Вот если бы мне еще маленькую табуреточку, чтобы поставить ногу – кто там, это ты, Мэри Сеймур? Поди сюда, девочка, и принеси мне табуретку. Нужно учиться ухаживать за старшими – не трудись, Нэн, девочка вполне может справиться самостоятельно. У тебя и так забот полон рот – ведь твой единственный сын на пороге смерти.Нанетта открыла было рот, чтобы достойно ответить, – но смолчала, осознав всю тщетность своих поползновений: слишком многое могло сорваться у нее с языка. А чуть позже прибыл куда более желанный гость в лице Иезекии. Он привез с собой отборных яблок из собственного сада – чтобы вызвать аппетит у больного. И, повинуясь своему природному чутью, он тотчас же понял, где сейчас будет наиболее полезен – и принялся развлекать Кэтрин, освободив измученную Нанетту.Потом подъехали гости из усадьбы Морлэнд – двое старших детей, Джон и Леттис, в сопровождении гувернера, капеллана усадьбы Филиппа Фенелона. Елизавета и Пол все еще жили в Лондоне, а младшие дети оставались на попечении гувернантки, миссис Стоукс. Леттис, очаровательная девочка лет двенадцати, приехала просто потому, что дома ей было тоскливо – и Нанетта, мгновенно оценив ситуацию, тотчас же отослала их с Мэри Сеймур прочь, чтобы бедная Мэри отдохнула и расслабилась: ведь она ни на мгновение не оставляла приемную мать. Джон же был искренне озабочен болезнью кузена и привез с собой своего лисенка Тодди на поводке, и сейчас умолял позволить ему отвести его наверх и показать Александру.– Это его приободрит, я уверен, тетя Нэн. Ну пожалуйста, позволь мне! Я буду осторожен, обещаю!– Посмотрю, не спит ли он, – сказала Нанетта с сомнением в голосе. Она думала, что ребенок еще слишком слаб, даже если он в сознании, но когда она поднялась в спальню, где дежурил Джеймс, то обнаружила, что Александр бодрствует. Он лежал, откинувшись на подушки и словно придавленный к ним громадной тяжестью. Джеймс держал его за руку, рассказывая сказку, но разжал пальцы, когда вошла Нанетта.– Как ты, мой голубчик? – спросила она. На губах мальчика появилась слабая улыбка.– Все хорошо. Я просто очень устал, мама. И очень болит нога.– Приехал твой кузен Джон из усадьбы Морлэнд. Хочешь повидать его? Он привез показать тебе Тодди.Это известие слегка приободрило мальчика.– Да, пожалуйста!Джеймс сделал Нанетте знак и вышел с ней за дверь.– Уместно ли это? – полушепотом спросил он. Нанетта пожала плечами.– Это не принесет ему вреда! Просто развлечет его. Ты в любой момент сможешь отослать Джона, если сочтешь нужным. Он ведь очень хороший и разумный мальчик.– Александр ничего не знает... про ногу... – сказал Джеймс еще тише. Глаза Нанетты широко раскрылись. – Он не помнит ничего – и все еще ее чувствует. Доктор говорит, что так обычно бывает.– О, Господи!– Тише! Не плачь, он услышит.– О, Джеймс!– Тише, моя дорогая. Пошли мальчика наверх – но сперва предупреди, чтобы он не говорил об этом. Александру лучше пока ничего не знать.Джон провел наверху около четверти часа, а когда спустился, то выглядел очень подавленным. Он отводил от Нанетты глаза, делая вид, что усердно подтягивает какую-то пряжку на ошейнике Тодди. Когда он выпрямился, то уже вполне овладел собой – но щеки его были мокрые от слез.– Как это несправедливо! – сказал он Нанетте. – За что Господь так наказывает его? Что он такого сделал?– Не знаю, Джон, – ответила Нанетта. – Пути Господни неисповедимы. Порядок вещей часто кажется нам несправедливым, но это Его воля – а наше дело довериться Ему.– Но... это кажется... такой несправедливостью! – Тодди просунул острую мордочку между колен хозяина, словно чувствуя, что тот расстроен. Джон рассеянно почесал у него за ушами, глядя в глаза Нанетте с потерянной улыбкой. Тут она почувствовала, что силы покидают ее. Она прислонилась к стене и вцепилась в дверной косяк.– Я знаю, – пробормотала она. – Знаю. Я тоже не понимаю... О, Господи!..Растерянность на лице Джона сменилась волнением, он еще мгновение смотрел на нее, потом выбежал, таща за собой Тодди.– Я позову Джэна! – крикнул он на бегу. А Нанетта крепко держалась за стену – и привычный мир вокруг нее рушился…
На следующее утро рана снова воспалилась и загноилась. Доктор Крэнторн отвел в сторону Нанетту, Джеймса и Джэна и сочувственно поглядел на них.– Я ничем не могу помочь, – произнес он. – Так порой случается. Я искренне сожалею.Нанетта похолодела.– Что вы имеете в виду? Вы должны что-нибудь делать – ведь вы уже прооперировали его один раз...– Делайте же что-нибудь, иначе он умрет! – хрипло воскликнул Джеймс. Крэнторн покачал головой.– Сожалею. Тут уже никто и ничем не смог бы помочь. Инфекция проникла слишком глубоко, и теперь подбирается к самому сердцу.Нанетта вдруг почувствовала руку Джэна на своей талии – он слегка касался одежды, но готов был в любую секунду подхватить ее. Она взглянула доктору в глаза.– Как долго?..– Он очень слаб. Сегодня вечером или завтра утром... – мягко ответил врач.– Как это будет?– Жар будет усиливаться, потом он потеряет сознание – и наступит конец. – Он сделал жест, словно хотел коснуться кого-то из них, но передумал и положил руку на позолоченный набалдашник трости. – Думаю, он не вполне будет осознавать происходящее. Ему ведь не очень больно сейчас.Нанетта понимала, что он сказал это, чтобы утешить ее, но не могла произнести ни слова – горло сдавило спазмом. Вместо нее заговорил Джэн.– Можно ли что-нибудь сделать, чтобы облегчить ему конец?– Нет. Просто сделайте, чтобы он был счастлив. Как я уже сказал, ему не очень больно, и если ему ничего не говорить, то и страха он не испытает.Нанетта подняла голову.– Но ему нужно обо всем сказать! Он должен приготовиться. Необходимо совершить последнее причастие!– Это ни к чему не приведет, разве что усложнит дело, – ответил доктор. Нанетта побледнела и перекрестилась, услыхав столь кощунственные слова – увидев это, доктор отвернулся. – Я могу лишь давать советы. Решение примете вы сами.– Несомненно, мы примем решение! – зло и отрывисто сказала Нанетта, и, вспомнив, что врач сделал для ее ребенка все, что мог, поспешно добавила: – Благодарю, доктор Крэнторн. А теперь нам лучше остаться одним.Доктор поклонился и вышел. Нанетта без сил повернулась к Джеймсу, вдруг ощутив всю тяжесть прожитых лет. Да, корабль все еще плыл под натиском бушующих волн, всякий раз восстанавливая равновесие, но шторм усиливался, и однажды судно пойдет ко дну под грузом бедствий...– Симон не испугает его, – наконец выговорила она. Когда необходимо что-то сделать, всегда найдутся средства. Джеймс устремил на нее невидящий взгляд.– Но ведь ему только восемь лет! – пробормотал он. – Где же тут справедливость? Где, Нэн? На нем нет никакой вины! За что же такая кара? Он ведь еще и не жил! – голос его сорвался, и он выкрикнул: – Он для меня все!Он закрыл лицо руками, и из его груди вырвалось рыдание. Джэн взял его за руку:– У тебя есть я, отец! – Но Джеймс грубо вырвал руку и, пошатываясь, вышел вон из комнаты. Джэн хотел было последовать за ним, но Нанетта удержала его. В горле у нее был ком – невыплаканные слезы душили ее, но она протянула руку ладонью вверх. Помешкав немного, Джэн воротился и накрыл ее руку своей, и вдвоем они прошли в спальню.На протяжении дня у Александра усиливался жар, к вечеру начался бред. Он бормотал что-то о школе, о приятелях, о своем пони, о соколе – Нанетта и Джэн, сидя по обе стороны кровати, нежно баюкали его. Джеймс закрылся внизу в кабинете, наедине со своим горем. Симон совершил все необходимые обряды в полночь, но вряд ли дитя понимало, что с ним делают: таким образом, обе стороны остались удовлетворенными. Чуть позже он потерял сознание, обеими ладошками сжимая руку матери, – и в самый темный час ночи, перед тем, как забрезжил рассвет, он скончался.
Глава 3
Жарким летним днем 1560 года Елизавета Морлэнд подъехала к Уотермилл-Хаусу, сопровождаемая сыном Джоном. Так как усадьба Уотермилл вплотную примыкала к землям Морлэндов, путешественники могли не покидать пределов собственных земель – и поэтому Елизавета не взяла с собой слуги, что, как она знала, взбесило бы Пола. Но Пол в тот день пропадал в горах, присматривая за тем, как его слуги мажут натертые спины подъяремной скотины целебной мазью из цветов ракитника, сваренных в смеси мочи и рассола.– Чем твой отец меньше знает, тем лучше он спит, – сурово произнесла Елизавета, обращаясь к любимому чаду.– Да, мама, – послушно согласился Джон, но прибавил: – Только не думай возвращаться домой одна. Если я не смогу сопровождать тебя, попроси лакея у тети Нэн.– Да, Джон, – ответила она с притворной покорностью, и оба они расхохотались.В Уотермилле их встречал Мэтью – в имении он был теперь экономом, распорядителем, дворецким, казначеем: в общем, почти хозяином. Он проводил их в маленький и уютный дворик, окруженный стенами, с южной стороны дома, сказав, что там они найдут госпожу.– А что хозяин?.. – нерешительно спросила Елизавета.Мэтью чуть заметно покачал головой и проговорил бесстрастно:– Хозяин в своем кабинете и приказал его не беспокоить. Нужно ли прислать кого-нибудь, чтобы вас проводили в сад?– Не стоит, Мэтью. Не хочу отвлекать вас от исполнения ваших обязанностей.В маленьком садике взору их предстала идиллическая картина. Тут было не так жарко – зной кое-как поглощали стены из красного пластинчатого кирпича, и слышалось непрерывное, навевающее дремоту жужжание пчел. Они слетались сюда на запах бархатцев и лаванды, специально высаженных на грядках. Ведь без пчелы не завяжется плод – а сейчас для этого было самое время. Вдоль стен росли аккуратно подстриженные абрикосовые и персиковые деревья, а также смоковницы, посередине – квадратные грядки клубники, чудесные смородиновые кусты, а под ними – прячущиеся в листьях маленькие сладкие дыни.Их тут же радостным лаем приветствовал Зак, борзая Нанетты – пес подбежал к ним, виляя хвостом, и тут же ткнулся носом в загорелую руку Джона. Нанетта, в это время находившаяся в дальнем конце сада, обернулась, чтобы посмотреть, кто пришел, и лицо ее озарила улыбка. Дома она носила очень простую одежду – прямое крестьянское платье с маленьким удобным воротничком, а волосы прикрывала белым льняным крахмальным чепчиком. Елизавета удивилась, насколько эта одежда делала Нанетту моложе. Издалека ее, маленькую и худенькую, легко было принять за совсем молодую женщину.Рядом с ней, с корзинкой в руках, стояла Мэри Сеймур – ей вот-вот должно было исполниться двенадцать, и она уже выглядела, как настоящая маленькая женщина. Она была невысокая, пухленькая, со светлой кожей и вьющимися золотыми волосами. Широкополая соломенная шляпа, которую она надела, чтобы уберечься от солнца, не скрыла румянца, окрасившего ее щеки при виде Джона. Елизавета заметила это и улыбнулась своим мыслям. Ну, а если и так? Правда, сейчас Джон может обратить внимание на девушку, только если она вдруг встанет на четвереньки и побежит, но когда-нибудь – если у Пола не возникнет более грандиозных планов – Елизавета с радостью даст согласие на их помолвку.– Моя дорогая! – Нанетта подошла и расцеловала обоих. – Как я рада вас видеть! Посмотри, вот первый крошечный абрикос. Попробуй – он мал, но так сладок!– И вправду мал, – рассмеялась Елизавета. – А это случайно не горошинка, тетя Нэн?Нанетта попыталась напустить на себя оскорбленный вид:– Только попробуй – абрикосы усадьбы Морлэндов никогда не были такими сладкими. Ну же! Здравствуй, Джон. Мэри, куда ты запропастилась? Подойди и поздоровайся наконец!Мэри застенчиво кивнула, но так и не решилась заговорить. Джон по-братски приветствовал ее, но очевидно было, что его куда больше занимают подлизыванья Зака.– Ты чудно выглядишь, тетя Нэн, – от тебя словно веет свежестью. Ах, если бы я могла так одеваться! Знаешь, я беспокоюсь за свою жизнь – я ведь приехала сюда без слуг.– А к чему была такая спешка? – Нанетта жестом пригласила Елизавету присесть на одну из каменных скамеечек. Нанетта безмятежно глядела на голубое небо сквозь ветви яблонь, растущих по ту сторону стен в саду. Они уже отяжелели от молодых золотисто-зеленых плодов, которые были словно драгоценные камни в оправе из зеленой листвы... Наступило как раз то время, когда незаметно кончается лето, плавно перетекая в осень, – но еще не было явных примет увядания, лишь ход жизни словно замедлялся...– Джон переживает – ведь Тодди до сих пор не возвратился, – сказала Елизавета. – Я говорю ему, чтобы не ждал раньше первого снега – а может, он и тогда не явится.– Но, мама, он ведь прежде всегда приходил, – горячо возразил Джон. – Когда он удрал прошлым летом, к этому времени он уже вернулся. А потом весной он пропал всего на месяц...– Джон, ты ведь знал, что приручить лисицу невозможно. Недаром мы говорим «дикий, словно лиса»? – мягко ответила Елизавета. – Почему бы тебе не попросить у отца щенка?Нанетта с сочувствием переводила взгляд с одного на другого:– Так ты привезла его, чтобы отвлечь? – улыбнулась она. – Или ты хотела разузнать что-нибудь о Тодди?– Думала, может быть, он прогуляется с Джэном – может, они проедутся верхом или искупаются, чтобы он хоть на время перестал печалиться о Тодди, – ответила Елизавета.– Джэн собирался на рыбалку с мальчиками Смитов. – Мэри, дорогая, сбегай, посмотри – может, он еще не ушел – тогда попроси его прийти.– Да, мадам.– И захвати корзинку с клубникой – Мэтью передаст ее на кухню.– Хорошо, мадам. – Мэри убежала. Нанетта частенько давала ей поручения – она была проворна и умна и исполняла все лучше любой служанки.Джон тем временем чуть поодаль развлекался в компании Зака. Елизавета понизила голос:– Мэтью сказал, что Джеймс все еще у себя в кабинете. Как он, Нэн?Нанетта печально покачала головой:– По-моему, неважно. Очень мало ест, сильно исхудал. Но, что всего хуже, он молчит. Редко скажет пару слов, не смеется и не поет, как прежде. Он и не работает, просто запирается на целый день. Я порой подглядываю за ним потихоньку. Он просто сидит часами, уставясь в никуда.– Джеймс все еще скорбит? – осторожно спросила Елизавета. Со дня смерти Александра прошло уже полтора года, но она знала, что рана все еще кровоточила.– О мальчике? Я не знаю... Поначалу я думала, что дело в этом, но тут кроется еще что-то. Думаю, он поглощен и другими проблемами. Иногда это сильно осложняет нам жизнь.– Религия?– Да. Он запретил всем нам посещать мессы. И слугам, и Джэну, и мне – всем.– Из-за штрафов? – спросила изумленная Елизавета. Был издан закон, по которому каждый посещающий католическую мессу обязан внести в казну сто марок [Старинная английская монета], но людей редко преследовали – особенно тут, на севере. Существовал также двенадцатипенсовый штраф за непосещение церкви по воскресеньям и по большим праздникам – этот взимался регулярно. Но так как сумма была мизерная, католические семейства просто выплачивали деньги раз в год местному судье – и продолжали жить по-старому. На самом же деле королева и архиепископ Паркер создали вполне приемлемые условия для всех, кроме разве что самых неистовых приверженцев папского католицизма. А непосещение храма чаще всего было результатом лености, нежели проявлением убеждений.– Нет, штрафы здесь ни при чем. Трудно понять, что на самом деле у него на уме, ведь он так неохотно говорит – но мне кажется, он склоняется к тому, что протестанты правы. Он заставляет нас всех посещать храм – по его словам, в угоду королеве. Этим, собственно, и исчерпываются его придворные обязанности. Порой мне кажется... – Нанетта запнулась. Елизавета осторожно переспросила:– Кажется что, кузина?– Что скорбь об Александре заставила его так перемениться...На это Елизавета ничего не могла ответить. Она только спросила:– Так у вас больше не служат мессы?По лицу Нанетты скользнула легкая улыбка, в которой было больше горечи, нежели веселья:– Я родилась и воспитана католичкой. Хотя большую часть жизни я не была паписткой. Вера короля Генриха достаточно хороша для меня – и, думаю, для королевы. Знаешь, о чем мне время от времени пишет Мэтью Паркер? Что королева изо всех сил сопротивляется тому, чтобы церковь была лишена прежних привилегий – а в ее алтаре такое же распятие, свечи и цветы, как и у королевы Марии. – Она совершенно забылась и громко рассмеялась: – Так, о чем ты спрашивала?– О мессе.– Ах, да... Что ж, дорогая моя, ведь у меня есть капеллан, наш дорогой Симон – а что же еще делать капеллану? Думаю, Джеймс рад был бы от него избавиться, но ведь это мой слуга, а вовсе не Джеймса – а наш брачный договор предусматривает, что мои слуги в полной моей власти, и поделать он ничего не может. Тише, Джон возвращается, – она возвысила голос: – Что так надолго заинтересовало тебя, цыпленок?– Паук, тетя Нэн, – у него было брюшко такого цвета... ну, как шейка голубя, вся переливающаяся, – отвечал Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
На следующее утро рана снова воспалилась и загноилась. Доктор Крэнторн отвел в сторону Нанетту, Джеймса и Джэна и сочувственно поглядел на них.– Я ничем не могу помочь, – произнес он. – Так порой случается. Я искренне сожалею.Нанетта похолодела.– Что вы имеете в виду? Вы должны что-нибудь делать – ведь вы уже прооперировали его один раз...– Делайте же что-нибудь, иначе он умрет! – хрипло воскликнул Джеймс. Крэнторн покачал головой.– Сожалею. Тут уже никто и ничем не смог бы помочь. Инфекция проникла слишком глубоко, и теперь подбирается к самому сердцу.Нанетта вдруг почувствовала руку Джэна на своей талии – он слегка касался одежды, но готов был в любую секунду подхватить ее. Она взглянула доктору в глаза.– Как долго?..– Он очень слаб. Сегодня вечером или завтра утром... – мягко ответил врач.– Как это будет?– Жар будет усиливаться, потом он потеряет сознание – и наступит конец. – Он сделал жест, словно хотел коснуться кого-то из них, но передумал и положил руку на позолоченный набалдашник трости. – Думаю, он не вполне будет осознавать происходящее. Ему ведь не очень больно сейчас.Нанетта понимала, что он сказал это, чтобы утешить ее, но не могла произнести ни слова – горло сдавило спазмом. Вместо нее заговорил Джэн.– Можно ли что-нибудь сделать, чтобы облегчить ему конец?– Нет. Просто сделайте, чтобы он был счастлив. Как я уже сказал, ему не очень больно, и если ему ничего не говорить, то и страха он не испытает.Нанетта подняла голову.– Но ему нужно обо всем сказать! Он должен приготовиться. Необходимо совершить последнее причастие!– Это ни к чему не приведет, разве что усложнит дело, – ответил доктор. Нанетта побледнела и перекрестилась, услыхав столь кощунственные слова – увидев это, доктор отвернулся. – Я могу лишь давать советы. Решение примете вы сами.– Несомненно, мы примем решение! – зло и отрывисто сказала Нанетта, и, вспомнив, что врач сделал для ее ребенка все, что мог, поспешно добавила: – Благодарю, доктор Крэнторн. А теперь нам лучше остаться одним.Доктор поклонился и вышел. Нанетта без сил повернулась к Джеймсу, вдруг ощутив всю тяжесть прожитых лет. Да, корабль все еще плыл под натиском бушующих волн, всякий раз восстанавливая равновесие, но шторм усиливался, и однажды судно пойдет ко дну под грузом бедствий...– Симон не испугает его, – наконец выговорила она. Когда необходимо что-то сделать, всегда найдутся средства. Джеймс устремил на нее невидящий взгляд.– Но ведь ему только восемь лет! – пробормотал он. – Где же тут справедливость? Где, Нэн? На нем нет никакой вины! За что же такая кара? Он ведь еще и не жил! – голос его сорвался, и он выкрикнул: – Он для меня все!Он закрыл лицо руками, и из его груди вырвалось рыдание. Джэн взял его за руку:– У тебя есть я, отец! – Но Джеймс грубо вырвал руку и, пошатываясь, вышел вон из комнаты. Джэн хотел было последовать за ним, но Нанетта удержала его. В горле у нее был ком – невыплаканные слезы душили ее, но она протянула руку ладонью вверх. Помешкав немного, Джэн воротился и накрыл ее руку своей, и вдвоем они прошли в спальню.На протяжении дня у Александра усиливался жар, к вечеру начался бред. Он бормотал что-то о школе, о приятелях, о своем пони, о соколе – Нанетта и Джэн, сидя по обе стороны кровати, нежно баюкали его. Джеймс закрылся внизу в кабинете, наедине со своим горем. Симон совершил все необходимые обряды в полночь, но вряд ли дитя понимало, что с ним делают: таким образом, обе стороны остались удовлетворенными. Чуть позже он потерял сознание, обеими ладошками сжимая руку матери, – и в самый темный час ночи, перед тем, как забрезжил рассвет, он скончался.
Глава 3
Жарким летним днем 1560 года Елизавета Морлэнд подъехала к Уотермилл-Хаусу, сопровождаемая сыном Джоном. Так как усадьба Уотермилл вплотную примыкала к землям Морлэндов, путешественники могли не покидать пределов собственных земель – и поэтому Елизавета не взяла с собой слуги, что, как она знала, взбесило бы Пола. Но Пол в тот день пропадал в горах, присматривая за тем, как его слуги мажут натертые спины подъяремной скотины целебной мазью из цветов ракитника, сваренных в смеси мочи и рассола.– Чем твой отец меньше знает, тем лучше он спит, – сурово произнесла Елизавета, обращаясь к любимому чаду.– Да, мама, – послушно согласился Джон, но прибавил: – Только не думай возвращаться домой одна. Если я не смогу сопровождать тебя, попроси лакея у тети Нэн.– Да, Джон, – ответила она с притворной покорностью, и оба они расхохотались.В Уотермилле их встречал Мэтью – в имении он был теперь экономом, распорядителем, дворецким, казначеем: в общем, почти хозяином. Он проводил их в маленький и уютный дворик, окруженный стенами, с южной стороны дома, сказав, что там они найдут госпожу.– А что хозяин?.. – нерешительно спросила Елизавета.Мэтью чуть заметно покачал головой и проговорил бесстрастно:– Хозяин в своем кабинете и приказал его не беспокоить. Нужно ли прислать кого-нибудь, чтобы вас проводили в сад?– Не стоит, Мэтью. Не хочу отвлекать вас от исполнения ваших обязанностей.В маленьком садике взору их предстала идиллическая картина. Тут было не так жарко – зной кое-как поглощали стены из красного пластинчатого кирпича, и слышалось непрерывное, навевающее дремоту жужжание пчел. Они слетались сюда на запах бархатцев и лаванды, специально высаженных на грядках. Ведь без пчелы не завяжется плод – а сейчас для этого было самое время. Вдоль стен росли аккуратно подстриженные абрикосовые и персиковые деревья, а также смоковницы, посередине – квадратные грядки клубники, чудесные смородиновые кусты, а под ними – прячущиеся в листьях маленькие сладкие дыни.Их тут же радостным лаем приветствовал Зак, борзая Нанетты – пес подбежал к ним, виляя хвостом, и тут же ткнулся носом в загорелую руку Джона. Нанетта, в это время находившаяся в дальнем конце сада, обернулась, чтобы посмотреть, кто пришел, и лицо ее озарила улыбка. Дома она носила очень простую одежду – прямое крестьянское платье с маленьким удобным воротничком, а волосы прикрывала белым льняным крахмальным чепчиком. Елизавета удивилась, насколько эта одежда делала Нанетту моложе. Издалека ее, маленькую и худенькую, легко было принять за совсем молодую женщину.Рядом с ней, с корзинкой в руках, стояла Мэри Сеймур – ей вот-вот должно было исполниться двенадцать, и она уже выглядела, как настоящая маленькая женщина. Она была невысокая, пухленькая, со светлой кожей и вьющимися золотыми волосами. Широкополая соломенная шляпа, которую она надела, чтобы уберечься от солнца, не скрыла румянца, окрасившего ее щеки при виде Джона. Елизавета заметила это и улыбнулась своим мыслям. Ну, а если и так? Правда, сейчас Джон может обратить внимание на девушку, только если она вдруг встанет на четвереньки и побежит, но когда-нибудь – если у Пола не возникнет более грандиозных планов – Елизавета с радостью даст согласие на их помолвку.– Моя дорогая! – Нанетта подошла и расцеловала обоих. – Как я рада вас видеть! Посмотри, вот первый крошечный абрикос. Попробуй – он мал, но так сладок!– И вправду мал, – рассмеялась Елизавета. – А это случайно не горошинка, тетя Нэн?Нанетта попыталась напустить на себя оскорбленный вид:– Только попробуй – абрикосы усадьбы Морлэндов никогда не были такими сладкими. Ну же! Здравствуй, Джон. Мэри, куда ты запропастилась? Подойди и поздоровайся наконец!Мэри застенчиво кивнула, но так и не решилась заговорить. Джон по-братски приветствовал ее, но очевидно было, что его куда больше занимают подлизыванья Зака.– Ты чудно выглядишь, тетя Нэн, – от тебя словно веет свежестью. Ах, если бы я могла так одеваться! Знаешь, я беспокоюсь за свою жизнь – я ведь приехала сюда без слуг.– А к чему была такая спешка? – Нанетта жестом пригласила Елизавету присесть на одну из каменных скамеечек. Нанетта безмятежно глядела на голубое небо сквозь ветви яблонь, растущих по ту сторону стен в саду. Они уже отяжелели от молодых золотисто-зеленых плодов, которые были словно драгоценные камни в оправе из зеленой листвы... Наступило как раз то время, когда незаметно кончается лето, плавно перетекая в осень, – но еще не было явных примет увядания, лишь ход жизни словно замедлялся...– Джон переживает – ведь Тодди до сих пор не возвратился, – сказала Елизавета. – Я говорю ему, чтобы не ждал раньше первого снега – а может, он и тогда не явится.– Но, мама, он ведь прежде всегда приходил, – горячо возразил Джон. – Когда он удрал прошлым летом, к этому времени он уже вернулся. А потом весной он пропал всего на месяц...– Джон, ты ведь знал, что приручить лисицу невозможно. Недаром мы говорим «дикий, словно лиса»? – мягко ответила Елизавета. – Почему бы тебе не попросить у отца щенка?Нанетта с сочувствием переводила взгляд с одного на другого:– Так ты привезла его, чтобы отвлечь? – улыбнулась она. – Или ты хотела разузнать что-нибудь о Тодди?– Думала, может быть, он прогуляется с Джэном – может, они проедутся верхом или искупаются, чтобы он хоть на время перестал печалиться о Тодди, – ответила Елизавета.– Джэн собирался на рыбалку с мальчиками Смитов. – Мэри, дорогая, сбегай, посмотри – может, он еще не ушел – тогда попроси его прийти.– Да, мадам.– И захвати корзинку с клубникой – Мэтью передаст ее на кухню.– Хорошо, мадам. – Мэри убежала. Нанетта частенько давала ей поручения – она была проворна и умна и исполняла все лучше любой служанки.Джон тем временем чуть поодаль развлекался в компании Зака. Елизавета понизила голос:– Мэтью сказал, что Джеймс все еще у себя в кабинете. Как он, Нэн?Нанетта печально покачала головой:– По-моему, неважно. Очень мало ест, сильно исхудал. Но, что всего хуже, он молчит. Редко скажет пару слов, не смеется и не поет, как прежде. Он и не работает, просто запирается на целый день. Я порой подглядываю за ним потихоньку. Он просто сидит часами, уставясь в никуда.– Джеймс все еще скорбит? – осторожно спросила Елизавета. Со дня смерти Александра прошло уже полтора года, но она знала, что рана все еще кровоточила.– О мальчике? Я не знаю... Поначалу я думала, что дело в этом, но тут кроется еще что-то. Думаю, он поглощен и другими проблемами. Иногда это сильно осложняет нам жизнь.– Религия?– Да. Он запретил всем нам посещать мессы. И слугам, и Джэну, и мне – всем.– Из-за штрафов? – спросила изумленная Елизавета. Был издан закон, по которому каждый посещающий католическую мессу обязан внести в казну сто марок [Старинная английская монета], но людей редко преследовали – особенно тут, на севере. Существовал также двенадцатипенсовый штраф за непосещение церкви по воскресеньям и по большим праздникам – этот взимался регулярно. Но так как сумма была мизерная, католические семейства просто выплачивали деньги раз в год местному судье – и продолжали жить по-старому. На самом же деле королева и архиепископ Паркер создали вполне приемлемые условия для всех, кроме разве что самых неистовых приверженцев папского католицизма. А непосещение храма чаще всего было результатом лености, нежели проявлением убеждений.– Нет, штрафы здесь ни при чем. Трудно понять, что на самом деле у него на уме, ведь он так неохотно говорит – но мне кажется, он склоняется к тому, что протестанты правы. Он заставляет нас всех посещать храм – по его словам, в угоду королеве. Этим, собственно, и исчерпываются его придворные обязанности. Порой мне кажется... – Нанетта запнулась. Елизавета осторожно переспросила:– Кажется что, кузина?– Что скорбь об Александре заставила его так перемениться...На это Елизавета ничего не могла ответить. Она только спросила:– Так у вас больше не служат мессы?По лицу Нанетты скользнула легкая улыбка, в которой было больше горечи, нежели веселья:– Я родилась и воспитана католичкой. Хотя большую часть жизни я не была паписткой. Вера короля Генриха достаточно хороша для меня – и, думаю, для королевы. Знаешь, о чем мне время от времени пишет Мэтью Паркер? Что королева изо всех сил сопротивляется тому, чтобы церковь была лишена прежних привилегий – а в ее алтаре такое же распятие, свечи и цветы, как и у королевы Марии. – Она совершенно забылась и громко рассмеялась: – Так, о чем ты спрашивала?– О мессе.– Ах, да... Что ж, дорогая моя, ведь у меня есть капеллан, наш дорогой Симон – а что же еще делать капеллану? Думаю, Джеймс рад был бы от него избавиться, но ведь это мой слуга, а вовсе не Джеймса – а наш брачный договор предусматривает, что мои слуги в полной моей власти, и поделать он ничего не может. Тише, Джон возвращается, – она возвысила голос: – Что так надолго заинтересовало тебя, цыпленок?– Паук, тетя Нэн, – у него было брюшко такого цвета... ну, как шейка голубя, вся переливающаяся, – отвечал Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44