Полицейский Карреньо тоже стоял, опираясь о шкаф с оружием.
– У меня нет другого выхода, поймите, – развел руками Литума.
Эти андийские грозы не доставляли ему удовольствия, он никак не мог к ним привыкнуть, каждый раз казалось, что буря разыграется еще больше и все кончится какой-нибудь ужасной катастрофой. Не доставляло ему удовольствия и держать у себя на посту арестованных – пьяного хозяина погребка и его жену-ведьму.
– Было бы лучше, если бы вы нам помогли, донья Адриана.
– За что нас арестовали? – Она не поддавалась на уговоры, но в ее голосе не было ни раздражения, ни беспокойства. – Что мы сделали?
– Вы не сказали мне правду о Деметрио Чанке, или, точнее, Медардо Льянтаке. Ведь так на самом деле звали бригадира, не правда ли? – Литума вынул радиограмму, полученную в ответ на свой запрос из Уанкайо, и помахал ею перед лицом женщины. – Почему вы мне не сказали, что он и есть тот самый представитель власти в Андамарке, который спасся от бойни, устроенной сендеристами? А ведь вы знали, по какой причине этот человек оказался здесь.
– Это знал весь Наккос, – возразила женщина. – Пришел сюда на свою голову.
– Так почему же вы мне ничего не сказали, когда я вас допрашивал в прошлый раз?
– Потому что вы меня не спросили, – ответила она так же спокойно. – Я думала, вы тоже знали.
– Нет, в том-то и дело, что не знал, – повысил голос Литума. – Но теперь, когда я знаю, я знаю также и то, что после вашей ссоры с ним у вас был самый простой способ отомстить бедняге бригадиру – сдать его террукам.
Донья Адриана широко открыла глаза, смерила его долгим взглядом, полным насмешливого сострадания, и саркастически рассмеялась:
– У меня нет никаких дел с сендеристами. Ведь нас они любят еще меньше, чем Медардо Льянтака. Нет, не они убили его.
– Тогда кто же?
– Я уже вам сказала. Такая у него судьба.
У Литумы вспыхнуло желание вытолкать их взашей – ее и ее пропойцу мужа. Впрочем, нет, она не смеялась над ним, она просто свихнулась от всей этой мерзости, однако при этом она была в курсе всего, что здесь случилось; бесспорно, она сообщница.
– По крайней мере, вы были осведомлены, что трупы этих троих гниют в заброшенной шахте, так? Ведь муж рассказал вам о них? Мне-то рассказал. Он и сам мог бы подтвердить это, не будь он пьян в стельку.
– Не помню, чтобы я говорил что-нибудь такое, – промычал, гримасничая и топая, как медведь, Дионисио. – Может, я иногда и бываю немного под мухой, но сейчас трезв как стеклышко и могу сказать совершенно точно: не помню, чтобы когда-нибудь имел честь разговаривать с вами, господин капрал.
Он засмеялся, слегка согнув в поклоне свое заколыхавшееся тело, потом снова напустил на себя невозмутимый вид и стал рассматривать находившиеся в комнате вещи. Карреньо сел на скамью позади доньи Адрианы и тоже вступил в разговор:
– Все в Наккосе указывают на вас. – Но донья Адриана даже не обернулась в его сторону. – Говорят, все, что случилось с ними, ваших рук дело.
– А что случилось с ними? – Женщина презрительно усмехнулась.
– Вот именно это я и хотел бы узнать от вас, донья Адриана, – сказал Литума. – Забудьте дьяволов, злых духов, белую и черную магию, забудьте все эти сказки, которые вы рассказываете пеонам. Скажите просто и ясно, что произошло с этими тремя? Почему в поселке шепчут, что вы и ваш муж виновны в том, что здесь произошло?
Женщина снова рассмеялась, невесело, даже презрительно. Сидя на шкуре в своих мешковатых одеяниях, она смахивала на какой-то бесформенный куль, но вместе с тем в ее облике было что-то грозное, зловещее. Она совсем не казалась испуганной. Она так уверена в своей силе, подумал Литума, что может позволить себе роскошь посочувствовать ему и его помощнику, глядя, как они тыркаются вслепую. А что до трактирщика, то большего нахала и вообразить трудно. Он, видите ли, не помнит, что хотел продать свой секрет, и теперь нагло отрицает, что в разговоре у заброшенной шахты прозрачно намекнул, что пропавшие находятся на ее дне. После той встречи и до получения радиограммы из Уанкайо Литума и Томасито отбросили версию о терруках. Но теперь они снова засомневались. За этим Медардо Льянтаком из Андамарки, жившим здесь под чужим именем, конечно же, охотились терруки, тут нет сомнений. Или, может быть… А впрочем, так или иначе, все в поселке указывают пальцами на эту парочку, как сказал Томасито. Мало-помалу им удалось вытянуть кое-что у одного пеона, потом у другого и, связав воедино все недомолвки и намеки, прийти к выводу: хозяин погребка и его жена замешаны в этой истории и уж во всяком случае знают всю подноготную.
Дождь усиливался.
– Вам обязательно надо найти кого-нибудь, на кого можно будет свалить всю вину за похищения, – неожиданно воскликнул Дионисио; было похоже, что он очнулся специально для того, чтобы возразить Литуме. – Да только напрасно вы хотите повесить это дело на нас, господин капрал. Мы не имеем к ним никакого отношения. Адриана может угадывать судьбы людей, но не может их изменять.
– То, что случилось с этими людьми, выше вашего и нашего разумения, – подхватила его жена. – Я вам уже объясняла. Такая у них судьба. Ведь судьба и на самом деле существует, хотя людям это не очень нравится. А кроме того, вы прекрасно знаете, что пересуды пеонов – сплошная чепуха.
– Нет, не чепуха, – подал из-за ее спины голос Карреньо. – Жена Деметрио, то есть, я хочу сказать, Медардо Льянтака, перед тем как уехать из Наккоса, сообщила нам, что, когда она видела мужа в последний раз, он сказал, что идет пропустить рюмочку в вашем заведении.
– А куда же идти всем пеонам и бригадирам, как не к нам? – опять подал голос Дионисио. – Или в Наккосе есть другой погребок?
– По правде говоря, у нас нет против вас конкретных обвинений, – вынужден был признать Литума. – Или не всё о вас знают, или боятся, но стоит нажать посильней, начинают намекать, что вы приложили руку ко всем исчезновениям.
Сеньора Адриана снова засмеялась, безрадостно и в то же время вызывающе. Рот растянулся в гримасе, так делают взрослые, когда хотят позабавить малышей.
– Я никому не вкладываю в голову мысли, – тихо сказала она. – Я извлекаю мысли из головы и тычу человека мордой в то, что он думает. В том-то и дело: этим индейцам не нравится смотреться в зеркало.
– А я только помогаю им: они у меня пьют и забывают о своих бедах, – перебил ее Дионисио. – Что было бы с пеонами, если бы у них не было места, где они могут завить горе веревочкой?
Вдалеке сверкнула молния, покатился гром. Все замолчали, слушая, как постепенно замирают его раскаты и снова становится слышен стук дождя. Склон горы сразу вспух жидкой грязью, она бесчисленными языками устремилась вниз, к поселку. Через приоткрытую дверь Литума видел водяную завесу дождя на фоне черных туч. Поселок и окрестные горы растворились в серой мгле. А было только три часа дня.
– Скажите, правда ли то, что о вас тут рассказывают, донья Адриана? – спросил вдруг Карреньо. – Что, когда вы были молодой, вы и ваш муж, шахтер вот с таким носищем, убили пиштако?
На этот раз ведьма слегка обернулась, чтобы взглянуть на Томаса. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, потом Томасито моргнул и отвел взгляд.
– Дай-ка мне твою руку, молодой человек, – мягко сказала донья Адриана.
Литума видел, как Карреньо слегка отпрянул, хотел было засмеяться, но улыбка быстро сошла с его лица. Дионисио насмешливо ухмыльнулся и пробормотал что-то себе под нос. Донья Адриана, повернувшись к Томасу, ждала с протянутой рукой, ее голова сбоку походила на воронье гнездо. Томас вопросительно взглянул на Литуму, тот пожал плечами. Томас вздохнул, женщина взяла его правую ладонь. Капрал слегка вытянул шею. Донья Адриана размяла ладонь и поднесла ее к своим огромным, выпуклым глазам; Литуме почудилось, что они вот-вот выкатятся из орбит. Томасито затаил дыхание, его лицо побледнело, взгляд стал напряженным. Дионисио снова отключился: прикрыл глаза и чуть слышно затянул какую-то монотонную песню, вроде тех, что напевают погонщики мулов, отгоняя сон во время длинных переходов. Ведьма наконец отпустила руку, шумно вздохнула, будто разглядывание ладони стоило ей большого труда, и тихо, почти шепотом, сказала:
– Ты страдаешь от любви, юноша. Я поняла это еще раньше по твоему лицу.
– Это любая гадалка может сказать кому угодно, – заметил Литума. – Вернемся к серьезным вещам, донья Адриана.
– А сердце у тебя вот такое большое, – добавила донья Адриана, широко разводя руки. – Счастлива та, кому достанется такое сердце.
Литума нарочито громко хмыкнул и, подойдя к Карреньо, сказал ему на ухо:
– Она пытается умаслить тебя, Томасито. Не поддавайся.
Но молодой полицейский не засмеялся вместе с ним. Лицо его оставалось серьезным, он завороженно смотрел на женщину. Та снова взяла его руку и, потискав ладонь, снова поднесла к глазам. Хозяин погребка напевал вполголоса все ту же мелодию и, раскачиваясь из стороны в сторону, постукивал в такт ногой, безразличный ко всему вокруг.
– Любовь принесла тебе несчастье, заставила страдать, – продолжала донья Адриана. – Твое сердце кровоточит каждую ночь. Но эта же любовь помогает тебе жить.
Литума пришел в замешательство и не знал, что делать. Он не верил колдунье и еще меньше верил тому, что рассказывали о ней не только в поселке, но и во всей округе: будто она и ее первый муж, шахтер, собственноручно убили пиштако. И тем не менее ему всегда становилось не по себе, когда он сталкивался с нею. Правда ли, что она могла прочитать жизнь человека по линиям его руки? Или по картам? По листьям коки?
– Но все кончится для тебя счастливо, так что не горюй, – завершила гадание донья Адриана и отпустила руку гвардейца. – Не знаю только, когда. Может быть, тебе придется пострадать еще немного. Не так-то просто выйти из-под влияния злых сил, они ведь ненасытны. Но то, что мучит тебя сейчас, кончится благополучно.
Она шумно вздохнула и повернулась к Литуме.
– Вы стараетесь заговорить нам зубы, сеньора, чтобы мы забыли о пропавших?
– А вам, капрал, я не стала бы гадать по руке, даже если бы вы мне заплатили, – усмехнулась в ответ сеньора Адриана.
– Со мной у вас ничего не выйдет, я на все ваши дела знаете что?..
А между тем Дионисио, возбужденный своими фантазиями, уже во весь голос тянул свою нескончаемую мелодию; он весь ушел в себя, закрыл глаза, пританцовывал на месте. Карреньо взял его за руку и сильно тряхнул. Дионисио затих, открыл глаза и удивленно озирался, будто видел всех впервые.
– Не притворяйся пьяным, не так уж много ты выпил, – одернул его Литума. – Вернемся к тому, на чем мы остановились. Вы мне объясните наконец, что произошло с этими людьми? Расскажете – я вас тут же отпущу.
– Ни я, ни мой муж ничего не видели. – Женщина уперла в Литуму твердый взгляд. – Оставьте нас в покое и заставьте говорить тех, кто возводит на нас напраслину.
– Да и вообще, господин капрал, что было – давно уплыло, теперь уж обратно не вернешь. Пора вам понять, что все бесполезно, – зачастил Дионисио. – Судьбу не переспоришь, только лоб разобьешь.
Дождь перестал, и сразу же разлился яркий свет еще высоко стоявшего солнца. Над окрестными горами, над эвкалиптовыми рощами перекинулась радуга. Земля покрылась бесчисленными ручейками и лужицами, блестевшими, как ртуть. А высоко вверху, над самым гребнем Кордильеры, небо окрасилось в особый густо-фиолетовый цвет, какой Литума видел только на юбках и платках индейских женщин и еще на шерстяных мешочках, которые индейцы привязывают к ушам своих лам; для него это был цвет самих Анд, этих таинственных и жестоких гор.
Карреньо после предсказания доньи Адрианы ушел в свои мысли и теперь, казалось, ничего не видел и не слышал. Еще бы, Томасито, ведь она сказала именно то, что ты хотел услышать.
– Где вы будете нас держать? – сеньора Адриана обвела комнату презрительным взглядом. – Здесь? И мы будем спать все вместе, вчетвером, друг на друге?
– Да, конечно, помещение не очень приспособлено для этого и не соответствует вашему высокому положению, я понимаю. Но придется довольствоваться тем, что есть. Ведь и нашему положению этот пост тоже не слишком соответствует. Верно, Томасито?
– Да, господин капрал, – тихо ответил Карреньо, с трудом отвлекаясь от своих мыслей.
– Отпустите хотя бы Дионисио. Пока мы здесь, некому присмотреть за погребком. Там все растащат, а между прочим, это барахло – единственное, что у нас есть.
Литума разглядывал ее с откровенным любопытством. Тяжелая, грузная, закутанная в какие-то тряпки, место которым в лавке старьевщика, бог знает на что она была похожа, и только крутые бедра напоминали, что она женщина. Говорила эта ведьма без малейшего намека на чувства, всем своим видом показывая, что выполняет пустую формальность, что ее, в сущности, мало беспокоит, чем все кончится. А Дионисио, по-видимому, еще меньше, чем она, беспокоился о своем будущем. Он снова закрыл глаза и отключился от окружающего. В общем, можно подумать, что все это их не касается. Еще носы задирают, мать их за ногу!
– Ладно, договоримся так, – вздохнул Литума, сломленный, наконец, их упрямством. – Вы мне дадите слово, что никуда не уйдете из поселка. Даже на двадцать шагов. На этом условии я вам разрешу жить в вашем кабаке, пока мы ведем расследование.
– Да куда мы денемся? – Дионисио приоткрыл глаза. – Если б нам было куда идти, давно бы и след наш простыл. Но ведь вокруг – и в горах, и повсюду – затаились эти люди, которые только и ждут случая, чтобы раздробить нам головы камнями. Наккос уже превратился в тюрьму, а мы все здесь заключенные. Разве вы до сих пор не заметили этого, господин капрал?
Женщина, ухватившись за руку мужа, тяжело поднялась с пола. Не простившись, оба вышли из дома. Они спускались с горы мелкими, осторожными шагами, нащупывая камни и твердую почву, где было меньше грязи.
– Ты еще не пришел в себя после того, что тебе нагадала эта ведьма?
Литума протянул своему помощнику сигарету. Они курили и смотрели, как уменьшаются фигуры спускавшихся все ниже Дионисио и доньи Адрианы.
– На тебя подействовало, что она догадалась о твоих любовных страданиях? – Литума выдохнул клуб дыма. – Но ведь такое бывает со всеми. Немного больше, немного меньше. Или ты думаешь, ты один тоскуешь по женщине?
– Вы мне сказали, что с вами никогда не случалось ничего похожего, господин капрал.
– Ну, мне, конечно, тоже случалось влюбляться, – задумчиво протянул Литума. – Но у меня все быстро кончалось. К тому же почти всегда я крутил любовь с блядями. Раз, помню, в Пьюре, в борделе, в том самом «Зеленом Доме», о котором я тебе рассказывал, я влюбился по уши в одну смугляночку. Был от нее без ума. Но чтобы захотеть жениться, по правде говоря, до такой крайности я никогда не доходил.
Какое-то время они курили молча. Далеко внизу, у подножья горы, показалась фигура человека, он шел по тропе, ведущей наверх, к их посту.
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, Томасито, что произошло с этими пропавшими. И знаешь, с тех пор, как мне в поселке намекнули, что Дионисио и донья Адриана замешаны в этом, я прямо-таки не могу прийти в себя. В голове не укладывается.
– Мне тоже трудно поверить в это, господин капрал. Но, с другой стороны, как объяснить, что все пеоны в конце концов указывают на них?
– Это можно объяснить и тем, что все горцы суеверны, все они верят в чертей, в пиштако, в муки, – ответил Литума. – А так как Дионисио и его жена что-то вроде колдунов, все уверены, что они как-то связаны с пропажей людей.
– Я не верил, что они имеют какое-то отношение к этому, пока донья Адриана не погадала мне по руке. – Томас слегка улыбнулся. – Но теперь я тоже готов поверить во что угодно. Кстати, насчет большого сердца мне очень понравилось.
Литума уже мог рассмотреть поднимавшегося к ним человека: это был мужчина в шахтерской каске, ярко поблескивающей в косых лучах опускавшегося солнца. Кто бы мог подумать, глядя на это ясное небо, что еще несколько минут назад здесь низвергались потоки воды, грохотал гром, клубились тяжелые черные тучи.
– А ты ведь и впрямь не устоял перед этой колдуньей. – Литума тоже улыбнулся. – Может, чем черт не шутит, ты тоже приложил руку к исчезновению этих трех, Томасито?
– Здесь все может быть, господин капрал.
Оба засмеялись нервным, натужным смехом. Литума разглядывал шедшего к посту человека, а в памяти почему-то воскрес образ Педрито Тиноко, бедняги немого, что был на побегушках, делал самую черную работу и своими глазами видел бойню, которую терруки устроили викуньям. После того как Томасито рассказал эту историю, мысли Литумы постоянно возвращались к немому. И почему, интересно, всегда вспоминается одна и та же картина, как тот стирает одежду на своем обычном месте – между оградой и серыми камнями? У приближавшегося человека на поясе висели пистолет и дубинка, похожая на полицейскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– У меня нет другого выхода, поймите, – развел руками Литума.
Эти андийские грозы не доставляли ему удовольствия, он никак не мог к ним привыкнуть, каждый раз казалось, что буря разыграется еще больше и все кончится какой-нибудь ужасной катастрофой. Не доставляло ему удовольствия и держать у себя на посту арестованных – пьяного хозяина погребка и его жену-ведьму.
– Было бы лучше, если бы вы нам помогли, донья Адриана.
– За что нас арестовали? – Она не поддавалась на уговоры, но в ее голосе не было ни раздражения, ни беспокойства. – Что мы сделали?
– Вы не сказали мне правду о Деметрио Чанке, или, точнее, Медардо Льянтаке. Ведь так на самом деле звали бригадира, не правда ли? – Литума вынул радиограмму, полученную в ответ на свой запрос из Уанкайо, и помахал ею перед лицом женщины. – Почему вы мне не сказали, что он и есть тот самый представитель власти в Андамарке, который спасся от бойни, устроенной сендеристами? А ведь вы знали, по какой причине этот человек оказался здесь.
– Это знал весь Наккос, – возразила женщина. – Пришел сюда на свою голову.
– Так почему же вы мне ничего не сказали, когда я вас допрашивал в прошлый раз?
– Потому что вы меня не спросили, – ответила она так же спокойно. – Я думала, вы тоже знали.
– Нет, в том-то и дело, что не знал, – повысил голос Литума. – Но теперь, когда я знаю, я знаю также и то, что после вашей ссоры с ним у вас был самый простой способ отомстить бедняге бригадиру – сдать его террукам.
Донья Адриана широко открыла глаза, смерила его долгим взглядом, полным насмешливого сострадания, и саркастически рассмеялась:
– У меня нет никаких дел с сендеристами. Ведь нас они любят еще меньше, чем Медардо Льянтака. Нет, не они убили его.
– Тогда кто же?
– Я уже вам сказала. Такая у него судьба.
У Литумы вспыхнуло желание вытолкать их взашей – ее и ее пропойцу мужа. Впрочем, нет, она не смеялась над ним, она просто свихнулась от всей этой мерзости, однако при этом она была в курсе всего, что здесь случилось; бесспорно, она сообщница.
– По крайней мере, вы были осведомлены, что трупы этих троих гниют в заброшенной шахте, так? Ведь муж рассказал вам о них? Мне-то рассказал. Он и сам мог бы подтвердить это, не будь он пьян в стельку.
– Не помню, чтобы я говорил что-нибудь такое, – промычал, гримасничая и топая, как медведь, Дионисио. – Может, я иногда и бываю немного под мухой, но сейчас трезв как стеклышко и могу сказать совершенно точно: не помню, чтобы когда-нибудь имел честь разговаривать с вами, господин капрал.
Он засмеялся, слегка согнув в поклоне свое заколыхавшееся тело, потом снова напустил на себя невозмутимый вид и стал рассматривать находившиеся в комнате вещи. Карреньо сел на скамью позади доньи Адрианы и тоже вступил в разговор:
– Все в Наккосе указывают на вас. – Но донья Адриана даже не обернулась в его сторону. – Говорят, все, что случилось с ними, ваших рук дело.
– А что случилось с ними? – Женщина презрительно усмехнулась.
– Вот именно это я и хотел бы узнать от вас, донья Адриана, – сказал Литума. – Забудьте дьяволов, злых духов, белую и черную магию, забудьте все эти сказки, которые вы рассказываете пеонам. Скажите просто и ясно, что произошло с этими тремя? Почему в поселке шепчут, что вы и ваш муж виновны в том, что здесь произошло?
Женщина снова рассмеялась, невесело, даже презрительно. Сидя на шкуре в своих мешковатых одеяниях, она смахивала на какой-то бесформенный куль, но вместе с тем в ее облике было что-то грозное, зловещее. Она совсем не казалась испуганной. Она так уверена в своей силе, подумал Литума, что может позволить себе роскошь посочувствовать ему и его помощнику, глядя, как они тыркаются вслепую. А что до трактирщика, то большего нахала и вообразить трудно. Он, видите ли, не помнит, что хотел продать свой секрет, и теперь нагло отрицает, что в разговоре у заброшенной шахты прозрачно намекнул, что пропавшие находятся на ее дне. После той встречи и до получения радиограммы из Уанкайо Литума и Томасито отбросили версию о терруках. Но теперь они снова засомневались. За этим Медардо Льянтаком из Андамарки, жившим здесь под чужим именем, конечно же, охотились терруки, тут нет сомнений. Или, может быть… А впрочем, так или иначе, все в поселке указывают пальцами на эту парочку, как сказал Томасито. Мало-помалу им удалось вытянуть кое-что у одного пеона, потом у другого и, связав воедино все недомолвки и намеки, прийти к выводу: хозяин погребка и его жена замешаны в этой истории и уж во всяком случае знают всю подноготную.
Дождь усиливался.
– Вам обязательно надо найти кого-нибудь, на кого можно будет свалить всю вину за похищения, – неожиданно воскликнул Дионисио; было похоже, что он очнулся специально для того, чтобы возразить Литуме. – Да только напрасно вы хотите повесить это дело на нас, господин капрал. Мы не имеем к ним никакого отношения. Адриана может угадывать судьбы людей, но не может их изменять.
– То, что случилось с этими людьми, выше вашего и нашего разумения, – подхватила его жена. – Я вам уже объясняла. Такая у них судьба. Ведь судьба и на самом деле существует, хотя людям это не очень нравится. А кроме того, вы прекрасно знаете, что пересуды пеонов – сплошная чепуха.
– Нет, не чепуха, – подал из-за ее спины голос Карреньо. – Жена Деметрио, то есть, я хочу сказать, Медардо Льянтака, перед тем как уехать из Наккоса, сообщила нам, что, когда она видела мужа в последний раз, он сказал, что идет пропустить рюмочку в вашем заведении.
– А куда же идти всем пеонам и бригадирам, как не к нам? – опять подал голос Дионисио. – Или в Наккосе есть другой погребок?
– По правде говоря, у нас нет против вас конкретных обвинений, – вынужден был признать Литума. – Или не всё о вас знают, или боятся, но стоит нажать посильней, начинают намекать, что вы приложили руку ко всем исчезновениям.
Сеньора Адриана снова засмеялась, безрадостно и в то же время вызывающе. Рот растянулся в гримасе, так делают взрослые, когда хотят позабавить малышей.
– Я никому не вкладываю в голову мысли, – тихо сказала она. – Я извлекаю мысли из головы и тычу человека мордой в то, что он думает. В том-то и дело: этим индейцам не нравится смотреться в зеркало.
– А я только помогаю им: они у меня пьют и забывают о своих бедах, – перебил ее Дионисио. – Что было бы с пеонами, если бы у них не было места, где они могут завить горе веревочкой?
Вдалеке сверкнула молния, покатился гром. Все замолчали, слушая, как постепенно замирают его раскаты и снова становится слышен стук дождя. Склон горы сразу вспух жидкой грязью, она бесчисленными языками устремилась вниз, к поселку. Через приоткрытую дверь Литума видел водяную завесу дождя на фоне черных туч. Поселок и окрестные горы растворились в серой мгле. А было только три часа дня.
– Скажите, правда ли то, что о вас тут рассказывают, донья Адриана? – спросил вдруг Карреньо. – Что, когда вы были молодой, вы и ваш муж, шахтер вот с таким носищем, убили пиштако?
На этот раз ведьма слегка обернулась, чтобы взглянуть на Томаса. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, потом Томасито моргнул и отвел взгляд.
– Дай-ка мне твою руку, молодой человек, – мягко сказала донья Адриана.
Литума видел, как Карреньо слегка отпрянул, хотел было засмеяться, но улыбка быстро сошла с его лица. Дионисио насмешливо ухмыльнулся и пробормотал что-то себе под нос. Донья Адриана, повернувшись к Томасу, ждала с протянутой рукой, ее голова сбоку походила на воронье гнездо. Томас вопросительно взглянул на Литуму, тот пожал плечами. Томас вздохнул, женщина взяла его правую ладонь. Капрал слегка вытянул шею. Донья Адриана размяла ладонь и поднесла ее к своим огромным, выпуклым глазам; Литуме почудилось, что они вот-вот выкатятся из орбит. Томасито затаил дыхание, его лицо побледнело, взгляд стал напряженным. Дионисио снова отключился: прикрыл глаза и чуть слышно затянул какую-то монотонную песню, вроде тех, что напевают погонщики мулов, отгоняя сон во время длинных переходов. Ведьма наконец отпустила руку, шумно вздохнула, будто разглядывание ладони стоило ей большого труда, и тихо, почти шепотом, сказала:
– Ты страдаешь от любви, юноша. Я поняла это еще раньше по твоему лицу.
– Это любая гадалка может сказать кому угодно, – заметил Литума. – Вернемся к серьезным вещам, донья Адриана.
– А сердце у тебя вот такое большое, – добавила донья Адриана, широко разводя руки. – Счастлива та, кому достанется такое сердце.
Литума нарочито громко хмыкнул и, подойдя к Карреньо, сказал ему на ухо:
– Она пытается умаслить тебя, Томасито. Не поддавайся.
Но молодой полицейский не засмеялся вместе с ним. Лицо его оставалось серьезным, он завороженно смотрел на женщину. Та снова взяла его руку и, потискав ладонь, снова поднесла к глазам. Хозяин погребка напевал вполголоса все ту же мелодию и, раскачиваясь из стороны в сторону, постукивал в такт ногой, безразличный ко всему вокруг.
– Любовь принесла тебе несчастье, заставила страдать, – продолжала донья Адриана. – Твое сердце кровоточит каждую ночь. Но эта же любовь помогает тебе жить.
Литума пришел в замешательство и не знал, что делать. Он не верил колдунье и еще меньше верил тому, что рассказывали о ней не только в поселке, но и во всей округе: будто она и ее первый муж, шахтер, собственноручно убили пиштако. И тем не менее ему всегда становилось не по себе, когда он сталкивался с нею. Правда ли, что она могла прочитать жизнь человека по линиям его руки? Или по картам? По листьям коки?
– Но все кончится для тебя счастливо, так что не горюй, – завершила гадание донья Адриана и отпустила руку гвардейца. – Не знаю только, когда. Может быть, тебе придется пострадать еще немного. Не так-то просто выйти из-под влияния злых сил, они ведь ненасытны. Но то, что мучит тебя сейчас, кончится благополучно.
Она шумно вздохнула и повернулась к Литуме.
– Вы стараетесь заговорить нам зубы, сеньора, чтобы мы забыли о пропавших?
– А вам, капрал, я не стала бы гадать по руке, даже если бы вы мне заплатили, – усмехнулась в ответ сеньора Адриана.
– Со мной у вас ничего не выйдет, я на все ваши дела знаете что?..
А между тем Дионисио, возбужденный своими фантазиями, уже во весь голос тянул свою нескончаемую мелодию; он весь ушел в себя, закрыл глаза, пританцовывал на месте. Карреньо взял его за руку и сильно тряхнул. Дионисио затих, открыл глаза и удивленно озирался, будто видел всех впервые.
– Не притворяйся пьяным, не так уж много ты выпил, – одернул его Литума. – Вернемся к тому, на чем мы остановились. Вы мне объясните наконец, что произошло с этими людьми? Расскажете – я вас тут же отпущу.
– Ни я, ни мой муж ничего не видели. – Женщина уперла в Литуму твердый взгляд. – Оставьте нас в покое и заставьте говорить тех, кто возводит на нас напраслину.
– Да и вообще, господин капрал, что было – давно уплыло, теперь уж обратно не вернешь. Пора вам понять, что все бесполезно, – зачастил Дионисио. – Судьбу не переспоришь, только лоб разобьешь.
Дождь перестал, и сразу же разлился яркий свет еще высоко стоявшего солнца. Над окрестными горами, над эвкалиптовыми рощами перекинулась радуга. Земля покрылась бесчисленными ручейками и лужицами, блестевшими, как ртуть. А высоко вверху, над самым гребнем Кордильеры, небо окрасилось в особый густо-фиолетовый цвет, какой Литума видел только на юбках и платках индейских женщин и еще на шерстяных мешочках, которые индейцы привязывают к ушам своих лам; для него это был цвет самих Анд, этих таинственных и жестоких гор.
Карреньо после предсказания доньи Адрианы ушел в свои мысли и теперь, казалось, ничего не видел и не слышал. Еще бы, Томасито, ведь она сказала именно то, что ты хотел услышать.
– Где вы будете нас держать? – сеньора Адриана обвела комнату презрительным взглядом. – Здесь? И мы будем спать все вместе, вчетвером, друг на друге?
– Да, конечно, помещение не очень приспособлено для этого и не соответствует вашему высокому положению, я понимаю. Но придется довольствоваться тем, что есть. Ведь и нашему положению этот пост тоже не слишком соответствует. Верно, Томасито?
– Да, господин капрал, – тихо ответил Карреньо, с трудом отвлекаясь от своих мыслей.
– Отпустите хотя бы Дионисио. Пока мы здесь, некому присмотреть за погребком. Там все растащат, а между прочим, это барахло – единственное, что у нас есть.
Литума разглядывал ее с откровенным любопытством. Тяжелая, грузная, закутанная в какие-то тряпки, место которым в лавке старьевщика, бог знает на что она была похожа, и только крутые бедра напоминали, что она женщина. Говорила эта ведьма без малейшего намека на чувства, всем своим видом показывая, что выполняет пустую формальность, что ее, в сущности, мало беспокоит, чем все кончится. А Дионисио, по-видимому, еще меньше, чем она, беспокоился о своем будущем. Он снова закрыл глаза и отключился от окружающего. В общем, можно подумать, что все это их не касается. Еще носы задирают, мать их за ногу!
– Ладно, договоримся так, – вздохнул Литума, сломленный, наконец, их упрямством. – Вы мне дадите слово, что никуда не уйдете из поселка. Даже на двадцать шагов. На этом условии я вам разрешу жить в вашем кабаке, пока мы ведем расследование.
– Да куда мы денемся? – Дионисио приоткрыл глаза. – Если б нам было куда идти, давно бы и след наш простыл. Но ведь вокруг – и в горах, и повсюду – затаились эти люди, которые только и ждут случая, чтобы раздробить нам головы камнями. Наккос уже превратился в тюрьму, а мы все здесь заключенные. Разве вы до сих пор не заметили этого, господин капрал?
Женщина, ухватившись за руку мужа, тяжело поднялась с пола. Не простившись, оба вышли из дома. Они спускались с горы мелкими, осторожными шагами, нащупывая камни и твердую почву, где было меньше грязи.
– Ты еще не пришел в себя после того, что тебе нагадала эта ведьма?
Литума протянул своему помощнику сигарету. Они курили и смотрели, как уменьшаются фигуры спускавшихся все ниже Дионисио и доньи Адрианы.
– На тебя подействовало, что она догадалась о твоих любовных страданиях? – Литума выдохнул клуб дыма. – Но ведь такое бывает со всеми. Немного больше, немного меньше. Или ты думаешь, ты один тоскуешь по женщине?
– Вы мне сказали, что с вами никогда не случалось ничего похожего, господин капрал.
– Ну, мне, конечно, тоже случалось влюбляться, – задумчиво протянул Литума. – Но у меня все быстро кончалось. К тому же почти всегда я крутил любовь с блядями. Раз, помню, в Пьюре, в борделе, в том самом «Зеленом Доме», о котором я тебе рассказывал, я влюбился по уши в одну смугляночку. Был от нее без ума. Но чтобы захотеть жениться, по правде говоря, до такой крайности я никогда не доходил.
Какое-то время они курили молча. Далеко внизу, у подножья горы, показалась фигура человека, он шел по тропе, ведущей наверх, к их посту.
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, Томасито, что произошло с этими пропавшими. И знаешь, с тех пор, как мне в поселке намекнули, что Дионисио и донья Адриана замешаны в этом, я прямо-таки не могу прийти в себя. В голове не укладывается.
– Мне тоже трудно поверить в это, господин капрал. Но, с другой стороны, как объяснить, что все пеоны в конце концов указывают на них?
– Это можно объяснить и тем, что все горцы суеверны, все они верят в чертей, в пиштако, в муки, – ответил Литума. – А так как Дионисио и его жена что-то вроде колдунов, все уверены, что они как-то связаны с пропажей людей.
– Я не верил, что они имеют какое-то отношение к этому, пока донья Адриана не погадала мне по руке. – Томас слегка улыбнулся. – Но теперь я тоже готов поверить во что угодно. Кстати, насчет большого сердца мне очень понравилось.
Литума уже мог рассмотреть поднимавшегося к ним человека: это был мужчина в шахтерской каске, ярко поблескивающей в косых лучах опускавшегося солнца. Кто бы мог подумать, глядя на это ясное небо, что еще несколько минут назад здесь низвергались потоки воды, грохотал гром, клубились тяжелые черные тучи.
– А ты ведь и впрямь не устоял перед этой колдуньей. – Литума тоже улыбнулся. – Может, чем черт не шутит, ты тоже приложил руку к исчезновению этих трех, Томасито?
– Здесь все может быть, господин капрал.
Оба засмеялись нервным, натужным смехом. Литума разглядывал шедшего к посту человека, а в памяти почему-то воскрес образ Педрито Тиноко, бедняги немого, что был на побегушках, делал самую черную работу и своими глазами видел бойню, которую терруки устроили викуньям. После того как Томасито рассказал эту историю, мысли Литумы постоянно возвращались к немому. И почему, интересно, всегда вспоминается одна и та же картина, как тот стирает одежду на своем обычном месте – между оградой и серыми камнями? У приближавшегося человека на поясе висели пистолет и дубинка, похожая на полицейскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29