Скоро будем там.
Ведя обеих лошадей под уздцы, он отвел их обратно к «Золотому яблоку».
Хозяйка очень встревожилась. Да, у них есть две комнаты на случай, если приезжие захотят остановиться. Конечно, она может послать за доктором и отправить одного из конюхов с запиской к матери мадемуазель.
— Я чувствую себя так глупо.
— А вы посмотрите на происшествие с другой точки зрения. Благодаря ему мы можем еще немного побыть в этом славном месте.
Он действовал на меня успокаивающе. Под его влиянием мне удалось отбросить беспокойство о маминой реакции на случившееся. Мои ушибы причиняли мне легкую боль, голова немного кружилась, но я действительно ничего не сломала, что и подтвердил приехавший врач. Он оставил мне мазь от ушибов и снотворное, которое я должна была принять, если не смогу уснуть. Он предупредил, что утром я буду чувствовать себя немного разбитой, но это скоро пройдет. Однако, по его словам, я нуждалась в покое, чтобы окончательно избавиться от последствий шока.
Нам отвели две очень милые комнаты с видом на горы. Застекленные двери обеих выходили на общий балкон.
Совсем стемнело. Зажгли масляные лампы. За окном, в слабом свете полумесяца пейзаж казался чем-то потусторонним. Воздух был свежим, бодрящим, и хозяйка предусмотрительно принесла мне дополнительные одеяла. Мне без них не обойтись, сказала она, так как ночи в горах бывают очень холодными.
Я ясно помню каждое мгновение этого странного вечера.
Мы с Полем поужинали в моей комнате. Нам подали суп и холодных цыплят с чудесным салатом. Потом мы сами спросили, не осталось ли от обеда знаменитого пирога.
Бросив взгляд на косточки у меня на тарелке, Поль осведомился:
— Что вам выпало на этот раз?
Косточек было шесть.
— Бедняк, — ответила я. — Мои шансы повысились по сравнению с прошлым разом. Что касается второго гадания, то все не так уж хорошо складывается. В тот раз он любил меня, а теперь «не велят».
— Прошло всего несколько часов, а ваша судьба так изменилась. По-моему, это невозможно. А вы как думаете?
— Мне кажется, в жизни все возможно.
Он внимательно посмотрел на меня и ничего не сказал.
Возвратился конюх, ездивший к маме. Он передал ей записку и постарался убедить, что со мной ничего страшного не случилось и я завтра же вернусь.
Доктор был прав, говоря, что некоторые ушибы окажутся болезненными. Кроме того, я все еще ощущала легкое головокружение, хотя и не была уверена, что это следствие падения. Может быть, причина была совсем другая?
Я все вспоминала тот момент, когда начала приходить в себя и совсем рядом увидела лицо Поля. Я продолжала чувствовать прикосновение его губ к своему лбу и подумала: счастье все-таки возможно. Меня теперь радовало предательство Джереми Брендона. Об этом не стоило сожалеть — совсем напротив.
Я чувствовала себя восхитительно свободной для счастья.
И я была счастлива в тот вечер. Как удивительно, размышляла я, что из неприятности может родиться такая радость. Если бы я не упала с лошади, то сейчас играла бы с мамой в пикет или слушала, что она предполагает надеть на Рождество. Надеясь на продолжение флирта с месье Фукаром, она уже забыла, должно быть, о своих страхах, связанных с моим возможным замужеством.
Итак, мы с Полем сидели при свете лампы и беседовали. Я многое рассказала ему о себе, о дне золотого юбилея, который мы провели на площади Ватерлоо, и о последствиях этого. Кажется, он знал уже — может быть, от кузины Мэри — что я не была дочерью Роберта Трессидора. По-видимому, враждебность между двумя семьями значительно ослабела. Я колебалась, не зная, говорить ли ему о Джереми Брендоне, но сама не заметила, как и об этом рассказала.
В действительности, ему были нужны только деньги, которые, как он предполагал, я должна была унаследовать. Узнав, что денег не будет — он поспешил от меня отказаться.
— Понимаю, — кивнул он. — Может быть, это и к лучшему, что вы вовремя все выяснили.
— Я и сама теперь так думаю. Но пережить такое предательство очень мучительно. Сейчас он собирается жениться на моей сестре. Я часто спрашиваю себя, должна ли я что-нибудь предпринять.
— А ей хочется выйти за него замуж?
— О да… очень хочется. Она влюбилась в него еще до того, как я с ним познакомилась. В свое время я этого не поняла, хотя и догадывалась, что она к кому-то неравнодушна. Оказалось, что это был он. Мне хотелось бы убедить ее, что не следует за него выходить.
— Это сознание не принесло бы ей радости.
— Верно, но он женится на ней из-за ее денег.
— Однако ей хочется за него выйти.
— Да, очень. С другой стороны, ведь он ее обманывает. Я прекрасно представляю себе, как он действует… Говорит ей, как сильно он ее любит… Уговаривает выйти за него замуж, объясняет, что на самом деле любил ее все время… даже когда был помолвлен со мной. Боюсь, что я поступаю неправильно, ничего не говоря ей. По мнению мамы, его поведение в порядке вещей. В мире, в котором она вращалась, оно считается нормальным.
— Думаю, что не только в том мире.
— Это вызывает у меня презрение.
В комнате стало тихо. Слышно было журчание воды, стекающей по склону горы.
Неожиданно для себя я спросила:
— Как вы думаете, должна я предупредить Оливию?
Он покачал головой.
— Дайте ей возможность быть счастливой. Она этого хочет. И он этого хочет. Она знает, что он был вашим женихом. Ничего нового сообщить ей вы не можете. Должно быть, для вас это было тяжелым испытанием.
— О, теперь уже все позади.
— Меня это радует.
Он дотянулся до моей руки и пожал ее.
— Меня радует и то, что вы не очень сильно пострадали от падения, — продолжал он.
— Когда я обернулся и увидел вас на земле… не могу описать, что я почувствовал.
Я засмеялась счастливым смехом.
— Мне пришло в голову, что неприятные происшествия имеют иногда самые счастливые последствия.
— Вы имеете в виду, что здесь так хорошо? Вам это доставляет удовольствие?
— Огромное… Подобного удовольствия я давно уже не испытывала.
— Знаете. — заметил он, — то же самое я могу сказать и о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и между нами, как мне показалось, возникло какое-то понимание, какая-то симпатическая связь.
Пусть это длится вечно, пожелала я.
Мы сидели молча, и это было так же чудесно, как и разговаривать. Бой часов разорвал тишину — было уже одиннадцать.
— Доктор сказал, что вы должны рано лечь в постель, — напомнил Поль. — Боюсь, я забыл о времени.
— Я тоже. Но не может быть, что так поздно.
— К сожалению, это так. Вам пора спать. Уверен, что утром вы будете в полном порядке.
— Какая здесь тишина! В горах все так необычно.
— Вам не жутко?
Я энергично покачала головой.
— Во всяком случае, бояться здесь нечего. Я рядом… Спите спокойно.
— Спокойной ночи, — ответила я.
Он неожиданно наклонился и поцеловал меня в лоб, как и в тот раз, когда, лежа на земле, я начала приходить в сознание.
Я улыбнулась ему. На миг мне показалось, что он хочет что-то сказать, но он, видимо, передумал и вышел из комнаты.
Я знала, что мне нелегко будет уснуть, и не была уверена, что стремлюсь к этому. Мне хотелось спокойно лежать, смотреть из окна на горы и заново переживать каждую минуту этого необыкновенного дня.
Если бы я не упала с лошади, я не была бы сейчас здесь. Если бы Джереми не бросил меня, этот день никогда бы не наступил. Может быть, в самом деле, нет худа без добра. Это была утешительная мысль.
Была я влюблена? Возможно. Но не следует забывать, что мои чувства легко воспламенялись. В свое время я обожала капитана Кармайкла. Потом появился Джереми, и я с готовностью влюбилась в него. А еще до него моим героем стал Поль Лзндовер. С тех пор я постоянно мечтала о нем… кроме того периода, когда моими мыслями завладел Джереми.
Могла я доверять своим чувствам? Более опытные люди сказали бы, вероятно, что я для этого слишком молода и не знаю жизни.
Но в одном я не сомневалась: то, что я испытывала, было счастьем. Я поеду в Корнуолл и часто буду видеть Поля. Наши отношения укрепятся — я буду счастлива.
Я задремала, но скоро, вздрогнув, проснулась, чувствуя на себе чей-то взгляд. Я продолжала лежать тихо, полуоткрыв глаза, мое сердце неистово билось. Лунный свет заливал комнату, а за застекленной дверью появилась тень.
Это Поль, подумала я, он смотрит на меня. Он не должен догадаться, что я не сплю. Что случилось бы, если бы он это понял? Его рука была на ручке двери. Он сейчас войдет…
Мне очень этого хотелось. Мне даже казалось, что я внушаю ему желание войти.
Но я продолжала лежать с полузакрытыми глазами, делая вид, что сплю.
А он все стоял и не двигался.
Я подавила побуждение позвать его. Разве можно было дать ему войти в мою комнату в ночное время? Это означало бы только одно.
Я не должна… Но мне хотелось, чтобы он вошел.
Я слышала, как громко стучит мое сердце, крепче закрыла, глаза… и ждала.
Потом почувствовала, что тень исчезла, и взглянула на дверь. Его уже не было.
Я мало спала в ту ночь, но мое падение не имело к этому отношения.
Утром он ничего не сказал о ночном инциденте, только спросил, как я спала.
— С перерывами, — ответила я. . Он кивнул.
— После такого потрясения, это не удивительно.
Мне хотелось спросить у него: «Почему прошлой ночью вы стояли за моей дверью?» Но я не спросила, а он выглядел совсем другим при утреннем свете. Вчерашней близости уже не было, он казался почти отчужденным.
— После завтрака мы должны сразу же выехать. Ваша мать будет беспокоиться. Вы не боитесь ехать на гнедой?
— Нисколько. Это произошло по моей неосторожности, следовало быть более внимательной. Бедное животное измучилось на этой каменистой тропинке.
— Да, вы слишком хорошая наездница для того, чтобы вам помешал какой-то осколок.
Мы позавтракали, как принято во Франции: кофе с булочками, маслом и медом. Я чувствовала себя нормально, за исключением легкой скованности в движениях.
Он посмотрел на меня немного озабоченно.
— А головокружение совсем прошло? — Я кивнула.
— Ваши ушибы будут еще некоторое время напоминать вам о случившемся.
— Я буду помнить об этом и после.
— Мы оба этого дня не забудем, правда?
— Так вы тоже будете помнить?
— Конечно.
Он поехал вперед, так как дорога стала слишком узкой для двоих. Вскоре горы остались позади.
Когда мы приехали, Эвертон вышла к нам навстречу.
— Госпожа так беспокоилась, — сказала она.
— Разве вы не получили моей записки? Конюх из таверны…
— Да, да, — подтвердила Эвертон, — но ваша мать очень расстроилась.
— Мисс Трессидор тоже была расстроена, — вставил Поль.
Он спрыгнул на землю и помог мне спуститься.
— Если хотите, я подожду и поговорю с вашей матерью? — спросил он.
Я покачала головой.
— Нет. Лучше мне войти к ней одной.
— В таком случае, до свидания.
Прощаясь, он заглянул мне в лицо с каким-то непроницаемым выражением.
И уехал.
Мама сидела в постели. На ночном столике стояла пустая чашка из-под шоколада.
— Кэролайн! Дитя мое! Я так тревожилась.
— Я надеялась, что моя записка все вам объяснит.
— Мое дорогое дитя, так задержаться… с этим человеком!
— Это был несчастный случай, мама.
— Да, так мне и сообщили…
— Вы хотите сказать, что сомневаетесь в этом? Я покажу вам свои ушибы.
Интересно, подумала я, какие сказки рассказывала она своему мужу, уходя на свидание? Я начинала относиться к маме с большой долей критицизма. Это все нервы, сказала я себе, последствия шока. Но мои мысли были заняты не падением. Я думала о Поле, о том, как он стоял за моей дверью. Я была уверена, что он боролся со своей совестью и она помешала ему войти. Чтобы он почувствовал, узнав, что я тоже хотела этого? Я была еще очень наивна, многого не понимала и, без сомнения, не замедлила бы выдать ему свои чувства.
Мама продолжала говорить:
— Что будут думать люди? Эвертон, Мари, Жак, Дюбюсоны… все.
— Эвертон будет думать то, что вы скажете ей, а Мари и Жак то, что скажу им я, Дюбюсоны и Клэрмоны неспособны плохо подумать ни о ком. Что касается всех остальных — «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает».
— Твое вечное умничанье. Оливия совсем иначе вела себя.
— Прошу вас, мама, — сказала я. — Я очень устала. Ведь я упала с лошади, а теперь хотела бы пойти к себе и отдохнуть. Я зашла к вам только сказать, что я вернулась.
— А где мистер Лэндовер?
— Он уехал, чтобы отвести лошадей.
— Ну, что ж, надеюсь, никто его не видел, а слуги сплетничать не будут.
— Мне все равно, если и будут, мама. Я рассказала вам, что произошло, а если люди этому не поверят, тем хуже для них.
— Ты становишься таким диктатором, Кэролайн, — сказала мама.
— Может быть, я здесь уже слишком долго, — парировала я, — и вы хотели бы, чтобы я уехала?
Ее лицо сморщилось.
— Как ты можешь так говорить? Ведь ты знаешь, что я против твоего отъезда. При одной мысли о нем, я просто заболеваю.
— В таком случае, — холодно заметила я, — не заставляйте меня стремиться уехать, мама.
Она удивленно посмотрела на меня и медленно произнесла:
— Ты делаешься очень жесткой, Кэролайн.
Я подумала: «Да, мне и самой так кажется».
В тот же день после полудня Поль зашел повидаться со мной.
Я была рада, что никого поблизости не оказалось. Мари поехала с Жаком в город, чтобы купить кое-какие припасы, мама отдыхала, Эвертон, должно быть, тоже.
Я услышала стук копыт, вышла на крыльцо и увидела, как он спускается с лошади.
Его первые слова были:
— Как вы себя чувствуете?
— Совсем хорошо.
— Это точно? Никаких последствий падения?
— Никаких, кроме легких ушибов, но это и так было известно.
— Для меня это такое облегчение. А сейчас я пришел попрощаться. Завтра я уезжаю.
— О! — Мне кажется, мое разочарование было написано у меня на лице. — Пойдемте лучше в сад. На солнце совсем тепло.
Мы спустились в сад.
— Я не предполагал, что мне придется так поспешно уехать, — объяснил Поль, — и надеялся, что нам удастся совершить еще не одну экскурсию в горы.
— С более удачными результатами, — добавила я, стараясь говорить беззаботно.
— Это было настоящее приключение, правда?
— У вас не было неприятностей из-за задержки лошадей?
— Нет. Владелец сказал, что в горах всякое может приключиться с людьми непривычными. Могу я передать мисс Трессидор, что вы скоро приедете?
— Скажите ей, что я очень хочу приехать. Ведь вы знаете, я совсем уже была готова в тот раз, но мне помешала болезнь мамы.
— И вы боитесь, что она снова может заболеть, если вы решите ехать? — Он внезапно замолчал. — Вероятно, я не должен был говорить этого. Но вам не следует оставаться здесь слишком долго, поверьте.
— Очень трудно знать, что следует делать, а чего не следует. Но со временем я разберусь.
— Я скажу мисс Трессидор, что вам очень хочется навестить ее и что вы приедете, как только это будет возможно. Могу я передать ей это от вас?
— Да, пожалуйста.
— Я буду с нетерпением ждать новой встречи с вами.
— Это и мне будет приятно.
— Мне хотелось бы остаться здесь подольше.
Мы молча прошли к скамейке у каменной стены и сели.
— В котором часу вы уезжаете? — спросила я.
— На рассвете. Это такое долгое путешествие. Поезд довезет меня только до Парижа, там мне придется сделать пересадку, потом пересечь канал и снова сесть на поезд до Корнуолла.
Мы опять помолчали. Мне показалось, что Поль хочет что-то сказать и собирается с силами.
— Выпьете чаю? — предложила я. — Мама сейчас отдыхает, как обычно, в это время. В четыре часа Эвертон отнесет ей чай.
— Нет… нет, благодарю. Я зашел только повидаться с вами. Не мог уехать вот так, не попрощавшись.
— Ну, конечно. Спасибо, что подумали обо мне.
— Но ведь вы знаете, что я думаю о вас! Все последние годы я вспоминал девочку с распущенными темными волосами и зелеными глазами. Вы не очень изменились с тех пор. А помните нашу первую встречу?
— Да. В поезде. Вы обнаружили мое имя на моем дорожном несессере.
Он засмеялся.
— Вас охраняла такая почтенная дама.
— Она до сих пор охраняет мою сестру и останется, должно быть, при ней до самого ее замужества.
— Но вы сбежали от своих опекунов.
— Да. Жизнь иногда вознаграждает за причиненное ей самой зло.
— Мне кажется, вы должны ценить свободу.
— Это верно. Я ее очень ценю.
— Вы совсем не соблюдаете условностей.
— Некоторые условности упрощают жизнь, и я их одобряю. Но есть среди них и совершенно бесполезные — те просто ограничивают свободу.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Вы очень умны.
Это заставило меня рассмеяться.
— Если вы говорите серьезно, то позвольте вам сказать, что вы единственный человек, кто так думает.
— Я сказал это вполне серьезно, — подтвердил он.
Мне показалось, что он вот-вот сообщит мне что-то очень важное, и я напряженно ждала. Но этот момент прошел, и он промолчал.
Подул холодный ветер, и я вздрогнула.
— Вам холодно, — сказал он. — Вы не должны больше оставаться в саду.
— Зайдем в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Ведя обеих лошадей под уздцы, он отвел их обратно к «Золотому яблоку».
Хозяйка очень встревожилась. Да, у них есть две комнаты на случай, если приезжие захотят остановиться. Конечно, она может послать за доктором и отправить одного из конюхов с запиской к матери мадемуазель.
— Я чувствую себя так глупо.
— А вы посмотрите на происшествие с другой точки зрения. Благодаря ему мы можем еще немного побыть в этом славном месте.
Он действовал на меня успокаивающе. Под его влиянием мне удалось отбросить беспокойство о маминой реакции на случившееся. Мои ушибы причиняли мне легкую боль, голова немного кружилась, но я действительно ничего не сломала, что и подтвердил приехавший врач. Он оставил мне мазь от ушибов и снотворное, которое я должна была принять, если не смогу уснуть. Он предупредил, что утром я буду чувствовать себя немного разбитой, но это скоро пройдет. Однако, по его словам, я нуждалась в покое, чтобы окончательно избавиться от последствий шока.
Нам отвели две очень милые комнаты с видом на горы. Застекленные двери обеих выходили на общий балкон.
Совсем стемнело. Зажгли масляные лампы. За окном, в слабом свете полумесяца пейзаж казался чем-то потусторонним. Воздух был свежим, бодрящим, и хозяйка предусмотрительно принесла мне дополнительные одеяла. Мне без них не обойтись, сказала она, так как ночи в горах бывают очень холодными.
Я ясно помню каждое мгновение этого странного вечера.
Мы с Полем поужинали в моей комнате. Нам подали суп и холодных цыплят с чудесным салатом. Потом мы сами спросили, не осталось ли от обеда знаменитого пирога.
Бросив взгляд на косточки у меня на тарелке, Поль осведомился:
— Что вам выпало на этот раз?
Косточек было шесть.
— Бедняк, — ответила я. — Мои шансы повысились по сравнению с прошлым разом. Что касается второго гадания, то все не так уж хорошо складывается. В тот раз он любил меня, а теперь «не велят».
— Прошло всего несколько часов, а ваша судьба так изменилась. По-моему, это невозможно. А вы как думаете?
— Мне кажется, в жизни все возможно.
Он внимательно посмотрел на меня и ничего не сказал.
Возвратился конюх, ездивший к маме. Он передал ей записку и постарался убедить, что со мной ничего страшного не случилось и я завтра же вернусь.
Доктор был прав, говоря, что некоторые ушибы окажутся болезненными. Кроме того, я все еще ощущала легкое головокружение, хотя и не была уверена, что это следствие падения. Может быть, причина была совсем другая?
Я все вспоминала тот момент, когда начала приходить в себя и совсем рядом увидела лицо Поля. Я продолжала чувствовать прикосновение его губ к своему лбу и подумала: счастье все-таки возможно. Меня теперь радовало предательство Джереми Брендона. Об этом не стоило сожалеть — совсем напротив.
Я чувствовала себя восхитительно свободной для счастья.
И я была счастлива в тот вечер. Как удивительно, размышляла я, что из неприятности может родиться такая радость. Если бы я не упала с лошади, то сейчас играла бы с мамой в пикет или слушала, что она предполагает надеть на Рождество. Надеясь на продолжение флирта с месье Фукаром, она уже забыла, должно быть, о своих страхах, связанных с моим возможным замужеством.
Итак, мы с Полем сидели при свете лампы и беседовали. Я многое рассказала ему о себе, о дне золотого юбилея, который мы провели на площади Ватерлоо, и о последствиях этого. Кажется, он знал уже — может быть, от кузины Мэри — что я не была дочерью Роберта Трессидора. По-видимому, враждебность между двумя семьями значительно ослабела. Я колебалась, не зная, говорить ли ему о Джереми Брендоне, но сама не заметила, как и об этом рассказала.
В действительности, ему были нужны только деньги, которые, как он предполагал, я должна была унаследовать. Узнав, что денег не будет — он поспешил от меня отказаться.
— Понимаю, — кивнул он. — Может быть, это и к лучшему, что вы вовремя все выяснили.
— Я и сама теперь так думаю. Но пережить такое предательство очень мучительно. Сейчас он собирается жениться на моей сестре. Я часто спрашиваю себя, должна ли я что-нибудь предпринять.
— А ей хочется выйти за него замуж?
— О да… очень хочется. Она влюбилась в него еще до того, как я с ним познакомилась. В свое время я этого не поняла, хотя и догадывалась, что она к кому-то неравнодушна. Оказалось, что это был он. Мне хотелось бы убедить ее, что не следует за него выходить.
— Это сознание не принесло бы ей радости.
— Верно, но он женится на ней из-за ее денег.
— Однако ей хочется за него выйти.
— Да, очень. С другой стороны, ведь он ее обманывает. Я прекрасно представляю себе, как он действует… Говорит ей, как сильно он ее любит… Уговаривает выйти за него замуж, объясняет, что на самом деле любил ее все время… даже когда был помолвлен со мной. Боюсь, что я поступаю неправильно, ничего не говоря ей. По мнению мамы, его поведение в порядке вещей. В мире, в котором она вращалась, оно считается нормальным.
— Думаю, что не только в том мире.
— Это вызывает у меня презрение.
В комнате стало тихо. Слышно было журчание воды, стекающей по склону горы.
Неожиданно для себя я спросила:
— Как вы думаете, должна я предупредить Оливию?
Он покачал головой.
— Дайте ей возможность быть счастливой. Она этого хочет. И он этого хочет. Она знает, что он был вашим женихом. Ничего нового сообщить ей вы не можете. Должно быть, для вас это было тяжелым испытанием.
— О, теперь уже все позади.
— Меня это радует.
Он дотянулся до моей руки и пожал ее.
— Меня радует и то, что вы не очень сильно пострадали от падения, — продолжал он.
— Когда я обернулся и увидел вас на земле… не могу описать, что я почувствовал.
Я засмеялась счастливым смехом.
— Мне пришло в голову, что неприятные происшествия имеют иногда самые счастливые последствия.
— Вы имеете в виду, что здесь так хорошо? Вам это доставляет удовольствие?
— Огромное… Подобного удовольствия я давно уже не испытывала.
— Знаете. — заметил он, — то же самое я могу сказать и о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и между нами, как мне показалось, возникло какое-то понимание, какая-то симпатическая связь.
Пусть это длится вечно, пожелала я.
Мы сидели молча, и это было так же чудесно, как и разговаривать. Бой часов разорвал тишину — было уже одиннадцать.
— Доктор сказал, что вы должны рано лечь в постель, — напомнил Поль. — Боюсь, я забыл о времени.
— Я тоже. Но не может быть, что так поздно.
— К сожалению, это так. Вам пора спать. Уверен, что утром вы будете в полном порядке.
— Какая здесь тишина! В горах все так необычно.
— Вам не жутко?
Я энергично покачала головой.
— Во всяком случае, бояться здесь нечего. Я рядом… Спите спокойно.
— Спокойной ночи, — ответила я.
Он неожиданно наклонился и поцеловал меня в лоб, как и в тот раз, когда, лежа на земле, я начала приходить в сознание.
Я улыбнулась ему. На миг мне показалось, что он хочет что-то сказать, но он, видимо, передумал и вышел из комнаты.
Я знала, что мне нелегко будет уснуть, и не была уверена, что стремлюсь к этому. Мне хотелось спокойно лежать, смотреть из окна на горы и заново переживать каждую минуту этого необыкновенного дня.
Если бы я не упала с лошади, я не была бы сейчас здесь. Если бы Джереми не бросил меня, этот день никогда бы не наступил. Может быть, в самом деле, нет худа без добра. Это была утешительная мысль.
Была я влюблена? Возможно. Но не следует забывать, что мои чувства легко воспламенялись. В свое время я обожала капитана Кармайкла. Потом появился Джереми, и я с готовностью влюбилась в него. А еще до него моим героем стал Поль Лзндовер. С тех пор я постоянно мечтала о нем… кроме того периода, когда моими мыслями завладел Джереми.
Могла я доверять своим чувствам? Более опытные люди сказали бы, вероятно, что я для этого слишком молода и не знаю жизни.
Но в одном я не сомневалась: то, что я испытывала, было счастьем. Я поеду в Корнуолл и часто буду видеть Поля. Наши отношения укрепятся — я буду счастлива.
Я задремала, но скоро, вздрогнув, проснулась, чувствуя на себе чей-то взгляд. Я продолжала лежать тихо, полуоткрыв глаза, мое сердце неистово билось. Лунный свет заливал комнату, а за застекленной дверью появилась тень.
Это Поль, подумала я, он смотрит на меня. Он не должен догадаться, что я не сплю. Что случилось бы, если бы он это понял? Его рука была на ручке двери. Он сейчас войдет…
Мне очень этого хотелось. Мне даже казалось, что я внушаю ему желание войти.
Но я продолжала лежать с полузакрытыми глазами, делая вид, что сплю.
А он все стоял и не двигался.
Я подавила побуждение позвать его. Разве можно было дать ему войти в мою комнату в ночное время? Это означало бы только одно.
Я не должна… Но мне хотелось, чтобы он вошел.
Я слышала, как громко стучит мое сердце, крепче закрыла, глаза… и ждала.
Потом почувствовала, что тень исчезла, и взглянула на дверь. Его уже не было.
Я мало спала в ту ночь, но мое падение не имело к этому отношения.
Утром он ничего не сказал о ночном инциденте, только спросил, как я спала.
— С перерывами, — ответила я. . Он кивнул.
— После такого потрясения, это не удивительно.
Мне хотелось спросить у него: «Почему прошлой ночью вы стояли за моей дверью?» Но я не спросила, а он выглядел совсем другим при утреннем свете. Вчерашней близости уже не было, он казался почти отчужденным.
— После завтрака мы должны сразу же выехать. Ваша мать будет беспокоиться. Вы не боитесь ехать на гнедой?
— Нисколько. Это произошло по моей неосторожности, следовало быть более внимательной. Бедное животное измучилось на этой каменистой тропинке.
— Да, вы слишком хорошая наездница для того, чтобы вам помешал какой-то осколок.
Мы позавтракали, как принято во Франции: кофе с булочками, маслом и медом. Я чувствовала себя нормально, за исключением легкой скованности в движениях.
Он посмотрел на меня немного озабоченно.
— А головокружение совсем прошло? — Я кивнула.
— Ваши ушибы будут еще некоторое время напоминать вам о случившемся.
— Я буду помнить об этом и после.
— Мы оба этого дня не забудем, правда?
— Так вы тоже будете помнить?
— Конечно.
Он поехал вперед, так как дорога стала слишком узкой для двоих. Вскоре горы остались позади.
Когда мы приехали, Эвертон вышла к нам навстречу.
— Госпожа так беспокоилась, — сказала она.
— Разве вы не получили моей записки? Конюх из таверны…
— Да, да, — подтвердила Эвертон, — но ваша мать очень расстроилась.
— Мисс Трессидор тоже была расстроена, — вставил Поль.
Он спрыгнул на землю и помог мне спуститься.
— Если хотите, я подожду и поговорю с вашей матерью? — спросил он.
Я покачала головой.
— Нет. Лучше мне войти к ней одной.
— В таком случае, до свидания.
Прощаясь, он заглянул мне в лицо с каким-то непроницаемым выражением.
И уехал.
Мама сидела в постели. На ночном столике стояла пустая чашка из-под шоколада.
— Кэролайн! Дитя мое! Я так тревожилась.
— Я надеялась, что моя записка все вам объяснит.
— Мое дорогое дитя, так задержаться… с этим человеком!
— Это был несчастный случай, мама.
— Да, так мне и сообщили…
— Вы хотите сказать, что сомневаетесь в этом? Я покажу вам свои ушибы.
Интересно, подумала я, какие сказки рассказывала она своему мужу, уходя на свидание? Я начинала относиться к маме с большой долей критицизма. Это все нервы, сказала я себе, последствия шока. Но мои мысли были заняты не падением. Я думала о Поле, о том, как он стоял за моей дверью. Я была уверена, что он боролся со своей совестью и она помешала ему войти. Чтобы он почувствовал, узнав, что я тоже хотела этого? Я была еще очень наивна, многого не понимала и, без сомнения, не замедлила бы выдать ему свои чувства.
Мама продолжала говорить:
— Что будут думать люди? Эвертон, Мари, Жак, Дюбюсоны… все.
— Эвертон будет думать то, что вы скажете ей, а Мари и Жак то, что скажу им я, Дюбюсоны и Клэрмоны неспособны плохо подумать ни о ком. Что касается всех остальных — «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает».
— Твое вечное умничанье. Оливия совсем иначе вела себя.
— Прошу вас, мама, — сказала я. — Я очень устала. Ведь я упала с лошади, а теперь хотела бы пойти к себе и отдохнуть. Я зашла к вам только сказать, что я вернулась.
— А где мистер Лэндовер?
— Он уехал, чтобы отвести лошадей.
— Ну, что ж, надеюсь, никто его не видел, а слуги сплетничать не будут.
— Мне все равно, если и будут, мама. Я рассказала вам, что произошло, а если люди этому не поверят, тем хуже для них.
— Ты становишься таким диктатором, Кэролайн, — сказала мама.
— Может быть, я здесь уже слишком долго, — парировала я, — и вы хотели бы, чтобы я уехала?
Ее лицо сморщилось.
— Как ты можешь так говорить? Ведь ты знаешь, что я против твоего отъезда. При одной мысли о нем, я просто заболеваю.
— В таком случае, — холодно заметила я, — не заставляйте меня стремиться уехать, мама.
Она удивленно посмотрела на меня и медленно произнесла:
— Ты делаешься очень жесткой, Кэролайн.
Я подумала: «Да, мне и самой так кажется».
В тот же день после полудня Поль зашел повидаться со мной.
Я была рада, что никого поблизости не оказалось. Мари поехала с Жаком в город, чтобы купить кое-какие припасы, мама отдыхала, Эвертон, должно быть, тоже.
Я услышала стук копыт, вышла на крыльцо и увидела, как он спускается с лошади.
Его первые слова были:
— Как вы себя чувствуете?
— Совсем хорошо.
— Это точно? Никаких последствий падения?
— Никаких, кроме легких ушибов, но это и так было известно.
— Для меня это такое облегчение. А сейчас я пришел попрощаться. Завтра я уезжаю.
— О! — Мне кажется, мое разочарование было написано у меня на лице. — Пойдемте лучше в сад. На солнце совсем тепло.
Мы спустились в сад.
— Я не предполагал, что мне придется так поспешно уехать, — объяснил Поль, — и надеялся, что нам удастся совершить еще не одну экскурсию в горы.
— С более удачными результатами, — добавила я, стараясь говорить беззаботно.
— Это было настоящее приключение, правда?
— У вас не было неприятностей из-за задержки лошадей?
— Нет. Владелец сказал, что в горах всякое может приключиться с людьми непривычными. Могу я передать мисс Трессидор, что вы скоро приедете?
— Скажите ей, что я очень хочу приехать. Ведь вы знаете, я совсем уже была готова в тот раз, но мне помешала болезнь мамы.
— И вы боитесь, что она снова может заболеть, если вы решите ехать? — Он внезапно замолчал. — Вероятно, я не должен был говорить этого. Но вам не следует оставаться здесь слишком долго, поверьте.
— Очень трудно знать, что следует делать, а чего не следует. Но со временем я разберусь.
— Я скажу мисс Трессидор, что вам очень хочется навестить ее и что вы приедете, как только это будет возможно. Могу я передать ей это от вас?
— Да, пожалуйста.
— Я буду с нетерпением ждать новой встречи с вами.
— Это и мне будет приятно.
— Мне хотелось бы остаться здесь подольше.
Мы молча прошли к скамейке у каменной стены и сели.
— В котором часу вы уезжаете? — спросила я.
— На рассвете. Это такое долгое путешествие. Поезд довезет меня только до Парижа, там мне придется сделать пересадку, потом пересечь канал и снова сесть на поезд до Корнуолла.
Мы опять помолчали. Мне показалось, что Поль хочет что-то сказать и собирается с силами.
— Выпьете чаю? — предложила я. — Мама сейчас отдыхает, как обычно, в это время. В четыре часа Эвертон отнесет ей чай.
— Нет… нет, благодарю. Я зашел только повидаться с вами. Не мог уехать вот так, не попрощавшись.
— Ну, конечно. Спасибо, что подумали обо мне.
— Но ведь вы знаете, что я думаю о вас! Все последние годы я вспоминал девочку с распущенными темными волосами и зелеными глазами. Вы не очень изменились с тех пор. А помните нашу первую встречу?
— Да. В поезде. Вы обнаружили мое имя на моем дорожном несессере.
Он засмеялся.
— Вас охраняла такая почтенная дама.
— Она до сих пор охраняет мою сестру и останется, должно быть, при ней до самого ее замужества.
— Но вы сбежали от своих опекунов.
— Да. Жизнь иногда вознаграждает за причиненное ей самой зло.
— Мне кажется, вы должны ценить свободу.
— Это верно. Я ее очень ценю.
— Вы совсем не соблюдаете условностей.
— Некоторые условности упрощают жизнь, и я их одобряю. Но есть среди них и совершенно бесполезные — те просто ограничивают свободу.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Вы очень умны.
Это заставило меня рассмеяться.
— Если вы говорите серьезно, то позвольте вам сказать, что вы единственный человек, кто так думает.
— Я сказал это вполне серьезно, — подтвердил он.
Мне показалось, что он вот-вот сообщит мне что-то очень важное, и я напряженно ждала. Но этот момент прошел, и он промолчал.
Подул холодный ветер, и я вздрогнула.
— Вам холодно, — сказал он. — Вы не должны больше оставаться в саду.
— Зайдем в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49