Ее подлинное имя было Дотти Бод-жек, она родилась и выросла в Питтсбурге, штат Пенсильвания. Ее отец был алкоголиком, а мать по субботним вечерам выходила на панель. Собственный брат Гарри лишил ее девственности, когда ей было всего тринадцать. На протяжении следующих четырех лет родной отец спьяну спал с ней, как минимум, раз в неделю. Она сбежала от всего этого в Нью-Арк, штат Нью-Джерси, и поступила на фабрику по производству презервативов контролером ОТК.
Фабричные работницы раздавали изделия своим детишкам, чтобы те надували их, как воздушные шарики. Они перевязывали ими волосы вместо ленточки. Они выносили их с фабрики в сумочках и в карманах и субботними вечерами вываливали на столики в местных питейных заведениях просто ради потехи. Они были миссионершами и проповедницами безопасного секса задолго до того, как поднял свою уродливую и смертоносную голову СПИД.
Дотти позволяла некоторым мужикам брать себя, стоя в коридорчике у самого выхода на помойку, сразу же за мужским туалетом, в таверне Стоша на Элизабет-авеню. Мужики же платили за выпивку, а иногда совали ей деньги, чтобы она приобрела себе что-нибудь, – шарф, шляпку, туфельки. Позволяя им забавляться с собой, она тем самым скрашивала собственное одиночество и отгоняла ощущение, будто ее жизнь, подобно жизни ее матери, упирается в безнадежный тупик. Ей даже не приходило в голову, что она может попробовать себя и свои силы на каком-нибудь ином поприще. Когда ее уволили в ходе одного из сокращений, обусловленного рецессией, но оттого ничуть не менее болезненного для всех, на кого оно распространилось, она принялась «работать» в таверне по шесть вечеров в неделю вместо прежних двух (воскресенье она посвящала церкви, выстаивая по две мессы) и теперь уже соглашалась на более или менее регулярные вспоможения со стороны мужиков – надо же было платить за жилье, за еду, да и на булавки оставлять себе что-нибудь.
Будучи девушкой далеко не глупой, она в конце концов поняла, что переведя свои встречи с рабочими, захаживающими к Стошу и в другие кабаки по соседству, на профессиональную основу, сможет зарабатывать вдвое, а то и втрое больше, чем на фабрике по производству презервативов. Только надо забыть о какой бы то ни было избирательности.
Постепенно она перебралась в гостиничные вестибюли и сравнительно неплохие рестораны, где скучали, ожидая деловых встреч и сплошь и рядом страшась их, мелкие и средние бизнесмены. В общении с деловыми партнерами им приходилось падать на колени и лизать жопу – вот они и отыгрывались на гостиничных проститутках, восстанавливая самоуважение и даже порой воображая себя хозяевами жизни.
Как раз в это время Доти стала Дианой. Сперва она, правда, решила назваться Шиной – в честь Шины из джунглей, героини телесериала пятидесятых, который не раз прокручивали и в последующие десятилетия. Она полюбила Шину еще маленькой девочкой в те дни, когда телевизор был ее единственным собеседником, от которого не исходило ни малейшей угрозы. Но поскольку она не была пышногрудой блондинкой шести футов роста, в отличие от героини телесериала, то, повертев так и сяк, выбрала в конце концов имя Дианы, богини охоты. И хотя, как она сама говорила, это имя было для нее, польской вертихвостки, чересчур шикарным, в нем все же содержалось определенное послание, адресованное сильному полу.
Однажды, субботним вечерком, она отправилась на соревнования по борьбе в Джерси-сити и там познакомилась с человеком, снявшим ее, чтобы отпраздновать победу Халка Хогана над Дьяволом в маске. После чего этот мужик решил выпотрошить ее – в финансовом смысле слова, – обзывая драной полячкой и осыпая пощечинами. Она перерезала ему горло его же собственной бритвой, что, разумеется, было вынужденной самообороной.
В ту же ночь Диана выехала в Голливуд, решив, что почва в Нью-Джерси – при всей приятной прохладности тамошнего климата – уже горит у нее под ногами. В особенности потому, что из трактира она вышла вместе с мужиком, – которого затем, пусть и в порядке вынужденной самообороны, убила, – на глазах у офицера полиции нравов Мика Мэлона, который давно невзлюбил ее из-за того, что она отказывалась обслуживать его бесплатно.
В первую же ночь в Голливуде она подкупила натурой бармена из коктейль-холла на Сансет Стрип, метрдотеля из ресторана на Беверли Хиллз и владельца кофейни в районе Мелроуз. И сразу же приступила к работе среди здешнего люда – среди писателей, шикарных потаскух, церковных проповедников и частных детективов.
По воскресеньям она ходила в церковь, а по субботам – иногда – и на исповедь. Иногда, особенно остро захотев чего-нибудь, она даже молилась, но не бывала ни удивлена, ни разочарована, когда ее молитвы не сбывались. Время от времени она работала добровольной помощницей в больницах, госпиталях и прочих благотворительных, как правило, учреждениях и в конце концов остановила свой выбор на лос-анджелесском хосписе, потому что ей было известно, что здесь содержат умирающих.
Диана и Кении Гоч познакомились и подружились на панели.
И вот Диана сидела на диванчике в ординаторской.
Мэри Бакет, сложив руки на груди и склонив голову набок, стояла в дверном проеме и смотрела на проститутку. Вид у сиделки был при этом такой, словно она измеряла ей температуру тела или кровяное давление.
– Нормально себя чувствуешь? – спросила Мэри.
– Малость получше, – ответила Диана.
– Выходить с утра на работу, проработав ночь на панели, это, наверное, не слишком разумно, – рассудительно сказала Мэри.
Диана резко посмотрела на нее, чуть не вступила в перепалку, но одумалась, сообразив, что Мэри не осуждает ее, а всего-навсего думает вслух.
– Я не всю ночь проработала. Я вчера быстро управилась.
Бакет подумала о том, что должны означать слова «быстро управилась» – двух клиентов, трех или только одного. Она знала, что Диане хотелось бы внушить ей, будто она является эскорт-девушкой экстракласса, своего рода сексуальной помощницей, не обладающей лицензией целительницы, которая помогает мужчинам избавиться от функциональных расстройств, антрепренером, преуспевающей деловой женщиной, носящей шелковые трусики и черный поясок вместо приталенного костюма и эластичных колготок и набивающей сумочку презервативами, а не документами… Но куда ты денешься, подумала Мэри, глядя на Диану, – необразованная красотка, охочая до всяких пакостей, которой просто-напросто подфартило, когда она прибыла в Голливуд.
– Вид у тебя неважный, – сказала Мэри. – Для меня это шок.
– Ты такое видывала и раньше. – Мы с Кении дружили. Мы познакомились на панели.
– А я и не знала.
– Иногда он носил красные платья и сандалии из крокодиловой кожи. – Вспомнив об этом, она хохотнула. – И, приодевшись в женское платье, называл себя Гарриэт Ларю. Он так и не мог для себя понять, кем был. – Она слегка нахмурилась. На лице у нее можно было прочитать любую мысль и малейшую эмоцию. – Мужчины и женщины, мальчики и девочки, собаки и кошки, – он любил все и вся просто потому, что ему хотелось, чтобы все его тоже любили.
Каждый норовит приписать свои слабости и пороки другому, подумала Мэри. И у всех имеются на то причины. И слишком большая потребность в любви И способность любить – первая среди таковых.
– Эта-то неразборчивая любовь его и сгубила, – сказала Мэри, сказала круто и прямо, не выказывая осуждения, а всего лишь констатируя факт. Такими сентиментальными песенками она была сыта по горло. – Надо бы тебе отправиться домой.
Свистун блаженно ухмылялся с закрытыми глазами, а ветер сквозь раскрытую дверь доносил запах далеких соленых морей и экзотических цветов, благоухающих на их берегах.
– В дверь пахнуло ветром семидесятых, – по-прежнему не открывая глаз, сказал Свистун.
– Нет, то Майк Риальто в зеленом больничном халате с чужого плеча, – возразил Боско.
Свистун живо раскрыл глаза. Риальто уже подсел к столику.
– А мне плеснете? – спросил Риальто, жадно посмотрев на кофейник.
Боско придвинул к нему собственную чашку, к которой не успел прикоснуться.
– Похоже, тебе это нужно.
Риальто обеими руками схватил чашку и выпил ее залпом. Кофе был черен и обжигающе горяч, но он этого даже не заметил.
– Это благодеяние. Я никогда не забуду об этом, – сказал Риальто.
– Я не особенно любопытствую, – начал Свистун, – но даже это рубище представляет собой существенный шаг вперед по сравнению с тем, что ты носишь обычно. Хотя фасон, должен признать, несколько неожиданен.
– Я только что из лос-анджелесского хосписа, где умер человек, предварительно захаркав мне кровью все лицо.
– Ну-ка, еще раз, – сказал Боско.
Он сидел рядом со Свистуном напротив от испуганного и обливающегося потом Майка Риальто.
– Выхаркнул мне, говорю, в лицо предсмертную кровь.
Свистун и Боско сочувственно поморгали.
– Но и это еще не самое худшее, – сказал Риальто.
– А что же тогда самое худшее?
– Этот несчастный сукин сын умер от СПИДа. Свистун и Боско отпрянули на какой-то дюйм, словно сам звук этого слова напугал их.
– Кто-нибудь из знакомых? – спросил Боско.
– Время от времени фланировал здесь по панели. В последние семь-восемь лет. Да вы его, наверное, помните. Парень по имени Кении Гоч, иногда надевавший платье и называвший себя в таких случаях Гарриэт Ларю.
– Красные платья и сандалии из крокодиловой кожи? – спросил Свистун. – Вот именно.
– Значит, эта курочка была петушком? – Кении Гоч. Родом из Чикаго. – А это важно? – спросил Свистун.
Только в том смысле, что он умер вдали от Родного дома.
Вы с ним дружили? – спросил Боско.
– Впервые встретились, – пояснил Риальто и тут же добавил: – И он сразу заблевал меня кровью.
Казалось, его самого удивляет, какие нелепые и диковинные номера отмачивает с ним судьба.
– Но с тобой все в порядке?
И Боско, задав этот вопрос, вновь наполнил чашку Риальто.
– Мне все растолковала сиделка. Насчет того, что у меня нет ни порезов, ни царапин. И его кровь никак не может вступить в контакт с моей. И миллион шансов против одного, что я останусь целым и невредимым. Правда, потом сказала, чтобы я через шесть месяцев сдал кровь на анализ.
– Это очень сложный анализ, – заметил Боско. – Период формирования, промежутки негативной реакции, и тому подобное. А может случиться и так: анализ ничего не покажет, а ты все равно будешь вич-инфицированным.
– А что это такое? – спросил Риальто таким тоном, как будто Боско только что подписал ему смертный приговор.
– Вирус иммунодефицита. Сперва подцепляешь его, а уж потом заболеваешь СПИДом. Представляющим собой целый комплекс болезней, причем весьма сложный.
– Что-то я не усек, – сказал Свистун.
– Я только что объяснил, что болезнь эта носит комплексный характер, она делает смертельными множество вполне невинных заболеваний.
Риальто смотрел на однорукого буфетчика так, словно тот был внезапно обретшей дар речи Валаамовой ослицей. Даже помня о том, что Боско постоянно что-то читал – и многие из читаемых им книг требовали и предварительной подготовки, и углубленного понимания, – люди, в том числе и хорошо знающие его, часто терялись, когда им доводилось сталкиваться с его разносторонней и разве что не феноменальной эрудицией.
– Напомни мне, чтобы в следующий раз я не обращался к тебе за утешением, – сказал Риальто.
– Я ведь только так, к сведению.
– Ладно, расскажи нам лучше, чего ради ты решил навестить в больнице незнакомого человека, – сказал Свистун, пытаясь отвлечь Риальто от обуявшего его ужаса и, действительно заинтересовавшись тем, что тот совершил столь несвойственный ему альтруистический поступок.
Риальто изложил последовательность событий, приведшую его к постели умирающего как раз в то мгновенье, когда тому приспичило умереть. И тут замешкался, начал неуверенно поглядывать то на одного собеседника, то на другого, а потом подался поближе к ним (а они, в свою очередь, подались навстречу ему), явно собираясь открыть роковую тайну (и они тоже это почувствовали).
– Айзека Канаана тут ведь сейчас нет, верно? – вполголоса пробормотал Риальто.
– А ты что, его видишь? – удивился Свистун.
– Может, отлить пошел или закемарил где-нибудь в глубине зала. А может, возьмет, да и войдет со стороны кухни как раз, пока мы здесь разговариваем. У него нюх-то как у собаки, а слух как у лисы. Кое-кто говорит: мало того, что он никогда не спит, так он еще и чужие мысли читает.
– Только не сходи с ума, Майк. Лучше погляди. – Свистун ткнул пальцем в стекло витрины. -Вот и он.
Боско и Риальто тут же посмотрели в окно.
Айзек Канаан стоял на бульваре, разговаривая с троицей истинных ветеранок панели – с Сучкой Су, с Ди-Ди и с Милашкой из Майями, известными также как три Металлистки. В кожаных юбочках супермини, в отливающих алюминием париках они целовали старого Айзека, сержанта полиции нравов, специализирующегося по сексуальным преступлениям против несовершеннолетних, в обе щеки.
– Значит, новости этого Кении Гоча касаются Айзека? – спросил Боско.
– И самым опасным образом. Это связано с делом, из-за которого он не спит уже столько лет, – по-прежнему вполголоса произнес Риальто; неужели он и впрямь думал, будто Канаан – с такого расстояния и сквозь толстое стекло витрины – расслышит его слова?
Свистун сразу же побледнел, облизал губы, как будто борясь с внезапным приступом тошноты.
– У Кении Гоча информация насчет Сары? – едва слышно спросил он.
– Он сказал своему родственнику – и моему приятелю – Эбу Форстмену, что знает человека, который ее похитил.
– А не сказал ли он, что присутствовал при всем, что предшествовало ее убийству?
– Об этом я ничего не знаю. У меня не было шанса спросить у него. Когда я вошел в палату, он спал. Я поговорил с ним, надеясь, что это его разбудит. Затем решил малость растормошить его, а он перекатился на спину и блеванул мне в рожу.
– Значит, тебе он вообще ничего не сказал? А только твоему приятелю Эбу, не так ли? – Свистун начал раскладывать информацию по полочкам. – Вообще ничего?
Риальто покачал головой.
– Значит, если бы ты и собирался рассказать что-нибудь Айзеку, рассказать тебе было бы все равно нечего?
И вот все трое расслабились, откинувшись на спинки кресел, словно кто-то принял за них важное решение. Если тебе нечего сказать, то и говорить незачем.
И вновь все трое посмотрели в окно. Канаан уже переходил через улицу, поворачиваясь то налево, то направо, заговаривая то с тем, то с другим, хотя сидящим в кафе его слов, разумеется, слышно не было. Он был в рубашке с длинными рукавами и в жилете, куртка, по случаю хорошей погоды, была переброшена через плечо, а шляпа, которую он никогда не снимал и под которой скрывалась еврейская кипа, конечно же, красовалась на голове.
– Рассказать ему то, что сообщил мне Эб, или нет? – спросил Риальто.
– Он и без того с ума сходит, – ответил Свистун. – Советую тебе просто-напросто забыть обо всей этой истории. Забудь о признании Кении Гоча, тем более, что и слышал ты его только с чужих слов. Я сам ничего не скажу Айзеку. Можешь быть уверен.
А Канаан уже поднялся на тротуар. Через несколько секунд он окажется в кофейне.
– Ничего не говорить Айзеку про что?
– Про все, – ответил Свистун. – Просто хотел проверить твой пресловутый слух, – объяснил он уже подошедшему к столику и задавшему последний вопрос Канаану.
Канаан самым тщательным образом скрывал от окружающих одно обстоятельство: уже несколько лет назад он утратил слух и заставил себя научиться читать по губам, из-за чего и пошла молва о том, что его слух обладает сверхъестественной остротой. Никто не замечал, что порой, отвернувшись или забывшись, он не отвечал на заданный в упор элементарный вопрос.
– Муха, пролетая над грузовиком, пукнет – я и то услышу, – сказал Канаан. -Так что нечего меня дурачить. Кто такой Кении Гоч и в чем именно он признался?
– Господи, ну и типчик, – в сердцах воскликнул Боско. – Хочешь кофе?
– Только что сваренного и в чистой чашке.
– Чего-нибудь съешь?
– Гамбургер с бобами.
– Гамбургер под бобовым соусом?
– Гамбургер и бобы под бобовым соусом. – Канаан смерил Риальто холодным взглядом. – Сбежал из сумасшедшего дома, выдаешь себя за доктора или это у вас, у сутенеров, теперь такая униформа?
– Не надо разговаривать со мной в таком тоне, сержант Канаан, – ответил Риальто. – У меня было скверное утро, а если меня будут оскорблять, то настроение от этого не улучшится.
– Ну-ка, давай прикинем, что именно из сказанного мной было для тебя оскорбительно?
– Мне пора. Я неважно себя чувствую. – Риальто встал из-за столика. – Садись на мое место и смейся на здоровье.
Он вышел из кофейни и поплелся по бульвару в сторону автостоянки.
– Сговорились? – Канаан аккуратно сложил куртку и повесил ее на ручку кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31