В глазах его было сочувствие.– Не могу выразить степень своего сожаления, – тихо произнес он. – Меня беспокоит, как это отразится на вашем здоровье.– Не стоит беспокоиться, – ответила я. – Это было ужасное потрясение, но я оправлюсь. – Я вдруг истерично засмеялась и сама пришла в ужас.Доктор положил руку мне на плечо.– Я дам вам снотворное, – сказал он, – выпьете вечером. А когда проснетесь, ночь будет отделять вас от сегодняшнего кошмара.Тетя Сара вдруг сказала пронзительным голосом:– Она не верит, что это было самоубийство, доктор.– Я понимаю... – успокаивающе отозвался доктор. – В это действительно трудно поверить. Бедный Габриель!«Бедный Габриель!» Эти слова эхом разнеслись по комнате, повторенные почти всеми присутствующими.Мой взгляд остановился на Саймоне Редверзе. «Бедный Габриель», – произнес он и посмотрел на меня с холодным блеском в глазах. Мне захотелось крикнуть ему: «Вы что, обвиняете в случившемся меня? Габриель был со мной счастливее, чем когда-либо в жизни! Он сам все время говорил мне об этом!» Но я промолчала.Доктор Смит вновь обратился ко мне.– Вы сегодня выходили из дома, миссис Роквелл? Я покачала головой.– Вам было бы полезно прогуляться. Если не возражаете, я мог бы составить вам компанию.Догадавшись, что он хочет побеседовать со мной наедине, я тут же встала.– Надень плащ, – посоветовала Рут. – Сегодня прохладно. Прохладно, подумала я. Разве может эта прохлада сравниться с леденящим холодом в моем сердце... Что теперь со мной будет? Моя жизнь повисла между Глен-Хаусом и Кирклендскими Забавами, и будущее было покрыто густым туманом.Рут позвонила, и спустя несколько минут появилась служанка с моим плащом. Саймон взял у нее плащ и накинул мне на плечи. Я взглянула на него через плечо, пытаясь прочесть его мысли, но безуспешно.Покинув гостиную и оказавшись наедине с доктором, я испытала чувство облегчения. Молча мы вышли из дома и зашагали в направлении аббатства. Неужели только вчера я бродила здесь в поисках Пятницы и заблудилась?..– Дорогая моя миссис Роквелл, – сказал наконец доктор, – я понял, что вам тягостно находиться в доме, поэтому и предложил эту прогулку. Вы ошеломлены случившимся, не так ли?– Да. Но в одном я совершенно уверена.– Вы считаете, что Габриель не мог покончить с собой?– Именно.– Потому что вы были очень счастливы вместе?– Да, мы были счастливы.– Может быть, именно это и толкнуло Габриеля на такой шаг.– Я вас не понимаю.– Вам известно, что он был тяжело болен?– Он сказал мне об этом еще до свадьбы.– Значит, он не стал скрывать это от вас. У него было слабое сердце, которое могло остановиться в любую минуту. Впрочем, вы об этом знали.Я кивнула.– Наследственная болезнь. Бедный Габриель, на него она обрушилась слишком рано. Как раз вчера я говорил с ним о его... недомогании. И теперь задаю себе вопрос: не мог ли наш разговор подтолкнуть его к трагическому решению? Могу я быть с вами откровенным? Вы еще очень молоды, но уже побывали замужем, и я должен кое-что сказать вам.– Не скрывайте от меня ничего.– Благодарю. С самого начала меня поразили ваши рассудительность и здравый смысл, и я обрадовался столь удачному выбору Габриеля. Вчера Габриель обратился ко мне за советом по поводу... своей супружеской жизни.Я почувствовала, что румянец заливает мне щеки, и проговорила:– Будьте добры, объясните, что вы имеете в виду.– Он спросил меня, является ли его слабое сердце препятствием к исполнению им супружеских обязанностей.– О-о... – Еле слышно выдохнула я, не решаясь поднять глаза на доктора. К этому моменту мы уже подошли к развалинам, и я устремила взгляд на квадратную башню. – Ну и... что же вы ответили?– Что, по моему мнению, такие отношения для него весьма опасны.– Понимаю.Он попытался заглянуть мне в лицо, но я отвернулась. Я не желала обсуждать с ним то, что происходило между мной и Габриелем. Разговор на подобную тему смущал меня, и, хоть я и напоминала себе, что мой собеседник врач, неловкость только усиливалась. Впрочем, я уже поняла, что он хотел сказать, так что дальнейшие объяснения были излишними; однако доктор продолжал:– Он был вполне нормальным молодым человеком, если не считать больного сердца. Он был горд и не любил проявлять свою слабость. Мои слова, очевидно, явились для него ударом, – но тогда я еще не понял, насколько тяжелым.– Так вы полагаете, что ваше... предостережение... толкнуло его…– Этот вывод напрашивается сам собой. А что думаете вы, миссис Роквелл? Не было ли в прошлом между вами... э-э...Я провела рукой по камням обвалившейся стены и произнесла голосом холодным, как эти камни:– Не думаю, чтобы ваши слова могли заставить моего мужа наложить на себя руки.Доктор, похоже, был доволен моим ответом.– Мне было бы неприятно сознавать, что мои слова…– Не мучьте себя. Любой врач на вашем месте сказал бы Габриелю то же самое.– Но, мне кажется, это могло послужить причиной...– Не вернуться ли нам в дом? – предложила я. – Становится холодно.– Извините меня, я не должен был приводить вас сюда. Вас знобит от перенесенного потрясения. С моей стороны было жестоко обсуждать с вами такой деликатный вопрос, когда вы только что...– Нет-нет, вы были очень тактичны. Но я еще не могу прийти в себя... поверить, что вчера в это время…– Положитесь на время, оно действительно лучший лекарь. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы еще так молоды. Вы уедете отсюда, – во всяком случае, я так думаю... Зачем вам хоронить себя здесь?– Я еще не знаю, что буду делать. Не думала об этом.– Разумеется, вам было не до того. Я просто хотел сказать, что перед вами вся жизнь. Пройдет несколько лет, и все это будет казаться вам дурным сном.– Бывают сны, которые невозможно забыть.– Ну-ну, не стоит отчаиваться. Трагедия еще столь свежа, что вы не можете взглянуть на нее со стороны. Но завтра вам станет чуть-чуть легче, и потом с каждым днем вы будете чувствовать себя все лучше.– Вы забываете, что я потеряла мужа.– Понимаю, но... – Он улыбнулся и взял меня за руку. – Если только я смогу чем-нибудь вам помочь…– Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашего участия.В полном молчании мы вернулись к дому. Проходя мимо балкона, я попыталась представить себе, как все произошло. Вот Габриель сидит возле моей постели, расписывает красоты Греции, заставляет меня пить горячее молоко, а потом, дождавшись, когда я засну, тихонько выходит на балкон, перегибается через перила и бросается вниз… Я вздрогнула. Нет, не может быть. Не верю.Наверное, я произнесла это вслух, потому что доктор сказал:– Вы просто не хотите поверить – иногда это одно и то же. Не изводите себя, миссис Роквелл. Позвольте мне надеяться, чтобы будете видеть во мне больше чем семейного врача, ведь я долгие годы близко знаком с семейством Роквеллов, к которому теперь принадлежите и вы. Так что помните: если вам понадобится мой совет – я всегда к вашим услугам.Я едва слышала его; черти на фронтоне, казалось, ухмылялись, ангелы – скорбели.Переступив порог дома, я ощутила, как меня охватывает безысходное чувство одиночества, и быстро произнесла:– Пятница так и не вернулся.На лице доктора выразилось недоумение – должно быть, он не знал о пропаже собаки, да и кто мог сказать ему об этом, все были поглощены свалившимся на нас горем.– Я должна его отыскать, – продолжала я.Оставив доктора в холле, я бросилась в комнату для слуг узнать, не видел ли кто-нибудь Пятницу. Но его никто не видел. Я бродила по дому, заглядывала во все закоулки и звала его. Ответа не было.Так я потеряла Габриеля и Пятницу – одного за другим.Предварительное следствие вынесло вердикт, что Габриель совершил самоубийство, будучи в состоянии временного помешательства, хотя я и уверяла, что он был в прекрасном расположении духа и даже собирался в Грецию. Доктор Смит сообщил, что его пациент страдал болезнью сердца и находился в подавленном состоянии. По его мнению, в результате недавней женитьбы Габриель в полной мере осознал серьезность своего недомогания, впал в депрессию и наложил на себя руки.Это объяснение показалось вполне резонным, и вердикт был вынесен без малейших колебаний. Я присутствовала на судебном заседании, как ни отговаривал меня доктор.– Вы только расстроитесь еще больше, – сказал он, и Рут с ним согласилась. Но я уже несколько оправилась от первоначального шока, и к печали в моем сердце примешивалось негодование. Почему, спрашивала я себя, все они так уверены, что Габриель покончил с собой?Впрочем, найти другое объяснение случившемуся было действительно трудно. Несчастный случай? Может, Габриель слишком далеко перегнулся через парапет и упал? Наверное, так оно и было, ибо ничего другого я придумать не могла.Снова и снова я пыталась представить себе, как это могло произойти. Предположим, он, по обыкновению, вышел на балкон. И тут его внимание привлекло что-то внизу, во дворе... Пятница! – осенило меня. Что, если под балконом вдруг появился Пятница, Габриель позвал его и по неосторожности слишком низко наклонился?Но суд уже принял решение, и меня никто не станет слушать. Подумают, что я не в себе от горя.Я написала отцу о смерти Габриеля, и он приехал на похороны. Я ждала его с надеждой, мне так недоставало участия близкого человека. В своей наивности я полагала, что горе сблизит нас, но, едва увидев отца, поняла, что ошибалась: он был столь же далек и холоден, как всегда. Правда, он выразил желание поговорить со мной наедине перед тем, как мы отправились в церковь, но по всему было видно, что для него этот разговор – не более чем неприятная обязанность.– Кэтрин, каковы твои дальнейшие планы? – осведомился он.– Планы?.. – недоуменно повторила я. Мысли о будущем пока не приходили мне в голову. Я потеряла всех, кто любил меня, – ибо с каждым проходящим днем мои надежды найти Пятницу таяли, – и не могла думать ни о чем, кроме своей утраты.На лице отца появилось раздраженное выражение.– Ну да, планы, – повторил он. – Ты должна решить, что тебе теперь делать – остаться здесь или вернуться домой.Никогда в жизни я не испытывала столь острого чувства собственной ненужности. Я вспомнила, как внимателен был Габриель, как он стремился провести со мной каждую свободную минуту. Вот если бы вдруг отыскался Пятница, если бы он появился здесь и с радостным лаем бросился ко мне – тогда, пожалуй, я бы нашла в себе силы задуматься о будущем.– У меня пока нет определенных планов, – бесстрастно проговорила я.– Конечно, прошло еще слишком мало времени, – сказал отец своим обычным утомленно-безразличным тоном, – но если ты все же надумаешь вернуться – это твое право.Я повернулась и отошла от него, не желая продолжать этот разговор.И вот от дома потянулась печальная процессия – катафалк, обтянутый черным бархатом, кареты, запряженные лошадьми в черных плюмажах, люди в черном... Габриеля похоронили в семейном склепе Роквеллов, где уже нашли успокоение многие его предки. Должно быть, среди них были и те двое, ушедшие из жизни так же, как он.По окончании церемонии мы вернулись в дом, где нас ждала поминальная трапеза. Траурное вдовье платье изменило меня так, что я казалась себе другим человеком – бледной тенью прежней Кэтрин, призраком с бескровным лицом, на котором выделялись лишь зеленые глаза. Какая странная судьба мне выпала – стать новобрачной и овдоветь на протяжении двух недель.Отец уехал сразу же после похорон, сославшись на дальний путь и добавив, что будет ждать известия о моем решении. Дай он мне понять, что хоть чуть-чуть нуждается во мне, я бы не раздумывая отправилась домой вместе с ним.Самым близким человеком мне сейчас казался сэр Мэтью, который за последние дни потерял всю свою жизнерадостность. Он был добр ко мне и, когда посторонние разошлись, усадил меня рядом с собой.– Дорогая девочка, – сказал он, – должно быть, тебе тяжело оказаться одной среди чужих людей?– Сейчас я ничего не чувствую – только пустоту. Он кивнул.– Если ты захочешь остаться здесь, мы будем рады. Это дом Габриеля, а ты – его жена. Но если ты решишь нас покинуть – я пойму, хотя мне будет очень грустно.– Вы так добры, – пробормотала я и почувствовала, что от искренних слов сэра Мэтью на мои глаза, дотоле сухие, навернулись слезы.Ко мне подошел Саймон.– Ну, теперь вы, конечно же, уедете, – сказал он. – Что может удержать вас в нашем захолустье.– Я всю жизнь прожила в захолустье, – заметила я.– Да, но годы, проведенные во Франции…– Удивлена, что вы так хорошо запомнили все события моей жизни.– У меня прекрасная память – единственное мое качество, которое можно назвать прекрасным. И все же вы уедете. И будете свободнее, чем раньше, – свободнее, чем когда-либо... – Он вдруг резко сменил тему: – Траур вам к лицу.Я чувствовала за его словами какой-то скрытый смысл, однако была слишком измучена и слишком поглощена мыслями о Габриеле, чтобы вдумываться. Тут, как нельзя кстати, к нам присоединился Люк и перевел разговор в другое русло.– Нельзя замыкаться в своем горе, – сказал он. – Жизнь продолжается, и надо думать о будущем.В его глазах мне почудился блеск. Конечно, ведь теперь он – новый наследник. Похоже, смерть Габриеля его не слишком опечалила.Я старалась гнать от себя чудовищные подозрения, то и дело мелькавшие в моей голове. Я по-прежнему не верила в то, что Габриель упал с балкона случайно, и уж тем более в то, что он покончил с собой. Что же тогда с ним случилось?
Когда было прочитано завещание Габриеля, я обнаружила, что стала вполне обеспеченной женщиной, хотя и не богатой. Отныне я буду получать доход, который позволит мне чувствовать себя независимой. Это удивило меня: я знала, что по смерти отца Габриель унаследовал бы поместье и деньги на его содержание, но не подозревала, что он располагал еще и солидными собственными средствами. Впрочем, если эта новость и обрадовала меня, то только обещанием будущей свободы.Минула неделя, а я все еще жила в Забавах. Каждый день я вставала в надежде на возвращение Пятницы, но о нем по-прежнему не было ни слуху, ни духу.Я понимала – все ждут, когда же я наконец скажу, уеду или останусь, – но никак не могла принять решение. Мне не хотелось оставлять этот дом, не разгадав его до конца. И потом, как вдова Габриеля, я имела право жить здесь. Сэр Мэтью и тетя Сара привязались ко мне – чего, правда, нельзя было сказать о Рут. Похоже, она спит и видит, чтобы я убралась. Но почему? Просто потому, что недолюбливает меня, – или здесь кроется что-то другое? Что до Люка, то он держал себя с небрежным дружелюбием, но было видно, что ему все равно. Он был слишком погружен в собственные дела, его распирало от сознания своей важности. Еще бы – он теперь наследник огромного поместья, а если принять во внимание преклонный возраст и дряхлость сэра Мэтью, можно не сомневаться, что не за горами день, когда он станет здесь полновластным хозяином.Доктор Смит каждый день наведывался к сэру Мэтью и непременно заглядывал ко мне. Он был участлив и внимателен, обращался со мной, как со своей пациенткой, и его приезды были для меня единственной отрадой в череде скорбных дней. Судя по всему, его тревожило состояние моего здоровья.– Вы пережили потрясение, – говорил он, – и, возможно, шок был намного сильнее, чем вам кажется. Мы должны помочь вам прийти в себя.Он относился ко мне с той теплотой, которую я тщетно ожидала получить от своего отца, и не исключено, что именно его дружба удерживала меня в Забавах, ибо доктор, как никто другой, понимал мою печаль и одиночество.Иногда его сопровождала Дамарис – неизменно спокойная, холодная и прекрасная. Я видела, что Люк влюблен в нее, но о ее чувствах можно было только гадать. Эта девушка была поистине непроницаема. Люк был бы рад жениться на ней хоть сейчас, однако едва ли сэр Мэтью или Рут позволят ему это раньше, чем через три или четыре года, – а это слишком долгий срок, чтобы загадывать.Скорее всего, я просто тянула время. Я никак не могла выйти из странного оцепенения, охватившего меня после смерти Габриеля и не позволявшего строить планы на будущее. Допустим, я покину Кирклендские Забавы, – куда мне деваться? Обратно в Глен-Хаус? Перед моим мысленным взором предстали сумрачные комнаты, освещенные жалкими солнечными лучами, просачивающимися сквозь жалюзи, поджатые губы Фанни и отцовские «приступы»… Нет, возвращаться в Глен-Хаус мне определенно не хотелось, но хотелось ли мне остаться здесь? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне надо было сперва понять что-то важное... Но что?Каждый день я выходила на прогулку, и ноги снова и снова несли меня к аббатству. В библиотеке я нашла старинный план аббатства, составленный, видимо, до его разрушения в 1530 году, и это немного отвлекло меня от печальных размышлений, придав моим мыслям иное направление. С помощью плана я пыталась реконструировать в своем воображении прежний облик монастыря. Мне удалось выяснить, где располагались девятиалтарная церковь, дортуар, ворота, кухня, пекарня, а также пруды для разведения рыбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30