Но я никогда не выйду за тебя. Ты должен ограничиться своей первой любовью — морем. Ты глуп, Бартли, а я никогда не смогу полюбить дурака. Если бы ты был добр ко мне, я, возможно, начала бы испытывать к тебе дружеское чувство. А если бы ты продолжал быть добрым ко мне, я, быть может, и вышла за тебя. Но насилие… бесстыдное насилие… с каким ты обошелся со мной, я никогда не смогу простить.
— Стало быть, ты продолжаешь ненавидеть меня?
— Я никогда не полюблю тебя.
— Ты забываешь, я чувствовал, как ты трепещешь в моих объятиях.
— От ненависти.
— Нет, от страсти.
— Тогда почему я не приняла то, что ты считаешь огромной и великодушной жертвой — предложение стать твоей женой?
— Потому что ты не знаешь саму себя. Ты вознамерилась ненавидеть меня и цепляешься за эту ненависть, как утопающий за плот, зная, что он скоро уплывет от него.
— Знай же, ты сделал то, чего я тебе никогда не смогу простить. Ты знаешь, что я не похожа на других женщин. Ты сам сказал, что во мне сидит дьявол.
Он улыбнулся ей, и в его глазах вспыхнула столь сильная страсть, что в одно мгновение она могла растопить холодное отвращение Тамар и заставить сдаться.
— Мне нечего больше сказать тебе, — проговорила она и поскакала вперед.
Всю осень и зиму Бартли постоянно приезжал в Пенникомкуик, а его семья принимала Ричарда и Тамар в Стоуке. Сэр Хэмфри сильно одряхлел и с нетерпением смотрел за тем, как Бартли обхаживает дочь Ричарда. Ему не нравилось, что избранница рождена вне брака, но он прекрасно сознавал, что она очаровательна. Тамар была высока ростом и прекрасно сложена. Эта девушка могла нарожать ее сыну отличных сыновей. А коль скоро Бартли желал взять ее в жены, сэр Хэмфри был недоволен, что они медлят со свадьбой. Ведь если он хотел увидеть своих внуков, времени терять уже было нельзя.
Глядя на старого Кэвилла, Тамар думала: «Таким будет Бартли через тридцать лет. Слишком много хорошего вина, слишком много вкусной еды, слишком много женщин; одна или две раны, нанесенные испанцами, они зажили, но оставили свою мету; похотливые, жадные взгляды на хорошенькую юную горничную, раздражительность, ноги, распухшие от подагры… Да, именно таким будет Бартли через тридцать лет. Оба они сельские джентльмены и в то же время — пираты!»
И все же за эти месяцы ее отношение к Бартли изменилось. Временами он переставал иронически улыбаться, вспоминая о своих приключениях. Часто вся компания — Тамар, Ричард, сэр Хэмфри — сидели на верхней галерее, где со стен на них смотрели с портретов предки Кэвиллов, а Бартли живо описывал сотни опасностей, которые встречались ему на пути, про то, как они брали на абордаж испанские корабли и грабили их сокровища. Сэр Хэмфри тут же рассказывал забавные истории о его собственных приключениях, и Тамар казалось, будто дом превращается в корабль и она плывет вместе с ними в открытом море. Она видела их глазами испанский корабль на горизонте, слышала крики: «Парус! Парус!» Слышала голос Бартли, как он, сверкая глазами, кричит: «Поставить марсель! Просигналить ему: „Откуда ваш корабль?“ И страшный, но долгожданный ответ: „Из Испании“. Она видела, как простреливают корабль насквозь, как его охватывает пламя. Как после наступления темноты лекарь осматривает раненых. Слышала, как Бартли снова командует: „Обойдите его с подветренной стороны, да смотрите не потеряйте его в темноте!“ Представляла продолжение битвы на следующий день, слышала бой барабанов, звуки труб, крики: „Да здравствует Англия!“
Тамар невольно приходила в восторг. Как сверкали его глаза во время рассказа! В них загорались ярко-голубые огоньки, как в минуты, когда он сильно желал ее. Он был человеком, каким Хьюмилити Браун никогда не мог бы стать.
Во время Рождества в Стоуке был веселый праздник, на котором Тамар и ее отец бьши почетными гостями. Хозяева устроили охоту, во время которой Тамар и Бартли ехали рядом и первыми подстреливали зверя. Он был с ней нежен и больше не вспоминал про ту ночь, когда влез в ее спальню. Он внимательно слушал ее, а она была мила с ним.
Встречая Кристиана, ковыляющего по саду, он всегда останавливался поболтать с ним, приносил ему то конфеты, то фрукты, ребенок издавал радостные возгласы, завидев его. Бартли брал малыша на руки, подбрасывал его в воздух, сажал на лошадь и катал возле дома. Кристиан просто обожал его.
Аннис, ожидавшая второго ребенка, смотрела на эти сцены со слезами на глазах.
— Он хороший человек, — прошептала она, обращаясь к Тамар, — ведь только хорошие люди добры к детям и к слабым.
Тут Тамар вспомнила, что он всегда был добр к слабым. Но права ли она, все время ища обвинения против него? Неужто нельзя простить его, если он уже давно раскаялся?
Теперь он ухаживал за Тамар с особым усердием. Казалось, развлекая ее в доме своего отца, он хотел показать ей: «Вот, что я могу предложить тебе. Однажды этот дом и все имение станут моими».
Однажды по дороге на охоту Бартли сказал ей:
— Мы с тобой отлично бы жили вместе.
Балуя маленького Кристиана, он словно намекал: «Погляди! Как счастливы мы были бы, если бы имели своих детей!»
Но Тамар было нелегко забыть, как она ненавидела его. Многие картины из прошлого отчетливо возникали перед ее глазами.
«Я не доверяю ему», — уверяла она себя.
И все же дни, когда Бартли не было рядом, казались ей скучными. Она словно бы оттаяла и, возможно, стала бы еще более благосклонной к нему, если бы он сумел подольше вести себя подобным образом.
Каждый раз, увидев, как она разговаривает с Хьюмилити Брауном, Бартли высказывался о нем пренебрежительно, а Тамар из духа противоречия начинала горячо защищать его.
Однажды, в начале весны, Бартли, приехав в Пенникомкуик, увидел, что Тамар беседует с пуританином. А позднее, во время верховой прогулки, он сказал ей:
— Я вижу, ты увлечена этим парнем.
— Увлечена?
— Ты не можешь скрыть от меня свои чувства, повторяя мои слова. Ты увлечена им! Я видел, как ты смотрела на него.
— Ты видишь слишком многое, даже то, чего нет.
— Ты кокетничала с ним, клянусь Богом!
Его лицо исказилось от ревности, и он с вызовом воскликнул:
— Я думаю, он твой любовник.
— Мне казалось, в последнее время твои манеры стали немного улучшаться, — холодно ответила она, — но, по-видимому, я ошибалась.
— Ты не можешь этого отрицать. Ты увиливаешь. Тебе не скрыть от меня правду.
— Даже если бы твое грязное подозрение оказалась правдой, с какой стати я стала бы скрывать это от тебя? Какое тебе до того дело?
— Стало быть, все это время, покуда я разыгрывал роль смиренного поклонника, он наслаждался любовью в твоей постели!
— Если бы ты стоял поближе, схлопотал бы пощечину!
— Тебе ни к чему защищать этого пуританина с хитрой рожей. Я всегда подозревал этих коварных людей с показной кротостью. Они этим обезоруживают глупых женщин, таких, как ты. Признайся, он читает молитвы, прежде чем заняться любовью?
— Замолчи! — взвизгнула она. — Я ненавижу тебя! Какая дура я была, вообразив, что ты не такой мерзкий, каким я представляла себе! Как смеешь заявлять мне подобное? Ты думаешь, все мужчины столь же порочны, как ты!
— Тамар, я вижу, что был не прав, — смиренно сказал он, — прости меня.
— Не прощу. Я больше с тобой и словом не обмолвлюсь. Сделай милость, прибереги свои пошлости для разнузданных матросов, а я буду беседовать, с кем пожелаю.
Тамар уже собиралась хлестнуть свою лошадь, но Бартли схватил уздечку.
— Неужто ты не можешь простить ревнивого любовника?
Она бросила на него надменный взгляд.
— Я не смогла бы простить никого, кто осмелился бы говорить со мной подобным образом.
— Послушай, Тамар, я признаю, что был не прав. Я вел себя глупо. Просто приревновал тебя. Для меня невыносимо видеть, как ты улыбаешься кому-нибудь, кроме меня.
— Довольно слов. И прошу, отпусти уздечку. Я хочу ехать домой.
— Вначале скажи, что простила меня. Скажи, что у нас все останется по-прежнему.
— Хорошо, — холодно ответила она, — мы остаемся друзьями, потому что живем по соседству и наши отцы хотят, чтобы мы дружили.
Она увидела, что глаза его метнули молнии гнева, но ничего больше не сказала и вернулась в Пенникомкуик.
На следующий день он приехал снова. Она увидела его в саду с маленьким Кристианом и обратила внимание на то, как он красив, высок и силен, каким тщедушным кажется Хьюмилити Браун в сравнении с ним.
Бартли поднял Кристиан, и малыш радостно улыбнулся ему. Он любил детей и в их присутствии становился мягче, хотя и не слишком. Он относился к числу мужчин, которых дети любят, даже если те вовсе их не замечают. Из него вышел бы прекрасный отец, которым дети гордились бы. «Мне двадцать, — подумала она, — и за кого бы я вышла, кроме Бартли? Но ведь любовь должна быть нежной, ласковой, а не бешеной, жестокой, из-за которой возникают бесчисленные ссоры. Нет, я не могу любить Бартли, но он волнует меня».
Тамар вышла в сад посмотреть, как играют Бартли и Кристиан. Мимо них к сараю с цветочными горшками прошел Хьюмилити, и она улыбнулась ему, думая, какой разительный контраст с Бартли представляет собой этот пуританин. Но Бартли неверно истолковал ее улыбку, выражение его лица изменилось, а Тамар почувствовала, как в ней закипает гнев.
— В начале лета будет морская экспедиция, я вызвался плыть капитаном на одном из кораблей, — сказал Бартли.
— Тебе это будет интересно, — ответила она.
— Да. Жизнь на берегу надоедает.
Они вернулись в дом, и Тамар удивилась, как защемило сердце при мысли о разлуке с ним.
Позднее она часто думала о том, что ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе.
Она была дикая, страстная, ненадежная и забыла, что Бартли точно такой же.
Если самым большим грехом Тамар была непомерная гордость, его главным недостатком были нетерпение и гнев. Он по природе своей был чувственный и страстный и слишком долго сдерживал свои эмоции. Достаточно ей было улыбнуться Хьюмилити Брауну, самому беззащитному из всех мужчин, чтобы страсть, которую Бартли сдерживал все эти месяцы, снова вспыхнула.
Он отыскал ее и сказал, что должен поговорить с ней. Не согласится ли Тамар прогуляться с ним?
Он прошел с нею на полянку к ручью, к тому месту, которое они так хорошо помнили оба. Как только они оказались там, девушка поняла, что рядом с ней прежний Бартли. Нежный возлюбленный, готовый угождать, испарился, перед ней был чувственный мужчина, привыкший добиваться своего. Он грубо взял ее за плечи.
Его глаза загорелись, и Тамар вздрогнула, испугавшись страсти, которую они излучали. Бартли крепко поцеловал ее в губы, и этот поцелуй обжег ее.
Страх, дремавший в ее душе, снова превратился в порыв ненависти.
— Сейчас же отпусти меня!
Но он продолжал держать девушку за плечи, глядя ей в глаза.
— Знала ли ты, — спросил он, — что этот человек, Хьюмилити Браун, осмелился устраивать свои сборища на земле моего отца?
Она почувствовала странный холодок в желудке.
— Да, да, — продолжал он. — Этот ловкач имел наглость собирать свою паству в одной из хижин в отцовском имении. Этот кроткий святоша сам и есть грешник. Он нарушает закон. Нынче придумали премиленькие наказания для нарушителей законов.
— Почему ты говоришь это мне?
— Погоди, сейчас услышишь. Я велел одному из моих конюхов прикинуться на время пуританином, и он сказал мне, когда следующее сборище. Так что мне известны их секреты.
— Я спрашиваю, почему ты решил, будто мне есть до этого дело? И что ты грозишься сделать?
— А что, ты думаешь, я, как честный гражданин своей страны, должен сделать?
— Ты не сможешь сделать это, Бартли! — воскликнула она. — Все эти люди, которые жили среди нас, — наши друзья!
— Нарушители законов! А Хьюмилити Браун — самый худший из них. Его упекут в тюрьму. Я слыхал, что там делают с подобными людьми. Их гноят в темницах, морят голодом и пытают. А для таких закоренелых преступников, как Хьюмилити Браун, дело может кончиться веревкой! А может, даже костром, кто знает?
— Ты не посмеешь это сделать!
— Это почему же?
— Я не допущу. Я предупрежу его.
— Я все равно доберусь до него. Он не сможет отрицать то, что он сделал.
— Ты в самом деле столь жесток или просто хочешь заставить меня поверить в это?
Бартли встряхнул ее за плечи, а глаза его продолжали гореть от ненависти к Хьюмилити Брауну и от страсти к ней.
— Мне неприятны твои чувства к этому человеку.
— Ты не в своем уме.
— Я видел вас вместе.
— Он всего лишь садовник. Для чего он мне?
— Я не слеп. Он человек образованный, а работает в саду, потому что потерял все на корабле, что отправлялся в Вирджинию. Он выжидает момент, когда сможет снова попасть на борт судна. Тогда… он, без сомнения, возьмет тебя с собой. Ричард приглашает его к себе в кабинет, беседует с ним. Это не похоже на отношения хозяина и слуги.
— Разве Ричард не может поговорить со слугой?
— Отчего же тогда он не приглашает к себе других слуг? О нет! Ричарда и его дочь интересует парень, который мне не нравится.
— Я ненавижу тебя, Бартли!
— Потому что любишь этого пуританина?
Она подняла руку, чтобы ударить его, но Бартли схватил ее.
— Ты делаешь мне больно.
— Я делаю это нарочно, чтобы ты знала, я могу причинить боль тем, кто предпочитает сладкоречивого проповедника мужчине. Когда они будут вешать его, я приглашу тебя на этот спектакль. Ручаюсь, соберется большая толпа, чтобы проводить его в ад.
— Бартли! — взмолилась Тамар. — Ведь ты не сможешь поступить столь жестоко и подло?
— Ты увидишь, что я могу сделать ради моей страны.
Он бросил на нее лукавый взгляд, мол, пусть думает, что хочет; потом отпустил ее руку и пошел прочь. Она побежала за ним.
— Прошу тебя, не делай этого, Бартли.
Он повернулся к ней, и губы его медленно расплылись в улыбке. Эта улыбка заставила ее задрожать, она напомнила ей тот, другой день.
— Милая, — ответил он, — я ни в чем не могу тебе отказать. Если ты… хорошенько попросишь меня… я могу изменить свое намерение.
Он обнял ее и прижал к себе так сильно, что ей показалось, будто их тела слились в единое целое.
— Нет ничего на свете, в чем я мог бы отказать тебе.
— Что? — начала она устало.
— Оставь свое окно открытым нынче ночью, и я клянусь Богом и своими родителями, что позволю пуританам собираться хоть каждый вечер и не стану им мешать.
Тамар презрительно взглянула на него.
— Ты думаешь, что сможешь снова провести меня, прибегнув к той же уловке?
— В тот раз это была уловка, ты права. Я никогда не предал бы Ричарда, своего друга. Я люблю Ричарда. А Хьюмилити Брауна терпеть не могу, презираю. А улыбки, которые ты даришь ему, сделали его моим врагом!
— Ты хочешь, чтобы я ненавидела тебя еще сильнее?
— Если ты не можешь отдаться мне по любви, я согласен на то, чтобы ты сделала это из ненависти. Потому что так или иначе я должен обладать тобой.
— Стало быть, просить тебя бесполезно?
— Я тебе уже все сказал.
Она сердито тряхнула головой и пошла к дому.
Она лежала и ждала его.
Тамар убедила себя в том, что иного выхода не было. В прошлый раз он обманул ее, но на этот раз он говорил серьезно. Он грубый, бессердечный, развратный. Как она могла думать о нем как о будущем муже?
— Я предпочла бы умереть! — бормотала она, уткнувшись в подушку. — Но что я могу сделать? Разве я могу позволить ему предать Хьюмилити Брауна? Ведь пострадают и другие!
Она закрыла глаза и попыталась представить себе Хьюмилити Брауна стоящим в яме подземелья по колено в воде, отгоняющим крыс, пытающихся вцепиться в его исхудавшее тело. Но она видела перед собой лишь Бартли, приближающегося к ней… шепчущего ее имя. «Я ненавижу его, — убеждала она себя. — Это ужасно и постыдно! Но пусть уж лучше это случится, чем мои друзья погибнут в тюрьме или на виселице!»
Вот он идет. Это повторяется. Полог кровати раздвинулся, и она услышала в темноте его легкий смех.
Его руки стали ласкать ее…
— Ну вот, любимая, ты снова ждала меня.
— Я ненавижу тебя! Ненавижу! — сказала она. — И буду ненавидеть всегда за то, что ты сделал со мной.
Он, как и в прошлый раз, стал подсмеиваться над ней.
— Как ты хотела меня! Неужто ты думаешь, что сможешь скрыть от меня свои чувства? Меня трудно провести, Тамар. Я слишком хорошо знаю женщин. Почему ты упрямо твердишь, что ненавидишь меня? Ты хочешь меня до боли. Тебе известно, что мне наплевать на пуритан. Чтоб их поразила чума с оспой! Плевать я хотел на них! Пусть устраивают свои сборища хоть каждую ночь. Пусть молятся, пока не охрипнут. Я никогда бы не стал предавать их. Неужто я похож на человека, который стал бы утруждать себя ради каких-то жалких пуритан?
— Я верю, что ты способен на любую жестокость.
Он улыбнулся.
— О, это была восхитительная ночь, не правда ли? Лучше первой… Ведь тогда ты все же немного сопротивлялась.
— Ты груб и жесток, я ненавижу тебя.
— Ты не устала повторять одно и то же?
— Я буду твердить это снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Стало быть, ты продолжаешь ненавидеть меня?
— Я никогда не полюблю тебя.
— Ты забываешь, я чувствовал, как ты трепещешь в моих объятиях.
— От ненависти.
— Нет, от страсти.
— Тогда почему я не приняла то, что ты считаешь огромной и великодушной жертвой — предложение стать твоей женой?
— Потому что ты не знаешь саму себя. Ты вознамерилась ненавидеть меня и цепляешься за эту ненависть, как утопающий за плот, зная, что он скоро уплывет от него.
— Знай же, ты сделал то, чего я тебе никогда не смогу простить. Ты знаешь, что я не похожа на других женщин. Ты сам сказал, что во мне сидит дьявол.
Он улыбнулся ей, и в его глазах вспыхнула столь сильная страсть, что в одно мгновение она могла растопить холодное отвращение Тамар и заставить сдаться.
— Мне нечего больше сказать тебе, — проговорила она и поскакала вперед.
Всю осень и зиму Бартли постоянно приезжал в Пенникомкуик, а его семья принимала Ричарда и Тамар в Стоуке. Сэр Хэмфри сильно одряхлел и с нетерпением смотрел за тем, как Бартли обхаживает дочь Ричарда. Ему не нравилось, что избранница рождена вне брака, но он прекрасно сознавал, что она очаровательна. Тамар была высока ростом и прекрасно сложена. Эта девушка могла нарожать ее сыну отличных сыновей. А коль скоро Бартли желал взять ее в жены, сэр Хэмфри был недоволен, что они медлят со свадьбой. Ведь если он хотел увидеть своих внуков, времени терять уже было нельзя.
Глядя на старого Кэвилла, Тамар думала: «Таким будет Бартли через тридцать лет. Слишком много хорошего вина, слишком много вкусной еды, слишком много женщин; одна или две раны, нанесенные испанцами, они зажили, но оставили свою мету; похотливые, жадные взгляды на хорошенькую юную горничную, раздражительность, ноги, распухшие от подагры… Да, именно таким будет Бартли через тридцать лет. Оба они сельские джентльмены и в то же время — пираты!»
И все же за эти месяцы ее отношение к Бартли изменилось. Временами он переставал иронически улыбаться, вспоминая о своих приключениях. Часто вся компания — Тамар, Ричард, сэр Хэмфри — сидели на верхней галерее, где со стен на них смотрели с портретов предки Кэвиллов, а Бартли живо описывал сотни опасностей, которые встречались ему на пути, про то, как они брали на абордаж испанские корабли и грабили их сокровища. Сэр Хэмфри тут же рассказывал забавные истории о его собственных приключениях, и Тамар казалось, будто дом превращается в корабль и она плывет вместе с ними в открытом море. Она видела их глазами испанский корабль на горизонте, слышала крики: «Парус! Парус!» Слышала голос Бартли, как он, сверкая глазами, кричит: «Поставить марсель! Просигналить ему: „Откуда ваш корабль?“ И страшный, но долгожданный ответ: „Из Испании“. Она видела, как простреливают корабль насквозь, как его охватывает пламя. Как после наступления темноты лекарь осматривает раненых. Слышала, как Бартли снова командует: „Обойдите его с подветренной стороны, да смотрите не потеряйте его в темноте!“ Представляла продолжение битвы на следующий день, слышала бой барабанов, звуки труб, крики: „Да здравствует Англия!“
Тамар невольно приходила в восторг. Как сверкали его глаза во время рассказа! В них загорались ярко-голубые огоньки, как в минуты, когда он сильно желал ее. Он был человеком, каким Хьюмилити Браун никогда не мог бы стать.
Во время Рождества в Стоуке был веселый праздник, на котором Тамар и ее отец бьши почетными гостями. Хозяева устроили охоту, во время которой Тамар и Бартли ехали рядом и первыми подстреливали зверя. Он был с ней нежен и больше не вспоминал про ту ночь, когда влез в ее спальню. Он внимательно слушал ее, а она была мила с ним.
Встречая Кристиана, ковыляющего по саду, он всегда останавливался поболтать с ним, приносил ему то конфеты, то фрукты, ребенок издавал радостные возгласы, завидев его. Бартли брал малыша на руки, подбрасывал его в воздух, сажал на лошадь и катал возле дома. Кристиан просто обожал его.
Аннис, ожидавшая второго ребенка, смотрела на эти сцены со слезами на глазах.
— Он хороший человек, — прошептала она, обращаясь к Тамар, — ведь только хорошие люди добры к детям и к слабым.
Тут Тамар вспомнила, что он всегда был добр к слабым. Но права ли она, все время ища обвинения против него? Неужто нельзя простить его, если он уже давно раскаялся?
Теперь он ухаживал за Тамар с особым усердием. Казалось, развлекая ее в доме своего отца, он хотел показать ей: «Вот, что я могу предложить тебе. Однажды этот дом и все имение станут моими».
Однажды по дороге на охоту Бартли сказал ей:
— Мы с тобой отлично бы жили вместе.
Балуя маленького Кристиана, он словно намекал: «Погляди! Как счастливы мы были бы, если бы имели своих детей!»
Но Тамар было нелегко забыть, как она ненавидела его. Многие картины из прошлого отчетливо возникали перед ее глазами.
«Я не доверяю ему», — уверяла она себя.
И все же дни, когда Бартли не было рядом, казались ей скучными. Она словно бы оттаяла и, возможно, стала бы еще более благосклонной к нему, если бы он сумел подольше вести себя подобным образом.
Каждый раз, увидев, как она разговаривает с Хьюмилити Брауном, Бартли высказывался о нем пренебрежительно, а Тамар из духа противоречия начинала горячо защищать его.
Однажды, в начале весны, Бартли, приехав в Пенникомкуик, увидел, что Тамар беседует с пуританином. А позднее, во время верховой прогулки, он сказал ей:
— Я вижу, ты увлечена этим парнем.
— Увлечена?
— Ты не можешь скрыть от меня свои чувства, повторяя мои слова. Ты увлечена им! Я видел, как ты смотрела на него.
— Ты видишь слишком многое, даже то, чего нет.
— Ты кокетничала с ним, клянусь Богом!
Его лицо исказилось от ревности, и он с вызовом воскликнул:
— Я думаю, он твой любовник.
— Мне казалось, в последнее время твои манеры стали немного улучшаться, — холодно ответила она, — но, по-видимому, я ошибалась.
— Ты не можешь этого отрицать. Ты увиливаешь. Тебе не скрыть от меня правду.
— Даже если бы твое грязное подозрение оказалась правдой, с какой стати я стала бы скрывать это от тебя? Какое тебе до того дело?
— Стало быть, все это время, покуда я разыгрывал роль смиренного поклонника, он наслаждался любовью в твоей постели!
— Если бы ты стоял поближе, схлопотал бы пощечину!
— Тебе ни к чему защищать этого пуританина с хитрой рожей. Я всегда подозревал этих коварных людей с показной кротостью. Они этим обезоруживают глупых женщин, таких, как ты. Признайся, он читает молитвы, прежде чем заняться любовью?
— Замолчи! — взвизгнула она. — Я ненавижу тебя! Какая дура я была, вообразив, что ты не такой мерзкий, каким я представляла себе! Как смеешь заявлять мне подобное? Ты думаешь, все мужчины столь же порочны, как ты!
— Тамар, я вижу, что был не прав, — смиренно сказал он, — прости меня.
— Не прощу. Я больше с тобой и словом не обмолвлюсь. Сделай милость, прибереги свои пошлости для разнузданных матросов, а я буду беседовать, с кем пожелаю.
Тамар уже собиралась хлестнуть свою лошадь, но Бартли схватил уздечку.
— Неужто ты не можешь простить ревнивого любовника?
Она бросила на него надменный взгляд.
— Я не смогла бы простить никого, кто осмелился бы говорить со мной подобным образом.
— Послушай, Тамар, я признаю, что был не прав. Я вел себя глупо. Просто приревновал тебя. Для меня невыносимо видеть, как ты улыбаешься кому-нибудь, кроме меня.
— Довольно слов. И прошу, отпусти уздечку. Я хочу ехать домой.
— Вначале скажи, что простила меня. Скажи, что у нас все останется по-прежнему.
— Хорошо, — холодно ответила она, — мы остаемся друзьями, потому что живем по соседству и наши отцы хотят, чтобы мы дружили.
Она увидела, что глаза его метнули молнии гнева, но ничего больше не сказала и вернулась в Пенникомкуик.
На следующий день он приехал снова. Она увидела его в саду с маленьким Кристианом и обратила внимание на то, как он красив, высок и силен, каким тщедушным кажется Хьюмилити Браун в сравнении с ним.
Бартли поднял Кристиан, и малыш радостно улыбнулся ему. Он любил детей и в их присутствии становился мягче, хотя и не слишком. Он относился к числу мужчин, которых дети любят, даже если те вовсе их не замечают. Из него вышел бы прекрасный отец, которым дети гордились бы. «Мне двадцать, — подумала она, — и за кого бы я вышла, кроме Бартли? Но ведь любовь должна быть нежной, ласковой, а не бешеной, жестокой, из-за которой возникают бесчисленные ссоры. Нет, я не могу любить Бартли, но он волнует меня».
Тамар вышла в сад посмотреть, как играют Бартли и Кристиан. Мимо них к сараю с цветочными горшками прошел Хьюмилити, и она улыбнулась ему, думая, какой разительный контраст с Бартли представляет собой этот пуританин. Но Бартли неверно истолковал ее улыбку, выражение его лица изменилось, а Тамар почувствовала, как в ней закипает гнев.
— В начале лета будет морская экспедиция, я вызвался плыть капитаном на одном из кораблей, — сказал Бартли.
— Тебе это будет интересно, — ответила она.
— Да. Жизнь на берегу надоедает.
Они вернулись в дом, и Тамар удивилась, как защемило сердце при мысли о разлуке с ним.
Позднее она часто думала о том, что ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе.
Она была дикая, страстная, ненадежная и забыла, что Бартли точно такой же.
Если самым большим грехом Тамар была непомерная гордость, его главным недостатком были нетерпение и гнев. Он по природе своей был чувственный и страстный и слишком долго сдерживал свои эмоции. Достаточно ей было улыбнуться Хьюмилити Брауну, самому беззащитному из всех мужчин, чтобы страсть, которую Бартли сдерживал все эти месяцы, снова вспыхнула.
Он отыскал ее и сказал, что должен поговорить с ней. Не согласится ли Тамар прогуляться с ним?
Он прошел с нею на полянку к ручью, к тому месту, которое они так хорошо помнили оба. Как только они оказались там, девушка поняла, что рядом с ней прежний Бартли. Нежный возлюбленный, готовый угождать, испарился, перед ней был чувственный мужчина, привыкший добиваться своего. Он грубо взял ее за плечи.
Его глаза загорелись, и Тамар вздрогнула, испугавшись страсти, которую они излучали. Бартли крепко поцеловал ее в губы, и этот поцелуй обжег ее.
Страх, дремавший в ее душе, снова превратился в порыв ненависти.
— Сейчас же отпусти меня!
Но он продолжал держать девушку за плечи, глядя ей в глаза.
— Знала ли ты, — спросил он, — что этот человек, Хьюмилити Браун, осмелился устраивать свои сборища на земле моего отца?
Она почувствовала странный холодок в желудке.
— Да, да, — продолжал он. — Этот ловкач имел наглость собирать свою паству в одной из хижин в отцовском имении. Этот кроткий святоша сам и есть грешник. Он нарушает закон. Нынче придумали премиленькие наказания для нарушителей законов.
— Почему ты говоришь это мне?
— Погоди, сейчас услышишь. Я велел одному из моих конюхов прикинуться на время пуританином, и он сказал мне, когда следующее сборище. Так что мне известны их секреты.
— Я спрашиваю, почему ты решил, будто мне есть до этого дело? И что ты грозишься сделать?
— А что, ты думаешь, я, как честный гражданин своей страны, должен сделать?
— Ты не сможешь сделать это, Бартли! — воскликнула она. — Все эти люди, которые жили среди нас, — наши друзья!
— Нарушители законов! А Хьюмилити Браун — самый худший из них. Его упекут в тюрьму. Я слыхал, что там делают с подобными людьми. Их гноят в темницах, морят голодом и пытают. А для таких закоренелых преступников, как Хьюмилити Браун, дело может кончиться веревкой! А может, даже костром, кто знает?
— Ты не посмеешь это сделать!
— Это почему же?
— Я не допущу. Я предупрежу его.
— Я все равно доберусь до него. Он не сможет отрицать то, что он сделал.
— Ты в самом деле столь жесток или просто хочешь заставить меня поверить в это?
Бартли встряхнул ее за плечи, а глаза его продолжали гореть от ненависти к Хьюмилити Брауну и от страсти к ней.
— Мне неприятны твои чувства к этому человеку.
— Ты не в своем уме.
— Я видел вас вместе.
— Он всего лишь садовник. Для чего он мне?
— Я не слеп. Он человек образованный, а работает в саду, потому что потерял все на корабле, что отправлялся в Вирджинию. Он выжидает момент, когда сможет снова попасть на борт судна. Тогда… он, без сомнения, возьмет тебя с собой. Ричард приглашает его к себе в кабинет, беседует с ним. Это не похоже на отношения хозяина и слуги.
— Разве Ричард не может поговорить со слугой?
— Отчего же тогда он не приглашает к себе других слуг? О нет! Ричарда и его дочь интересует парень, который мне не нравится.
— Я ненавижу тебя, Бартли!
— Потому что любишь этого пуританина?
Она подняла руку, чтобы ударить его, но Бартли схватил ее.
— Ты делаешь мне больно.
— Я делаю это нарочно, чтобы ты знала, я могу причинить боль тем, кто предпочитает сладкоречивого проповедника мужчине. Когда они будут вешать его, я приглашу тебя на этот спектакль. Ручаюсь, соберется большая толпа, чтобы проводить его в ад.
— Бартли! — взмолилась Тамар. — Ведь ты не сможешь поступить столь жестоко и подло?
— Ты увидишь, что я могу сделать ради моей страны.
Он бросил на нее лукавый взгляд, мол, пусть думает, что хочет; потом отпустил ее руку и пошел прочь. Она побежала за ним.
— Прошу тебя, не делай этого, Бартли.
Он повернулся к ней, и губы его медленно расплылись в улыбке. Эта улыбка заставила ее задрожать, она напомнила ей тот, другой день.
— Милая, — ответил он, — я ни в чем не могу тебе отказать. Если ты… хорошенько попросишь меня… я могу изменить свое намерение.
Он обнял ее и прижал к себе так сильно, что ей показалось, будто их тела слились в единое целое.
— Нет ничего на свете, в чем я мог бы отказать тебе.
— Что? — начала она устало.
— Оставь свое окно открытым нынче ночью, и я клянусь Богом и своими родителями, что позволю пуританам собираться хоть каждый вечер и не стану им мешать.
Тамар презрительно взглянула на него.
— Ты думаешь, что сможешь снова провести меня, прибегнув к той же уловке?
— В тот раз это была уловка, ты права. Я никогда не предал бы Ричарда, своего друга. Я люблю Ричарда. А Хьюмилити Брауна терпеть не могу, презираю. А улыбки, которые ты даришь ему, сделали его моим врагом!
— Ты хочешь, чтобы я ненавидела тебя еще сильнее?
— Если ты не можешь отдаться мне по любви, я согласен на то, чтобы ты сделала это из ненависти. Потому что так или иначе я должен обладать тобой.
— Стало быть, просить тебя бесполезно?
— Я тебе уже все сказал.
Она сердито тряхнула головой и пошла к дому.
Она лежала и ждала его.
Тамар убедила себя в том, что иного выхода не было. В прошлый раз он обманул ее, но на этот раз он говорил серьезно. Он грубый, бессердечный, развратный. Как она могла думать о нем как о будущем муже?
— Я предпочла бы умереть! — бормотала она, уткнувшись в подушку. — Но что я могу сделать? Разве я могу позволить ему предать Хьюмилити Брауна? Ведь пострадают и другие!
Она закрыла глаза и попыталась представить себе Хьюмилити Брауна стоящим в яме подземелья по колено в воде, отгоняющим крыс, пытающихся вцепиться в его исхудавшее тело. Но она видела перед собой лишь Бартли, приближающегося к ней… шепчущего ее имя. «Я ненавижу его, — убеждала она себя. — Это ужасно и постыдно! Но пусть уж лучше это случится, чем мои друзья погибнут в тюрьме или на виселице!»
Вот он идет. Это повторяется. Полог кровати раздвинулся, и она услышала в темноте его легкий смех.
Его руки стали ласкать ее…
— Ну вот, любимая, ты снова ждала меня.
— Я ненавижу тебя! Ненавижу! — сказала она. — И буду ненавидеть всегда за то, что ты сделал со мной.
Он, как и в прошлый раз, стал подсмеиваться над ней.
— Как ты хотела меня! Неужто ты думаешь, что сможешь скрыть от меня свои чувства? Меня трудно провести, Тамар. Я слишком хорошо знаю женщин. Почему ты упрямо твердишь, что ненавидишь меня? Ты хочешь меня до боли. Тебе известно, что мне наплевать на пуритан. Чтоб их поразила чума с оспой! Плевать я хотел на них! Пусть устраивают свои сборища хоть каждую ночь. Пусть молятся, пока не охрипнут. Я никогда бы не стал предавать их. Неужто я похож на человека, который стал бы утруждать себя ради каких-то жалких пуритан?
— Я верю, что ты способен на любую жестокость.
Он улыбнулся.
— О, это была восхитительная ночь, не правда ли? Лучше первой… Ведь тогда ты все же немного сопротивлялась.
— Ты груб и жесток, я ненавижу тебя.
— Ты не устала повторять одно и то же?
— Я буду твердить это снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30