Или хочешь оставить нам свою красотку-дочку?
Симон затряс головой.
– Нам нужно попасть внутрь.
– Попасть внутрь! – со смехом передразнил солдат. – Я так и знал, это спец-курьер из Парижа.
Второй солдат был более подозрительным.
– У тебя есть паспорта – для тебя и твоей дочки?
Симон протянул ему бумаги, которые вынул из кожаного мешочка на груди. Через окошко караульной будки Каролине было видно, как солдаты сдвинули головы, а потом послали гонца в замок. Она слезла с козел и подошла к пруду. В тиши был слышен плеск фонтанов. За каменной оградой угадывался сумрачный парк. В глубине возвышался замок, казавшийся бесконечным со своими сотнями окошек. Каролина подошла поближе к воде и склонилась к блестящей поверхности, на которой чуть вздрагивало ее отражение: сине-малиновая шерстяная юбка в глубокую складку, корсет со шнуровкой цвета бургундского, а сверху темно-синий шерстяной платок. Волосы были спрятаны под накрахмаленным чепцом цвета слоновой кости, строго обрамлявшим лицо, однако благодаря своим широким крыльям все же придававшим ему что-то кокетливое.
У ворот раздались громкие голоса, зазвучали команды. Караульные высыпали из будки и встали по своим местам. Каролина увидела идущих по двору двух мужчин: сухую сутулую фигуру отца и рядом императора. Ворота распахнулись, постовые салютовали.
Каролина побежала навстречу мужчинам. Она обняла отца, а потом сделала то, что отказалась сделать в Сен-Дивье – склонилась в глубоком реверансе перед императором.
Под руку с графом Фредериком де ля Ромм-Аллери Каролина переступила порог императорского салона. Ярко-желтое платье из матового шелка нежно облегало ее фигуру, подчеркивая мягкие линии. Затканная жемчугом золотая лента окаймляла глубокое декольте, перекрещивалась посередине и спускалась дальше под грудью. Волосы Каролина подобрала по последней моде в греческом стиле. Жемчужная ленточка была искусно продета сквозь черные густые пряди.
Император стоял, прислонившись к камину. Он поприветствовал графа, затем обратился к Каролине. Поймав в воздухе ее руку, он удержал ее от реверанса.
– Пожалуйста, не надо, когда вы стоите, мне гораздо лучше видно ваше платье… и ваши глаза. – Он сделал знак рукой, и камердинер и слуги вышли из зала. Император показал на овальный стол в центре салона. – Прошу вас.
Каролине было отведено место по его правую руку, отец сидел напротив нее. На столе в позолоченных глубоких блюдах и супнице были сервированы кушанья: каштановый суп-пюре, на закуску щука а-ля Шамбор и рябчики а-ля Монглас; на горячее были поданы каплун и четверть ягненка с полагающимися овощами и салатами; десерт составили апельсиновое желе и мороженое. Из напитков на столе стояли две бутылки «шамбертена» и изящная бутылочка ликера.
Император ел очень мало. Еда никогда не играла для него большой роли, сегодня же она его не интересовала вовсе. Пока он вел непринужденную беседу, его взгляд все время искал Каролину. Он говорил о тысяче пустяков, о театре, о новых книгах, рассказывал смешные истории – и все это с таким естественным, непринужденным юмором, как будто в шестидесяти километрах не стоял неприятель и он ничего не знал о декрете, освободившем армию и народ от присяги на верность ему…
Когда принесли десерт, он взял одну из серебряных вазочек с мороженым и поднялся.
– Пойдемте, мороженое надо есть у камина.
– Жара и холод – это оживляет, – он облокотился на изогнутый мраморный цоколь. – А теперь рассказывайте. Вы видели, как союзники входили в Париж?
– Да, я присутствовала при этом.
Наполеон переглянулся с графом.
– А знал ли об этом ваш отец? Мы предполагали, что вы в безопасности в монастыре, под опекой строгой настоятельницы.
Каролина покачала головой.
– Я должна была попасть в Париж, и только я очутилась дома, как нагрянула полиция, – она повернулась к отцу: – Они искали тебя. Ими командовал некий Теофиль Тибо.
– Они обыскивали дом? – Император спрашивал теперь почти официально, как при допросе.
– Они хотели. Но я дала слово, что никого нет…
– И свирепому Тибо этого было достаточно?
– Он отослал своих людей и потом вернулся один.
– Он угрожал вам, шантажировал?
Каролина помедлила. Потом нерешительно ответила:
– Мне показалось, что он скорее угрожал вам, ваше величество…
– В каких словах?
Она повторила слова Тибо.
– Вот видите! – воскликнул граф. – Они замышляют убийство, мы должны что-то предпринять!
Император промолчал. Он опустил голову, закрыв глаза ладонью, будто прислушивался к себе. Слова девушки – лишь их звучание – дошли до него и затронули то, чего, как он утверждал всю свою жизнь, у него нет – сердце. Неожиданно он сказал:
– Вы очень любите своего отца? Извините, что я задаю такой вопрос, но я слишком часто наблюдал, как иссякает любовь, когда она требует мужества, настоящего мужества. – Каролина не ответила, и похоже, он и не ждал ответа. – А Летерп? – спросил он. – Вы его очень любили?
Каролина замялась. Как часто она сама задавала себе этот вопрос.
– Думаю, по-настоящему я полюбила его лишь в тот момент, когда потеряла его, – сказала она наконец.
– Если бы я смог начать все сначала, я бы жил как короли, которые строили этот замок. Занимался бы лишь охотой, искусствами… и любовью, – он опять говорил скорее для себя самого. – Любовь. Я забыл, что это такое, – он сбоку посмотрел на Каролину.
Какая-то таинственная сила заставила ее повернуть к нему лицо. Она замерла в ожидании. Он хотел что-то сказать, но слова, которые так часто и так легко слетали с его языка, обращенные к этой девушке, сейчас прозвучали бы как оскорбление. Всегда он пользовался словами любви холодно и расчетливо, как оружием. А теперь, когда он искал их, они не приходили. Он почти резко отвернулся.
– Вы, должно быть, устали, – произнес он. – У меня еще есть дела. Спокойной ночи.
7
Каролина вынула жемчуг из волос и расчесывала их, пока они не начали блестеть, потом убрала пряди со лба, заколов двумя черепаховыми гребешками. Тихонько мурлыкая себе под нос, она прошлась рукой по баночкам и флакончикам, стоявшим на туалетном столике. Наконец она остановила свой выбор на серебряной коробочке с миндальными отрубями. Отсыпав оттуда немного в одну из позолоченных фарфоровых ракушек, она добавила меда и размешала кашицу маленькой золотой ложечкой из своего несессера. Маленькой губкой смочила лицо и шею теплой водой, а потом осторожно нанесла коричневатую массу. Ежевечерние полчаса перед зеркалом превратились для нее почти в ритуал, даже если она частенько не делала ничего другого, кроме купания рук в лимонном масле. Лишь тогда день завершался и складывался в единое целое.
Она смыла засохшую маску и нанесла на лицо, шею и руки немного смеси, которую изготовляла сама по старинному рецепту бабушки своего отца из миндального масла и пыльцы орхидеи. Потом вынула гребешки из волос, погасила свечи, бросила на пуфик нежно-желтый кружевной пеньюар и нырнула в широкую кровать с балдахином из серебристо-голубой парчи, свисавшей тяжелыми фестонами. Белье из камки приятно холодило ее нагое тело, от чего Каролина всегда испытывала блаженство. Аромат свечей еще стоял в воздухе. В камине тихонько горел огонь, наполняя комнату теплым живым мерцанием. На круглом столике красного дерева возле кровати стояли серебряная вазочка с подтаявшим мороженым и блюдо с фруктами.
Каролина закрыла глаза. Чем больше она узнавала императора, тем все более загадочным казался он ей. Он не был похож на других мужчин, общаясь с ним, она не могла сказать, о чем он в действительности думал. Несколько раз за этот вечер у нее было такое ощущение, что он изучал ее – холодно и рассудочно. Она понимала, что люди могли ненавидеть его, и угадывала, почему женщины любили и все же предавали его.
Звуки из комнат прислуги смолкли. В замке воцарилась тишина. Погруженная в свои мысли, она слушала тихий шепот языков пламени. Скрипнула половица. Каролина выпрямилась и прислушалась, но услышала только потрескивание поленьев в камине. Однако потом она различила звук поворачивающейся дверной ручки. Оклеенная обоями дверь, которую она не заметила раньше, открылась – и в проеме появился император.
Каролина испуганно натянула пуховое одеяло на свое обнаженное тело. В полном замешательстве смотрела она на мужчину в белых облегающих шелковых рейтузах и голубой приталенной бархатной куртке, закрывшего за собой дверь и совершенно непринужденно севшего к ней на кровать.
– Вам всегда надо носить волосы распущенными… – его рука, лаская, прошлась по ее иссиня-черным волосам.
Каролина увернулась от его прикосновения и прижалась к изголовью кровати, ее шея, плечи и ложбинка между грудями обнажились.
Император передвинулся вместе с ней, его руки коснулись ее плеч. Он склонился над ней, у Каролины по спине пробежал озноб. Было совсем тихо. Лишь шорохи догорающего огня наполняли сумеречную комнату – и тихий голос, заклинающий, настойчивый. Его ладони соскользнули с ее плеч и сомкнулись на ее руках, все еще судорожно цеплявшихся за одеяло над грудью. Император попытался ласково, игриво разжать ее пальцы. От его: рук исходила какая-то магическая сила, заставившая ее неожиданно обмякнуть. На лице императора появилась самоуверенная улыбка, улыбка мужчины, привыкшего брать все, что захочется, быстро, с налета, не задавая вопросов. Каролина восприняла эту улыбку как оскорбление, как вызов. Это была улыбка полководца, а не влюбленного. Она очнулась.
– Ваше величество, в качестве кого вы здесь? В качестве императора? Полководца? Пожалуйста, мою накидку.
Император взял в руки пеньюар, лежавший на пуфике рядом с кроватью.
– Дайте мне его – и отвернитесь.
Каролина взяла пеньюар. Император отвернулся, секунду помедлил и молниеносно повернулся снова. Однако Каролина уже лежала, облачив свое стройное тело в переливающийся шелк. Она рассмеялась ему в лицо.
– Вы все же пришли как полководец, как человек стремительных сражений…
– Свои лучшие я выиграл именно так! – Он сел к ней ближе и обнял ее двумя руками.
Каролина не противилась, однако в ее глазах блеснуло: «Эту битву вы еще не выиграли».
Казалось, он опять не слышит ее, а лишь ощущает ее близость.
– Каролина, я люблю вас. С тех самых пор, с Сен-Дизье. Я не смог вас забыть.
Она опять почувствовала силу, исходившую от его голоса, от его рук. Легкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Император выпустил Каролину и хотел поспешить к двери, но было уже поздно. В тени дверного проема появился камердинер Наполеона, кативший перед собой прямоугольный столик. Император набросился на него:
– Ты что, знака не можешь подождать? – Слуга отпрянул.
На его лице читались притворная покорность и безграничное любопытство. Пока он подобострастно кланялся и наконец захлопнул за собой дверь, его глаза зафиксировали каждую деталь увиденной сцены.
– Каналья! – Император так наподдал столик ногой, что тот прокатился по всей комнате.
Пламя свечей в серебряном подсвечнике колыхнулось, бокалы и тарелки зазвенели. При виде императорского гнева Каролина не удержалась и засмеялась.
– Ведь он наверняка всего лишь выполнил то, что ему приказало ваше величество, разве не так? – К ней опять вернулась уверенность. – Я бы с удовольствием полюбовалась поближе скатертью-самобранкой. – Она посмотрела снизу вверх на императора. В этот момент он был для нее всего лишь мужчиной – мужчиной, заслуживавшим урока. – Это было задумано, – она показала на приготовленную со знанием дела любовную трапезу, – до или после?
Император опустил глаза.
– Простите, – он сделал шаг и взял ее руки. – Я должен был встретить вас раньше… – Он замолк, казалось, в нем происходила внутренняя борьба, он решал, говорить ли ему дальше. Потом он продолжил: – Кадет Бонапарт не мечтал о славе, а только о любви. Но женщины видели лишь его поношенный сюртук. А потом, потом – только его власть. – Он пристально посмотрел на нее.
Ее глаза мерцали в полумраке, и он подумал, что она могла бы быть всем в его жизни: страстной любовницей, нежной матерью его детей, верной спутницей, блестящей императрицей. Он вдруг понял это с такой четкостью, которая обескуражила и лишила его дара речи, ибо одновременно он понял, что было слишком поздно, что у него уже не осталось времени.
Резко и неожиданно он выпустил ее руки.
– Спокойной ночи – и простите.
8
Граф де ля Ромм-Аллери налил дочери из серебряного чайника апельсинового чая. В его глазах светилась отеческая любовь. До того дня, как им пришлось бежать из замка Розамбу, он всегда видел в ней лишь маленькую девочку. А с тех пор он осознал, что она стала взрослой – красивой, отважной женщиной.
Каролина отставила свою чашку. Внешне она была спокойна и невозмутима.
– Отец, – произнесла она, – у меня есть просьба. Я хочу вернуться в Париж. – Она увидела, как он улыбнулся.
Догадывался, что произошло этой ночью? Приятно осознавать, что тебя поймут – даже без слов.
– Мы вместе вернемся в Париж, – отозвался граф. Он поднялся и прошелся по комнате. – Говорят, что этой ночью император отрекся в пользу своего сына. – Он огляделся, словно желая удостовериться, что они одни. – Думаю, что это маневр. Он хочет выиграть время. Возможно, что союзники отведут в ближайшие дни части своих войск от Парижа. – Он остановился перед Каролиной и понизил голос. – У императора есть свыше пятидесяти тысяч солдат. За пару часов все могло бы быть решено – если удар будет безупречно подготовлен.
– Тебя уже разыскивали в Париже, – напомнила она.
– Я это учел в своих планах. Но «отречение» императора все изменило, к тому же существуют мои деньги, мое имя, мои связи с австрийским императорским домом.
Каролина колебалась, сказать ему о сыне или нет. Но он должен это знать.
– Филипп в Париже, Я не знаю, что произошло между вами тогда, в замке. Но – не могли он быть важной картой в твоей игре? Разве это не живое доказательство, что твой отход от Наполеона искренний?
Отец положил руку на плечо дочери.
– У меня есть другой козырь в этой игре, получше…
– Ты имеешь в виду меня?
– Да, тебя. Женщина с твоей красотой, твоей смелостью и с твоим умением держать язык за зубами… – Он испытующе посмотрел на Каролину. – Ну как, по плечу тебе такая роль? Тогда собирайся.
Каролина откинулась на заднем сиденье кареты, напротив сидел отец. Через своего камердинера император пожелал им счастливого пути. Сам он, как было доложено, ускакал верхом и не вернется раньше обеда. Она слышала, как забрался на козлы Симон. Стражники открыли большие ворота, украшенные позолотой, лошади тронули с места. Карета выехала со двора и покатилась по аллее. Справа поблескивал пруд, у которого она стояла вчера вечером, за ним виднелся силуэт замка. Неужели это было вчера? Каролине показалось, что с тех пор, как они покинули Розамбу, прошла целая вечность. Пожар, ночное бегство, прибытие на бивак в Сен-Дизье, страшный момент, когда она обнаружила труп Летерпа, тихие дни в монастыре – как давно все это было. А ведь прошло всего две недели…
Карета выехала с аллеи и свернула в лес. Каролина взглянула на отца. На его худом смуглом лице с глубоко посаженными глазами застыло напряженное ожидание, придававшее ему моложавый и бесстрашный вид. А что она, собственно, знала о нем? С тех пор как несколько лет тому назад он привез лихорадку из египетского похода, нет-нет да приковывавшую его к постели, граф жил уединенно в своём замке. Казалось, он был озабочен лишь своими владениями, своим состоянием – и своим здоровьем. Каждый год он совершал несколько длительных поездок на воды, один, без сопровождения; она никогда так и не узнала, на каких курортах он бывал.
Скрип забиваемых под колеса колодок, чтобы карета встала неподвижно, вывел ее из раздумий. Всадник склонился к окошку, это был курьер из Фонтенбло. Он протянул ей в окно запечатанный сургучом пакетик, отдал честь и развернул лошадь. Каролина нерешительно подержала сверточек в руке, затем надорвала бумагу. Перед ней была узкая потрепанная тетрадка, густо исписанная с первой до последней страницы. Оттуда выпала записка. Она узнала нетерпеливый почерк Наполеона:
«В этой тетради бьется сердце кадета Бонапарта. Ради мечты, для которой он хотел жить – или умереть. В моей жизни больше не будет ни одного мгновения, которое не принадлежит вам».
Листок задрожал в руке Каролины. Подняв глаза, она столкнулась с понимающим взглядом отца.
Каролина стояла перед трехстворчатым настенным зеркалом в своем будуаре. Месье Леруа, первый парижский портной, задрапировывал тончайшими, как дуновение, золотыми кружевами глубокий вырез на спине белого шелкового платья. Он отошел назад, проверил свое творение, однако остался недоволен.
Каролина подозвала горничную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Симон затряс головой.
– Нам нужно попасть внутрь.
– Попасть внутрь! – со смехом передразнил солдат. – Я так и знал, это спец-курьер из Парижа.
Второй солдат был более подозрительным.
– У тебя есть паспорта – для тебя и твоей дочки?
Симон протянул ему бумаги, которые вынул из кожаного мешочка на груди. Через окошко караульной будки Каролине было видно, как солдаты сдвинули головы, а потом послали гонца в замок. Она слезла с козел и подошла к пруду. В тиши был слышен плеск фонтанов. За каменной оградой угадывался сумрачный парк. В глубине возвышался замок, казавшийся бесконечным со своими сотнями окошек. Каролина подошла поближе к воде и склонилась к блестящей поверхности, на которой чуть вздрагивало ее отражение: сине-малиновая шерстяная юбка в глубокую складку, корсет со шнуровкой цвета бургундского, а сверху темно-синий шерстяной платок. Волосы были спрятаны под накрахмаленным чепцом цвета слоновой кости, строго обрамлявшим лицо, однако благодаря своим широким крыльям все же придававшим ему что-то кокетливое.
У ворот раздались громкие голоса, зазвучали команды. Караульные высыпали из будки и встали по своим местам. Каролина увидела идущих по двору двух мужчин: сухую сутулую фигуру отца и рядом императора. Ворота распахнулись, постовые салютовали.
Каролина побежала навстречу мужчинам. Она обняла отца, а потом сделала то, что отказалась сделать в Сен-Дивье – склонилась в глубоком реверансе перед императором.
Под руку с графом Фредериком де ля Ромм-Аллери Каролина переступила порог императорского салона. Ярко-желтое платье из матового шелка нежно облегало ее фигуру, подчеркивая мягкие линии. Затканная жемчугом золотая лента окаймляла глубокое декольте, перекрещивалась посередине и спускалась дальше под грудью. Волосы Каролина подобрала по последней моде в греческом стиле. Жемчужная ленточка была искусно продета сквозь черные густые пряди.
Император стоял, прислонившись к камину. Он поприветствовал графа, затем обратился к Каролине. Поймав в воздухе ее руку, он удержал ее от реверанса.
– Пожалуйста, не надо, когда вы стоите, мне гораздо лучше видно ваше платье… и ваши глаза. – Он сделал знак рукой, и камердинер и слуги вышли из зала. Император показал на овальный стол в центре салона. – Прошу вас.
Каролине было отведено место по его правую руку, отец сидел напротив нее. На столе в позолоченных глубоких блюдах и супнице были сервированы кушанья: каштановый суп-пюре, на закуску щука а-ля Шамбор и рябчики а-ля Монглас; на горячее были поданы каплун и четверть ягненка с полагающимися овощами и салатами; десерт составили апельсиновое желе и мороженое. Из напитков на столе стояли две бутылки «шамбертена» и изящная бутылочка ликера.
Император ел очень мало. Еда никогда не играла для него большой роли, сегодня же она его не интересовала вовсе. Пока он вел непринужденную беседу, его взгляд все время искал Каролину. Он говорил о тысяче пустяков, о театре, о новых книгах, рассказывал смешные истории – и все это с таким естественным, непринужденным юмором, как будто в шестидесяти километрах не стоял неприятель и он ничего не знал о декрете, освободившем армию и народ от присяги на верность ему…
Когда принесли десерт, он взял одну из серебряных вазочек с мороженым и поднялся.
– Пойдемте, мороженое надо есть у камина.
– Жара и холод – это оживляет, – он облокотился на изогнутый мраморный цоколь. – А теперь рассказывайте. Вы видели, как союзники входили в Париж?
– Да, я присутствовала при этом.
Наполеон переглянулся с графом.
– А знал ли об этом ваш отец? Мы предполагали, что вы в безопасности в монастыре, под опекой строгой настоятельницы.
Каролина покачала головой.
– Я должна была попасть в Париж, и только я очутилась дома, как нагрянула полиция, – она повернулась к отцу: – Они искали тебя. Ими командовал некий Теофиль Тибо.
– Они обыскивали дом? – Император спрашивал теперь почти официально, как при допросе.
– Они хотели. Но я дала слово, что никого нет…
– И свирепому Тибо этого было достаточно?
– Он отослал своих людей и потом вернулся один.
– Он угрожал вам, шантажировал?
Каролина помедлила. Потом нерешительно ответила:
– Мне показалось, что он скорее угрожал вам, ваше величество…
– В каких словах?
Она повторила слова Тибо.
– Вот видите! – воскликнул граф. – Они замышляют убийство, мы должны что-то предпринять!
Император промолчал. Он опустил голову, закрыв глаза ладонью, будто прислушивался к себе. Слова девушки – лишь их звучание – дошли до него и затронули то, чего, как он утверждал всю свою жизнь, у него нет – сердце. Неожиданно он сказал:
– Вы очень любите своего отца? Извините, что я задаю такой вопрос, но я слишком часто наблюдал, как иссякает любовь, когда она требует мужества, настоящего мужества. – Каролина не ответила, и похоже, он и не ждал ответа. – А Летерп? – спросил он. – Вы его очень любили?
Каролина замялась. Как часто она сама задавала себе этот вопрос.
– Думаю, по-настоящему я полюбила его лишь в тот момент, когда потеряла его, – сказала она наконец.
– Если бы я смог начать все сначала, я бы жил как короли, которые строили этот замок. Занимался бы лишь охотой, искусствами… и любовью, – он опять говорил скорее для себя самого. – Любовь. Я забыл, что это такое, – он сбоку посмотрел на Каролину.
Какая-то таинственная сила заставила ее повернуть к нему лицо. Она замерла в ожидании. Он хотел что-то сказать, но слова, которые так часто и так легко слетали с его языка, обращенные к этой девушке, сейчас прозвучали бы как оскорбление. Всегда он пользовался словами любви холодно и расчетливо, как оружием. А теперь, когда он искал их, они не приходили. Он почти резко отвернулся.
– Вы, должно быть, устали, – произнес он. – У меня еще есть дела. Спокойной ночи.
7
Каролина вынула жемчуг из волос и расчесывала их, пока они не начали блестеть, потом убрала пряди со лба, заколов двумя черепаховыми гребешками. Тихонько мурлыкая себе под нос, она прошлась рукой по баночкам и флакончикам, стоявшим на туалетном столике. Наконец она остановила свой выбор на серебряной коробочке с миндальными отрубями. Отсыпав оттуда немного в одну из позолоченных фарфоровых ракушек, она добавила меда и размешала кашицу маленькой золотой ложечкой из своего несессера. Маленькой губкой смочила лицо и шею теплой водой, а потом осторожно нанесла коричневатую массу. Ежевечерние полчаса перед зеркалом превратились для нее почти в ритуал, даже если она частенько не делала ничего другого, кроме купания рук в лимонном масле. Лишь тогда день завершался и складывался в единое целое.
Она смыла засохшую маску и нанесла на лицо, шею и руки немного смеси, которую изготовляла сама по старинному рецепту бабушки своего отца из миндального масла и пыльцы орхидеи. Потом вынула гребешки из волос, погасила свечи, бросила на пуфик нежно-желтый кружевной пеньюар и нырнула в широкую кровать с балдахином из серебристо-голубой парчи, свисавшей тяжелыми фестонами. Белье из камки приятно холодило ее нагое тело, от чего Каролина всегда испытывала блаженство. Аромат свечей еще стоял в воздухе. В камине тихонько горел огонь, наполняя комнату теплым живым мерцанием. На круглом столике красного дерева возле кровати стояли серебряная вазочка с подтаявшим мороженым и блюдо с фруктами.
Каролина закрыла глаза. Чем больше она узнавала императора, тем все более загадочным казался он ей. Он не был похож на других мужчин, общаясь с ним, она не могла сказать, о чем он в действительности думал. Несколько раз за этот вечер у нее было такое ощущение, что он изучал ее – холодно и рассудочно. Она понимала, что люди могли ненавидеть его, и угадывала, почему женщины любили и все же предавали его.
Звуки из комнат прислуги смолкли. В замке воцарилась тишина. Погруженная в свои мысли, она слушала тихий шепот языков пламени. Скрипнула половица. Каролина выпрямилась и прислушалась, но услышала только потрескивание поленьев в камине. Однако потом она различила звук поворачивающейся дверной ручки. Оклеенная обоями дверь, которую она не заметила раньше, открылась – и в проеме появился император.
Каролина испуганно натянула пуховое одеяло на свое обнаженное тело. В полном замешательстве смотрела она на мужчину в белых облегающих шелковых рейтузах и голубой приталенной бархатной куртке, закрывшего за собой дверь и совершенно непринужденно севшего к ней на кровать.
– Вам всегда надо носить волосы распущенными… – его рука, лаская, прошлась по ее иссиня-черным волосам.
Каролина увернулась от его прикосновения и прижалась к изголовью кровати, ее шея, плечи и ложбинка между грудями обнажились.
Император передвинулся вместе с ней, его руки коснулись ее плеч. Он склонился над ней, у Каролины по спине пробежал озноб. Было совсем тихо. Лишь шорохи догорающего огня наполняли сумеречную комнату – и тихий голос, заклинающий, настойчивый. Его ладони соскользнули с ее плеч и сомкнулись на ее руках, все еще судорожно цеплявшихся за одеяло над грудью. Император попытался ласково, игриво разжать ее пальцы. От его: рук исходила какая-то магическая сила, заставившая ее неожиданно обмякнуть. На лице императора появилась самоуверенная улыбка, улыбка мужчины, привыкшего брать все, что захочется, быстро, с налета, не задавая вопросов. Каролина восприняла эту улыбку как оскорбление, как вызов. Это была улыбка полководца, а не влюбленного. Она очнулась.
– Ваше величество, в качестве кого вы здесь? В качестве императора? Полководца? Пожалуйста, мою накидку.
Император взял в руки пеньюар, лежавший на пуфике рядом с кроватью.
– Дайте мне его – и отвернитесь.
Каролина взяла пеньюар. Император отвернулся, секунду помедлил и молниеносно повернулся снова. Однако Каролина уже лежала, облачив свое стройное тело в переливающийся шелк. Она рассмеялась ему в лицо.
– Вы все же пришли как полководец, как человек стремительных сражений…
– Свои лучшие я выиграл именно так! – Он сел к ней ближе и обнял ее двумя руками.
Каролина не противилась, однако в ее глазах блеснуло: «Эту битву вы еще не выиграли».
Казалось, он опять не слышит ее, а лишь ощущает ее близость.
– Каролина, я люблю вас. С тех самых пор, с Сен-Дизье. Я не смог вас забыть.
Она опять почувствовала силу, исходившую от его голоса, от его рук. Легкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Император выпустил Каролину и хотел поспешить к двери, но было уже поздно. В тени дверного проема появился камердинер Наполеона, кативший перед собой прямоугольный столик. Император набросился на него:
– Ты что, знака не можешь подождать? – Слуга отпрянул.
На его лице читались притворная покорность и безграничное любопытство. Пока он подобострастно кланялся и наконец захлопнул за собой дверь, его глаза зафиксировали каждую деталь увиденной сцены.
– Каналья! – Император так наподдал столик ногой, что тот прокатился по всей комнате.
Пламя свечей в серебряном подсвечнике колыхнулось, бокалы и тарелки зазвенели. При виде императорского гнева Каролина не удержалась и засмеялась.
– Ведь он наверняка всего лишь выполнил то, что ему приказало ваше величество, разве не так? – К ней опять вернулась уверенность. – Я бы с удовольствием полюбовалась поближе скатертью-самобранкой. – Она посмотрела снизу вверх на императора. В этот момент он был для нее всего лишь мужчиной – мужчиной, заслуживавшим урока. – Это было задумано, – она показала на приготовленную со знанием дела любовную трапезу, – до или после?
Император опустил глаза.
– Простите, – он сделал шаг и взял ее руки. – Я должен был встретить вас раньше… – Он замолк, казалось, в нем происходила внутренняя борьба, он решал, говорить ли ему дальше. Потом он продолжил: – Кадет Бонапарт не мечтал о славе, а только о любви. Но женщины видели лишь его поношенный сюртук. А потом, потом – только его власть. – Он пристально посмотрел на нее.
Ее глаза мерцали в полумраке, и он подумал, что она могла бы быть всем в его жизни: страстной любовницей, нежной матерью его детей, верной спутницей, блестящей императрицей. Он вдруг понял это с такой четкостью, которая обескуражила и лишила его дара речи, ибо одновременно он понял, что было слишком поздно, что у него уже не осталось времени.
Резко и неожиданно он выпустил ее руки.
– Спокойной ночи – и простите.
8
Граф де ля Ромм-Аллери налил дочери из серебряного чайника апельсинового чая. В его глазах светилась отеческая любовь. До того дня, как им пришлось бежать из замка Розамбу, он всегда видел в ней лишь маленькую девочку. А с тех пор он осознал, что она стала взрослой – красивой, отважной женщиной.
Каролина отставила свою чашку. Внешне она была спокойна и невозмутима.
– Отец, – произнесла она, – у меня есть просьба. Я хочу вернуться в Париж. – Она увидела, как он улыбнулся.
Догадывался, что произошло этой ночью? Приятно осознавать, что тебя поймут – даже без слов.
– Мы вместе вернемся в Париж, – отозвался граф. Он поднялся и прошелся по комнате. – Говорят, что этой ночью император отрекся в пользу своего сына. – Он огляделся, словно желая удостовериться, что они одни. – Думаю, что это маневр. Он хочет выиграть время. Возможно, что союзники отведут в ближайшие дни части своих войск от Парижа. – Он остановился перед Каролиной и понизил голос. – У императора есть свыше пятидесяти тысяч солдат. За пару часов все могло бы быть решено – если удар будет безупречно подготовлен.
– Тебя уже разыскивали в Париже, – напомнила она.
– Я это учел в своих планах. Но «отречение» императора все изменило, к тому же существуют мои деньги, мое имя, мои связи с австрийским императорским домом.
Каролина колебалась, сказать ему о сыне или нет. Но он должен это знать.
– Филипп в Париже, Я не знаю, что произошло между вами тогда, в замке. Но – не могли он быть важной картой в твоей игре? Разве это не живое доказательство, что твой отход от Наполеона искренний?
Отец положил руку на плечо дочери.
– У меня есть другой козырь в этой игре, получше…
– Ты имеешь в виду меня?
– Да, тебя. Женщина с твоей красотой, твоей смелостью и с твоим умением держать язык за зубами… – Он испытующе посмотрел на Каролину. – Ну как, по плечу тебе такая роль? Тогда собирайся.
Каролина откинулась на заднем сиденье кареты, напротив сидел отец. Через своего камердинера император пожелал им счастливого пути. Сам он, как было доложено, ускакал верхом и не вернется раньше обеда. Она слышала, как забрался на козлы Симон. Стражники открыли большие ворота, украшенные позолотой, лошади тронули с места. Карета выехала со двора и покатилась по аллее. Справа поблескивал пруд, у которого она стояла вчера вечером, за ним виднелся силуэт замка. Неужели это было вчера? Каролине показалось, что с тех пор, как они покинули Розамбу, прошла целая вечность. Пожар, ночное бегство, прибытие на бивак в Сен-Дизье, страшный момент, когда она обнаружила труп Летерпа, тихие дни в монастыре – как давно все это было. А ведь прошло всего две недели…
Карета выехала с аллеи и свернула в лес. Каролина взглянула на отца. На его худом смуглом лице с глубоко посаженными глазами застыло напряженное ожидание, придававшее ему моложавый и бесстрашный вид. А что она, собственно, знала о нем? С тех пор как несколько лет тому назад он привез лихорадку из египетского похода, нет-нет да приковывавшую его к постели, граф жил уединенно в своём замке. Казалось, он был озабочен лишь своими владениями, своим состоянием – и своим здоровьем. Каждый год он совершал несколько длительных поездок на воды, один, без сопровождения; она никогда так и не узнала, на каких курортах он бывал.
Скрип забиваемых под колеса колодок, чтобы карета встала неподвижно, вывел ее из раздумий. Всадник склонился к окошку, это был курьер из Фонтенбло. Он протянул ей в окно запечатанный сургучом пакетик, отдал честь и развернул лошадь. Каролина нерешительно подержала сверточек в руке, затем надорвала бумагу. Перед ней была узкая потрепанная тетрадка, густо исписанная с первой до последней страницы. Оттуда выпала записка. Она узнала нетерпеливый почерк Наполеона:
«В этой тетради бьется сердце кадета Бонапарта. Ради мечты, для которой он хотел жить – или умереть. В моей жизни больше не будет ни одного мгновения, которое не принадлежит вам».
Листок задрожал в руке Каролины. Подняв глаза, она столкнулась с понимающим взглядом отца.
Каролина стояла перед трехстворчатым настенным зеркалом в своем будуаре. Месье Леруа, первый парижский портной, задрапировывал тончайшими, как дуновение, золотыми кружевами глубокий вырез на спине белого шелкового платья. Он отошел назад, проверил свое творение, однако остался недоволен.
Каролина подозвала горничную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29