— Это, можно сказать, мой родной язык.
— Будучи в гитлерюгенд, вам приходилось браться за оружие и стрелять?
— Да, приходилось.
— Как это было?
— Видите ли, я чуть не подстрелил себя. Я не мог стрелять в союзников, наступавших на Мюнхен. И не мог стрелять в парней, с которыми вырос.
— И что же вы сделали?
— Заплакал. Лег в грязную траншею и заплакал. Помните, мне не было и пятнадцати. Впрочем, я сомневаюсь, что и теперь поступил бы иначе.
По окну барабанил дождь.
— Теперь ваша очередь, Флетч.
Глава 24
Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.
— Боюсь, что мне нечего сказать.
Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.
— Я вам помогу, — Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. — Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.
— Не хватило денег, — Флетч снова сел, с полным бокалом.
— Увлеклись журнализмом. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек — журналистское расследование, а не статьи по искусству.
— А есть ли разница?
— Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.
— Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.
— Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.
— Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.
— Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?
— Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.
— В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?
— Нет, этого я не говорил.
— Он был азартный игрок, — заметил Флинн.
— Я знаю, — кивнул Флетч.
— Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?
— От дядюшки, — солгал Флетч. — Он умер, когда я работал в Калифорнии.
— Понятно, — Флинн, естественно, ему не поверил.
— Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?
— Значит, на свете есть много людей из вашего прошлого, которые желают вам зла, — продолжил Флинн. Вон он, бич мобильного общества. Люди перебираются из страны в страну, таская за собой прошлое. Настоящее расследование невозможно провести в границах одного полицейского участка, даже если детектив — мастер своего дела.
— У вас остынет чай, — напомнил Флетч.
— Холодный мне больше нравится, — Флинн налил себе чая. — Мы, европейцы, не так чувствительны к температуре, как американцы.
— Вы думаете, что происшедшее связано с моим прошлым. Кто-то последовал за мной в Бостон и подставил меня под обвинение в убийстве?
— Ну, мне не хотелось бы заполнять половину листа, отведенную для ваших врагов. Не зря же говорят, что у хорошего журналиста друзей нет.
— Полагаю, вы ошибаетесь, инспектор. Как Питер Флетчер я — жертва случайности. Кто-то совершил убийство в этой квартире и обставил все так, чтобы возложить вину на первого вошедшего сюда человека.
— Вернемся к Риму, — чуть изменил направление разговора Флинн. — Не могли бы вы объяснить мне тамошнюю ситуацию?
— В каком смысле?
— Видите ли, я обращаю внимание не только на то, что делает человек, но и на то, что он не делает. Надеюсь, вы меня понимаете. Вы вот говорили мне, что приехали в Бостон, чтобы поработать над книгой о живописце Эдгаре Артуре Тарпе-младшем.
— Совершенно верно.
— Однако с утра в среду до сегодняшнего вечера вы не связались ни с Фондом семьи Тарп, ни с куратором Бостонского музея изящных искусств.
— Я был занят.
— Отнюдь. Мои мальчики, ведущие за вами слежку, доложили, что вы ведете жизнь добропорядочной бостонской старушки. Ленч в «Локе-Обер», коктейль в «Рице». Вы провели пару часов в редакции «Бостон стар». Все остальное время не выходили из дома, пусть это и чужая квартира.
— Пожалуй, это так.
— Вы много спите, мистер Флетчер.
— Я приводил в порядок мои записи.
— Наверное, вы могли справиться с этим в солнечной Италии, до приезда сюда.
— Как видите, не смог.
— Разумеется, не стоит забывать про среду. Мы не знаем, что вы делали в среду. В тот день вы зашли в «Риц-Карлтон» через одну дверь, а выскользнули через другую. Естественно, безо всякого злого умысла. Произошло это до того, как мы выяснили, что имеем дело с бывшим асом журналистского расследования, органически не выносящим слежки. Но нам известно, что ни в Фонде Тарпа, ни в Бостонском музее в среду вы не показывались.
— Вы должны понять мои чувства, инспектор. Трансатлантический перелет. Смена часового пояса. Шок от убийства. Осознание того, что подозрение падает на меня. Я просто не отдавал отчета в своих действиях.
— Неужели? — зеленые глаза насмешливо сверкнули. — Вы собираетесь жениться на Анджеле ди Грасси?
— У вас отличная память на имена и фамилии.
— Это от знания языков. Кто она?
— Девушка. Итальянка. Дочь графа ди Грасси.
— Графа ди Грасси?
— Графа Клементи Арбогастеса ди Грасси.
— Того самого, что умер на прошлой неделе?
— Мы так думаем.
— «Мы так думаем»! Что это за ответ?
— Он умер.
— Вы говорили, что присутствовали «как бы на похоронах».
— Говорил?
— Да.
— Наверное, так оно и было.
— Флетч, почему вы сразу не говорите правду? Почему я должен все вытягивать из вас клещами? Между прочим, сегодня у меня выходной.
— И вы заплатили за виски из собственного кармана?
— Да. Поэтому попрошу вас начать с самого начала. Почему вы прилетели в Бостон?
— Ладно. Я разыскиваю картины.
— Ага! Молодец. Наконец-то Флинну дозволено выслушать истинную историю. Забудьте о краткости. Можете говорить сколь угодно долго.
— Энди ди Грасси и я собираемся пожениться.
— Вы в преддверии блаженства. Юная дама говорит по-английски?
— Без малейшего акцента. Она училась в Швейцарии, а потом в Штатах.
— Очень важно, чтобы муж и жена изъяснялись на одном языке, когда дело доходит до споров.
— Пару лет назад из дома ее отца, неподалеку от Ливорно, украли коллекцию картин. Картин очень дорогих.
— Много?
— Девятнадцать, включая скульптуру лошади Дега.
— Лошадь Дега? О Господи. И сколько стоит украденное, с лошадью или без нее?
— Трудно сказать. Миллионов десять, двенадцать.
— Долларов?
— Да.
— Мой Бог, ну почему я учился играть на скрипке, а не рисовать. Это богатое семейство, ди Грасси?
— Нет.
— Вам, впрочем, это неважно, вы сами богаты.
— Энди жила у меня на вилле, в Канья.
— Вы репетировали послесвадебное блаженство.
— История увлекательная, не так ли, Флинн?
— Покажите мне ирландца, который откажется ее выслушать!
— Ваши годы в гитлерюгенд не вытравили из вас присущее вашей нации любопытство.
— Наоборот, разожгли его.
— Я получаю каталоги со всего мира. Каталоги произведений искусства. Они издаются музеями. Как описания имеющихся экспонатов, так и выставочные. Издают их и торговцы произведениями искусства. Тоже двух типов. Того, что предлагается на продажу, и уже проданного.
— Ясно. Я понял, о чем речь.
— Как-то раз Энди просматривала каталог, выпущенный бостонской галереей, Галереей Хорэна.
— Никогда о ней не слышал.
— Она находится на Ньюбюри-стрит.
— Вполне возможно.
— Она узнала одну из картин да Грасси, Беллини, проданную этой галереей.
— Через два года после ограбления?
— Примерно. Она показала каталог мне, и мы вместе просмотрели предыдущие каталоги Хорэна. И нашли вторую картину да Грасси, тоже проданную, кисти Перуджино.
— Значит, до того украденные картины на поверхность не всплывали?
— Нет.
— А на продажу их предложили в Бостоне?
— Точнее, следует сказать, что их продали через Бостон.
— Вас понял.
— Энди сразу заволновалась. Мы собрали чемоданы, сели в машину и поехали в Ливорно.
— Где находился граф. Вместе с графиней?
— Да, конечно. Но она — не родная мать Энди.
— Вы не слишком к ней расположены.
— О, у меня к ней претензий нет. Но Энди ее недолюбливает.
— Вполне естественно.
— Мы собирались показать графу оба каталога Галереи Хорэна.
— Вы предварительно не позвонили?
— Как-то вылетело из головы. Мы только вернулись с пляжа, переоделись, покидали вещи в чемоданы и помчались в Ливорно. Кажется, не успели даже принять душ.
— Должно быть, вы превысили допустимую скорость?
— Можете не сомневаться.
— Вы сказали, что «собирались показать» каталоги графу?
— По пути в Ливорно мы услышали по радио, что графа Клементи Арбогастеса ди Грасси похитили.
— Похитили? Мой Бог! Такие преступления встречаются все чаще.
— У Энди началась истерика. Я еще сильнее нажал на педаль газа. Мы остановились выпить по рюмочке коньяка. Потом помчались дальше. Еще раз остановились, чтобы позвонить в Ливорно. Ту поездку я буду помнить до конца своих дней.
— Но вы добрались до Ливорно.
— Да. Его похитили и потребовали выкуп в четыре миллиона долларов.
— Однако!
— А у да Грасси не было ни гроша. После кражи картин они перебивались с хлеба на воду. Застраховать их граф не удосужился. Землю он давно продал. Оставался только полуразрушенный особняк близ Ливорно, гордо именуемый дворцом, да пара стариков-слуг.
— Вы упомянули, что у Энди была квартира в Риме. На что же они жили?
— Все трое — граф, графиня и Энди — жили на проценты с ценных бумаг. В год выходило пятьдесят тысяч долларов.
— Пятьдесят тысяч поболе гроша.
— Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.
— А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?
— Нет.
— Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.
— Не мог, даже если бы и захотел. Семья да Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.
— И?
— Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он — глава семьи.
— Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, — согласился Флинн, — даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.
— Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.
— То есть его убили?
— Так считает итальянская полиция.
— Как давно это случилось?
— Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», — так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.
— Вот откуда «как бы похороны».
— Да. Но все было, как при настоящем покойнике.
— И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.
— В общих чертах, да.
— Вы говорили с этим Хорэном?
— Да. В среду.
— Вот, значит, где вы были в среду.
— Да.
— Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!
— Да.
— Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?
— У брокера их обычно нет, Френк. Он — посредник. И задача моя состояла в другом — узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.
— Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.
— Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».
— И он ее нашел?
— Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.
— Вам известна фамилия техасца?
— Известна.
— Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?
— В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.
— Менти?
— Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.
— Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.
— Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.
— И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?
— Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.
— Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.
— Пожалуй, вы правы.
— Ага! А я — то думал, главная ваша забота — снять с себя подозрение в убийстве.
— Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.
— Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, — Флинн налил себе третью чашку чая. — Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.
— Похоже, мне не повезло.
— По-моему, везение тут ни при чем.
— Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.
— Пожалуй, вы правы.
— Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.
— Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.
— Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.
— Кто же?
— Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.
— Она знала, что вы остановились в этой квартире?
— У нее были мои адрес и телефон.
— И она жаждет добраться до картин?
— Не то слово.
— Как она узнала, что вы их разыскиваете?
— Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди… План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.
— Но зачем ей убивать Рут Фрайер?
— Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине…
— Вашей кипящей от злобы приемной теще?
— Да, злой и подозрительной.
— Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.
— Естественно.
— А вы?
— Она не ошибается.
— Не сходится, — покачал головой Флинн. — Порванный лиф.
— Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.
— У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.
— Зато он есть у Джоан Уинслоу.
— Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?
— Она бы не отдала, будучи трезвой. А так… Дала же она ключ мне.
— Правда? Как интересно. А где сейчас графиня?
— Вчера вечером она переехала сюда.
— Сюда?
— Да. «Риц-Карлтон» для нее слишком дорог.
— Ага! Графиня — та красотка, с которой вы выпивали в «Рице». Парням она запала в сердце. Они сказали, что вы даже не заплатили по счету.
— Не заплатил.
— Графиня чем-то досадила вам?
— Есть немного.
Флинн внимательно разглядывал донышко пустой чашки.
— Кажется, сегодня мы лучше узнали друг друга.
Флетч промолчал. Его бокал тоже опустел.
— Пожалуй, мне пора домой, к жене и детям.
Дождь все еще барабанил по окнам.
— Как продвигается дело об убийстве члена Городского совета? — спросил Флетч в прихожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20