Закипел бой. Разбойники, приземистые люди с пальцами корявыми и грубыми, словно древесные корни, одетые в плащи землистого цвета, были отменными бойцами – они действовали стремительно, нанося внезапные удары, но вскоре поняли, что удача им изменила. После короткой и яростной схватки они обратились в бегство.Последним повернул коня их предводитель, человек с густейшими волосами и бородой огненного цвета, словно мех зимней лисицы – его плащ на плече был схвачен массивной серебряной брошью с крупными аметистами. Он прикрывал своих спутников, давая им возможность уйти, а потом пришпорил коня и поскакал вверх по склону. Это очень задело Мэри, и она выкрикнула: «Этот – мой! Ждите меня здесь!» – и, вонзив шпоры в бока Хаулета, поскакала следом. Белый жеребец ловко, как кошка, пробирался по узкой каменистой тропинке и скоро настиг жертву. Тот внезапно обернулся и метнул копье. Мэри находилась внизу – и удар застал ее врасплох. Джон понял, что копье задело ее – она вздрогнула всем телом. Сердце Джона облилось кровью – и стоило Мэри чуть отклониться, чтобы нанести ответный удар, копье, которое юноша все время сжимал в руке, просвистело в воздухе и угодило разбойнику прямо в грудь. Тот без звука рухнул под ноги коня, который, захрапев, устремился прочь. Мэри вскрикнула от злости и боли, развернула Хаулета и поскакала к остальным.Волчий мех у нее на плече был распорот и окровавлен – видимо, кончик копья на излете задел ее по щеке: на лице виднелось ярко-алое пятно. Но хуже всего было выражение ее лица. На других она даже не взглянула – она знала, что копье метнул Джон. Ее серые глаза горели, словно у дикой кошки – Джон невольно отшатнулся.– Он был мой! Мой – а ты убил его! – закричала она. – Ты посмел вмешаться! Ах, вот оно как? Так ты собирался оберегать мою честь, имей я глупость выйти за тебя?Джон знал, что не должен оправдываться – хотя мог бы.– Моя рука опередила мысль, – сказал он. – Я не смог сдержаться.– Будь на моем месте отец, ты не поступил бы так!– Может быть, я сделал бы то же самое – а, может, и нет... – Джон всеми силами старался говорить ровно и спокойно. – Но в любом случае твой отец не возражал бы.На ее губах появилась горькая усмешка:– Да отцу твоя помощь просто не понадобилась бы! – отвечала девушка – и это было признанием того, что оба они хороши... Она пристальным долгим взглядом посмотрела на Джона – впервые он почувствовал, что она не только смотрит на него, но и видит его. Она судорожно вздохнула и подняла руку к лицу, чтобы ощупать рану.– Тебя сильно задело? – осмелился спросить Джон.– Только царапнуло, – она повела окровавленным плечом. – Пустяки. Едем! А в дальнейшем... – глаза ее снова стали далекими и холодными, а голос прежним – ледяным и повелительным, – ...подчиняйся приказу!Джон улыбнулся и покачал головой:– Не могу пообещать, что не поспешу на помощь товарищу – неважно, мужчина это или женщина. В остальном же обещаю полнейшее повиновение.
Леттис стремительно взрослела, ограниченный мирок, центром которого была она сама, становился ей тесен, словно скорлупа цыпленку, стремящемуся на свет. Теперь она невольно многое замечала и подмечала – хотя предпочла бы всего этого не видеть... Она жила в маленьком мирке, находящемся внутри большого и грозного мира – и со страхом видела, сколь хрупки стены ее обители......Королева – необычайно высокая, с длинными руками и ногами, вытянутым белым лицом, в богатых и изысканных одеждах – она смеялась, болтала и танцевала, забавлялась со своими маленькими собачками, уединялась с маленьким смуглым Дэви, льнущим к ее юбкам, словно ручная мартышка... Она молилась, флиртовала с Генри Дарнли – но Леттис невольно замечала страх в ее прекрасных глазах, когда слышался звук открываемых дверей......Лорд Дарнли – стройный, чуть женоподобный, прекрасный словно розан, грациозный, как горный олень, танцевал с королевой, ухаживал за ней, благоговейно и почтительно улыбался... Но Леттис различала в изгибе его мягких розовых губ что-то хищное и жестокое, и несмотря на аромат духов, от него исходил неприятный запах, словно от дикого зверя – Леттис от этого даже тошнило... Если он оказывался чересчур близко от нее, кожа Леттис покрывалась мурашками от отвращения, которое она не могла ни объяснить толком, ни скрыть...Но, по крайней мере, здесь, «при дворе внутри двора» было относительно безопасно. Здесь трижды в день служили католическую мессу – как и дома, в усадьбе Морлэнд. Преклонив колена и перебирая четки, бормоча литанию и слыша знакомую и милую с детства церковную латынь, Леттис чувствовала себя защищенной. Слуги двигались здесь изящно и почтительно, голоса людей звучали тихо и благозвучно... Распорядок дня был весьма схож с порядками при английском дворе: пробуждение, молитва, завтрак, рукоделие, развлечения – все это плавно и неизменно сменяло друг друга, словно времена года, последовательность которых в природе неизменна... А вне этого уютного мирка жили мрачные, с хриплыми голосами, грубые, похотливые, словно весенние псы, люди, странно и причудливо одетые – в шляпах, украшенных петушиными перьями, с огромными кинжалами у пояса и ножами за голенищем, с пальцами, унизанными награбленными драгоценностями, с хмурыми лицами и с бородами, которых, похоже, никогда не касались ножницы... Люди эти презирали духи и шелка, а если и улыбались женщинам, то улыбка напоминала скорее хищный оскал.В этом крошечном хрупком мирке, ярком, будто скорлупка яичка малиновки, и столь же непрочном, женщины жались друг к дружке как перепуганные лани, морща носики, и со страхом, смешанным с волнением, взирали на диких волков, описывающих вокруг них круги. Один из хищников кружился около Леттис чаще, чем другие – и ее взгляд был невольно прикован к нему. Роб Гамильтон со своей стороны с мрачной улыбкой наблюдал за прелестнейшей из придворных девиц, втихомолку гадая, долго ли еще продержится она, оставаясь честной девицей...Кэт, прислужница Леттис, была перепугана еще сильнее хозяйки – и придумала уловку, позволявшую ей всякий раз прятать голову под крыло, когда по углам сгущались тени и становилось невыносимо жутко. Страшнее всех был, конечно, мрачный и завораживающий Гамильтон. И вот, когда Кэт и Леттис оставались вдвоем, служанка начинала забивать девушке голову... Роб Гамильтон околдован ею, Роб Гамильтон готов служить ей словно покорный раб, Роб Гамильтон не в силах глаз от нее оторвать – даже королева нынче за обедом рассердилась на него – словом, Роб Гамильтон так влюблен, что достаточно будет самого незначительного поощрения со стороны Леттис, чтобы он сложил к ее ногам все свои богатства – а он богат, о, очень богат – и почтительнейше предложил ей руку и сердце...Леттис терпеливо выслушивала все это, в уме прикидывала и рассчитывала... Да, Гамильтон и вправду заинтересовался ею, и хотя он возбуждал в ней скорее страх, нежели любовь, в его мрачной силе было что-то волнующее. К тому же ее небольшого ума оказалось достаточно, чтобы понять: в этом страшном мире, сплошь населенном бандитами, где нет иного закона, кроме их прихотей, потенциальной жертве благоразумнее всего искать защиты у атамана...Такого мнения она была в мае, когда придворные, собираясь славно поохотиться, переехали на время в замок Стерлинг-Касл, расположенный у самых болот. Это были земли Гамильтона – и вел он себя здесь учтивее прочих, к чему обязывало положение хозяина – реже, чем остальные, напивался, даже разговаривал тише и вежливее. Кэт считала это всецело влиянием волшебной красы Леттис – но для самой девушки учтивая улыбка Гамильтона по-прежнему оставалась волчьим оскалом. Но ведь времена меняются, грядут великие бури – и благоразумнее обрести надежное убежище...В Стерлинг-Касле неожиданно расхворался Дарнли – и довольно серьезно. Когда он, наконец, оправился, было уже совершенно ясно: королева настолько влюблена, что выйдет замуж за этого женоподобного юнца во что бы то ни стало. Лорд Морэй яростно вздорил с ней, а когда она решительно отказалась признать его законные права после своего замужества, в бешенстве покинул замок, напоследок пригрозив, что соберет армию против королевы... По совету Дарнли королева послала за Босуэллом, который в это время находился во Франции, прося у него защиты, – Леттис поняла, что королева избрала ту же испытанную тактику: искать защиты от разбойника у другого бандита.Настал июль, жаркий, влажный и хмурый. В конце месяца должно было состояться бракосочетание королевы с ее возлюбленным Дарнли, который уже обнаруживал поистине королевское высокомерие – раньше он напивался через день, а теперь вообще никогда не бывал трезвым. Босуэлл уже скакал в Шотландию, и его возвращения ждали с недели на неделю, а Морэй в это время в Вемиссе спешно собирал войско. Леттис чувствовала, что ярко раскрашенная скорлупа трещит и разваливается... Черные глаза Гамильтона неотвратимо преследовали ее – она видела нечто невыразимо волнующее в том, как он изо всех сил сдерживал свои порывы: словно течение бурной реки перегородила плотина, готовая в любой момент рухнуть...Однажды она проходила через полутемный зал, спеша куда-то по поручению леди Сомс – и вдруг заметила выходящего Гамильтона. Повинуясь внезапному порыву, она последовала за ним...Запутанные лабиринты коридоров Стерлинг-Касла были хорошо знакомы Гамильтону в отличие от Леттис, которая вскоре заблудилась и заспешила вслед за ним, боясь потеряться, что в этот момент казалось ей куда страшнее, чем остаться с ним с глазу на глаз. Она увидела, как он завернул за угол – она побежала следом, и тут сильные руки схватили ее и втащили в какую-то комнату: он подкарауливал Леттис, и птичка попалась.Это была полутемная кладовая, свет в которую проникал сквозь узкую бойницу. Гамильтон захлопнул дверь и запер ее: Леттис открыла было рот, чтобы закричать – но широкая ладонь зажала ей рот.– Бесполезно, – заявил он. – Не надо криков, дорогуша. Этим делу не поможешь. – Глаза ее, полные ужаса, уставились на него. Его смуглое, приятное, несмотря ни на что, лицо озарилось улыбкой – губы приоткрылись, обнажив острые, как у волка, зубы. Ноздри Леттис трепетали, судорожно втягивая воздух, а вместе с ним и запах – запах пота, кожи и мужского тела. Девушка была так напугана, что у нее подкашивались ноги. Ее тошнило от запаха мяса, исходящего от смуглой ладони, зажимающей ее рот. Он всем телом прижал ее к стене, что не составило никакого труда – от ужаса девушка совершенно не сопротивлялась – а другой рукой стал приподнимать тяжелые юбки…До нее вдруг дошло, что он собирается с ней сделать, – и она слабо пискнула, словно мышка в когтях у совы. Гамильтон улыбнулся еще шире и облизал губы. Вид его сильного языка испугал Леттис еще сильнее – если это вообще было возможно. Будто зная, что она хотела сказать, он заговорил:– Ведь это именно то, чего тебе хотелось, милочка, – знаю, знаю. Видел, как ты смотрела на меня... Зачем же еще ты нынче потащилась за мной? Ах, нельзя, говоришь? – он шутовски склонился над ней, словно прислушиваясь. – Нет, можно – именно это я сейчас и сделаю! А если потом тебе на ум взбредет пожаловаться, то помни: твое сегодняшнее поведение тоже требует объяснений. С чего это ты болтаешься по замку одна, без спутницы? А, бесстыдница?Рука его беспрепятственно блуждала по ее телу, а мощные бедра еще сильнее прижали ее к шершавой каменной стене. Он продолжал говорить – а Леттис почти теряла сознание от ужаса и тошноты.– Могу побиться об заклад, милочка, – у тебя прелестное тельце юной лани и маленькие, нежные грудки, однако сегодня нам так мешают эти тряпки, да еще такой тесный корсет... Увидим позже, лапочка. А нынче – нынче я испробую, какова ты на ощупь. О, кошечка, какая у тебя шелковистая кожа, какая мягкая и нежная плоть... Такой и должна быть женщина. Тише, не дергайся – иначе мне придется сделать тебе больно, а я предпочел бы причинить тебе совершенно иную боль... Потерпи, тебе это понравится. Вот... – она дернулась, потрясенная грубым прикосновением его темной руки к самым потаенным местам. – Вот она, земля обетованная, самая нежная штука в Божьем мире... Успокойся, милая, – теперь она принадлежит мне! Да и ты уже готова – спокойно, кошечка, потерпи...Одной рукой все еще поднимая юбки, он оторвал другую от ее рта и прежде, чем она успела набрать в легкие воздух, чтобы позвать на помощь, приник к нему жадными губами. Ощутив вкус его жадного горячего языка, Леттис чуть не потеряла сознание – и тут он легко, словно ребенка, приподнял ее и опрокинул на каменный пол. Мгновение – и он оказался сверху. Сильными ногами раздвинул ее коленки, устраиваясь половчее – а другая рука уже обрывала шнурки гульфика...В следующее мгновение рот ее снова был свободен – обе его руки были заняты ее телом, и она могла бы закричать, позвать на помощь, но было безнадежно поздно: он хрипло дышал, придавив ее, беспомощную, к полу всем своим весом... Ее пронзила невыносимая боль. Теперь она не могла ни крикнуть, ни вздохнуть – хуже боли, словно разрывающей на части ее тело, было ощущение грубого насилия. Она больше не принадлежала себе, став его добычей, словно мышка с переломанным хребтом в когтях беспощадной совы: ее уничтожили, раздавили... Он проник в ее тело, овладел ею, вытеснив все то, чем она была – она не ощущала ничего, кроме невыносимой боли...И вдруг внезапно все кончилось – и Леттис почувствовала слабость во всем теле и благодарность за то, что нет больше этой боли. Она готова была покориться, всецело подчиниться его воле, стать его вещью и находиться под его защитой, нежели страдать, оставаясь самой собой... Она застонала – и услышала звук собственного голоса словно издалека. Гамильтон снова заговорил – и от звука его голоса на глаза Леттис навернулись слезы: слезы позора, ужаса и – покорности.– Успокойся девочка, успокойся, – шептал он. – Вот и все...Она начала всхлипывать, он снова зашевелился – и опять проснулась боль.– Пожалуйста... – простонала она, но умолкла, не зная, о чем просить. Открыв глаза, девушка увидела склонившееся над ней лицо с волчьим оскалом.– А если у тебя родится мальчик, – объявил он, – мы назовем его в честь твоего отца. Тогда он даст за тобой доброе приданое.Мгновение Леттис ничего не понимала – а потом ее переполнила благодарность к этому волку, растерзавшему ее, а теперь намеревающемуся защитить. Ее поражение столь позорно, что она обязана теперь принадлежать ему, покорно служить – или умереть от позора. Она заглушила в себе голос разума и назвала это любовью. «Я люблю вас», – мысленно произнесла она. Но Гамильтон услышал лишь стон боли…
Книга втораяЕдинорог Глава 9 ...Но боги правы, нас за наши прегрешенияКазня плодами нашего греха. «Король Лир». Акт 5, сцена 3 Со смертью Елизаветы умерла и часть души Пола – весь мир словно рушился... Он погружался в воспоминания о тех благословенных временах, когда она была жива, семья крепка и все здоровы и счастливы – подобно Адаму, печалящемуся о навеки потерянном рае...Дети один за другим покидали его: Джейн не в чем было упрекнуть – ее брак оказался весьма удачен, и несколько раз на неделе она навещала отца. Мэри по-прежнему жила в Дорсете и в следующем году должна была обвенчаться с Даниэлом Беннеттом. Но что же остальные?...Джон, его гордость, пошел наперекор отцовской воле и покинул отчий дом, оставшись в мрачном Нортумберленде, в надежде заполучить руку Мэри Перси – да полно, удастся ли ему это? А его любимое дитя, радость его сердца, Пол-младший? С тех пор как он просил у отца позволения жениться на кузине Чэрити и получил отказ, он замкнулся в себе и порой по нескольку дней пропадал, напиваясь до бесчувствия в грязных тавернах... Теперь вот Леттис, милашка, глупышка Леттис, столь успешно делавшая придворную карьеру, стала жертвой бесстыдной похоти неотесанного шотландского барона – и Пол вынужден был дать согласие на их брак.Хотя в определенном смысле это была вовсе не плохая партия – Гамильтон богат, знатен и крепко стоит на ногах... Но ведь он чужак, к тому же протестант – да и то, что все решилось без его участия, бесило Пола.– Какие у меня были планы относительно Леттис! – говорил он Нанетте во время ее последнего посещения. – И в них вовсе не входило, чтобы девочка со столь блестящим будущим прозябала в варварском замке! Чего она там наберется? Ей придется оставить королевскую службу. И вот еще что: было стыдно испрашивать позволения у королевы на брак, который фактически уже заключен! Если бы не твое вмешательство...Нанетта воздела руки:– Но я же ничего не сделала! Королева совсем не возражала. После того, как женился лорд Дарнли, ей нет никакого дела до того, что происходит с фрейлинами!– А это и того хуже... – проговорил Пол угрюмо. – Если королеве безразлично, это значит...– Ну-ну, не думай о девочке очень уж дурно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Леттис стремительно взрослела, ограниченный мирок, центром которого была она сама, становился ей тесен, словно скорлупа цыпленку, стремящемуся на свет. Теперь она невольно многое замечала и подмечала – хотя предпочла бы всего этого не видеть... Она жила в маленьком мирке, находящемся внутри большого и грозного мира – и со страхом видела, сколь хрупки стены ее обители......Королева – необычайно высокая, с длинными руками и ногами, вытянутым белым лицом, в богатых и изысканных одеждах – она смеялась, болтала и танцевала, забавлялась со своими маленькими собачками, уединялась с маленьким смуглым Дэви, льнущим к ее юбкам, словно ручная мартышка... Она молилась, флиртовала с Генри Дарнли – но Леттис невольно замечала страх в ее прекрасных глазах, когда слышался звук открываемых дверей......Лорд Дарнли – стройный, чуть женоподобный, прекрасный словно розан, грациозный, как горный олень, танцевал с королевой, ухаживал за ней, благоговейно и почтительно улыбался... Но Леттис различала в изгибе его мягких розовых губ что-то хищное и жестокое, и несмотря на аромат духов, от него исходил неприятный запах, словно от дикого зверя – Леттис от этого даже тошнило... Если он оказывался чересчур близко от нее, кожа Леттис покрывалась мурашками от отвращения, которое она не могла ни объяснить толком, ни скрыть...Но, по крайней мере, здесь, «при дворе внутри двора» было относительно безопасно. Здесь трижды в день служили католическую мессу – как и дома, в усадьбе Морлэнд. Преклонив колена и перебирая четки, бормоча литанию и слыша знакомую и милую с детства церковную латынь, Леттис чувствовала себя защищенной. Слуги двигались здесь изящно и почтительно, голоса людей звучали тихо и благозвучно... Распорядок дня был весьма схож с порядками при английском дворе: пробуждение, молитва, завтрак, рукоделие, развлечения – все это плавно и неизменно сменяло друг друга, словно времена года, последовательность которых в природе неизменна... А вне этого уютного мирка жили мрачные, с хриплыми голосами, грубые, похотливые, словно весенние псы, люди, странно и причудливо одетые – в шляпах, украшенных петушиными перьями, с огромными кинжалами у пояса и ножами за голенищем, с пальцами, унизанными награбленными драгоценностями, с хмурыми лицами и с бородами, которых, похоже, никогда не касались ножницы... Люди эти презирали духи и шелка, а если и улыбались женщинам, то улыбка напоминала скорее хищный оскал.В этом крошечном хрупком мирке, ярком, будто скорлупка яичка малиновки, и столь же непрочном, женщины жались друг к дружке как перепуганные лани, морща носики, и со страхом, смешанным с волнением, взирали на диких волков, описывающих вокруг них круги. Один из хищников кружился около Леттис чаще, чем другие – и ее взгляд был невольно прикован к нему. Роб Гамильтон со своей стороны с мрачной улыбкой наблюдал за прелестнейшей из придворных девиц, втихомолку гадая, долго ли еще продержится она, оставаясь честной девицей...Кэт, прислужница Леттис, была перепугана еще сильнее хозяйки – и придумала уловку, позволявшую ей всякий раз прятать голову под крыло, когда по углам сгущались тени и становилось невыносимо жутко. Страшнее всех был, конечно, мрачный и завораживающий Гамильтон. И вот, когда Кэт и Леттис оставались вдвоем, служанка начинала забивать девушке голову... Роб Гамильтон околдован ею, Роб Гамильтон готов служить ей словно покорный раб, Роб Гамильтон не в силах глаз от нее оторвать – даже королева нынче за обедом рассердилась на него – словом, Роб Гамильтон так влюблен, что достаточно будет самого незначительного поощрения со стороны Леттис, чтобы он сложил к ее ногам все свои богатства – а он богат, о, очень богат – и почтительнейше предложил ей руку и сердце...Леттис терпеливо выслушивала все это, в уме прикидывала и рассчитывала... Да, Гамильтон и вправду заинтересовался ею, и хотя он возбуждал в ней скорее страх, нежели любовь, в его мрачной силе было что-то волнующее. К тому же ее небольшого ума оказалось достаточно, чтобы понять: в этом страшном мире, сплошь населенном бандитами, где нет иного закона, кроме их прихотей, потенциальной жертве благоразумнее всего искать защиты у атамана...Такого мнения она была в мае, когда придворные, собираясь славно поохотиться, переехали на время в замок Стерлинг-Касл, расположенный у самых болот. Это были земли Гамильтона – и вел он себя здесь учтивее прочих, к чему обязывало положение хозяина – реже, чем остальные, напивался, даже разговаривал тише и вежливее. Кэт считала это всецело влиянием волшебной красы Леттис – но для самой девушки учтивая улыбка Гамильтона по-прежнему оставалась волчьим оскалом. Но ведь времена меняются, грядут великие бури – и благоразумнее обрести надежное убежище...В Стерлинг-Касле неожиданно расхворался Дарнли – и довольно серьезно. Когда он, наконец, оправился, было уже совершенно ясно: королева настолько влюблена, что выйдет замуж за этого женоподобного юнца во что бы то ни стало. Лорд Морэй яростно вздорил с ней, а когда она решительно отказалась признать его законные права после своего замужества, в бешенстве покинул замок, напоследок пригрозив, что соберет армию против королевы... По совету Дарнли королева послала за Босуэллом, который в это время находился во Франции, прося у него защиты, – Леттис поняла, что королева избрала ту же испытанную тактику: искать защиты от разбойника у другого бандита.Настал июль, жаркий, влажный и хмурый. В конце месяца должно было состояться бракосочетание королевы с ее возлюбленным Дарнли, который уже обнаруживал поистине королевское высокомерие – раньше он напивался через день, а теперь вообще никогда не бывал трезвым. Босуэлл уже скакал в Шотландию, и его возвращения ждали с недели на неделю, а Морэй в это время в Вемиссе спешно собирал войско. Леттис чувствовала, что ярко раскрашенная скорлупа трещит и разваливается... Черные глаза Гамильтона неотвратимо преследовали ее – она видела нечто невыразимо волнующее в том, как он изо всех сил сдерживал свои порывы: словно течение бурной реки перегородила плотина, готовая в любой момент рухнуть...Однажды она проходила через полутемный зал, спеша куда-то по поручению леди Сомс – и вдруг заметила выходящего Гамильтона. Повинуясь внезапному порыву, она последовала за ним...Запутанные лабиринты коридоров Стерлинг-Касла были хорошо знакомы Гамильтону в отличие от Леттис, которая вскоре заблудилась и заспешила вслед за ним, боясь потеряться, что в этот момент казалось ей куда страшнее, чем остаться с ним с глазу на глаз. Она увидела, как он завернул за угол – она побежала следом, и тут сильные руки схватили ее и втащили в какую-то комнату: он подкарауливал Леттис, и птичка попалась.Это была полутемная кладовая, свет в которую проникал сквозь узкую бойницу. Гамильтон захлопнул дверь и запер ее: Леттис открыла было рот, чтобы закричать – но широкая ладонь зажала ей рот.– Бесполезно, – заявил он. – Не надо криков, дорогуша. Этим делу не поможешь. – Глаза ее, полные ужаса, уставились на него. Его смуглое, приятное, несмотря ни на что, лицо озарилось улыбкой – губы приоткрылись, обнажив острые, как у волка, зубы. Ноздри Леттис трепетали, судорожно втягивая воздух, а вместе с ним и запах – запах пота, кожи и мужского тела. Девушка была так напугана, что у нее подкашивались ноги. Ее тошнило от запаха мяса, исходящего от смуглой ладони, зажимающей ее рот. Он всем телом прижал ее к стене, что не составило никакого труда – от ужаса девушка совершенно не сопротивлялась – а другой рукой стал приподнимать тяжелые юбки…До нее вдруг дошло, что он собирается с ней сделать, – и она слабо пискнула, словно мышка в когтях у совы. Гамильтон улыбнулся еще шире и облизал губы. Вид его сильного языка испугал Леттис еще сильнее – если это вообще было возможно. Будто зная, что она хотела сказать, он заговорил:– Ведь это именно то, чего тебе хотелось, милочка, – знаю, знаю. Видел, как ты смотрела на меня... Зачем же еще ты нынче потащилась за мной? Ах, нельзя, говоришь? – он шутовски склонился над ней, словно прислушиваясь. – Нет, можно – именно это я сейчас и сделаю! А если потом тебе на ум взбредет пожаловаться, то помни: твое сегодняшнее поведение тоже требует объяснений. С чего это ты болтаешься по замку одна, без спутницы? А, бесстыдница?Рука его беспрепятственно блуждала по ее телу, а мощные бедра еще сильнее прижали ее к шершавой каменной стене. Он продолжал говорить – а Леттис почти теряла сознание от ужаса и тошноты.– Могу побиться об заклад, милочка, – у тебя прелестное тельце юной лани и маленькие, нежные грудки, однако сегодня нам так мешают эти тряпки, да еще такой тесный корсет... Увидим позже, лапочка. А нынче – нынче я испробую, какова ты на ощупь. О, кошечка, какая у тебя шелковистая кожа, какая мягкая и нежная плоть... Такой и должна быть женщина. Тише, не дергайся – иначе мне придется сделать тебе больно, а я предпочел бы причинить тебе совершенно иную боль... Потерпи, тебе это понравится. Вот... – она дернулась, потрясенная грубым прикосновением его темной руки к самым потаенным местам. – Вот она, земля обетованная, самая нежная штука в Божьем мире... Успокойся, милая, – теперь она принадлежит мне! Да и ты уже готова – спокойно, кошечка, потерпи...Одной рукой все еще поднимая юбки, он оторвал другую от ее рта и прежде, чем она успела набрать в легкие воздух, чтобы позвать на помощь, приник к нему жадными губами. Ощутив вкус его жадного горячего языка, Леттис чуть не потеряла сознание – и тут он легко, словно ребенка, приподнял ее и опрокинул на каменный пол. Мгновение – и он оказался сверху. Сильными ногами раздвинул ее коленки, устраиваясь половчее – а другая рука уже обрывала шнурки гульфика...В следующее мгновение рот ее снова был свободен – обе его руки были заняты ее телом, и она могла бы закричать, позвать на помощь, но было безнадежно поздно: он хрипло дышал, придавив ее, беспомощную, к полу всем своим весом... Ее пронзила невыносимая боль. Теперь она не могла ни крикнуть, ни вздохнуть – хуже боли, словно разрывающей на части ее тело, было ощущение грубого насилия. Она больше не принадлежала себе, став его добычей, словно мышка с переломанным хребтом в когтях беспощадной совы: ее уничтожили, раздавили... Он проник в ее тело, овладел ею, вытеснив все то, чем она была – она не ощущала ничего, кроме невыносимой боли...И вдруг внезапно все кончилось – и Леттис почувствовала слабость во всем теле и благодарность за то, что нет больше этой боли. Она готова была покориться, всецело подчиниться его воле, стать его вещью и находиться под его защитой, нежели страдать, оставаясь самой собой... Она застонала – и услышала звук собственного голоса словно издалека. Гамильтон снова заговорил – и от звука его голоса на глаза Леттис навернулись слезы: слезы позора, ужаса и – покорности.– Успокойся девочка, успокойся, – шептал он. – Вот и все...Она начала всхлипывать, он снова зашевелился – и опять проснулась боль.– Пожалуйста... – простонала она, но умолкла, не зная, о чем просить. Открыв глаза, девушка увидела склонившееся над ней лицо с волчьим оскалом.– А если у тебя родится мальчик, – объявил он, – мы назовем его в честь твоего отца. Тогда он даст за тобой доброе приданое.Мгновение Леттис ничего не понимала – а потом ее переполнила благодарность к этому волку, растерзавшему ее, а теперь намеревающемуся защитить. Ее поражение столь позорно, что она обязана теперь принадлежать ему, покорно служить – или умереть от позора. Она заглушила в себе голос разума и назвала это любовью. «Я люблю вас», – мысленно произнесла она. Но Гамильтон услышал лишь стон боли…
Книга втораяЕдинорог Глава 9 ...Но боги правы, нас за наши прегрешенияКазня плодами нашего греха. «Король Лир». Акт 5, сцена 3 Со смертью Елизаветы умерла и часть души Пола – весь мир словно рушился... Он погружался в воспоминания о тех благословенных временах, когда она была жива, семья крепка и все здоровы и счастливы – подобно Адаму, печалящемуся о навеки потерянном рае...Дети один за другим покидали его: Джейн не в чем было упрекнуть – ее брак оказался весьма удачен, и несколько раз на неделе она навещала отца. Мэри по-прежнему жила в Дорсете и в следующем году должна была обвенчаться с Даниэлом Беннеттом. Но что же остальные?...Джон, его гордость, пошел наперекор отцовской воле и покинул отчий дом, оставшись в мрачном Нортумберленде, в надежде заполучить руку Мэри Перси – да полно, удастся ли ему это? А его любимое дитя, радость его сердца, Пол-младший? С тех пор как он просил у отца позволения жениться на кузине Чэрити и получил отказ, он замкнулся в себе и порой по нескольку дней пропадал, напиваясь до бесчувствия в грязных тавернах... Теперь вот Леттис, милашка, глупышка Леттис, столь успешно делавшая придворную карьеру, стала жертвой бесстыдной похоти неотесанного шотландского барона – и Пол вынужден был дать согласие на их брак.Хотя в определенном смысле это была вовсе не плохая партия – Гамильтон богат, знатен и крепко стоит на ногах... Но ведь он чужак, к тому же протестант – да и то, что все решилось без его участия, бесило Пола.– Какие у меня были планы относительно Леттис! – говорил он Нанетте во время ее последнего посещения. – И в них вовсе не входило, чтобы девочка со столь блестящим будущим прозябала в варварском замке! Чего она там наберется? Ей придется оставить королевскую службу. И вот еще что: было стыдно испрашивать позволения у королевы на брак, который фактически уже заключен! Если бы не твое вмешательство...Нанетта воздела руки:– Но я же ничего не сделала! Королева совсем не возражала. После того, как женился лорд Дарнли, ей нет никакого дела до того, что происходит с фрейлинами!– А это и того хуже... – проговорил Пол угрюмо. – Если королеве безразлично, это значит...– Ну-ну, не думай о девочке очень уж дурно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44