— Эта Аннис, — говорила она Молл и Джейн, — слишком о себе возомнила с тех пор, как хозяйке дома, дочери господина, взбрело в голову взять ее в горничные. Тоже мне горничная! Ей бы постыдиться надо, а не задирать нос, юбка-то на ней уже трещит по швам!
Аннис боялась идти домой. Отец грозился привязать ее к столбу во дворе и выпороть так, чтобы она своих не узнала. А мать заявила, что поможет ему в этом. Миссис Элтон, предвкушая это удовольствие, облизывала губы и старалась обманом спровадить ее домой, но Тамар не велела ей туда идти.
Тамар с жаром защищала Аннис. Она ненавидела и миссис Элтон, и Хьюмилити Брауна за то, что они безжалостно осуждали девушку. Она удивлялась, что прежде считала Хьюмилити благородным.
Однажды, выйдя из конюшни, она остановила его и сказала:
— Как вы смеете так относиться к Аннис?
Он промолчал.
— Я просто ненавижу вас за это. Бросаете на нее столь презрительные взгляды, словно жаждете насладиться зрелищем, когда она станет гореть на медленном огне, раздуваемом чертями.
— Сие, без сомнения, будет ее уделом.
— Я не смогла бы любить Бога, который допустил бы это.
— Вы богохульствуете.
— Быть может. А вы — тиран. Неужто вы не можете понять, что ее сердце разбито?
— Она — блудница. Согрешив, она не сможет избежать наказания.
— Аннис уже наказана. Она любит Джона Тайлера, а его держат в тюрьме. Аннис боится за Джона. И боится, что его не выпустят до того, как родится младенец. Разве этого наказания не достаточно? — Он не ответил, а она продолжала: — Это вы… вы должны были сидеть в тюрьме, а не Джон Тайлер. Вы заманили его на свои сборища, а теперь он в тюрьме, а вы на свободе!
— Если бы Господу было угодно, чтобы арестовали меня, то в тюрьме сейчас сидел бы я.
— Вы просто бесите меня! Стало быть, это по воле Божией Аннис приходится страдать?
— А как могло быть иначе? За грех положено наказание, а она совершила тягчайший грех.
— А вы никогда не совершали подобного греха?
Он покраснел и бросил на нее испуганный взгляд.
— Нет! — крикнула она. — Вы этого не делали! Разве можно назвать вас мужчиной?! Вы бросаете исподтишка взгляды… мечтаете… надеетесь… но бежите прочь, потому что вы не мужчина, а… пуританин!
— Вы оправдываете свою горничную, а быть может… заодно и себя.
Не сумев совладать со своей яростью, она подняла хлыст и ударила его, и он отступил назад. Удар пришелся ему по руке, на которой мгновенно вздулся красный рубец. Она тут же опомнилась, ей стало стыдно.
— Вы… вы доводите меня до бешенства! — воскликнула она.
— Это дьявол стоял возле вашего локтя, — ответил он, и ей показалось, что он смотрит на красный рубец с некоторым удовлетворением.
Она снова вспыхнула:
— Если вы посмеете говорить со мной подобным образом, я хлестну вас снова… и снова!
Затем она повернулась и побежала к дому.
Аннис родила сына и назвала его Кристианом.
— В надежде, — сказала она со слезами на глазах, — что он станет праведнее своих грешных родителей.
Джона выпустили месяц спустя после рождения ребенка, он и Аннис тут же поженились и поселились в новом домике неподалеку от Своннов.
Жители окрестных деревень ворчали, что этой паре повезло больше всех, мол, видно, награду заслуживают грешники, а проповедник Браун не тому учил их. Да и церковь не тому учит. И все-то это дело рук Тамар. Уж она-то довольна! Еще один внебрачный младенец! Еще один родился, чтобы служить дьяволу!
Что же до миссис Элтон, то она была вне себя от злости и судачила об этом с каждым, кто желал ее слушать. Лишь только когда ей задавали вопрос, почему же она продолжает работать в доме, хозяйку которого считает ведьмой, миссис Элтон умолкала.
Хьюмилити Браун был еще больше возмущен, чем миссис Элтон. Во время беременности Аннис он пытался убедить Тамар не давать Тайлерам дом, а она, глядя на его руку с красным рубцом, продолжала чувствовать себя виноватой и отвечала ему вежливо. Но вскоре после того, как рубец окончательно исчез, между ними разыгралась бурная сцена.
— Что бы вы сделали на моем месте? — спросила она. — Скажите мне, что бы я должна была сделать, будь я доброй пуританкой?
— Молиться за эту девушку.
— Молитвами дом не построишь. — Тамар иронически засмеялась. — Мои слова шокируют вас, вы ожидаете, что небеса разверзнутся и поразят меня громом. Вы говорите, Аннис согрешила, а я отвечу вам то, что говорю другим: «Пусть тот, кто без греха, бросит в нее первый камень». Быть может, этим первым будете вы, Хьюмилити Браун? Скорее всего, так и будет. Хьюмилити! Это имя вам не подходит. Вам следовало бы дать имя Прайд. Видно, гордыня тех, кто спасся, таких, как вы, превыше гордыни обреченных на муки вечные, какой вы считаете меня.
— Вы поощряете грех, — объяснил он, — неужто вы не можете подарить дом честным людям, вступившим в брак непорочными?
— Но я люблю Аннис, а она попала в беду. Однако вам этого не понять. Вы ничего и никого не любили, кроме добра, а ненавидели одно лишь зло. Вы на моем месте выгнали бы Аннис, не правда ли? Отослали бы ее к жестоким родителям, которых вы, без сомнения, считаете хорошими людьми. Мне кажется, ваша церковь увела вас далеко от учения Иисуса.
— Вы восхваляете зло, — ответил он.
Тамар удалилась, разгневанная.
В один прекрасный день Бартли возвратился домой. В городе, как обычно при прибытии кораблей, царили волнение и суета.
В тот же самый день он прискакал в Пенникомкуик. Услышав стук копыт, Тамар поспешила к окну, ведь она уже узнала о его возвращении. Она увидела, как Бартли вышел из конюшни и быстро зашагал к дому вальяжной походкой. Он посмотрел на ее окно, и Тамар отпрянула в глубь комнаты. Она сама удивилась, заметив, как дрожат ее руки, когда она звонила в колокольчик.
На зов явилась Аннис, которая продолжала служить у Тамар. Она каждый день приводила из дома своего годовалого сынишку. В этот момент Кристиан, только что научившийся делать первые шаги, ковылял по лужайке перед домом. Бартли схватил малыша и поднял его высоко над головой. Тамар услышала радостный возглас ребенка.
Она тут же снова отошла от окна, заметив, что Бартли, держа Кристиана, смотрит на ее окно.
Не прошло и пяти минут, как в комнату вбежала Аннис.
— Мисс, хозяин послал меня за вами.
— Я велела тебе сказать, что меня нет дома.
— Мисс, это неправда, а я не хотела врать.
Тамар засмеялась с недовольным видом.
— Это все работа Хьюмилити Брауна. Надо же! Она не может соврать, даже если я велю ей сделать это!
— Мисс, я сказала, что пойду к вам, и, если вы у себя, передам просьбу хозяина спуститься вниз. Ах, мисс, там джентльмен, которому, как сказал хозяин, вы обрадуетесь.
— Я знаю, кто он! — воскликнула Тамар.
Аннис опустила глаза. Она, следуя примеру Джона, стала доброй пуританкой, и каждый намек на тайную власть ее госпожи вызывал в ней мрачные предчувствия. Хьюмилити Браун предостерегал ее от нечистой силы так же, как охотник на ведьм. И все же та, кого Аннис и ее семья любили, обладала странной, загадочной силой.
Внезапно, что было типично для Тамар, ее гнев остыл, и она, понимая чувства Аннис, сказала:
— Я видела его из окна. В этом нет никакого колдовства. И коль скоро ты не хочешь лгать, скажи, что я у себя, но спускаться к нему не хочу.
Аннис улыбнулась, и ее простодушная улыбка, как всегда, тронула Тамар. Девушка вышла, но вскоре вернулась.
— Хозяин говорит, что мистер Кэвилл вернулся из морского похода, и он полагает, узнав это, вы измените свое решение.
— Ступай и скажи, что я не изменю своего решения.
Тамар оставалась в своей комнате более часа, покуда не увидела, что Бартли уехал, и лишь тогда спустилась вниз.
Ричард сидел в большой комнате у окна, задумчиво глядя в сад. Увидев ее, он поднял брови.
— Это было крайне невежливо с твоей стороны, — сказал он.
— Я не желаю видеть его.
— Он — наш сосед, мы дружим долгие годы. Он отсутствовал очень долго… целых два года, и когда он приехал навестить тебя, ты отказываешься почтить его своим присутствием.
Она пожала плечами.
— Тамар, — продолжил он, — почему ты продолжаешь столь яростно ненавидеть этого молодого человека? Неужто ты не можешь простить ему то, что он пытался сделать с тобой много лет назад?
— Не могу…
— Но ведь это случилось так давно, когда он был еще беспутным мальчишкой!
— А теперь он беспутный мужчина.
— Я хотел бы, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже двадцать лет, самая пора. Ты видишь, как счастлива Аннис с Джоном. Ты любишь Кристиана. Неужто тебе не хочется иметь собственных детей?
— Думаю, я почувствую, когда для меня придет время выходить замуж, а если не почувствую… — Тамар снова пожала плечами, — значит, не выйду. Почему вы всегда заговариваете со мной о замужестве, когда приезжает Бартли? — с яростью спросила она.
— Быть может, потому, что он подходящий жених для тебя.
— Как вы можете думать такое? Каково же ваше мнение обо мне, если вы считаете его достойным меня. Ведь он всего лишь авантюрист, пират! Ах да… он поступает весьма законно, ведь он грабит только испанские корабли, разоряет и сжигает только испанские города и насилует испанских женщин! А быть может, и не только испанцы бывают его жертвами?
— Боюсь, я не смогу тебя переубедить. Твоя гордость — твой злейший враг. Ты убеждена, что права, когда ненавидишь Бартли и защищаешь людей, подобных Хьюмилити Брауну. Но знаешь ли ты, что твое представление о том, что хорошо и что плохо, диктуется эмоциями. Бартли — пират, стало быть, его надо презирать. Я, Аннис, Джон Тайлер тоже грешили, но нас ты отчаянно защищаешь. Мне хотелось бы, чтобы ты смотрела на Бартли более разумно.
— Он не нуждается в моем добром отношении.
На следующий день Тамар села на лошадь и поехала на прогулку по вересковой пустоши. Мысли о Бартли не давали ей покоя с того самого момента, как он вернулся домой. Внезапно она услышала позади стук копыт. Это был Бартли.
Тамар придержала лошадь и остановилась перед ним. Он порядком изменился, немного постарел. Ему было почти двадцать семь, он стал взрослым мужчиной. У глаз появились морщинки, кожа стала бронзовой от загара, шрам на щеке выделялся более отчетливо. Но глаза по-прежнему горели, как сапфиры. Он смотрел на нее с легкой иронической усмешкой, и в ее душе поднялась прежняя ненависть.
— Приятная встреча, Тамар.
— Сомневаюсь в том, что приятная.
— Разве так встречают любовника?
— Ты не мой любовник.
— А ты забыла, что мы вместе провели ночь?
— Я сделала все, чтобы стереть этот срам из своей памяти.
— По крайней мере ты слишком горячишься, стало быть, я тебе не безразличен, — он широко улыбнулся, — и это дает мне надежду.
— Надежду? На что? Что ты снова заманишь меня в ловушку?
— Полно, Тамар. Не лги себе. Ты тогда разгадала мою уловку. Я поступил благородно… дав тебе убедительный повод, чтобы уступить мне, повод поверить, будто ты делаешь это не потому, что находишь меня неотразимым, а ради другого человека.
— Мне надоел этот разговор, я возвращаюсь домой.
— Нет, ты останешься и поговоришь со мной. Может, нам спешиться? Давай привяжем наших лошадей вон к тому кусту. Тогда нам легче будет потолковать о будущем.
— У меня с тобой не предвидится никакого будущего.
— Жаль, а у меня есть план, и я хотел бы посвятить тебя в него.
— Мне это ни к чему.
Он наклонился к девушке, схватил ее лошадь за уздечку и заглянул ей в лицо.
— Ты боишься слезать с лошади. Боишься, что я схвачу тебя, как в тот день… Помнишь, как тогда, когда ты увидела, что я иду к Ричарду, и улеглась голая на траве, сама не своя от желания соблазнить меня.
Тамар бросила на него надменный взгляд.
— Почему ты все время стараешься разжигать мою ненависть к тебе?
— Потому что твоя ненависть мерило твоей любви.
— Я вижу, ты преуспел в искусстве плести интриги во время своих испанских побед. Позволь сказать тебе, что ты не имеешь ни малейшего понятия обо мне и о моих чувствах.
— Знаешь, испанские и английские женщины по сути дела одинаковы, их можно разделить на податливых, кротких и на таких, как ты, диких, которых необходимо приручать.
— Твои глупые речи мне омерзительны. Я не лошадь, чтобы меня приручать.
— Ты права. Как я тебе уже говорил, ты женщина, за которой нужно ухаживать… теперь, когда я добился тебя.
— Ты полагаешь, что добился, потому что поступил со мной подло? И это дает тебе право говорить со мной подобным образом?
— Ах, Тамар, хотел бы я, чтобы ты сейчас взглянула на свое лицо. Ты взволнована. Ты надеешься, что я поступлю, как в прошлый раз. Даже если ты немного боишься, все равно надеешься. Загляни себе в душу, моя красавица, и скажи, что ты там видишь. Скажи мне правду. Скажи, что ты лелеешь в сердце малейший штрих той ночи любви. Ты помнила об этом все это время так же, как и я.
Она с такой силой хлестнула лошадь, что та вырвала уздечку из руки Бартли и помчалась галопом. Бартли скоро нагнал ее.
— Я думал, что малыш в саду — наш! — крикнул он. Она продолжала смотреть вперед.
— Я был разочарован! — снова крикнул он. Тамар снова придержала лошадь и воскликнула:
— Я скорее убила бы себя, чем стала рожать твоего ребенка!
— Ты слишком легко говоришь о смерти и слишком часто упоминаешь о ненависти.
— Убирайся прочь! Оставь меня!
— Я должен поговорить с тобой.
— Ты не можешь сказать ничего, что представляло бы для меня хоть малейший интерес.
— Ты боишься меня.
— Я слишком хорошо тебя знаю. Ты — грубиян, насильник, пират, грабитель. И все эти качества мне отвратительны. К тому же я не доверяю тебе. Физически ты сильнее меня, и я не желаю оставаться наедине с тобой в пустынном месте.
Он засмеялся.
— О Тамар, разве я когда-нибудь принуждал тебя? Разве ты не приняла меня без протеста в свою постель?
Горячие слезы стыда выступили у нее на глазах. Она со злостью хлестнула лошадь.
— Давай, скачи быстрее, — шепнула она. — Давай оторвемся от него.
Но взмыленные лошади бежали рядом.
— Не бойся, Тамар! — крикнул Бартли. — Мы будем вместе навсегда… до смерти.
Они оставили позади открытую пустошь и въехали в узкую лощину, где пришлось ехать шагом, и Бартли вновь заговорил:
— Выслушай меня, Тамар. Я уже не молод и хочу жениться. Мой отец хочет увидеть моих детей, прежде чем умрет. Я часто думал об этом, когда был далеко от дома. Я люблю море, но тебя я люблю сильнее. Ты, как море, Тамар… ненадежная, ласковая и нежная с одним, дикая и неукротимая с другим. Я хочу тебя, Тамар.
— Твои слова напрасны. Если хочешь моего совета, послушай: женись и заведи детей. У нас в округе много девушек столь же знатного рода, как ты, из которых выйдут отличные жены. Какая-нибудь из них, без сомнения, будет мириться с твоими грубыми манерами и изменами, лишь бы стать леди Кэвилл.
— Я не хочу никого, кроме тебя.
— Это оттого, что ты желаешь то, чего не можешь получить.
— Я не буду век плавать, — продолжал он, — мы будем растить своих детей. Что ты на это скажешь, Тамар?
— Скажу, что ты дурак. Твоя семья решит, что я недостойна тебя, а это не может принести счастье.
— Как только я женюсь на тебе, моя семья забудет странные слухи о твоем рождении.
— Эти слухи никогда не забудутся.
— Это потому, что ты так ведешь себя. Ездишь на лошади с распущенными волосами, тебя и в самом деле можно принять за ведьму, при виде которой у мужчин возникает пожар в крови, а женщины умирают от зависти.
— И ты женился бы на мне, зная, что я отличаюсь от других женщин?
— Я хочу жениться на тебе, — твердо сказал он.
— Бартли, — уже мягче сказала она, — ты веришь, что я не обычная смертная женщина? Веришь в то, что у меня есть неземная власть? Веришь, что в ночь двадцать один год назад сатана взял силой мою мать?
Он отвел глаза.
— Откуда мне знать, во что верить?
— И все же ты хочешь жениться на мне? Просишь меня стать матерью твоих детей!
— Прошу, — торжественно ответил он, — в моей жизни есть и всегда будут оставаться две любви. Одна из них — море. Ты знаешь, я убежал из дома и уплыл а море, когда мне было четырнадцать. Я поступил против воли отца. Я знал, что он может лишить меня наследства, как угрожал, но мне было наплевать на это. Я должен был стать моряком. Мне было наплевать, что какое-то время я буду простым матросом. Я знал, что подвергаю свою жизнь опасности, знал, что могу умереть, но не мог отказаться от этой мечты. А моя вторая любовь — это ты, Тамар. Непокорная, как море… и столь же опасная. Я знаю это, но ты должна быть моей. Я смотрел в лицо опасности на море и хочу встречать любые опасности с тобой… женщиной… ведьмой… сатаной… кто бы ты ни была.
Она была тронута, ведь прежде он никогда не говорил с ней столь серьезно. Более того, она испытывала чувство гордости из-за того, что он был такой покорный. В какой-то степени это искупало его вину за то, что ей пришлось перенести из-за него.
И Тамар сказала ему почти ласково, как еще никогда с ним не говорила:
— Если то, что ты сказал, правда, мне жаль тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30