У входа его нагнал Олег Локтев, обнял за плечи.
– Дружище, мало ли с кем не бывает… Мы бороться за тебя будем. Сейчас иди к Горелову. Там «большой сбор» трубят. Сережа Ножиков инициатор.
Ясный апрельский день властвовал над землей. Зрело на голубом небе щедрое солнце, и нагретый им воздух дрожал и струился совсем как летом. Первые ласточки жадно тянулись к солнцу. Чисто выметенные дорожки городка сияли, словно умытые. На здании клуба красили крышу в ярко-зеленый, такой же, как и первая травка, цвет. Горелов, посланный товарищами встретить Кострова, увидел, что Володя у самого подъезда тихо и мирно беседует с плечистым, небольшого роста майором. Этого офицера Горелов уже видел однажды в спортзале, когда команда космонавтов сражалась в баскетбол с командой штаба.
Несмотря на то что за штаб выступал приехавший к ним в отряд Гагарин, отменный баскетболист, они долго вели игру с разрывом в четыре очка. А перед самым перерывом появился этот майор. У него были удивительно цепкие голубые глаза, умевшие как-то быстро схватывать все окружающее. Чуть выпуклые, с маленькими прожилками, они не скользили по сторонам, как это бывает у многих любопытствующих людей, а смотрели как бы в одном направлении и видели все. Офицер этот пришел тогда в меховой шапке. Из-под нее проглядывали пышные белые волосы. Но когда майор шапку снял, оказалось – он почти совсем лыс. Майор встал на сторону штабной команды вместо выбывшего из игры начальника физподготовки Баринова и за десять минут несколькими бросками выровнял счет. Космонавты в тот день проиграли. Сейчас он, улыбаясь, ободрял приунывшего Володю:
– Что ты, Костров! Я не медик, но тоже понимаю: раз по всем видам ты перегрузки сносишь нормально, а на центрифуге споткнулся, значит, к тебе особый ключик надо искать. И найдут его! – воскликнул он убежденно.
– Володя, это кто? – тихо спросил Горелов, когда майор ушел.
Костров долгим взглядом проводил собеседника.
– Иван Михайлович Дробышев. Мужик что надо.
– Врач?
– Нет, Алеша. Из госбезопасности.
– А-а! – понимающе протянул Горелов. – Меня за тобой ребята прислали. На квартире «большой сбор». Идем.
Они вошли в приоткрытую дверь тринадцатой квартиры. За исключением Жени Светловой, которая была на тренировке в сурдокамере, здесь находились все космонавты. На диване с пылающим лицом сидела только что высказавшаяся Марина Бережкова, размахивал руками Андрей Субботин, что-то объясняя Виталию Карпову. Игорь Дремов внимательно слушал. Все сделали вид, что не заметили появившегося Кострова. Заговорил Ножиков:
=Марина совершенно права. Разве тут удержишься от волнения? И мы не позволим, чтобы судьба человека решалась в одночасье на основании одной, может совершенно случайной, неудачи. Сейчас же я заправляю свою «антилопу-гну» и поеду к генералу Заботину. Буду с ним говорить от вашего имени и от имени всего партбюро. Добьюсь, чтобы Володю отправили на самое объективное медицинское обследование и чтобы попал он в руки самого лучшего терапевта. Согласны?
– Уполномачиваем! – загудели космонавты.
* * *
«Антилопой-гну» Сергей Ножиков именовал свой собственный, недавно приобретенный на двухгодичные отчисления из офицерского оклада автомобиль «Москвич». Ножиков, спокойный с виду и очень рассудительный человек, просто преображался, когда садился за руль. Нет, никто бы не сказал, что это именно он, майор Сергей Ножиков, секретарь партийной организации отряда космонавтов, так лихо гонит машину. При этом Сергей никогда не нарушал режима скорости или правил движения. Просто он так умел этой скоростью пользоваться и так смело обходил впереди идущие автомобили, управляемые нерасторопными водителями, что могло показаться – едет самый что ни на есть забубенный лихач.
Сегодня он особенно торопился, потому что знал – генерал Заботин принимает только с трех до пяти, а ровно в пять у него начинается методическое совещание и тогда – прощай: генеральский кабинет превратится в неприступную крепость.
Все-таки он успел. Вошел в приемную, когда на часах было без десяти пять.
– У генерала кто-нибудь есть?
Секретарша отрицательно покачала головой, и Ножиков, поняв это как разрешение, отворил дверь. Отодвинув от стола старомодное кресло с резными подлокотниками, генерал стоя читал какую-то рукопись. Был он в штатском. Черная без единой сединки шевелюра, остроносое лицо. При появлении Ножикова не оторвал взгляд от рукописи.
– Слушаю вас, товарищ.
– Я по поводу космонавта майора Кострова, – начал Сергей, – его отстранили от дальнейших тренировок.
Глаза Заботина уперлись в Ножикова.
– Вот как! – удивленно, чуть в нос пробаритонил генерал. – Вы что же, командир отряда космонавтов?
– Никак нет.
– Его заместитель?
– Тоже нет.
– Тогда, быть может, начальник штаба? – продолжал Заботин, подавляя раздражение, вызванное неожиданным вторжением в его кабинет этого широкоплечего майора.
– Нет.
– Тогда вы, быть может, скажете, по чьему поручению задаете мне такой вопрос? – вкрадчиво произнес Заботин и, опираясь на прочные подлокотники, медленно осел в кресле.
– Скажу, – отрубил Ножиков. – По поручению нашей партийной организации.
– Позвольте, – перебил Заботин сурово, – ответственность за судьбу Кострова лежит все-таки на мне, и, если ваша партийная организация снабдит его новым сердцем, без явлений экстрасистолы, я охотно оставлю неподписанным документ об отчислении его из группы летчиков-космонавтов.
В темных глазах Ножикова вспыхнула буря.
– Послушайте, товарищ генерал, – почти выкрикнул Ножиков, – майору Владимиру Кострову не надо нового сердца. У него есть свое – хорошее и надежное сердце… Если вы даже в нем и обнаружили эту самую экстрасистолу.
Генерал Заботин с интересом посмотрел на майора. Он любил людей настойчивых и строптивых. С такими он ожесточенно спорил, если, по его мнению, они защищали или высказывали неверную точку зрения. Но стоило только Заботину убедиться, что правы они, а не он, и он мужественно в этом признавался.
– Чего же вы добиваетесь? – спросил Заботин тихо.
– Чуткого отношения к Кострову.
– Нельзя ли поконкретнее?
– Чтобы майор Костров был немедленно отправлен на самое глубокое медицинское исследование, под наблюдение лучших терапевтов.
– И вы уверены, что это все нам объяснит?
– Уверен, товарищ генерал.
– Ладно, будь по-вашему, – согласился вдруг Заботин и усмехнулся: – Однако и крутоватый же вы мужичок.
– Какой уж есть, – насупившись, проговорил Ножиков.
* * *
Жене Светловой ужасно не повезло. Даже Первое мая она провела в сурдокамере. Где-то в это время звенели голоса друзей и подруг. Они, возможно, веселились за праздничным столом, а может, их всех увезли в Звездный городок. Туда на праздники всегда приезжали знаменитые артисты и поэты. В Звездный городок наверняка приехал и Леня Рогов, которому замполит Нелидов, наверное, послал пригласительный билет.
Рогова Женя не видела уже около месяца. Они провели с ним одно из воскресений в Третьяковке, пообедали в молодежном кафе «Романтика». И в тот же день по редакционной командировке Рогов уехал в Сибирь. Теперь он в Москве и, вероятно, уже навестил их городок. Может, заходил в сурдокамеру и видел ее на экране телевизора. «Видел или нет? – спросила себя Женя и тут же обрезала: – А тебе этого хотелось, а?» Усмехнулась, потому что не нашла на этот вопрос ответа.
С тех пор как Женя Светлова безошибочно почувствовала свою власть над добродушным, медлительным Леней Роговым, она потеряла покой. Странные превращения происходили с ней. «Ты ему нравишься. Возможно, он тебя любит, – рассуждала Женя. – А ты его?» И оставляла этот вопрос безответным, вела бесконечные поединки сама с собой. «Тебе уже двадцать второй год, – говорил ей серьезный укоряющий голос, – и ты уже не та сумасбродная девчонка, что бросалась в Иртыш с высоченного моста. Пора бы и разобраться посерьезнее в своих чувствах». – «Ну и что же? – возражала этому рассудительному голосу другой, очень веселый. – Леня очень и очень неплохой человек». – «Но значит ли это, что он тот единственный, кого ты можешь полюбить?» И веселый озорной голос торжествовал: «А для чего тебе так срочно отвечать на этот вопрос? Ты что, замуж собралась?»
Леня… То он казался ей хорошим парнем, то она видела в нем человека, потрепанного жизнью, утратившего самое, по ее мнению, главное – веру в большое чувство. «А если он и обо мне начнет думать, как о той женщине с фарфоровыми глазами?! Чушь! Ерунда! – тут же обрывала она себя. – Он так не может».
Когда однажды Марина Бережкова спросила: «Слушай, Женька, неужели ты влюбилась в этого толстячка?» – она вся вспыхнула и оскорбленно перебила: «Как тебе не стыдно это говорить!» Может быть, так и было на самом деле. Леня ей нравился, но она опасалась принять за любовь обыкновенную дружескую привязанность. А сейчас она хотела его видеть. Очень хотела. Но может, это от тоски по людям, навеваемой камерой молчания, да и только?..
Прошумели майские праздники, а потом настало шестое число. В сурдокамере Женя проводила время по так называемому перевернутому графику: день за ночь. Василий Николаевич Рябцев, напутствуя ее, объяснил, что один из ныне известных всему миру космонавт подобным образом готовился к полету. По ее счету, был поздний вечер, и Женя деловито расчесывала перед зеркалом волосы, готовясь к «отбою», когда внешний мир заговорил с ней торжественным голосом Рябцева:
– Евгения Яковлевна, ваш опыт подходит к концу. Через час мы вас будем поздравлять с успешным завершением задания.
– Вот как! – воскликнула обрадованная Женя. – А я спать хотела укладываться.
– О каком сне может идти речь! Утро в полном разгаре. Вы разве забыли об условии своего пребывания в тишине?
– Нет, Василий Николаевич, – засмеялась Светлова, – не забыла. Значит, с перевернутым графиком покончено?
– Покончено, покончено, – подтвердил Рябцев, – а теперь ждите дальнейших указаний.
Женя не знала, что происходило в эти минуты за массивными звуконепроницаемыми дверями. Леня Рогов еще с утра появился в городке космонавтов. Разбудив заспанную лаборантку Сонечку, он уместился на стуле напротив телевизора и неотрывно следил за Женей, задумчиво двигавшейся по тесному пространству камеры. Он нашел ее мало изменившейся. Простенькая прическа делала ее похожей на десятиклассницу. Появился Василий Николаевич Рябцев, старательно, как всегда, выбритый, подмигнул недвусмысленно белокурой Соне.
– Пресса, оказывается, уже здесь.
– Вчера прилетел из Сибири, и вот, как видите… – сообщил Рогов.
– Вижу, вижу, – засмеялся Рябцев, – чуть свет, и я у ваших ног…
– Послушайте, Василий Николаевич, – пропуская шутку мимо ушей, продолжал корреспондент, – это правда, что Женя сегодня выходит?
– Абсолютная. Ровно через час я освобожу ее из заточения. Причем, без всяких амнистий. Свой срок она отбыла не только полностью, но даже и оценку отличную заслужила.
Рогов ничего не ответил, только вдруг резко повернулся и вышел из лаборатории.
…Когда, освободившись от электродов, пройдя последнее медицинское обследование, Женя вышла из сурдокамеры, майское голубое небо и пышная разросшаяся на густых деревьях зелень заполнили ей глаза. Остановившись у подоконника, она жадно вдыхала родниково-чистый воздух. Бродили в ней острые запахи клейкой ели, смолистых сосенок и осин. Были эти запахи настолько сильными и дурманящими, что ей стало трудно дышать. Женя увидела стены и крыши родного городка, разбегавшиеся во все стороны от учебного корпуса аллейки, редких пешеходов на них. Потом недоуменно стала оглядываться.
– Мы, кажется, погрустнели? – лукаво заметил Василий Николаевич. – Это по какой же причине? Или вас не радует вновь обретенная свобода? Или еще что? Ах, знаю. Вы решили, что некий рыцарь печального образа, именуемый Леонидом Дмитриевичем Роговым, не пришел вас встретить. Успокойтесь и подойдите к другому окошку.
Светлана, не ответив, подошла к другому окну и, перегнувшись через свежевыкрашенный подоконник, увидела на порожках главного входа журналиста. В руках он держал букет цветов, такой пышный и яркий, что все проходившие мимо не могли удержаться от улыбок.
– Леонид Дмитриевич! – закричала звонкоголосая Женя. – Я сейчас. – И стуча каблучками, выбежала из лаборатории.
Педантичный Рябцев только головой покачал вслед.
А Женины каблучки уже отбивали дробь на последних ступеньках лестницы. Кивнув часовому, девушка вихрем вылетела из здания. Ветер колыхнул светлые волосы. Она увидела Рогова, неловко прижимавшего букет к серому, старательно выутюженному костюму.
– Леонид Дмитриевич! Леня! Ну, здравствуйте!
Светлова была вся наполнена радостью оттого, что наконец-то вновь увидела голубое небо и что тугой весенний воздух плещется ей в лицо, что снова она шагает по асфальтовым дорожкам городка. Рогов по-своему истолковал ее порыв. И когда она, захлебываясь от восторга, воскликнула: «Вот мы и встретились!» – он не совсем уверенно решил: «Значит, соскучилась». Глаза его засветились.
– А я вчера вечером из Сибири прилетел… чтобы к вашему выходу из сурдокамеры поспеть. Ну а вы-то, вы… вспомнили обо мне хоть раз в своем заточении?
Обогнув здание корпуса, они пошли вдаль от центральной части городка. Аллейка упиралась в зеленый забор. Сели на дальней скамейке. Глаза Жени, щурясь от острого солнца, жадно ощупывали далекую кромку горизонта. Там небо сливалось с зубчаткой леса, и от этого линия горизонта казалась зеленой. Если бы Светлову сейчас спросили, счастлива ли она, как бы она громко воскликнула: да! Над скамейкой, словно две свечи, возвышались тоненькие березы. Под тугим ветерком звонко шепталась на хрупких ветвях листва. Женя вскочила, вскинула вверх руки, продекламировала:
Я пришла к тебе с рассветом
Рассказать, что солнце встало…
Рогов восторженно вздохнул:
– А знаете, Женя? Представьте себе такую картину. В недалеком будущем вы достигнете какой-нибудь планеты, станете на ее поверхность и обратитесь к вечному светилу вот так же.
– Что вы говорите! – лукаво воскликнула девушка. – Думаете, так может быть? Вы понимаете, Леонид Дмитриевич! Я сейчас, после душной сурдокамеры, готова обнять весь мир…
– Женя, – проговорил Рогов с тихой улыбкой, – вы будете когда-нибудь обращаться ко мне на «ты»?
Светлова удивленно расширила глаза.
– Обязательно, Леня! Честное пионерское – буду. А почему вы сегодня такой торжественный? Совсем как министр иностранных дел, прибывший на очередную сессию ООН.
Рогов вздохнул. На его небрежно выбритой щеке вздрогнула родинка.
– Женя, – проговорил он тихо, – Женя… я сегодня ехал, чтобы сказать вам… Я очень серьезно…
Она все поняла, возвратилась к скамейке и положила на ее спинку тонкую руку. От сбежавшей с лица улыбки лицо ее как-то сразу осунулось и посерело.
– Ой, Леня, – испуганно произнесла она, – я вас очень, очень прошу. Не надо сейчас никаких серьезных разговоров. Вы же очень для меня дорогой человек и должны мою просьбу выполнить. Смотрите, вон Марина, Алеша Горелов и Субботин. Нас ищут. Идемте.
И, схватив помрачневшего Рогова за руку, Светлова потащила его по аллейке – совсем как расшалившаяся девочка тащит за собой на веревочке игрушечного бычка, вовсе не заботясь о том, катится ли он за ней на колесиках или уже давным-давно волочится на боку.
– Ребята, мы тут! – разнесся ее звонкий голос по городку.
* * *
Майор Ножиков усиленно надраивал тряпкой красный каркас «Москвича», когда к нему подошли Горелов и Дробышев. По всему было видно – оба только из столовой: Горелов держал в руке надкусанное яблоко, а Дробышев нес несколько пачек сигарет.
Голубые глаза Дробышева с тонкими густыми прожилками критически окинули машину.
– Вот что делает с людьми частная собственность! – засмеялся Дробышев. – С нашего партийного секретаря аж седьмой пот сходит.
Ножиков выпрямился, разминая замлевшую спину.
– Не частная, а личная собственность трудящегося, – поправил он.
Дробышев протянул руку:
– Здорово, Сережа.
– Здорово, Иван Михалыч.
Из распахнутых дверей гаража пахло бензином и промасленной ветошью – на цементном полу просыхали небольшие лужицы, в беспорядке стояли канистры.
Дробышев деловито потрогал ногой новенькие, тугие скаты.
– Вопрос к тебе имею, Сережа.
– Я знаю, что не приходишь без вопросов, Иван Михалыч.
– Спасибо, что деловым человеком считаешь.
Ножиков подошел к водопроводной колонке, стал мыть руки.
– Чем же на этот раз интересуешься?
– Володей Костровым.
– И с каких же позиций?
– С позиций воинского товарищества. Володя уже пятые сутки на исследовании. Утром мне сказали – одного-двух к нему могут на короткое время пропустить. Надо бы решить этот вопрос, товарищ партийный секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Дружище, мало ли с кем не бывает… Мы бороться за тебя будем. Сейчас иди к Горелову. Там «большой сбор» трубят. Сережа Ножиков инициатор.
Ясный апрельский день властвовал над землей. Зрело на голубом небе щедрое солнце, и нагретый им воздух дрожал и струился совсем как летом. Первые ласточки жадно тянулись к солнцу. Чисто выметенные дорожки городка сияли, словно умытые. На здании клуба красили крышу в ярко-зеленый, такой же, как и первая травка, цвет. Горелов, посланный товарищами встретить Кострова, увидел, что Володя у самого подъезда тихо и мирно беседует с плечистым, небольшого роста майором. Этого офицера Горелов уже видел однажды в спортзале, когда команда космонавтов сражалась в баскетбол с командой штаба.
Несмотря на то что за штаб выступал приехавший к ним в отряд Гагарин, отменный баскетболист, они долго вели игру с разрывом в четыре очка. А перед самым перерывом появился этот майор. У него были удивительно цепкие голубые глаза, умевшие как-то быстро схватывать все окружающее. Чуть выпуклые, с маленькими прожилками, они не скользили по сторонам, как это бывает у многих любопытствующих людей, а смотрели как бы в одном направлении и видели все. Офицер этот пришел тогда в меховой шапке. Из-под нее проглядывали пышные белые волосы. Но когда майор шапку снял, оказалось – он почти совсем лыс. Майор встал на сторону штабной команды вместо выбывшего из игры начальника физподготовки Баринова и за десять минут несколькими бросками выровнял счет. Космонавты в тот день проиграли. Сейчас он, улыбаясь, ободрял приунывшего Володю:
– Что ты, Костров! Я не медик, но тоже понимаю: раз по всем видам ты перегрузки сносишь нормально, а на центрифуге споткнулся, значит, к тебе особый ключик надо искать. И найдут его! – воскликнул он убежденно.
– Володя, это кто? – тихо спросил Горелов, когда майор ушел.
Костров долгим взглядом проводил собеседника.
– Иван Михайлович Дробышев. Мужик что надо.
– Врач?
– Нет, Алеша. Из госбезопасности.
– А-а! – понимающе протянул Горелов. – Меня за тобой ребята прислали. На квартире «большой сбор». Идем.
Они вошли в приоткрытую дверь тринадцатой квартиры. За исключением Жени Светловой, которая была на тренировке в сурдокамере, здесь находились все космонавты. На диване с пылающим лицом сидела только что высказавшаяся Марина Бережкова, размахивал руками Андрей Субботин, что-то объясняя Виталию Карпову. Игорь Дремов внимательно слушал. Все сделали вид, что не заметили появившегося Кострова. Заговорил Ножиков:
=Марина совершенно права. Разве тут удержишься от волнения? И мы не позволим, чтобы судьба человека решалась в одночасье на основании одной, может совершенно случайной, неудачи. Сейчас же я заправляю свою «антилопу-гну» и поеду к генералу Заботину. Буду с ним говорить от вашего имени и от имени всего партбюро. Добьюсь, чтобы Володю отправили на самое объективное медицинское обследование и чтобы попал он в руки самого лучшего терапевта. Согласны?
– Уполномачиваем! – загудели космонавты.
* * *
«Антилопой-гну» Сергей Ножиков именовал свой собственный, недавно приобретенный на двухгодичные отчисления из офицерского оклада автомобиль «Москвич». Ножиков, спокойный с виду и очень рассудительный человек, просто преображался, когда садился за руль. Нет, никто бы не сказал, что это именно он, майор Сергей Ножиков, секретарь партийной организации отряда космонавтов, так лихо гонит машину. При этом Сергей никогда не нарушал режима скорости или правил движения. Просто он так умел этой скоростью пользоваться и так смело обходил впереди идущие автомобили, управляемые нерасторопными водителями, что могло показаться – едет самый что ни на есть забубенный лихач.
Сегодня он особенно торопился, потому что знал – генерал Заботин принимает только с трех до пяти, а ровно в пять у него начинается методическое совещание и тогда – прощай: генеральский кабинет превратится в неприступную крепость.
Все-таки он успел. Вошел в приемную, когда на часах было без десяти пять.
– У генерала кто-нибудь есть?
Секретарша отрицательно покачала головой, и Ножиков, поняв это как разрешение, отворил дверь. Отодвинув от стола старомодное кресло с резными подлокотниками, генерал стоя читал какую-то рукопись. Был он в штатском. Черная без единой сединки шевелюра, остроносое лицо. При появлении Ножикова не оторвал взгляд от рукописи.
– Слушаю вас, товарищ.
– Я по поводу космонавта майора Кострова, – начал Сергей, – его отстранили от дальнейших тренировок.
Глаза Заботина уперлись в Ножикова.
– Вот как! – удивленно, чуть в нос пробаритонил генерал. – Вы что же, командир отряда космонавтов?
– Никак нет.
– Его заместитель?
– Тоже нет.
– Тогда, быть может, начальник штаба? – продолжал Заботин, подавляя раздражение, вызванное неожиданным вторжением в его кабинет этого широкоплечего майора.
– Нет.
– Тогда вы, быть может, скажете, по чьему поручению задаете мне такой вопрос? – вкрадчиво произнес Заботин и, опираясь на прочные подлокотники, медленно осел в кресле.
– Скажу, – отрубил Ножиков. – По поручению нашей партийной организации.
– Позвольте, – перебил Заботин сурово, – ответственность за судьбу Кострова лежит все-таки на мне, и, если ваша партийная организация снабдит его новым сердцем, без явлений экстрасистолы, я охотно оставлю неподписанным документ об отчислении его из группы летчиков-космонавтов.
В темных глазах Ножикова вспыхнула буря.
– Послушайте, товарищ генерал, – почти выкрикнул Ножиков, – майору Владимиру Кострову не надо нового сердца. У него есть свое – хорошее и надежное сердце… Если вы даже в нем и обнаружили эту самую экстрасистолу.
Генерал Заботин с интересом посмотрел на майора. Он любил людей настойчивых и строптивых. С такими он ожесточенно спорил, если, по его мнению, они защищали или высказывали неверную точку зрения. Но стоило только Заботину убедиться, что правы они, а не он, и он мужественно в этом признавался.
– Чего же вы добиваетесь? – спросил Заботин тихо.
– Чуткого отношения к Кострову.
– Нельзя ли поконкретнее?
– Чтобы майор Костров был немедленно отправлен на самое глубокое медицинское исследование, под наблюдение лучших терапевтов.
– И вы уверены, что это все нам объяснит?
– Уверен, товарищ генерал.
– Ладно, будь по-вашему, – согласился вдруг Заботин и усмехнулся: – Однако и крутоватый же вы мужичок.
– Какой уж есть, – насупившись, проговорил Ножиков.
* * *
Жене Светловой ужасно не повезло. Даже Первое мая она провела в сурдокамере. Где-то в это время звенели голоса друзей и подруг. Они, возможно, веселились за праздничным столом, а может, их всех увезли в Звездный городок. Туда на праздники всегда приезжали знаменитые артисты и поэты. В Звездный городок наверняка приехал и Леня Рогов, которому замполит Нелидов, наверное, послал пригласительный билет.
Рогова Женя не видела уже около месяца. Они провели с ним одно из воскресений в Третьяковке, пообедали в молодежном кафе «Романтика». И в тот же день по редакционной командировке Рогов уехал в Сибирь. Теперь он в Москве и, вероятно, уже навестил их городок. Может, заходил в сурдокамеру и видел ее на экране телевизора. «Видел или нет? – спросила себя Женя и тут же обрезала: – А тебе этого хотелось, а?» Усмехнулась, потому что не нашла на этот вопрос ответа.
С тех пор как Женя Светлова безошибочно почувствовала свою власть над добродушным, медлительным Леней Роговым, она потеряла покой. Странные превращения происходили с ней. «Ты ему нравишься. Возможно, он тебя любит, – рассуждала Женя. – А ты его?» И оставляла этот вопрос безответным, вела бесконечные поединки сама с собой. «Тебе уже двадцать второй год, – говорил ей серьезный укоряющий голос, – и ты уже не та сумасбродная девчонка, что бросалась в Иртыш с высоченного моста. Пора бы и разобраться посерьезнее в своих чувствах». – «Ну и что же? – возражала этому рассудительному голосу другой, очень веселый. – Леня очень и очень неплохой человек». – «Но значит ли это, что он тот единственный, кого ты можешь полюбить?» И веселый озорной голос торжествовал: «А для чего тебе так срочно отвечать на этот вопрос? Ты что, замуж собралась?»
Леня… То он казался ей хорошим парнем, то она видела в нем человека, потрепанного жизнью, утратившего самое, по ее мнению, главное – веру в большое чувство. «А если он и обо мне начнет думать, как о той женщине с фарфоровыми глазами?! Чушь! Ерунда! – тут же обрывала она себя. – Он так не может».
Когда однажды Марина Бережкова спросила: «Слушай, Женька, неужели ты влюбилась в этого толстячка?» – она вся вспыхнула и оскорбленно перебила: «Как тебе не стыдно это говорить!» Может быть, так и было на самом деле. Леня ей нравился, но она опасалась принять за любовь обыкновенную дружескую привязанность. А сейчас она хотела его видеть. Очень хотела. Но может, это от тоски по людям, навеваемой камерой молчания, да и только?..
Прошумели майские праздники, а потом настало шестое число. В сурдокамере Женя проводила время по так называемому перевернутому графику: день за ночь. Василий Николаевич Рябцев, напутствуя ее, объяснил, что один из ныне известных всему миру космонавт подобным образом готовился к полету. По ее счету, был поздний вечер, и Женя деловито расчесывала перед зеркалом волосы, готовясь к «отбою», когда внешний мир заговорил с ней торжественным голосом Рябцева:
– Евгения Яковлевна, ваш опыт подходит к концу. Через час мы вас будем поздравлять с успешным завершением задания.
– Вот как! – воскликнула обрадованная Женя. – А я спать хотела укладываться.
– О каком сне может идти речь! Утро в полном разгаре. Вы разве забыли об условии своего пребывания в тишине?
– Нет, Василий Николаевич, – засмеялась Светлова, – не забыла. Значит, с перевернутым графиком покончено?
– Покончено, покончено, – подтвердил Рябцев, – а теперь ждите дальнейших указаний.
Женя не знала, что происходило в эти минуты за массивными звуконепроницаемыми дверями. Леня Рогов еще с утра появился в городке космонавтов. Разбудив заспанную лаборантку Сонечку, он уместился на стуле напротив телевизора и неотрывно следил за Женей, задумчиво двигавшейся по тесному пространству камеры. Он нашел ее мало изменившейся. Простенькая прическа делала ее похожей на десятиклассницу. Появился Василий Николаевич Рябцев, старательно, как всегда, выбритый, подмигнул недвусмысленно белокурой Соне.
– Пресса, оказывается, уже здесь.
– Вчера прилетел из Сибири, и вот, как видите… – сообщил Рогов.
– Вижу, вижу, – засмеялся Рябцев, – чуть свет, и я у ваших ног…
– Послушайте, Василий Николаевич, – пропуская шутку мимо ушей, продолжал корреспондент, – это правда, что Женя сегодня выходит?
– Абсолютная. Ровно через час я освобожу ее из заточения. Причем, без всяких амнистий. Свой срок она отбыла не только полностью, но даже и оценку отличную заслужила.
Рогов ничего не ответил, только вдруг резко повернулся и вышел из лаборатории.
…Когда, освободившись от электродов, пройдя последнее медицинское обследование, Женя вышла из сурдокамеры, майское голубое небо и пышная разросшаяся на густых деревьях зелень заполнили ей глаза. Остановившись у подоконника, она жадно вдыхала родниково-чистый воздух. Бродили в ней острые запахи клейкой ели, смолистых сосенок и осин. Были эти запахи настолько сильными и дурманящими, что ей стало трудно дышать. Женя увидела стены и крыши родного городка, разбегавшиеся во все стороны от учебного корпуса аллейки, редких пешеходов на них. Потом недоуменно стала оглядываться.
– Мы, кажется, погрустнели? – лукаво заметил Василий Николаевич. – Это по какой же причине? Или вас не радует вновь обретенная свобода? Или еще что? Ах, знаю. Вы решили, что некий рыцарь печального образа, именуемый Леонидом Дмитриевичем Роговым, не пришел вас встретить. Успокойтесь и подойдите к другому окошку.
Светлана, не ответив, подошла к другому окну и, перегнувшись через свежевыкрашенный подоконник, увидела на порожках главного входа журналиста. В руках он держал букет цветов, такой пышный и яркий, что все проходившие мимо не могли удержаться от улыбок.
– Леонид Дмитриевич! – закричала звонкоголосая Женя. – Я сейчас. – И стуча каблучками, выбежала из лаборатории.
Педантичный Рябцев только головой покачал вслед.
А Женины каблучки уже отбивали дробь на последних ступеньках лестницы. Кивнув часовому, девушка вихрем вылетела из здания. Ветер колыхнул светлые волосы. Она увидела Рогова, неловко прижимавшего букет к серому, старательно выутюженному костюму.
– Леонид Дмитриевич! Леня! Ну, здравствуйте!
Светлова была вся наполнена радостью оттого, что наконец-то вновь увидела голубое небо и что тугой весенний воздух плещется ей в лицо, что снова она шагает по асфальтовым дорожкам городка. Рогов по-своему истолковал ее порыв. И когда она, захлебываясь от восторга, воскликнула: «Вот мы и встретились!» – он не совсем уверенно решил: «Значит, соскучилась». Глаза его засветились.
– А я вчера вечером из Сибири прилетел… чтобы к вашему выходу из сурдокамеры поспеть. Ну а вы-то, вы… вспомнили обо мне хоть раз в своем заточении?
Обогнув здание корпуса, они пошли вдаль от центральной части городка. Аллейка упиралась в зеленый забор. Сели на дальней скамейке. Глаза Жени, щурясь от острого солнца, жадно ощупывали далекую кромку горизонта. Там небо сливалось с зубчаткой леса, и от этого линия горизонта казалась зеленой. Если бы Светлову сейчас спросили, счастлива ли она, как бы она громко воскликнула: да! Над скамейкой, словно две свечи, возвышались тоненькие березы. Под тугим ветерком звонко шепталась на хрупких ветвях листва. Женя вскочила, вскинула вверх руки, продекламировала:
Я пришла к тебе с рассветом
Рассказать, что солнце встало…
Рогов восторженно вздохнул:
– А знаете, Женя? Представьте себе такую картину. В недалеком будущем вы достигнете какой-нибудь планеты, станете на ее поверхность и обратитесь к вечному светилу вот так же.
– Что вы говорите! – лукаво воскликнула девушка. – Думаете, так может быть? Вы понимаете, Леонид Дмитриевич! Я сейчас, после душной сурдокамеры, готова обнять весь мир…
– Женя, – проговорил Рогов с тихой улыбкой, – вы будете когда-нибудь обращаться ко мне на «ты»?
Светлова удивленно расширила глаза.
– Обязательно, Леня! Честное пионерское – буду. А почему вы сегодня такой торжественный? Совсем как министр иностранных дел, прибывший на очередную сессию ООН.
Рогов вздохнул. На его небрежно выбритой щеке вздрогнула родинка.
– Женя, – проговорил он тихо, – Женя… я сегодня ехал, чтобы сказать вам… Я очень серьезно…
Она все поняла, возвратилась к скамейке и положила на ее спинку тонкую руку. От сбежавшей с лица улыбки лицо ее как-то сразу осунулось и посерело.
– Ой, Леня, – испуганно произнесла она, – я вас очень, очень прошу. Не надо сейчас никаких серьезных разговоров. Вы же очень для меня дорогой человек и должны мою просьбу выполнить. Смотрите, вон Марина, Алеша Горелов и Субботин. Нас ищут. Идемте.
И, схватив помрачневшего Рогова за руку, Светлова потащила его по аллейке – совсем как расшалившаяся девочка тащит за собой на веревочке игрушечного бычка, вовсе не заботясь о том, катится ли он за ней на колесиках или уже давным-давно волочится на боку.
– Ребята, мы тут! – разнесся ее звонкий голос по городку.
* * *
Майор Ножиков усиленно надраивал тряпкой красный каркас «Москвича», когда к нему подошли Горелов и Дробышев. По всему было видно – оба только из столовой: Горелов держал в руке надкусанное яблоко, а Дробышев нес несколько пачек сигарет.
Голубые глаза Дробышева с тонкими густыми прожилками критически окинули машину.
– Вот что делает с людьми частная собственность! – засмеялся Дробышев. – С нашего партийного секретаря аж седьмой пот сходит.
Ножиков выпрямился, разминая замлевшую спину.
– Не частная, а личная собственность трудящегося, – поправил он.
Дробышев протянул руку:
– Здорово, Сережа.
– Здорово, Иван Михалыч.
Из распахнутых дверей гаража пахло бензином и промасленной ветошью – на цементном полу просыхали небольшие лужицы, в беспорядке стояли канистры.
Дробышев деловито потрогал ногой новенькие, тугие скаты.
– Вопрос к тебе имею, Сережа.
– Я знаю, что не приходишь без вопросов, Иван Михалыч.
– Спасибо, что деловым человеком считаешь.
Ножиков подошел к водопроводной колонке, стал мыть руки.
– Чем же на этот раз интересуешься?
– Володей Костровым.
– И с каких же позиций?
– С позиций воинского товарищества. Володя уже пятые сутки на исследовании. Утром мне сказали – одного-двух к нему могут на короткое время пропустить. Надо бы решить этот вопрос, товарищ партийный секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43