов, тоже женщина.— Вы определите девочку в хорошую семью, — сказал Чарлз. — Дайте ей шанс, который уже получил Джимми.— В качестве вашей дочери, ваше величество? Мэри будет благословлять вас всю свою жизнь. Не забывайте, она все-таки сестра Джимми. Все знают, как любите вы делать приятное дамам, а эта маленькая леди будет благодарна вам больше всех на свете.— Я вас больше не задерживаю, — сказал король, смеясь. — Сначала вы украли у меня любовницу, стоило мне отвернуться, а теперь, не удовлетворившись этим, лестью хотите заставить удочерить вашего ребенка.Смеясь, он удалился. Малышка Мэри очаровала его, он и вправду хотел бы, чтобы она была его ребенком. Как сказал Генри: что изменит еще один ребенок? Пусть дети будут под хорошим присмотром, хорошо воспитаны, о Люси — бедная Люси! — да пребудет она в мире!Он полагал, что его шансы вернуть корону улучшились, но, увы, надежды оказались преждевременными.Он приехал в Голландию, где на гребне открывшихся было перспектив вдовствующая принцесса Голландская благосклонно отнеслась к его обручению с Генриеттой Оранской. Та была очаровательной девушкой, и Чарлзу не составило труда влюбиться в нее. Но роман не состоялся по двум причинам: первое, и самое главное, вдовствующая принцесса решила, что Чарлзу все-таки не светит возвращение на престол и он по-прежнему останется изгнанником, а во-вторых, он оказался вовлеченным в скандал с Беатрис де Кантекруа, на редкость красивой и опытной в любовных делах дамой, ранее состоящей в связи с герцогом Лоррэном.Чарлз уехал из Голландии в Болонью, откуда планировал отправиться в Уэльс и Корнуолл, чтобы, собрав там войска, бороться за свой трон.Но его замыслы стали известны врагу и снова, в который уже раз, не дали результатов.Тогда он решил нанести визит Мазарини и попросить у французов помощи в борьбе за престол, но кардинал уже вел переговоры о мире с испанцами, и Чарлз был встречен крайне холодно.Итак, через два года после смерти Кромвеля положение его оставалось столь же безнадежно, как и раньше.
Французский двор выехал на юг страны. В глазах Мазарини этот выезд был совершенно необходим. В ряде южных городов произошли мятежи, при подавлении которых подверглись аресту влиятельные люди, некоторые из них были оправданы, другие — отправлены на каторгу.Мазарини полагал, что привлекательный вид короля, его необыкновенная грация и мягкие манеры вызовут новый взрыв верноподданнических чувств у мятежных французов.Но это была не единственная причина, по которой кардинал благоволил к идее подобной поездки.Он всеми силами стремился заключить мир с Испанией, и его опыт подсказывал, что наилучшим скрепляющим материалом для этого мира мог бы стать брак между правящими династиями этих стран.У Филиппа IV, короля Испании, росла дочь Мария-Тереза, она-то и подходила на роль невесты для Людовика.Людовик был в курсе планов кардинала и сознавал всю значимость такого брака. Война между Францией и Испанией продолжалась уже два года, и, не заключив прочного мира, нельзя обезопасить себя от новой вспышки военных действий. Брак относился к числу первейших обязанностей короля, и делать этот шаг следовало с величайшей осторожностью, все взвесив и обдумав; и Людовик не мог не осознавать этого.К тому времени, после удаления Марии Манчини от двора, он обратился к ее старшей сестре Олимпии, жене графа Суассонского. Вскоре он вновь романтически влюбился и давал балы в честь этой дамы, засиживаясь у нее в доме до трех часов утра.Королева и Мазарини пристально следили за их дружбой.— Тут нечего бояться, — сказала Анна кардиналу. — Она замужем, и он не подвергает себя риску. Меня скорее беспокоит его романтическая привязанность к незамужним девушкам. Мой Людовик такой благородный, он все еще влюбляется как шестнадцатилетний мальчик.Кардинал согласно кивал головой, он уже устремлялся мыслями к испанской границе.Филипп был доволен, поскольку его фаворит граф де Гиш отправлялся вместе с королевской семьей в поездку.Граф был чрезвычайно симпатичным молодым человеком со смелыми черными глазами и порывистыми движениями. Филипп восхищался им с самых ранних лет и приказал, чтобы граф оставался его неизменным компаньоном. Умный и самоуверенный человек, известный остряк, де Гиш обретал особый вес в глазах Филиппа благодаря тому, что был женат. В свое время молодой граф — а тогда он был и в самом деле слишком молод — вступил в брак с наследницей родовитого семейства де Сюлли, скрепя сердце; и сейчас он по-прежнему не испытывал ни малейшей привязанности к жене, при первой возможности удаляя ее от светской жизни и получая большее удовольствие от роли «милого друга» брата короля.Он был родом из знатного семейства де Грамонов. Отец его дослужился до маршала и пользовался уважением и благоволением королевской семьи. Молодой граф выделялся рядом привлекательных качеств, в частности, активностью в мероприятиях наподобие балета, которые стали особенно популярны при Людовике, а кроме того, умел безошибочно угодить Филиппу, и Филипп не раз заявлял, что не представляет своей жизни без милого дружка.Де Гиш быстро обнаружил, что одно из главных желаний Филиппа — слышать от других, что он привлекателен не меньше брата Людовика. Родственная близость с последним оставалась предметом особых мучений Филиппа. Людовик был высок, Филипп, напротив, — маленького роста; Людовик красив мужественной красотой, Филипп же по-девичьи миловиден. У него были красивые темные глаза, длинные ресницы, он отличался грациозностью и изяществом, доходящими до рафинированности, и эти свои черты всячески подчеркивал при помощи косметики и драгоценностей. Филиппу необходимо было все время получать подтверждения в том, что он привлекательнее Людовика, и де Гишу приходилось убеждать его в этом, не допуская, однако, неуважительности по отношению к королю. Задача не из легких, и наедине с принцем де Гиш подчас допускал дерзкие высказывания в адрес короля.Они въехали в Марсель — этот бурлящий город стал истинным средоточением мятежа — и люди, получив возможность воочию увидеть короля, невольно проникались к нему чувствами, даже те, кто до этого готов был порицать правящий королевский дом. Как можно не рукоплескать и не кричать приветствия этому красавцу Аполлону, гарцующему на коне через толпы встречающих, раскланивающемуся, улыбающемуся, говорящему им, что он их «папа Людовик», их любящий и заботливый король.Филипп, наблюдая триумф брата, хмурился. Народ не приветствовал его как Людовика, и не восхищался им как королем. Он представлял, что некоторые в толпе хихикают при его появлении, и это было совсем нестерпимо.Де Гиш понимал, что его царственному другу необходим душевный покой, и размышлял, как лучше его организовать.После Марселя несколько вечеров подряд они провели в различных замках, расположенных вдоль их пути. Они всегда прогуливались после ужина, и Филипп обнимал де Гиша за плечи.— Это путешествие организовано вовсе не для того, чтобы успокоить людей лицезрением персоны короля, — говорил Филипп, наливаясь, как обычно в таких случаях, гневом, — а для того, чтобы организовать встречу наших и испанских министров.— Месье, как всегда, прав, — говорил де Гиш. — Предполагается решить вопрос о женитьбе Людовика.— Признаться, я буду удивлен, если он полюбит эту Марию-Терезу.— Я слышал, что она очень маленького роста и далеко не красавица, — сказал де Гиш, обращаясь к Филиппу.Тот засмеялся.— Брату это не понравится. Он предпочитает крупных зрелых женщин с пышными формами, матрон, обладающих соответствующим опытом, чтобы приходить ему на помощь.Де Гиш захохотал вместе с Филиппом, а тот продолжил:— Людовик — самый невинный из королей, когда-либо занимавших французский престол.— У него нет той сметки, которой отличается месье, — вставил де Гиш. — Это и делает его невинным.— Вы мне льстите, драгоценный граф!— Разве это лесть? Посмотрите, как он преклоняется перед мадам де Суассон! Она любит короля только потому, что тот — король. А месье де Суассон так слеп все по той же причине — потому что его жена — любовница короля. Тем не менее Людовик свято верит, что графа нет в ее апартаментах, когда он навещает ее в счастливые моменты. Людовик такой романтик!— Возможно, его романтизм улетучится после брака с Марией-Терезой. Она очень худая и некрасивая. Маргарита, Генриетта… Теперь эта Мария-Тереза…— Генриетта? — спросил де Гиш резко.— Моя кузина… Принцесса английская.— Да, она худенькая, — сказал де Гиш медленно, — но она прелесть!— Прелесть? Но она такая тощая… мешок костей, да и только! И вдобавок такая тихоня!— Бывают те, кто молчалив по причине отсутствия достойных партнеров для разговора.— Это Генриетта-то не имеет достойных партнеров?..— Она незаурядная натура, — сказал де Гиш. — Просто пока прячет себя от посторонних глаз. В конце концов, вашей кузине нет еще и пятнадцати. Погодите немного, месье… погодите и увидите сами.— Забавно! Вы меня пытаетесь развеселить, милый граф, я правильно вас понимаю?— Нет, на этот раз я говорю совершенно серьезно. Она еще дитя, но она на редкость умна. Ее выдает одна маленькая деталь: вспышки мысли в ее глазах. Она грустна? Ну, так и жизнь ее грустна! Всю жизнь она растет в изгнании, как цветок в тени. Ах, если бы солнце осветило ее! Если бы она могла дать выход своей природной веселости! Но такой возможности не представляется, и она мучается все это время. Эмигрантка… нищая особа королевской крови, допущенная ко двору, где ее кузина, мадемуазель де Монпансье, на каждом шагу старается унизить ее и доказать собственное превосходство. Братья бедной принцессы скитаются по континенту, не зная, в каком месте и когда встретят свою погибель. Унижаемая на каждом шагу и в то же время умная и тонкая от природы, она предпочитает держаться в тени, тихая и бледная, а для тех, у кого нет глаз, — еще и некрасивая. Вы недооцениваете Генриетту, месье. А вот ваш брат не так бесчувствен к ее обаянию.— Людовик?— Он не вполне это осознает. В целом он смотрит на нее так же, как и вы. Бедная некрасивая малышка-кузина, кожа да кости, говорит он вслух и думает при этом о своих матронах. Но он — романтик, мальчик в душе и мыслях. Да простит меня месье, поскольку это может походить на измену, но это, надеюсь, останется между нами, но вы намного умнее короля и все видите насквозь. Так вот, держу пари: однажды Людовик потеряет бесчувственность к чарам маленькой Генриетты. Дайте только брату принцессы вернуть свой трон, дайте ей выйти из добровольной ссылки, ослепить нас своими нарядами и драгоценностями, и тогда всем станет очевидно, как бесподобна ее красота. Вспомните, на балетах никто иной как она говорила: наденьте то, наденьте это… так вам будет лучше всего! И как часто она оказывалась права! Смотрели ли вы на нее в разгар балета, когда она, воодушевившись, вдохновенно играет свою роль? В эти мгновения она забывает, что остается всего лишь принцессой-эмигранткой, маленькой нищей девочкой, которую почти каждый в состоянии унизить в любой момент. Истинная Генриетта изредка выглядывает из-под надетой маски, чтобы взглянуть на нас, и, Боже мой, это самая ослепительная дама во всем дворе!— Ты говоришь с таким жаром, де Гиш! Уж не влюбился, ли ты в мою маленькую кузину?— Я? Что хорошего это может сулить мне? Женщин я не люблю, и вы это хорошо знаете. Слишком ранняя женитьба отбила, очевидно, навсегда вкус к ним. Я просто хотел подчеркнуть, что ваш брат не замечает всех прелестей и достоинств кузины.— Он отказался жениться на ней, ты знаешь об этом?..— Да. И она тоже знает об этом, теперь в его присутствии еще тише, чем раньше. Но замечали ли вы, с каким светом в глазах он говорит о ней. Бедная Генриетта, повторяет он про себя. Ему жаль ее, а почему, он не понимает. Он гоняется за своими пухлыми матронами, как ребенок, мечтающий обучиться любви, потому что в душе он гораздо младше своего младшего брата. Он разбазаривает свое время на спортивные игры и зрелища, он еще мальчишка, только начинающий понимать вкус любви, и как всякий мальчишка, безудержно объедается сладостями и незамысловатыми впечатлениями. Подождите, пройдет время, и ему захочется чего-то более утонченного.— Ты думаешь, он потом…— ..сильно пожалеет, что в свое время отвернулся от принцессы Генриетты.— Не могу поверить в это, граф!.. Тем не менее Филипп призадумался, и мысль о Генриетте запала ему в душу.
На время путешествия французского двора в сторону испанских границ Мария-Генриетта и ее дочь остались в Париже. Чарлз решил воспользоваться отсутствием королевской семьи, чтобы навестить сестру.Он прискакал в Коломб, где они в то время проживали, без всяких церемоний отыскал сестру, и Генриетта, дав волю слезам радости, бросилась в его объятия.Она смеялась и плакала, испытующе оглядывая его, замечая перемены в лице: новые морщинки у глаз и рта, не мешающие, впрочем, его обаянию.— Чарлз! Чарлз! — восклицала она. — Что это за секрет, которым ты обладаешь? То, что другим придает вид злюк, тебе только добавляет обаяния.— Я родился злюкой, — говорил король. — Те, кто любит меня, любят не за мое лицо, а потому ищут в моем болезненном гримасничанье то, что потом называют шармом… чтобы тем самым сделать мне приятное.— Братец, дорогой, ты надолго?— Никогда не задерживаться на одном месте — вот мой девиз, сестричка! Я всего лишь наношу визит наскоком, пока берег чист.— Как это чудесно — увидеть тебя! Матушка будет счастлива. Чарлз скривился.— Не забудь, что мы далеко не друзья с ней.Она не может простить мне, что я занял сторону Генри в его конфликте с нею и что сам был и остаюсь протестантом, врагом папизма. А я в свою очередь не могу простить ей жестокосердия по отношению к мальчику.— Ты должен простить ее. Между вами больше не должно быть ссор.— Я приехал, чтобы увидеть тебя.— Но ты увидишься с ней, раз ты здесь. Хотя бы для того, чтобы сделать мне приятное, Чарлз.— Миленькая, неужели тебе будет приятно то, что крайне неприятно для нас обоих?— Тебе станет легче, когда ты сбросишь с плеч груз раздоров с матерью. Чарлз, она так несчастлива! Она все время горюет и постоянно думает об отце.— Носится со своей печалью, ходит и нежит, взращивает ее, а потом нам остается удивляться, отчего ее горе растет на глазах.— Постарайся понять ее, Чарлз. Постарайся… потому что я прошу тебя об этом.— Выходит, ты не оставляешь мне даже права сказать «нет». Ладно.И он действительно сделал все возможное, чтобы загладить ссору с матерью. Любить ее он не мог: слишком непереносимой была ее жестокость и слишком свежи воспоминания о горе бедного Генри. Но они не упоминали о брате и провели в обществе друг друга немало легких и по-своему радостных часов.Вскоре после прибытия в Коломб Чарлз поделился с Генриеттой волнующим секретом.— Расскажу тебе о нем, сестренка, — сказал он, — по крайней мере, если он провалится, как провалились все подобные проекты, тебя-то я не буду подозревать в измене. Ты слышала когда-нибудь о генерале Джордже Монке?— Нет, Чарлз.— Он был одним из сторонников Кромвеля, но не думаю, чтобы лорд-протектор когда-либо полностью доверял ему. Говорят, когда Джордж Монк находился в Шотландии, Оливер написал ему: «Ходят слухи, что некий хитрец и проныра по имени Джордж Монк спит и видит, как перейдет на службу Карлу II Стюарту. Примите все необходимые меры, чтобы схватить изменника и отправить ко мне!» Как видишь, наш друг Оливер был не без чувства юмора.— Ты говоришь так, будто готов простить даже Кромвеля.— Простить Кромвеля! — засмеялся Чарлз. — Спасибо Господу, об этом я его никогда не попрошу. Он прошел мимо моего прощения. Я не дока по судебной части и не мастер раздавать наказания, но мне очень повезло, что Кромвель осужден не мной. Но вернемся к Монку. Он женился на своей прачке — госпоже Энн Кларджиз; должно быть, у нее были не только сильные руки для стирки, но и крепкий характер, чтобы заставить генерала жениться на ней. Но оказалось, она испытывает слабость не только к генералам, но и к королям, и я не сомневаюсь, что не кто иная как она побуждает генерала симпатизировать мне с той же настойчивостью, благодаря которой вышла замуж.— Ты хочешь сказать, что в Англии есть генерал, который готов помочь тебе вернуться на престол?— Да, Минетта. И не просто генерал, а выдающийся генерал. Этот человек славно послужил лорду-протектору, но за время после смерти Оливера ему успели осточертеть парламентские порядки, и он пришел к заключению, что с королем будет все же несколько лучше, чем с протекторами.— И что сейчас должно произойти? Что предпримет генерал Монк?— В присутствии других он выпил за здоровье «своего черного мальчугана». Это он меня так зовет. Он позволяет себе вслух говорить о том, что устал от этих раздоров в верхах, и что если ему представится такая возможность, он готов служить мне всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Французский двор выехал на юг страны. В глазах Мазарини этот выезд был совершенно необходим. В ряде южных городов произошли мятежи, при подавлении которых подверглись аресту влиятельные люди, некоторые из них были оправданы, другие — отправлены на каторгу.Мазарини полагал, что привлекательный вид короля, его необыкновенная грация и мягкие манеры вызовут новый взрыв верноподданнических чувств у мятежных французов.Но это была не единственная причина, по которой кардинал благоволил к идее подобной поездки.Он всеми силами стремился заключить мир с Испанией, и его опыт подсказывал, что наилучшим скрепляющим материалом для этого мира мог бы стать брак между правящими династиями этих стран.У Филиппа IV, короля Испании, росла дочь Мария-Тереза, она-то и подходила на роль невесты для Людовика.Людовик был в курсе планов кардинала и сознавал всю значимость такого брака. Война между Францией и Испанией продолжалась уже два года, и, не заключив прочного мира, нельзя обезопасить себя от новой вспышки военных действий. Брак относился к числу первейших обязанностей короля, и делать этот шаг следовало с величайшей осторожностью, все взвесив и обдумав; и Людовик не мог не осознавать этого.К тому времени, после удаления Марии Манчини от двора, он обратился к ее старшей сестре Олимпии, жене графа Суассонского. Вскоре он вновь романтически влюбился и давал балы в честь этой дамы, засиживаясь у нее в доме до трех часов утра.Королева и Мазарини пристально следили за их дружбой.— Тут нечего бояться, — сказала Анна кардиналу. — Она замужем, и он не подвергает себя риску. Меня скорее беспокоит его романтическая привязанность к незамужним девушкам. Мой Людовик такой благородный, он все еще влюбляется как шестнадцатилетний мальчик.Кардинал согласно кивал головой, он уже устремлялся мыслями к испанской границе.Филипп был доволен, поскольку его фаворит граф де Гиш отправлялся вместе с королевской семьей в поездку.Граф был чрезвычайно симпатичным молодым человеком со смелыми черными глазами и порывистыми движениями. Филипп восхищался им с самых ранних лет и приказал, чтобы граф оставался его неизменным компаньоном. Умный и самоуверенный человек, известный остряк, де Гиш обретал особый вес в глазах Филиппа благодаря тому, что был женат. В свое время молодой граф — а тогда он был и в самом деле слишком молод — вступил в брак с наследницей родовитого семейства де Сюлли, скрепя сердце; и сейчас он по-прежнему не испытывал ни малейшей привязанности к жене, при первой возможности удаляя ее от светской жизни и получая большее удовольствие от роли «милого друга» брата короля.Он был родом из знатного семейства де Грамонов. Отец его дослужился до маршала и пользовался уважением и благоволением королевской семьи. Молодой граф выделялся рядом привлекательных качеств, в частности, активностью в мероприятиях наподобие балета, которые стали особенно популярны при Людовике, а кроме того, умел безошибочно угодить Филиппу, и Филипп не раз заявлял, что не представляет своей жизни без милого дружка.Де Гиш быстро обнаружил, что одно из главных желаний Филиппа — слышать от других, что он привлекателен не меньше брата Людовика. Родственная близость с последним оставалась предметом особых мучений Филиппа. Людовик был высок, Филипп, напротив, — маленького роста; Людовик красив мужественной красотой, Филипп же по-девичьи миловиден. У него были красивые темные глаза, длинные ресницы, он отличался грациозностью и изяществом, доходящими до рафинированности, и эти свои черты всячески подчеркивал при помощи косметики и драгоценностей. Филиппу необходимо было все время получать подтверждения в том, что он привлекательнее Людовика, и де Гишу приходилось убеждать его в этом, не допуская, однако, неуважительности по отношению к королю. Задача не из легких, и наедине с принцем де Гиш подчас допускал дерзкие высказывания в адрес короля.Они въехали в Марсель — этот бурлящий город стал истинным средоточением мятежа — и люди, получив возможность воочию увидеть короля, невольно проникались к нему чувствами, даже те, кто до этого готов был порицать правящий королевский дом. Как можно не рукоплескать и не кричать приветствия этому красавцу Аполлону, гарцующему на коне через толпы встречающих, раскланивающемуся, улыбающемуся, говорящему им, что он их «папа Людовик», их любящий и заботливый король.Филипп, наблюдая триумф брата, хмурился. Народ не приветствовал его как Людовика, и не восхищался им как королем. Он представлял, что некоторые в толпе хихикают при его появлении, и это было совсем нестерпимо.Де Гиш понимал, что его царственному другу необходим душевный покой, и размышлял, как лучше его организовать.После Марселя несколько вечеров подряд они провели в различных замках, расположенных вдоль их пути. Они всегда прогуливались после ужина, и Филипп обнимал де Гиша за плечи.— Это путешествие организовано вовсе не для того, чтобы успокоить людей лицезрением персоны короля, — говорил Филипп, наливаясь, как обычно в таких случаях, гневом, — а для того, чтобы организовать встречу наших и испанских министров.— Месье, как всегда, прав, — говорил де Гиш. — Предполагается решить вопрос о женитьбе Людовика.— Признаться, я буду удивлен, если он полюбит эту Марию-Терезу.— Я слышал, что она очень маленького роста и далеко не красавица, — сказал де Гиш, обращаясь к Филиппу.Тот засмеялся.— Брату это не понравится. Он предпочитает крупных зрелых женщин с пышными формами, матрон, обладающих соответствующим опытом, чтобы приходить ему на помощь.Де Гиш захохотал вместе с Филиппом, а тот продолжил:— Людовик — самый невинный из королей, когда-либо занимавших французский престол.— У него нет той сметки, которой отличается месье, — вставил де Гиш. — Это и делает его невинным.— Вы мне льстите, драгоценный граф!— Разве это лесть? Посмотрите, как он преклоняется перед мадам де Суассон! Она любит короля только потому, что тот — король. А месье де Суассон так слеп все по той же причине — потому что его жена — любовница короля. Тем не менее Людовик свято верит, что графа нет в ее апартаментах, когда он навещает ее в счастливые моменты. Людовик такой романтик!— Возможно, его романтизм улетучится после брака с Марией-Терезой. Она очень худая и некрасивая. Маргарита, Генриетта… Теперь эта Мария-Тереза…— Генриетта? — спросил де Гиш резко.— Моя кузина… Принцесса английская.— Да, она худенькая, — сказал де Гиш медленно, — но она прелесть!— Прелесть? Но она такая тощая… мешок костей, да и только! И вдобавок такая тихоня!— Бывают те, кто молчалив по причине отсутствия достойных партнеров для разговора.— Это Генриетта-то не имеет достойных партнеров?..— Она незаурядная натура, — сказал де Гиш. — Просто пока прячет себя от посторонних глаз. В конце концов, вашей кузине нет еще и пятнадцати. Погодите немного, месье… погодите и увидите сами.— Забавно! Вы меня пытаетесь развеселить, милый граф, я правильно вас понимаю?— Нет, на этот раз я говорю совершенно серьезно. Она еще дитя, но она на редкость умна. Ее выдает одна маленькая деталь: вспышки мысли в ее глазах. Она грустна? Ну, так и жизнь ее грустна! Всю жизнь она растет в изгнании, как цветок в тени. Ах, если бы солнце осветило ее! Если бы она могла дать выход своей природной веселости! Но такой возможности не представляется, и она мучается все это время. Эмигрантка… нищая особа королевской крови, допущенная ко двору, где ее кузина, мадемуазель де Монпансье, на каждом шагу старается унизить ее и доказать собственное превосходство. Братья бедной принцессы скитаются по континенту, не зная, в каком месте и когда встретят свою погибель. Унижаемая на каждом шагу и в то же время умная и тонкая от природы, она предпочитает держаться в тени, тихая и бледная, а для тех, у кого нет глаз, — еще и некрасивая. Вы недооцениваете Генриетту, месье. А вот ваш брат не так бесчувствен к ее обаянию.— Людовик?— Он не вполне это осознает. В целом он смотрит на нее так же, как и вы. Бедная некрасивая малышка-кузина, кожа да кости, говорит он вслух и думает при этом о своих матронах. Но он — романтик, мальчик в душе и мыслях. Да простит меня месье, поскольку это может походить на измену, но это, надеюсь, останется между нами, но вы намного умнее короля и все видите насквозь. Так вот, держу пари: однажды Людовик потеряет бесчувственность к чарам маленькой Генриетты. Дайте только брату принцессы вернуть свой трон, дайте ей выйти из добровольной ссылки, ослепить нас своими нарядами и драгоценностями, и тогда всем станет очевидно, как бесподобна ее красота. Вспомните, на балетах никто иной как она говорила: наденьте то, наденьте это… так вам будет лучше всего! И как часто она оказывалась права! Смотрели ли вы на нее в разгар балета, когда она, воодушевившись, вдохновенно играет свою роль? В эти мгновения она забывает, что остается всего лишь принцессой-эмигранткой, маленькой нищей девочкой, которую почти каждый в состоянии унизить в любой момент. Истинная Генриетта изредка выглядывает из-под надетой маски, чтобы взглянуть на нас, и, Боже мой, это самая ослепительная дама во всем дворе!— Ты говоришь с таким жаром, де Гиш! Уж не влюбился, ли ты в мою маленькую кузину?— Я? Что хорошего это может сулить мне? Женщин я не люблю, и вы это хорошо знаете. Слишком ранняя женитьба отбила, очевидно, навсегда вкус к ним. Я просто хотел подчеркнуть, что ваш брат не замечает всех прелестей и достоинств кузины.— Он отказался жениться на ней, ты знаешь об этом?..— Да. И она тоже знает об этом, теперь в его присутствии еще тише, чем раньше. Но замечали ли вы, с каким светом в глазах он говорит о ней. Бедная Генриетта, повторяет он про себя. Ему жаль ее, а почему, он не понимает. Он гоняется за своими пухлыми матронами, как ребенок, мечтающий обучиться любви, потому что в душе он гораздо младше своего младшего брата. Он разбазаривает свое время на спортивные игры и зрелища, он еще мальчишка, только начинающий понимать вкус любви, и как всякий мальчишка, безудержно объедается сладостями и незамысловатыми впечатлениями. Подождите, пройдет время, и ему захочется чего-то более утонченного.— Ты думаешь, он потом…— ..сильно пожалеет, что в свое время отвернулся от принцессы Генриетты.— Не могу поверить в это, граф!.. Тем не менее Филипп призадумался, и мысль о Генриетте запала ему в душу.
На время путешествия французского двора в сторону испанских границ Мария-Генриетта и ее дочь остались в Париже. Чарлз решил воспользоваться отсутствием королевской семьи, чтобы навестить сестру.Он прискакал в Коломб, где они в то время проживали, без всяких церемоний отыскал сестру, и Генриетта, дав волю слезам радости, бросилась в его объятия.Она смеялась и плакала, испытующе оглядывая его, замечая перемены в лице: новые морщинки у глаз и рта, не мешающие, впрочем, его обаянию.— Чарлз! Чарлз! — восклицала она. — Что это за секрет, которым ты обладаешь? То, что другим придает вид злюк, тебе только добавляет обаяния.— Я родился злюкой, — говорил король. — Те, кто любит меня, любят не за мое лицо, а потому ищут в моем болезненном гримасничанье то, что потом называют шармом… чтобы тем самым сделать мне приятное.— Братец, дорогой, ты надолго?— Никогда не задерживаться на одном месте — вот мой девиз, сестричка! Я всего лишь наношу визит наскоком, пока берег чист.— Как это чудесно — увидеть тебя! Матушка будет счастлива. Чарлз скривился.— Не забудь, что мы далеко не друзья с ней.Она не может простить мне, что я занял сторону Генри в его конфликте с нею и что сам был и остаюсь протестантом, врагом папизма. А я в свою очередь не могу простить ей жестокосердия по отношению к мальчику.— Ты должен простить ее. Между вами больше не должно быть ссор.— Я приехал, чтобы увидеть тебя.— Но ты увидишься с ней, раз ты здесь. Хотя бы для того, чтобы сделать мне приятное, Чарлз.— Миленькая, неужели тебе будет приятно то, что крайне неприятно для нас обоих?— Тебе станет легче, когда ты сбросишь с плеч груз раздоров с матерью. Чарлз, она так несчастлива! Она все время горюет и постоянно думает об отце.— Носится со своей печалью, ходит и нежит, взращивает ее, а потом нам остается удивляться, отчего ее горе растет на глазах.— Постарайся понять ее, Чарлз. Постарайся… потому что я прошу тебя об этом.— Выходит, ты не оставляешь мне даже права сказать «нет». Ладно.И он действительно сделал все возможное, чтобы загладить ссору с матерью. Любить ее он не мог: слишком непереносимой была ее жестокость и слишком свежи воспоминания о горе бедного Генри. Но они не упоминали о брате и провели в обществе друг друга немало легких и по-своему радостных часов.Вскоре после прибытия в Коломб Чарлз поделился с Генриеттой волнующим секретом.— Расскажу тебе о нем, сестренка, — сказал он, — по крайней мере, если он провалится, как провалились все подобные проекты, тебя-то я не буду подозревать в измене. Ты слышала когда-нибудь о генерале Джордже Монке?— Нет, Чарлз.— Он был одним из сторонников Кромвеля, но не думаю, чтобы лорд-протектор когда-либо полностью доверял ему. Говорят, когда Джордж Монк находился в Шотландии, Оливер написал ему: «Ходят слухи, что некий хитрец и проныра по имени Джордж Монк спит и видит, как перейдет на службу Карлу II Стюарту. Примите все необходимые меры, чтобы схватить изменника и отправить ко мне!» Как видишь, наш друг Оливер был не без чувства юмора.— Ты говоришь так, будто готов простить даже Кромвеля.— Простить Кромвеля! — засмеялся Чарлз. — Спасибо Господу, об этом я его никогда не попрошу. Он прошел мимо моего прощения. Я не дока по судебной части и не мастер раздавать наказания, но мне очень повезло, что Кромвель осужден не мной. Но вернемся к Монку. Он женился на своей прачке — госпоже Энн Кларджиз; должно быть, у нее были не только сильные руки для стирки, но и крепкий характер, чтобы заставить генерала жениться на ней. Но оказалось, она испытывает слабость не только к генералам, но и к королям, и я не сомневаюсь, что не кто иная как она побуждает генерала симпатизировать мне с той же настойчивостью, благодаря которой вышла замуж.— Ты хочешь сказать, что в Англии есть генерал, который готов помочь тебе вернуться на престол?— Да, Минетта. И не просто генерал, а выдающийся генерал. Этот человек славно послужил лорду-протектору, но за время после смерти Оливера ему успели осточертеть парламентские порядки, и он пришел к заключению, что с королем будет все же несколько лучше, чем с протекторами.— И что сейчас должно произойти? Что предпримет генерал Монк?— В присутствии других он выпил за здоровье «своего черного мальчугана». Это он меня так зовет. Он позволяет себе вслух говорить о том, что устал от этих раздоров в верхах, и что если ему представится такая возможность, он готов служить мне всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37