— Зачем утруждать себя фантазированием? — спрашивала я. — Ведь всем нам прекрасно известно, зачем вы так часто ездите туда.
— Зачем же?
— У вас тайные свидания с женщиной.
— Ну, что ж, в один прекрасный день вас будет ждать большой сюрприз!
У меня не было времени думать о Яго, потому что я много думала о Ливии.
Мне все больше нравился Джулиан, который радостно воспринял все перемены. Он был счастлив познакомиться с Ливией и сразу же стал ее покровителем и защитником. Я мучилась желанием иметь детей. Детская в Трессидоре была очень большая. Она виделась мне полной моими собственными малышами. Но для этого требуется муж… Неужели мне так и не повезет? Против воли я по-прежнему часто думала о Поле. В те дни он выглядел печальным, но я знала, что он умеет быть другим. Я вспоминала тот день, когда впервые увидела его. В поезде. Тогда он производил впечатление всесильного, уверенного в себе человека. Хозяина судьбы. Но уже в то время он был озабочен плачевными делами своего поместья. Возвращался из Плимута, куда ездил, наверное, для того, чтобы попытаться взять кредит на ремонт Лэндовера. В то время он был еще полон чувства собственного достоинства, блюл свою честь…
Потом женился и… словно в паутине увяз. А мне мечталось о том, чтобы мы оба освободились. Каким образом? Неизвестно. Но в моих грезах всегда происходило какое-то чудо, и Поль был со мной в Трессидоре. Два поместья соединялись в одно.
Бред, конечно, дикий. Но мечты — это единственное утешение для человека, которому хочется на время спрятаться от окружающей действительности. Утрата двух самых близких людей, которых я нежно любила, была слиш-
ком тяжким ударом, чтобы его можно было снести, ничем себя не утешая. В первом случае отчасти спасением был Трессидор, во втором — Ливия. И это правильно. Именно так и следует относиться к жизни: всегда искать в ней утешение.
Ко мне стала частенько наведываться Гвенни. Мне этого не хотелось, ибо всегда было трудно ощущать на себе ее пытливый взор, которым она старалась пробуравить меня насквозь.
— Какая трагедия! — вскричала она в свой первый визит после моего возвращения из Лондона. — Говорят, что от родов женщины умирают даже чаще, чем это считается. Твоя бедняжка сестра… И вот теперь ты осталась с крошкой на руках. Я говорю Бетти… — Это была горничная хозяйки Лэндовера, с которой та, как я подозревала, любила посплетничать. — Я говорю Бетти: «Видимо, мисс Трессидор заменит девочке мать. А вообще-то ей следовало заиметь собственного ребенка». Никак не могу понять, Кэролайн, почему ты не вышла замуж? Впрочем, видимо, еще не нашла своего «принца». А если он и не появится?.. Что тогда?
Она впилась в меня своими глазами-буравчиками. «Ты ведь мечтаешь о моем муже? — наверное, думала она в ту минуту. — Как далеко у вас с ним зашло?»
Интересно, что ей известно? Человеку свойственно выдавать чем-то свои чувства, даже не подозревая об этом.
Время летело быстро. Ливия росла. Она стала увереннее держаться на ногах, начала говорить. Всякий раз, когда я входила в детскую, она бросалась мне навстречу. Я уже подумывала о том, чтобы купить ей пони. Несколько раз сажала ее на свою лошадь и катала по загону, страхуя малышку обеими руками. Та, конечно, визжала от восторга.
Однажды няня Ломан сказала мне:
— В Лондоне девочка никогда не выглядела такой счастливой. О, я знаю, что тогда она была еще слишком мала. Но все равно ей никто не уделял такого внимания, как сейчас. Ее мать постоянно болела. Мы старались, но так и не смогли заменить ей родителей. А вам удалось это, мисс Трессидор.
Это было лучшей для меня похвалой и наградой за все труды. На несколько часов после этого разговора всю меланхолию как рукой сняло, и на время я перестала скучать по кузине Мэри и думать о том, что больше уже никогда не увижу Оливию.
Не прошло и месяца после нашего возвращения из Лондона, как пришло письмо от Джереми, в котором тот выражал желание увидеться с дочерью.
Я не могла отказать ему, поэтому решила просто избегать его. Но когда он переступил порог моего дома, меня вдруг охватило сильное желание подразнить его. Я знала, что поступаю дурно, знала, что постыдно упиваться местью, но вместе с тем чувствовала, что эта месть необходима. Мне нужно было утешиться, я не могла позволить ему и дальше играть роль скорбящего вдовца, преданного отца и потенциального друга. А он, судя по всему, серьезно настроился на исполнение этой роли. Я знала, что в нем все насквозь пропитано фальшью, и прекрасно видела, что скрывается за внешним обаянием. И мне захо телось сыграть с ним злую шутку, какую в свое время он сыграл со мной… и Оливией.
Я организовала ему верховую прогулку вокруг поместья. Разложила свою собственность перед ним как на ладони, во всей ее красе и богатстве. Он был явно под впечатлением, на что указывал блеск в его глазах.
— Я и понятия не имел, что оно окажется таким огромным, — проговорил он.
Я подумала: «Зато теперь ты все сам увидел, любительземных удовольствий. Интересно, какой план уже начинает зреть в твоем крошечном жадном мозгу, Джереми?» Мы вместе с ним отправились в Лэндовер. Он понравился Гвенни, с легкостью сумев сразить ее своим обаянием. Поль нервничал и явно ревновал, что пришлось мне очень по душе.
Джереми прожил у меня неделю. Несколько раз наведывался в детскую. Он привез с собой из Лондона подарок для Ливии — оригинальную куклу на качелях, которую можно было заставить качаться взад-вперед.
Ему не составило труда очаровать и дочь, что вызвало во мне чувство обиды. Впрочем, я понимала, что с ней, как и со всеми остальными, он просто играет роль.
Во время прощания он долго держал мои руки в своих. Потом сказал:
— Чем мне отблагодарить тебя, Кэролайн? Моя малышка здесь так счастлива!
— Таково было желание Оливии. Перед смертью мы поговорили с ней. Она хотела быть уверенной, что ребенок останется со мной. И ни с кем другим.
— Она знала, как сделать лучше. Спасибо тебе, дорогая. Спасибо.
Со стороны это выглядело очень трогательно, но я не уставала напоминать себе о том, что это всего лишь маска и что я слишком хорошо знаю Джереми, чтобы поверить в искренность его слов.
Он чмокнул меня на прощание.
— Я приеду снова, — пообещал он. — Скоро.
В его голове явно начал созревать какой-то план.
Не прошло и месяца, как он приехал во второй раз. Привез новые подарки для девочки. Лично посадил ее на лошадь и повозил по загону. Она потребовала, чтобы мы оба держали ее. Каждый со своей стороны.
Улучив минуту, он бросил взгляд в мою сторону и проговорил:
— Как забавно, Кэролайн, не правда ли?
Я утвердительно кивнула. Он из кожи лез вон, чтобы я только посмотрела на него. Мне было известно, что у него на уме.
И тогда мне пришла в голову одна мысль, от которой я уже не могла отделаться. Я думала об этом и ночью. И после, когда на меня вновь наваливалась меланхолия, когда я заново переживала прощание с Оливией, вспоминала о кузине Мэри, думала о Поле, представляя, насколько по-другому у нас с ним все могло быть… В эти минуты меня согревал мой план, который постепенно начал оформляться в голове.
Он поднимал мне настроение.
Только он способен был развеять на время мою печаль и скорбь. Таков уж, видимо, был мой характер. Мне это не нравилось, но ничего с собой поделать я не могла.
Он приехал на Рождество. Я была вся в заботах о Ливии и не праздновала. Как я могла веселиться, если со времени кончины кузины Мэри еще не прошло и года? Я сказала Джереми, что ему не стоило приезжать. В деревне ему будет скучно, особенно в доме, вся жизнь в котором еще подчинена трауру.
Он сказал в ответ, что и сам еще не снял траура. Услышав об этом, мне захотелось рассмеяться ему в лицо, но я сдержалась. Сделала вид, что понимаю его и сочувствую.
Я безупречно играла свою роль. «Смягчалась» медлен но, но верно.
Сидя на полу, мы играли с Ливией. Он просто очаровал девочку. Увидев это, я вновь почувствовала ревность.
Няня Ломан сказала потом:
— Дети всегда так относятся к родителям. Причем не важно, какое внимание сами родители уделяют своим отпрыскам. Ребенок, пока он совсем маленький, любит маму и папу только за то, что они его мама и папа. Но к четырем-пяти годам положение меняется. Тогда дети начинают любить тех, кто любит их.
Мисс Белл была с Джереми довольно резка. Она про себя винила его во второй беременности Оливии и не однажды замечала в его присутствии, сурово поджав губы, что не следовало так рано думать о втором ребенке.
Время по-прежнему летело быстро, и я этому радовалась. Оливии не было уже полгода. Все это время я провела возле ее дочери.
Именно в тот второй свой приезд Джереми приступил к претворению своего плана в жизнь. Сделал пока лишь первый шажок вперед. Осторожно, но с присущей ему ловкостью.
Он сказал, что Ливия счастлива, несмотря на то, что лишилась родной матери. Девочка нашла вторую маму во мне… И никому не придет в голову сказать, что она наполовину сирота.
— Когда я вижу вас вместе, я несказанно радуюсь, Кэролайн.
— Я делаю все, чтобы сдержать обещание, данное сестре. Но мне не трудно, ибо я люблю Ливию.
— Это видно. Мысли об этом согревают мне сердце. Какое счастье, что я имею возможность бывать здесь!
— Полагаю, в Лондоне тебе было бы гораздо лучше.
— Как ты ошибаешься! Для меня нет большей радости, чем быть там, где ты, Кэролайн. Я часто думаю о том маскараде… Помнишь?
— Еще бы, — сказала я. — Как сейчас стоит перед глазами.
— Клеопатра.
— И Руперт Рейнский.
Он взглянул на меня сияющими глазами, и мы одновременно рассмеялись.
Джереми был не настолько глуп, чтобы пытаться сразу же «давить» на меня, тем не менее намерения его были ясны как белый день.
— Я приеду снова, Кэролайн… скоро. Ты не возражаешь?
— Насколько я поняла, ты приезжаешь для того, чтобы повидаться с дочерью.
— И… с тобой.
Я шутливо поклонилась ему.
Он приехал снова еще до конца января. Как только замысел окончательно созрел в его голове, он решительно приступил к его реализации, проявляя при этом удивительную изобретательность. В этом я не могла не отдать ему должное. Джереми часто писал, умоляя сообщать ему все новости о Ливии. Словом, был идеальным отцом.
В феврале он снова был с нами. Путешествие в продуваемом зимними ветрами поезде с несколькими задержками из-за обледенения путей было непростым, но он приехал.
— Какой ты преданный отец! — воскликнула я, увидев его.
— Ничто не могло бы удержать меня от поездки, — ответил он.
В тот свой визит он предпринял еще несколько шагов вперед.
Однажды мы сидели вместе с ним на полу в детской, составляя лото с изображением разных зверей. Это лото было любимой игрушкой Ливии.
— Вот так все и должно быть… Мы трое. Вот, что такое настоящий дом, — произнес он.
Я не ответила. Тогда Джереми накрыл мою руку своей рукой. Я не препятствовала этому. Ливия прижалась к нему, и он обнял ее.
Перед отъездом он нашел меня в маленькой зимней гостиной одну.
— Может быть, это еще несколько несвоевременно, Кэролайн, но у меня всегда было чувство, что вот так все именно и должно было быть. Если Оливия смотрит сейчас на нас с неба, я уверен, что она меня понимает. Видишь ли… я всегда любил тебя. — Я посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Я совершил ошибку, — продолжал Джереми. — И понял это почти сразу же после того, как совершил.
— Ошибку? — переспросила я. — А мне казалось, что ты наоборот проявил удивительную житейскую мудрость, блестяще разрешив материальный вопрос.
— Это была ошибка. Я был молод, честолюбив… и глуп. Вскоре после того я понял это. Теперь все иначе. Я стал умнее.
— Все мы с годами становимся умнее, Джереми. Он взял мою руку в свои. Я не отдернула ее.
Потом я проводила его на станцию. На прощанье Джереми сказал:
— Очень скоро я вернусь, Кэролайн. Но скажи, почему ты здесь живешь? Эта жизнь не для тебя. У тебя должны быть дети. Я же вижу, как ты возишься с Ливией. Думаю, я мог бы быть хорошим отцом… имея тебя рядом. У нас была бы счастливая семья. Тебе так не кажется?
— О, да, — ответила я.
— Конечно, рано еще строить какие-то планы на будущее, но… Мы могли бы быть счастливы, Кэролайн. Такая у нас судьба.
На этот раз я промолчала.
Он расценил это как согласие с его словами.
Возвращаясь в двуколке домой, я ощущала небывалый прилив жизненной энергии.
Весна пришла очень мягкая. Я чувствовала, как потихоньку рассеивается моя печаль. Земля пробуждалась к новой жизни, набухали почки на деревьях, вновь запели птицы. Я тоже ожила.
Понимала, что не стоит больше заглядывать в прошлое, чувствовала, что смогла бы построить для себя новую жизнь.
Апрель выдался просто прелестным.
— «На апрельских дождях всходят майские цветы…» — цитировала я вслух. Я вновь задышала полной грудью.
Снова приехал Джереми. Он взял мои руки в свои и заговорил:
— Ты прекрасно выглядишь, Кэролайн. Совсем как прежде. Я вновь вижу перед собой Клеопатру.
— Печаль не может держаться в душе вечно, — ответила я. — Нет смысла лелеять ее в себе.
— Как это разумно! Я всегда отмечал в тебе здравый смысл. Чувствую себя самым счастливым мужчиной на земле.
— Между прочим, еще года не прошло с тех пор, как ты овдовел.
— Я тоже не собираюсь лелеять свою скорбь. Оливия меня поняла бы. Я знаю, что она меня поняла бы.
— Всегда приятно заручиться одобрением со стороны усопшего, — заметила я.
— Я думаю, она подозревала… Именно поэтому и хотела, чтобы Ливия осталась с тобой. В некоторых вопросах она являла собой образец здравомыслия.
— Если она сейчас смотрит на нас сверху, думаю, она очень благодарна тебе за эту оценку.
— Мне всегда нравилось то, что ты умеешь быть острой на язык, Кэролайн. — Я промолчала, а он продолжал: — Не могу даже передать тебе словами, как я счастлив! Будто увидел свет в конце туннеля.
— Звучит довольно банально, — ответила я.
— Но как нельзя более кстати.
— Полагаю, именно от такого частого употребления подобные выражения и становятся штампами.
— Что это за разговор между нами? Разве нам больше нечего обсудить? Лично я думаю, нам придется подождать еще годик. Условности, знаешь ли. Тяжелая штука.
— Очень тяжелая, — согласилась я.
— Мы не будем закатывать шумного торжества. Все пройдет очень тихо. Впрочем, без одобрения леди Кэри нам, думаю, не обойтись.
— Меня как-то никогда особенно не интересовало мнение тетушки Имоджин. К тому же поводы получать в чем-нибудь ее одобрение до сих пор возникали не часто.
— Забавно. Думаю, жить мы будем весело. Нам с Ливией страшно повезло.
Я ответила на это улыбкой. Он продолжал говорить о том, что, по его мнению, ждало нас впереди. Повторил, что деревенская жизнь — это не для меня. Отметил, что в связи с этим возникает целый ряд вопросов, которые нужно будет решить. Во-первых, следует сделать кое-какие запросы, с тем чтобы уточнить рыночную стоимость больших поместий. Джереми полагал, что преподнесет мне тем самым большой и приятный сюрприз.
Я действительно была потрясена, но лишь улыбалась ему. А он продолжал. Стал рассказывать о лондонской жизни, о лондонском свете, которого мне так якобы не хватает здесь, в Ланкарроне.
— Дорогая Кэролайн, — говорил он, — тебя увезли, когда жизнь только-только обернулась к тебе интересной стороной. Вспомни хотя бы тот маскарад! Как было здорово! Ты едва познакомилась со всем этим, и тут же все закончилось. Мы изменим положение!
Я удивлялась самой себе. Молчала больше обычного, ибо боялась, что голос может меня выдать. Слушала его, наблюдала за ним. А он в ту минуту думал, наверное, что это любовь смягчила меня. Выглядел он действительно впечатляюще: перед приездом явно «почистил перышки».
По округе поползли слухи. Я подозревала, что у Гвенни в связи с этим появилось много забот.
Кое-что мне удалось подслушать от слуг. Стало ясно, что все только обо мне и говорят.
Как-то в Трессидор приехал Поль. Я находилась в оранжерее, в которую можно было пройти прямо из холла. Это была небольшая комната, напоминавшая своими размерами те, что были в нашем лондонском доме. Раковина с краном, несколько лавок, вазы.
Я только-только собрала несколько бледно-желтых нарциссов и положила их на лавку, как в комнату вошел Поль. Вид у него был мрачный.
— Что случилось? — спросила я.
— Это правда? — резко спросил он в ответ.
— О чем вы?
— Вы собираетесь выйти замуж за этого человека? Вы с ума сошли!
— Выйти замуж? — переспросила я.
— Он однажды уже предал вас. А сейчас вы устраиваете его только благодаря своему состоянию.
— Ах, вы об отце Ливии…
— Да, он отец Ливии, но это не мешает ему быть также охотником за богатыми невестами. Неужели вам это не понятно?
— Мне многое понятно. Одного лишь понять не могу: какое вам-то до всего этого дело?
— Не несите чепухи! Вы прекрасно знаете, что мне до этого есть дело. Я думал, что вы здравомыслящая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49