Ее воды нежно поблескивали дрожащими отражениями неба. У ног моих послушно лежали две собаки – Альфа и Омега.
Когда в направлении рощи мелькнул свет, я подумала, что это движется автомобиль. Но в том месте никакой дороги не было, и вряд ли кому нужно разъезжать по бездорожью в ночной степи.
Свет мелькнул опять. Теперь я заметила его странный голубоватый оттенок. Вот лучистое пятнышко взметнулось вверх и застыло в воздухе. У меня хорошее зрение, и я отчетливо увидела, что огнистый шарик как будто повис над рощей. Потом он прыгнул несколько в сторону, и вершины деревьев четким контуром обрисовались на фоне звезд. А сам шарик казался звездой, спустившейся с неба на рощу.
Приподнявшись с завалинки, я внимательно следила за странным красивым излучением. Оно пропало. Но через секунду у опушки рощи показалось несколько новых голубых светящихся шаров. Они плавно двигались по степи прямо ко мне. Через минуту исчезли все, кроме одного.
Я видела, как шар на уровне человеческого роста плыл над землей, источая сияние, которое все время меняло окраску. Он казался то нежно-голубым и прозрачным, то светло-синим.
Я слегка вскрикнула, собаки проснулись и залаяли.
Шар приблизился, и собаки подпрыгнули к нему. Но тотчас же с визгом отскочили и исчезли в саду. А я стояла, как зачарованная. Это было удивительно красиво: светящийся шар, величиной с большую чайную чашку, коснулся ветви яблони почти рядом со мной и повис на ней, словно фантастический плод. Золотисто-голубоватые капли отделялись от него и, как огнистая смола, с легким треском падали на землю.
Мне сделалось страшно. Я отбежала в сторону.
Вероятно, движение воздуха при этом коснулось таинственного шара. Он соскользнул с яблони, сердито шипя, и перелетел через мою голову. Обернувшись, я увидела, что шар сидит на печной трубе моей маленькой хаты.
А через мгновенье он подпрыгнул и провалился в трубу.
И тогда окна скромной приземистой хатки внезапно осветились изнутри слабым желтым светом.
Я бросилась в хату. Там светло. Кто-то в комнате зажег огонь! Очень заметно чувствовался острый серный запах. Он заставил меня зажмурить глаза и раскашляться.
Раскрыв глаза, увидела, что на столе горит моя лампа, простая керосиновая лампа. Но я и сейчас готова поклясться, дорогой друг, что не зажигала лампы, перед тем как вышла посидеть на завалинке.
– Кто здесь? – громко спросила я.
Никто не ответил. В комнате, кроме меня, никого не было. Все на своих обычных местах. Стопка книг на полке. Крошечный комод с зеркалом. Фанерный шкаф, хозяйский сундук и стулья. Осторожно подошла я к печке и со страхом заглянула туда. Не сидит ли еще там огненный шар? Нет. Куда ж он девался?
Выйдя на крыльцо, огляделась, прислушалась. Тихо вокруг, только где-то среди ульев стрекотали цикады. В степи темно. Серая земля сливалась вдали с рощей в однообразное полотнище.
Из-под деревьев с легким визгом выскочили собаки.
Альфа ласково потерлась о мои босые ноги, давая знать, что ей с Омегой хочется кушать. Это напомнило, что пора ужинать.
Еще засветло у меня готов чугунок с очищенной сырой картошкой. Надо только затопить плиту, и ужин скоро будет готов.
Чугунок чуть не выскочил из моих рук, когда я взялась за него. Хорошо, что быстро отдернула руки. Да, чугунок был горяч, как будто его только что вынули из раскаленной печки! Но ведь он мирно стоял до этого на табуретке у порога! Я подняла сковородку, прикрывавшую чугунок и… присела от удивления, да так и осталась сидеть на корточках со сковородкой в руках. При свете лампы увидала: чугунок полон отлично сваренной горячей картошки. А от воды, которую налила я под вечер в чугунок, не осталось и следа.
Поставив чугунок на стол рядом с лампой, с любопытством разглядывала я эти вещи.
Кто зажег лампу? И кто ухитрился сварить картофель?
Собаки вертелись около стола. Из чугунка вкусно пахло. Наслаждаясь горячей картошкой, я не переставала думать о таинственных вещах, которые только что произошли здесь. Долго думала…
Внезапно хлопнула оконная рама. Огонь дымным пламенем взметнулся в ламповом стекле. В хату влетел порыв ветра, чуть не сорвал ситцевые занавески.
По крыше забарабанили крупные дождевые капли.
Я выгнала собак кочевать в собачник и заперлась.
IV. Грозовая ночь
Никогда я не боялась гроз. Дома в детстве любила по ночам в грозу лежать в кровати и, слушая монотонный шум дождя, наблюдать, как за окном вспыхивают отсветы молний. При этом отсчитывала про себя секунды: «Раз, два, три, четыре…»
Когда раздавался гром, я множила в уме цифру секунд на триста тридцать и получала в метрах расстояние от себя до места разрыва молнии. Этому вычислению научил меня отец, любивший разные занимательные вещи.
Теперь над поселком бушевала хорошая гроза. Молнии вспыхивали за окнами непрестанно. И тотчас же раздавался треск разрывов, будто над крышей лопались бомбы. Иногда этот треск сливался в сплошной гул. Он заглушал порывы ветра, завывавшего в трубе.
Наконец гроза пронеслась, и я подумала о деревьях в саду. Не переломала ли буря яблони? Не залило ли водой улицы? Как это не укрыла я фанерой пчелиные домики! Вот будет жалко…
Только что спустила я ноги с кровати, чтобы взглянуть в сад, как ослепительная огненная нить внезапно вылетела из печки и ударила в угол комнаты. Нить как бы проложила путь. И тотчас же по нему непрерывным потоком хлынули голубые огнистые шарики. Они выскакивали из печки и, словно золотые блестящие бусы, нанизывались на невидимую нить. Они описывали в воздухе дугу, освещая странным дрожащим светом внутренность хаты.
Мне показалось, что огнистые шарики пронзают сундук, стоявший в углу. Я застыла, боясь шевельнуться. Внезапно один из шариков разорвался на множество искр с таким треском, будто у меня над ухом выстрелили из пистолета. Я опрокинулась на постель, теряя сознание.
…Через окна вползал утренний рассвет. В комнате удивительно свежий, бодрящий воздух. Полной грудью вздохнула я и совсем пришла в себя. Было такое ощущение, что прекрасно выспалась и видела очень занятный сон.
Распахнула дверь. Деревья, омытые дождем, нежились на солнце. Деловито гудели пчелы. Альфа с Омегой, виляя хвостами, умильно скулили передо мной. В тени деревьев еще стояли грязные лужицы, но на солнце заметно подсыхала земля, легкий пар курился над ней. Высоко в небе летали острокрылые ласточки, а роща за речкой зеленела так невинно и приветливо, что я подумала, не сном ли действительно было это видение огнистых бус. Смешно тогда рассказывать про ночные приключения соседям. Лампа потушена, картошка съедена. Чем можно доказать, что огненный шар забрался через трубу в хату и занимался здесь хозяйственными делами?
Сундучок в углу не носил на себе никаких признаков соприкосновения с огневыми шариками.
Я открыла его: внутри тоже не было ничего необыкновенного.
Но мне хотелось все-таки убедиться, почему огневые шарики прыгали именно сюда. Отодвинула сундук. В углу на уровне пола зияла дыра, как будто кто просверлил ее широким буравом, а стружки тщательно вымел все до одной.
Через дыру виднелись земля и кирпичи фундамента. Что-то блестело там. Пришлось лечь на пол, чтобы рассмотреть, что же это такое. Там блестела шляпка металлического гвоздя…
Снаружи хаты я подползла под пол и нашла металлический стержень. Раскачала его рукой и вытащила из земли.
В нем не было ничего необыкновенного. Железный, простой на вид стержень длиной сантиметров сорок и толщиной с карандаш. Только верхний, оставшийся на поверхности земли, широкий конец казался отполированным до блеска.
За чаем в то утро я раздумывала. Как просто и как вместе с тем странно! Кольцо, огненные шарики, молнии, стержень… А что, если между ними существует какая-нибудь связь? Маловероятно. Скорее всего, это простые случайности, рассыпанные жизнью…
Но вот в голове мелькнуло смутное предположение…
После чая я взяла стержень и заколотила его в землю на пустыре за садом, там, где кончалась изгородь.
Это место и кусок рощи с изгибом речонки были отлично видны из маленького оконца в сенях.
V. Грохотов
В следующие дни не произошло ничего загадочного и таинственного. От хозяйки я узнала, что стержень она заколотила сама для заземления, так как хотела провести радио. Нашла у речки железный пруток да и заколотила его под углом хаты. А радиоприемник рассчитывала купить к осени. Я замяла разговор и никому не сказала, где теперь заземлен стержень. Я и не предполагала тогда, что сама втягиваю себя в какую-то таинственную игру.
Тот памятный день выдался ненастным. Хозяйка уехала на Урал к родным месяца на два, оставила меня одну. Часто накрапывал дождь. Только позже, за полдень, прояснилось. Я разучивала монолог Жанны д'Арк, как вдруг Альфа и Омега разразились неистовым лаем.
Вышла на крыльцо. У калитки стоял среднего роста человек в кепке, кожаной куртке и высоких охотничьих сапогах. Через плечо на ремне висела желтая потрепанная походная сумка. Собаки мои яростно лаяли и бросались на него. Но человек спокойно сказал им что-то, и псы, немножко поворчав, умолкли.
– Разрешите укрыться от дождя? – попросил он, увидев меня. – И дайте мне, пожалуйста, глоток воды.
– Входите, товарищ, – предложила я.
– Спасибо, девушка,– сказал незнакомец, подходя к крыльцу.
Мы поздоровались.
– Я – профессор Грохотов, Степан Кузьмич. Извините, беспокою, но я немножко заблудился, – вымолвил он.
Накрапывал дождь, и я пригласила Грохотова войти в комнату. Грохотов моложав и статен. Вероятно, бреется каждый день На лице чуть заметные морщинки. Понравилось мне, что он четко, по-военному, будто по давней привычке, вскинул правую ладонь к козырьку и глянул мне прямо в глаза. Когда я пригласила его, он опять вскинул ладонь и отозвался вежливо:
– Благодарю вас! Простите, не расслышал вашего имени и отчества.
– Зовите меня Танек.
– Слушаюсь, – поклонился он. Поласкал собак, улыбнулся: – Отличнейшие псы…
Я смотрела на плотную, крепкую фигуру Грохотова.
Он показался мне похожим на охотника, который забыл дома ружье. Давно уже не видела я новых людей, и моему самолюбию польстило знакомство с профессором. Предложила ему выпить стакан чаю и начала хозяйничать. Сначала Грохотов отнекивался, но по выражению его черных глаз я видела, что ему хочется побыть здесь. Оказался приятным собеседником.
– Полагается занимать дам, – сказал он, добродушно посматривая на меня. – Не думайте, что я охотник. Признаться, не люблю этого занятия. Меня можно считать путешественником. Я ведь чуть ли не весь Союз исколесил… буквально… На колесах всех сортов – на железнодорожных, автомобильных, велосипедных, на телегах и на арбах. А сколько верхом: на лошадях и верблюдах, на быках и буйволах, сколько на своих на двоих – и не сосчитать!
Было интересно слушать Грохотова, и я вздумала угостить его заодно с чаем оладьями-скороспелками.
Грохотов рассказывал, как на родине, под Рязанью, у них в семье на кухне жил замечательный черный кот.
– Редкостный экземпляр. Звали его Кисюка-Масюка, – смеялся Грохотов. – Папаша мне бывало с ним фокус показывал.
– Какой фокус? – спросила я, подкладывая Грохотову поджаристых оладьев.
– Да как же… Начнет папаша в темноте Кисюку-Масюку железным гребешком чесать, а у того из шерсти искры, искры.
– Это от электричества, – смеялась я.
Вероятно, по выражению моего лица Грохотов догадался, что мне очень хочется подробней знать о должности путешественника, который обязан колесить по земле, и он сказал:
– Изучаю кое-какие любопытные вопросы. Ими интересуется наука. А я служу науке…
– Что же интересного для науки в этой степи? спросила я.
Грохотов медленно вытер губы салфеткой. Мне показалось, что он пользуется этим, чтобы ответить не сразу и обдумать свои слова.
– Как вам сказать? Я возглавляю небольшую экспедицию одного столичного института. Нас интересует метеорологические и некоторые другие данные этого района, – очень медленно и серьезно произнес Грохотов.
Я промолчала, хотя и чувствовала, что он ждет; чтоб больше говорила я. Пришлось сказать:
– Лето здесь очень жаркое.
– Вот-вот, – подхватил Грохотов. – Именно. Я здесь уже два месяца, работаю почти рядом, вон там за рощей, и ни разу не собрался в поселок, такая жарища… А сегодня с утра пасмурно, это мешало наблюдениям, я и решил прогуляться по степи. Да вот, как видите, попал сюда.
Пока разговаривали, погода разгулялась, и мы придумали перебраться пить чай в сад. Благодушествовали за самоваром, а Грохотов продолжал рассказывать о своей передвижной лаборатории за рощей.
– Вокруг ни души. Жили там втроем, как отшельники. Я с лаборантом да еще одна сотрудница. Очень хорошая девушка, комсомолка. А теперь нас двое. Варя расхворалась и спешно уехала. Такая досада! Надо срочно переписывать ведомости, а некому. Почерк у меня корявый, а у моего помощника Симона еще хуже. Знаете, цифры надо писать четко. Уехала, и мы без нее, как без рук. Горе луковое, как говорится…
Грохотов хвалил все, что попадалось ему на глаза: пчел, псов, яблони. Восторгался медом, просил продать «хоть черепушечку».
– Угощу помощника… Пусть возвеселится, а то ведь мы живем по-походному. Консервы, сухари… Ездить в район за продуктами времени нет. Одним словом, такая несчастная наша планида.
Особенно понравилась ему Альфа.
– Украду я этого пса у вас, – шутил он. – Не продадите?
Потом разговор опять переметнулся на то, что некому переписывать ведомости в экспедиции. Грохотов осведомился о моем образовании. Пришлось мне вскользь коснуться биографии. И тогда он вдруг спросил:
– Может быть, согласитесь нам помочь?
Я пожала плечами. А Грохотов чуть не вскочил со стула в неподдельном восторге:
– Идея!.. Выход из положения!
– Да сумею ли? – потупив глаза, пробормотала я, хотя самой мне страшно хотелось побывать за рощей, посмотреть, что там за экспедиция.
– Наверное, по чистописанию имели только пятерки, – польстил мне Грохотов. – Не стесняйтесь. Похоже, боитесь, что за работу засажу и не дам передышки. Не беспокойтесь! Деньги буду платить, как хотите, сдельно или аккордно. Не обижу…
И принялся доказывать, что, кроме меня, какие-то ведомости в экспедиции составлять некому.
Взяв маленький горшочек с медом. Грохотов направился по степи напрямик к своей роще. Я проводила его. На прощание он взял с меня слово, что завтра явлюсь к нему ознакомиться с работой.
Расстались. Грохотов удалялся неторопливой походкой бывалого ходока. Помню, солнце отсвечивало от блестящей пряжки на его кепке. И почему-то я прошептала:
– Веселый ежик!
Улыбаясь, в тот момент я невольно вспомнила острые глаза Грохотова и жесткие, ершистые, коротко стриженые волосы его, черные-черные, один к одному, только с проседью над левым виском.
Что за человек? Я чувствовала к нему невольную симпатию. Все казалось в нем простым и естественным. Я в первый раз в жизни так близко видела ученого. Вероятно, это очень интересно – быть ученым. И тут подумалось:
«А вдруг я делаю ошибку, собираясь стать артисткой?» Вспомнились слова папы: «И для искусства нужны знания…» Как сложна жизнь!..
Медленно двигалась я домой.
Солнце коснулось края степи. По ней побежали прощальные мягкие лучи. В далеких ковылях протяжно крикнула невидимая ночная птица. От реки тянуло пряной влажностью трав…
VI. Полевая станция ЭИВР
Грохотов сидел на табурете за походным столиком против меня и просматривал очередные ведомости.
– Прекрасно, – сказал он. – Для вас это только скучный ряд непонятных цифр. По вашим же глазам вижу, хотите узнать, что они значат.
– Да, – ответила я, выдерживая строгий его взгляд.
Кузов большого грузовика защищал нас от полуденного солнца. Вот уже несколько дней, как я по утрам прихожу сюда, в степь, за рощу. Могучие дубы и ясеня скрывают низину с речкой, за которой расположен поселок.
По середине холма возвышается тонкая антенна в виде устремленной в небо острой металлической иглы. Ее удерживают тросы, которые укреплены на врытых в землю столбиках. От антенны проволоки идут в один из домиков. Зачем – не знаю. Я еще не бывала внутри.
Мои обязанности несложны. Грохотов вручает мне узкие полоски бумаги, испещренные рядами цифр. Записаны они, видимо, наспех, карандашом, торопливым, не очень разборчивым почерком. А я должна переписать их чернилами. Вернее, как можно аккуратнее скопировать в разграфленные ведомости, чтобы получались стройные таблицы. В заголовке их – слова, значения которых я не понимаю, а в левом верхнем углу штамп с таинственными буквами: ЭИВР.
Я не пытаюсь расшифровывать их, чувствуя, что Грохотов сам расскажет все необходимое, когда присмотрится ко мне. Казалось, этот момент наступит скоро…
Грохотов сложил мою работу, спрятал исписанные листки в портфель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Когда в направлении рощи мелькнул свет, я подумала, что это движется автомобиль. Но в том месте никакой дороги не было, и вряд ли кому нужно разъезжать по бездорожью в ночной степи.
Свет мелькнул опять. Теперь я заметила его странный голубоватый оттенок. Вот лучистое пятнышко взметнулось вверх и застыло в воздухе. У меня хорошее зрение, и я отчетливо увидела, что огнистый шарик как будто повис над рощей. Потом он прыгнул несколько в сторону, и вершины деревьев четким контуром обрисовались на фоне звезд. А сам шарик казался звездой, спустившейся с неба на рощу.
Приподнявшись с завалинки, я внимательно следила за странным красивым излучением. Оно пропало. Но через секунду у опушки рощи показалось несколько новых голубых светящихся шаров. Они плавно двигались по степи прямо ко мне. Через минуту исчезли все, кроме одного.
Я видела, как шар на уровне человеческого роста плыл над землей, источая сияние, которое все время меняло окраску. Он казался то нежно-голубым и прозрачным, то светло-синим.
Я слегка вскрикнула, собаки проснулись и залаяли.
Шар приблизился, и собаки подпрыгнули к нему. Но тотчас же с визгом отскочили и исчезли в саду. А я стояла, как зачарованная. Это было удивительно красиво: светящийся шар, величиной с большую чайную чашку, коснулся ветви яблони почти рядом со мной и повис на ней, словно фантастический плод. Золотисто-голубоватые капли отделялись от него и, как огнистая смола, с легким треском падали на землю.
Мне сделалось страшно. Я отбежала в сторону.
Вероятно, движение воздуха при этом коснулось таинственного шара. Он соскользнул с яблони, сердито шипя, и перелетел через мою голову. Обернувшись, я увидела, что шар сидит на печной трубе моей маленькой хаты.
А через мгновенье он подпрыгнул и провалился в трубу.
И тогда окна скромной приземистой хатки внезапно осветились изнутри слабым желтым светом.
Я бросилась в хату. Там светло. Кто-то в комнате зажег огонь! Очень заметно чувствовался острый серный запах. Он заставил меня зажмурить глаза и раскашляться.
Раскрыв глаза, увидела, что на столе горит моя лампа, простая керосиновая лампа. Но я и сейчас готова поклясться, дорогой друг, что не зажигала лампы, перед тем как вышла посидеть на завалинке.
– Кто здесь? – громко спросила я.
Никто не ответил. В комнате, кроме меня, никого не было. Все на своих обычных местах. Стопка книг на полке. Крошечный комод с зеркалом. Фанерный шкаф, хозяйский сундук и стулья. Осторожно подошла я к печке и со страхом заглянула туда. Не сидит ли еще там огненный шар? Нет. Куда ж он девался?
Выйдя на крыльцо, огляделась, прислушалась. Тихо вокруг, только где-то среди ульев стрекотали цикады. В степи темно. Серая земля сливалась вдали с рощей в однообразное полотнище.
Из-под деревьев с легким визгом выскочили собаки.
Альфа ласково потерлась о мои босые ноги, давая знать, что ей с Омегой хочется кушать. Это напомнило, что пора ужинать.
Еще засветло у меня готов чугунок с очищенной сырой картошкой. Надо только затопить плиту, и ужин скоро будет готов.
Чугунок чуть не выскочил из моих рук, когда я взялась за него. Хорошо, что быстро отдернула руки. Да, чугунок был горяч, как будто его только что вынули из раскаленной печки! Но ведь он мирно стоял до этого на табуретке у порога! Я подняла сковородку, прикрывавшую чугунок и… присела от удивления, да так и осталась сидеть на корточках со сковородкой в руках. При свете лампы увидала: чугунок полон отлично сваренной горячей картошки. А от воды, которую налила я под вечер в чугунок, не осталось и следа.
Поставив чугунок на стол рядом с лампой, с любопытством разглядывала я эти вещи.
Кто зажег лампу? И кто ухитрился сварить картофель?
Собаки вертелись около стола. Из чугунка вкусно пахло. Наслаждаясь горячей картошкой, я не переставала думать о таинственных вещах, которые только что произошли здесь. Долго думала…
Внезапно хлопнула оконная рама. Огонь дымным пламенем взметнулся в ламповом стекле. В хату влетел порыв ветра, чуть не сорвал ситцевые занавески.
По крыше забарабанили крупные дождевые капли.
Я выгнала собак кочевать в собачник и заперлась.
IV. Грозовая ночь
Никогда я не боялась гроз. Дома в детстве любила по ночам в грозу лежать в кровати и, слушая монотонный шум дождя, наблюдать, как за окном вспыхивают отсветы молний. При этом отсчитывала про себя секунды: «Раз, два, три, четыре…»
Когда раздавался гром, я множила в уме цифру секунд на триста тридцать и получала в метрах расстояние от себя до места разрыва молнии. Этому вычислению научил меня отец, любивший разные занимательные вещи.
Теперь над поселком бушевала хорошая гроза. Молнии вспыхивали за окнами непрестанно. И тотчас же раздавался треск разрывов, будто над крышей лопались бомбы. Иногда этот треск сливался в сплошной гул. Он заглушал порывы ветра, завывавшего в трубе.
Наконец гроза пронеслась, и я подумала о деревьях в саду. Не переломала ли буря яблони? Не залило ли водой улицы? Как это не укрыла я фанерой пчелиные домики! Вот будет жалко…
Только что спустила я ноги с кровати, чтобы взглянуть в сад, как ослепительная огненная нить внезапно вылетела из печки и ударила в угол комнаты. Нить как бы проложила путь. И тотчас же по нему непрерывным потоком хлынули голубые огнистые шарики. Они выскакивали из печки и, словно золотые блестящие бусы, нанизывались на невидимую нить. Они описывали в воздухе дугу, освещая странным дрожащим светом внутренность хаты.
Мне показалось, что огнистые шарики пронзают сундук, стоявший в углу. Я застыла, боясь шевельнуться. Внезапно один из шариков разорвался на множество искр с таким треском, будто у меня над ухом выстрелили из пистолета. Я опрокинулась на постель, теряя сознание.
…Через окна вползал утренний рассвет. В комнате удивительно свежий, бодрящий воздух. Полной грудью вздохнула я и совсем пришла в себя. Было такое ощущение, что прекрасно выспалась и видела очень занятный сон.
Распахнула дверь. Деревья, омытые дождем, нежились на солнце. Деловито гудели пчелы. Альфа с Омегой, виляя хвостами, умильно скулили передо мной. В тени деревьев еще стояли грязные лужицы, но на солнце заметно подсыхала земля, легкий пар курился над ней. Высоко в небе летали острокрылые ласточки, а роща за речкой зеленела так невинно и приветливо, что я подумала, не сном ли действительно было это видение огнистых бус. Смешно тогда рассказывать про ночные приключения соседям. Лампа потушена, картошка съедена. Чем можно доказать, что огненный шар забрался через трубу в хату и занимался здесь хозяйственными делами?
Сундучок в углу не носил на себе никаких признаков соприкосновения с огневыми шариками.
Я открыла его: внутри тоже не было ничего необыкновенного.
Но мне хотелось все-таки убедиться, почему огневые шарики прыгали именно сюда. Отодвинула сундук. В углу на уровне пола зияла дыра, как будто кто просверлил ее широким буравом, а стружки тщательно вымел все до одной.
Через дыру виднелись земля и кирпичи фундамента. Что-то блестело там. Пришлось лечь на пол, чтобы рассмотреть, что же это такое. Там блестела шляпка металлического гвоздя…
Снаружи хаты я подползла под пол и нашла металлический стержень. Раскачала его рукой и вытащила из земли.
В нем не было ничего необыкновенного. Железный, простой на вид стержень длиной сантиметров сорок и толщиной с карандаш. Только верхний, оставшийся на поверхности земли, широкий конец казался отполированным до блеска.
За чаем в то утро я раздумывала. Как просто и как вместе с тем странно! Кольцо, огненные шарики, молнии, стержень… А что, если между ними существует какая-нибудь связь? Маловероятно. Скорее всего, это простые случайности, рассыпанные жизнью…
Но вот в голове мелькнуло смутное предположение…
После чая я взяла стержень и заколотила его в землю на пустыре за садом, там, где кончалась изгородь.
Это место и кусок рощи с изгибом речонки были отлично видны из маленького оконца в сенях.
V. Грохотов
В следующие дни не произошло ничего загадочного и таинственного. От хозяйки я узнала, что стержень она заколотила сама для заземления, так как хотела провести радио. Нашла у речки железный пруток да и заколотила его под углом хаты. А радиоприемник рассчитывала купить к осени. Я замяла разговор и никому не сказала, где теперь заземлен стержень. Я и не предполагала тогда, что сама втягиваю себя в какую-то таинственную игру.
Тот памятный день выдался ненастным. Хозяйка уехала на Урал к родным месяца на два, оставила меня одну. Часто накрапывал дождь. Только позже, за полдень, прояснилось. Я разучивала монолог Жанны д'Арк, как вдруг Альфа и Омега разразились неистовым лаем.
Вышла на крыльцо. У калитки стоял среднего роста человек в кепке, кожаной куртке и высоких охотничьих сапогах. Через плечо на ремне висела желтая потрепанная походная сумка. Собаки мои яростно лаяли и бросались на него. Но человек спокойно сказал им что-то, и псы, немножко поворчав, умолкли.
– Разрешите укрыться от дождя? – попросил он, увидев меня. – И дайте мне, пожалуйста, глоток воды.
– Входите, товарищ, – предложила я.
– Спасибо, девушка,– сказал незнакомец, подходя к крыльцу.
Мы поздоровались.
– Я – профессор Грохотов, Степан Кузьмич. Извините, беспокою, но я немножко заблудился, – вымолвил он.
Накрапывал дождь, и я пригласила Грохотова войти в комнату. Грохотов моложав и статен. Вероятно, бреется каждый день На лице чуть заметные морщинки. Понравилось мне, что он четко, по-военному, будто по давней привычке, вскинул правую ладонь к козырьку и глянул мне прямо в глаза. Когда я пригласила его, он опять вскинул ладонь и отозвался вежливо:
– Благодарю вас! Простите, не расслышал вашего имени и отчества.
– Зовите меня Танек.
– Слушаюсь, – поклонился он. Поласкал собак, улыбнулся: – Отличнейшие псы…
Я смотрела на плотную, крепкую фигуру Грохотова.
Он показался мне похожим на охотника, который забыл дома ружье. Давно уже не видела я новых людей, и моему самолюбию польстило знакомство с профессором. Предложила ему выпить стакан чаю и начала хозяйничать. Сначала Грохотов отнекивался, но по выражению его черных глаз я видела, что ему хочется побыть здесь. Оказался приятным собеседником.
– Полагается занимать дам, – сказал он, добродушно посматривая на меня. – Не думайте, что я охотник. Признаться, не люблю этого занятия. Меня можно считать путешественником. Я ведь чуть ли не весь Союз исколесил… буквально… На колесах всех сортов – на железнодорожных, автомобильных, велосипедных, на телегах и на арбах. А сколько верхом: на лошадях и верблюдах, на быках и буйволах, сколько на своих на двоих – и не сосчитать!
Было интересно слушать Грохотова, и я вздумала угостить его заодно с чаем оладьями-скороспелками.
Грохотов рассказывал, как на родине, под Рязанью, у них в семье на кухне жил замечательный черный кот.
– Редкостный экземпляр. Звали его Кисюка-Масюка, – смеялся Грохотов. – Папаша мне бывало с ним фокус показывал.
– Какой фокус? – спросила я, подкладывая Грохотову поджаристых оладьев.
– Да как же… Начнет папаша в темноте Кисюку-Масюку железным гребешком чесать, а у того из шерсти искры, искры.
– Это от электричества, – смеялась я.
Вероятно, по выражению моего лица Грохотов догадался, что мне очень хочется подробней знать о должности путешественника, который обязан колесить по земле, и он сказал:
– Изучаю кое-какие любопытные вопросы. Ими интересуется наука. А я служу науке…
– Что же интересного для науки в этой степи? спросила я.
Грохотов медленно вытер губы салфеткой. Мне показалось, что он пользуется этим, чтобы ответить не сразу и обдумать свои слова.
– Как вам сказать? Я возглавляю небольшую экспедицию одного столичного института. Нас интересует метеорологические и некоторые другие данные этого района, – очень медленно и серьезно произнес Грохотов.
Я промолчала, хотя и чувствовала, что он ждет; чтоб больше говорила я. Пришлось сказать:
– Лето здесь очень жаркое.
– Вот-вот, – подхватил Грохотов. – Именно. Я здесь уже два месяца, работаю почти рядом, вон там за рощей, и ни разу не собрался в поселок, такая жарища… А сегодня с утра пасмурно, это мешало наблюдениям, я и решил прогуляться по степи. Да вот, как видите, попал сюда.
Пока разговаривали, погода разгулялась, и мы придумали перебраться пить чай в сад. Благодушествовали за самоваром, а Грохотов продолжал рассказывать о своей передвижной лаборатории за рощей.
– Вокруг ни души. Жили там втроем, как отшельники. Я с лаборантом да еще одна сотрудница. Очень хорошая девушка, комсомолка. А теперь нас двое. Варя расхворалась и спешно уехала. Такая досада! Надо срочно переписывать ведомости, а некому. Почерк у меня корявый, а у моего помощника Симона еще хуже. Знаете, цифры надо писать четко. Уехала, и мы без нее, как без рук. Горе луковое, как говорится…
Грохотов хвалил все, что попадалось ему на глаза: пчел, псов, яблони. Восторгался медом, просил продать «хоть черепушечку».
– Угощу помощника… Пусть возвеселится, а то ведь мы живем по-походному. Консервы, сухари… Ездить в район за продуктами времени нет. Одним словом, такая несчастная наша планида.
Особенно понравилась ему Альфа.
– Украду я этого пса у вас, – шутил он. – Не продадите?
Потом разговор опять переметнулся на то, что некому переписывать ведомости в экспедиции. Грохотов осведомился о моем образовании. Пришлось мне вскользь коснуться биографии. И тогда он вдруг спросил:
– Может быть, согласитесь нам помочь?
Я пожала плечами. А Грохотов чуть не вскочил со стула в неподдельном восторге:
– Идея!.. Выход из положения!
– Да сумею ли? – потупив глаза, пробормотала я, хотя самой мне страшно хотелось побывать за рощей, посмотреть, что там за экспедиция.
– Наверное, по чистописанию имели только пятерки, – польстил мне Грохотов. – Не стесняйтесь. Похоже, боитесь, что за работу засажу и не дам передышки. Не беспокойтесь! Деньги буду платить, как хотите, сдельно или аккордно. Не обижу…
И принялся доказывать, что, кроме меня, какие-то ведомости в экспедиции составлять некому.
Взяв маленький горшочек с медом. Грохотов направился по степи напрямик к своей роще. Я проводила его. На прощание он взял с меня слово, что завтра явлюсь к нему ознакомиться с работой.
Расстались. Грохотов удалялся неторопливой походкой бывалого ходока. Помню, солнце отсвечивало от блестящей пряжки на его кепке. И почему-то я прошептала:
– Веселый ежик!
Улыбаясь, в тот момент я невольно вспомнила острые глаза Грохотова и жесткие, ершистые, коротко стриженые волосы его, черные-черные, один к одному, только с проседью над левым виском.
Что за человек? Я чувствовала к нему невольную симпатию. Все казалось в нем простым и естественным. Я в первый раз в жизни так близко видела ученого. Вероятно, это очень интересно – быть ученым. И тут подумалось:
«А вдруг я делаю ошибку, собираясь стать артисткой?» Вспомнились слова папы: «И для искусства нужны знания…» Как сложна жизнь!..
Медленно двигалась я домой.
Солнце коснулось края степи. По ней побежали прощальные мягкие лучи. В далеких ковылях протяжно крикнула невидимая ночная птица. От реки тянуло пряной влажностью трав…
VI. Полевая станция ЭИВР
Грохотов сидел на табурете за походным столиком против меня и просматривал очередные ведомости.
– Прекрасно, – сказал он. – Для вас это только скучный ряд непонятных цифр. По вашим же глазам вижу, хотите узнать, что они значат.
– Да, – ответила я, выдерживая строгий его взгляд.
Кузов большого грузовика защищал нас от полуденного солнца. Вот уже несколько дней, как я по утрам прихожу сюда, в степь, за рощу. Могучие дубы и ясеня скрывают низину с речкой, за которой расположен поселок.
По середине холма возвышается тонкая антенна в виде устремленной в небо острой металлической иглы. Ее удерживают тросы, которые укреплены на врытых в землю столбиках. От антенны проволоки идут в один из домиков. Зачем – не знаю. Я еще не бывала внутри.
Мои обязанности несложны. Грохотов вручает мне узкие полоски бумаги, испещренные рядами цифр. Записаны они, видимо, наспех, карандашом, торопливым, не очень разборчивым почерком. А я должна переписать их чернилами. Вернее, как можно аккуратнее скопировать в разграфленные ведомости, чтобы получались стройные таблицы. В заголовке их – слова, значения которых я не понимаю, а в левом верхнем углу штамп с таинственными буквами: ЭИВР.
Я не пытаюсь расшифровывать их, чувствуя, что Грохотов сам расскажет все необходимое, когда присмотрится ко мне. Казалось, этот момент наступит скоро…
Грохотов сложил мою работу, спрятал исписанные листки в портфель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16