И добавил, сосредоточенно сдвинув брови: – Шалстоун? Кажется, я где-то слышал это имя.
Лорд Кент оперся на костыли.
– Ее отец – тот самый викарий, о котором я вам рассказывал.
Гендель радостно улыбнулся.
– Ах да, тот самый замечательный викарий! Его музыка просто удивительна! – И он повернулся к лорду Кенту. – А где же он? Почему он не пришел?
Лорд Кент промолчал и лишь посмотрел выразительно на Корделию, явно желая, чтобы она сама сообщила Генделю правду. Что ж, он прав, она виновница обмана, ей и расплачиваться.
Собравшись с духом, Корделия сказала:
– Мой отец не пришел, сэр, потому… потому что хоралы, которые лорд Кент издал анонимно, сочинил не он. – Она перевела дыхание. – Их сочинила я.
Гендель изменился в лице.
– Я не понимаю. – Он повернулся к лорду Кенту. – Что все это значит?
Лорд Кент выдавил из себя улыбку.
– Когда я сообщил вам, что автор хоралов – викарий Шалстоун, я думал, что это действительно так. Все они были подписаны его именем. Но вчера, когда Шалстоуны прибыли в Лондон, мне стало известно, что на самом деле они были сочинены его дочерью. И она перед вами.
Гендель взглянул на нее.
– О Господи, – пробормотал Гендель, разглядывая Корделию. На лице его было написано недоверие, и он холодно сказал ей: – Позвольте мне сказать, мадам, что я ожидал иного.
Корделии было неуютно под его взглядом.
– Я… я понимаю, сэр. Я не должна была подписывать свои сочинения именем отца, но он настоял на этом, потому что боялся, что, если я поставлю свое имя, это… повредит мне. Женщин-композиторов обычно всерьез не принимают.
Он задумался на мгновение, потом вопросительно взглянул на нее.
– Вам очень хотелось стать композитором?
Она облизнула пересохшие от волнения губы и кивнула.
– Очень. Музыке учила меня мать, но мне всегда хотелось сочинять самой, а не играть чужие произведения.
Себастьян и лорд Кент стояли неподвижно, не сводя глаз с Генделя. Даже леди Джудит была взволнована. Корделии казалось, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Под его изучающим взглядом она чувствовала себя совершенно незащищенной, у нее было ощущение, что он может читать ее мысли. Ей вдруг страстно захотелось бежать прочь, бежать до того, как он назовет ее шарлатанкой и выгонит с позором.
Взгляд его упал на ее сумочку.
– Что у вас там?
Дрожащими пальцами она раскрыла сумочку.
– Мои сочинения, сэр. Все, что я написала.
– Покажите мне один из хоралов, последний.
Она вытащила ноты с новым хоралом, которым она очень гордилась, и протянула ему.
Он изучал ноты молча, время от времени напевая себе под нос. Потом поднял глаза.
– Вы слишком часто удваиваете третьи, – ворчливо заметил он, – лучше удваивать пятые.
Она не сразу смогла ответить.
– Я… я… Конечно, вы правы, сэр. Боюсь, мне часто приходится удваивать третьи, потому что в нашем хоре теноры слишком слабы.
Он махнул рукой.
– Да, из-за этих певцов столько хлопот. Даже мне пришлось изменить некоторые арии в оратории, потому что солист не мог их вытянуть. От певцов одни неприятности, не правда ли?
Она кивнула, с трудом осознавая, что он говорит с ней как с равной.
– А почему именно хоралы? – вдруг спросил он. – Это что, лучшее, на что вы способны?
Она напряглась. Самое трудное было впереди.
– Я сочиняла и другое, например, пару прелюдий. Но, поскольку я дочь викария, разумнее было работать над тем, что может исполнять хор во время службы. – Она помолчала, потом смело взглянула на него. – Домашние обязанности не оставляют мне времени для более серьезных сочинений, таких, как оратория. Но мне очень хотелось бы поработать над большим произведением.
Он нахмурился.
– Ах да, домашние обязанности. Сочиняющая женщина живет не так, как сочиняющий мужчина. Это ведь мешает вашей работе, не так ли? Если вы действительно хотите сочинять…
– Я действительно хочу сочинять, – перебила она его. – Но у меня есть обязанности, которыми я не могу пренебречь. И именно то, что у меня так мало времени, заставляет меня особенно серьезно относиться к занятиям музыкой. Я не могу позволить себе перебирать возможные аранжировки, как это делаете вы, а должна сразу же выбрать лучшую. – Она опустила глаза. – Но вы правы, слишком много трудностей встает на моем пути. Я никогда не могла бы сочинить такое великолепное произведение, как «Мессия». – Она говорила истово. – Могу себе представить, как долго вы над ним работали и сколько слез пролили.
В глазах его блеснуло нечто, он слегка улыбнулся.
– И слез, и крови… и много чего другого было пролито. Толпа права, рассказывая это про нас, композиторов.
Он сказал «про нас». Сердце ее бешено колотилось, она взглянула на него, но лицо его было непроницаемо.
– Расскажите-ка мне подробнее про свои хоралы, – буркнул он и указал на диван и стулья, стоявшие у стены.
Корделия посмотрела на лорда Кента, и тот кивнул. Глаза леди Джудит сияли, а Себастьян подбадривающе улыбнулся ей, когда они стали рассаживаться. В комнате было довольно прохладно, но Корделия не замечала этого, потому что кровь стучала у нее в висках и прилила к лицу.
Ей было очень трудно сосредоточиться на вопросах, которые задавал Гендель. Присев на краешек стула, она незаметно обтерла вспотевшие ладони об юбки, чтобы не выдать свое волнение. Гендель решил устроить ей проверку, выяснить, насколько она разбирается в музыке. Но ответы ее, видимо, пришлись ему по вкусу, она немного успокоилась и даже осмелилась сама задать несколько вопросов про ораторию.
Прошло около получаса, и Гендель сказал вдруг:
– Вы – новичок, мисс Шалстоун, но новичок талантливый. Рад был с вами побеседовать. Желаю вам успехов на вашем поприще.
Это было слишком похоже на завершение беседы, и Корделия забеспокоилась.
– Благодарю вас, сэр. – Она натянуто улыбнулась. – Встреча с вами так много для меня значит.
Он кивнул и встал.
– К сожалению, я слишком устал и вынужден вас покинуть. Прошу меня простить.
Все остальные тоже встали, озадаченные столь внезапным завершением разговора.
Лорд Кент откашлялся и сказал:
– Извините, сэр, но значит ли это, что вы согласны позволить мне издать одну из ваших ораторий?
– Вы должны понять, что поставили меня в довольно трудное положение, – сказал Гендель, избегая смотреть на лорда Кента.
Корделия затаила дыхание.
– Как так? – не сдержался Себастьян.
Гендель пожал плечами.
– Ничего не изменилось, ваша светлость. После того печального происшествия, когда молодая дама выдала чужую музыку за свою, я не могу поддерживать предприятие вашего брата. Моя судьба зависит от настроений английской знати. Я не могу рисковать своей репутацией.
Лицо лорда Кента исказилось от ярости.
– Но вы сказали, что, если я познакомлю вас с викарием…
– Да. – Акцент Генделя стал более заметен. – Но вы не познакомили меня с викарием. Мне совершенно ясно, что изданные вами сочинения написаны мисс Шалстоун, но другим – нет.
– Другим? Кому другим? – возмутился лорд Кент. – Сочинения были изданы анонимно. Кому какое дело, что композитор – женщина, если ее поддержим мы с вами?
Гендель со вздохом покачал головой.
– Вы мне рассказали про викария. Я рассказал кому-то еще, и буду выглядеть полным дураком, если признаю свою ошибку. Кроме того, вспомнят про ваши прошлые прегрешения. Будут говорить: «Лорд Кент нашел новую возлюбленную». И еще: «У кого на сей раз он украл музыку?»
Увидев, как напряглась Корделия, он добавил другим тоном:
– Я знаю правду, но в Лондоне столько злых языков, что правда мало кого волнует. Я сам в довольно неустойчивом положении, и сейчас, когда признание возвращается ко мне, не могу рисковать своей репутацией.
Он ласково улыбнулся Корделии.
– Разумеется, я не буду вам мешать. Продолжайте издавать ее сочинения, если вам это нравится. Со временем люди оценят их по достоинству… если только под ними будет стоять имя викария.
У нее упало сердце. Несмотря на его резкую манеру, после разговора с Генделем она была уверена, что он примет ее сторону.
Себастьян сделал шаг вперед.
– Если вы сейчас не поможете ему, сэр, Ричард не сможет издавать ее сочинения. Вам что, хочется, чтобы ее карьера на этом закончилась? Вы назвали ее талантливым новичком и сами же закрываете для нее дальнейший путь. Как сможет она продолжать, как сможет работать серьезно, если у нее не будет издателя?
Гендель пристально посмотрел на Корделию.
– Лорд Кент ваш единственный издатель?
Она кивнула.
Гендель задумался.
– Тогда вам следует обратиться к моему издателю Джону Уолшу. Возможно, он согласится напечатать несколько ваших сочинений, если я попрошу его об этом. Вы сможете издать их под своим именем, и никто не будет знать, что вы были связаны с лордом Кентом. Только в этом случае я смогу вам помочь.
Она онемела, услышав его предложение. Работать с издателем Генделя! Об этом она не смела даже мечтать! Гендель предлагал ей то, на что она даже не надеялась!
И тут она почувствовала на себе взгляд Себастьяна. Лорд Кент смотрел в сторону, а леди Джудит ожидала ее ответа затаив дыхание.
И тут она поняла, что не может предать их. Без лорда Кента она никогда ничего не добилась бы. И Себастьян… Она не смогла бы глядеть ему в глаза, если бы бросила его брата на произвол судьбы.
Слезы застилали ей глаза.
– Мне очень жаль, сэр. Благодарю вас за великодушное предложение, но я не могу оставить лорда Кента лишь из-за того, что для него наступили трудные времена.
К ее изумлению, Себастьян покачал головой.
– Корделия, подумайте хотя бы…
– Нет! – поспешно ответила она. Она была уже причиной одной ссоры между Себастьяном и его братом и не хотела другой. – Благодарю вас, лорд Веверли, за вашу заботу, но я должна так поступить. Я не имею права принимать предложение мистера Генделя, как бы великодушно оно ни было.
Гендель смотрел на нее с интересом.
– Вы человек преданный. Прекрасно. Мне остается лишь сожалеть о том, что обстоятельства складываются подобным образом. – Он повернулся к лорду Кенту. – Простите меня. Желаю вам всяческих успехов.
Потом он снова взглянул на нее.
– Оставьте мне хотя бы ноты одной вашей вещицы. Я хочу показать ее своему другу. Чтобы он знал, что потерял. Кто знает, если лорд Кент оставит издательское дело…
Она колебалась, и Себастьян сам взял у нее из рук сумочку, достал из нее ноты и протянул их Генделю.
– Не это, – воскликнула она, заметив, что это именно тот лист, на котором она делала заметки во время концерта.
Но было уже поздно. Гендель увидел ноты и стал вчитываться в них внимательно, мрачнея все больше и больше.
– Что это такое? – спросил он, тыча в ноты пальцем.
– Это… это записи, которые я делала во время исполнения оратории. – Она задержала дыхание. Только бы он не подумал, что она хотела украсть его музыку.
Он смотрел на ее торопливые записи.
– Вы переменили это на хор.
Она кивнула.
– Простите мою наглость, сэр, но мне показалось, что хор здесь более уместен.
Ей хотелось бежать от тяжелого взгляда Генделя, но после всего, что произошло, она не могла не злиться. Даже если она хотела сделать для себя аранжировку его музыки, ему до этого какое дело? Он и не узнал бы об этом, если бы Себастьян не дал ему наугад именно этот лист. Какое право имел Гендель так на нее смотреть, особенно после того, как отказался помочь лорду Кенту?
Она сложила руки на груди и сказала, забыв про осторожность:
– Вы же знаете, сэр, что за народ мы, композиторы. Мы любим потешить себя новыми аранжировками. Но, уверяю вас, у меня и в мыслях не было воровать вашу музыку. – Вздернув подбородок, она добавила самоуверенно: – Если вам будет угодно, можете воспользоваться моим вариантом.
Он удивленно взглянул на нее, но она не стала дожидаться его ответа. Ей надоело доказывать всем, на что она способна. Пусть думает, что ему будет угодно. Он мужчина и все равно поступит так, как пожелает.
Поэтому, собрав остатки гордости, она повернулась и вышла из комнаты.
21
Все сидевшие в карете, направлявшейся в Веверли, хранили молчание. После встречи с Генделем никто не проронил ни слова. Да и о чем говорить, думала Корделия.
Она боялась поднять глаза на своих спутников, боялась увидеть их расстроенные лица. Она сделала все, что могла, и все же чувствовала себя виноватой. Быть может, объясни она Генделю, как помог ей лорд Кент… Или скажи она ему…
Нет, все было бы бесполезно, уверяла она себя. Гендель заботился лишь о своем будущем; что станет с ней или с лордом Кентом, его не волновало. И разве она имела право винить его в этом?
– Ты хочешь сразу же отправиться домой? – спросил лорд Кент леди Джудит.
Его вопрос оторвал леди Джудит от горьких мыслей.
– Нет. Мы же обещали всем, что вернемся к позднему ужину и расскажем про концерт. Мне не хочется их разочаровывать.
– Я не чувствую в себе сил улыбаться и веселить присутствующих, притворяясь, будто все в порядке. Ведь издательству моему конец, – буркнул лорд Кент.
Леди Джудит не стала обращать на его ворчание внимания и повернулась к Корделии.
– А вы, мисс Шалстоун, будете ужинать?
Как бы ей хотелось отказаться! Но отец и Гонорина должны услышать всю историю.
– Наверное, да.
Себастьян молчал, но она чувствовала на себе его взгляд. Она вдруг подумала о том, что ничто уже не задерживает ее в Лондоне. Отец и Гонорина ждут, что она уедет вместе с ними; что ж, завтра – прекрасный день для отъезда.
Эта мысль терзала ее сердце. И грусть ее не уменьшилась при виде всей компании, встречавшей их на пороге дома с нетерпеливыми вопросами. Она избегала смотреть на Гонорину, и подруга ее сразу же догадалась, что что-то не так. Она не стала мучить ее расспросами, а просто обняла за талию и притянула к себе.
Все направились в столовую, но Себастьян пошел к лестнице.
Леди Джудит остановилась и повернулась к нему.
– Куда ты, Себастьян? Ты что, не пойдешь с нами? Даже твой брат изъявил желание поужинать со всеми.
Себастьян покачал головой.
– Я присоединюсь к вам позже. – Он загадочно посмотрел на Корделию. – Мне надо заняться кое-какими делами у себя в кабинете.
Леди Джудит пожала плечами и проследовала за девочками в столовую, а Корделия разочарованно взглянула на Себастьяна. Это ее последний вечер, а он даже не хочет провести его с ней. Она с трудом сдержала слезы. Наверняка он расстроился из-за того, что ей не удалось уговорить Генделя. Корделия вздохнула. Что ж, с этим она ничего не может поделать.
Ужин прошел напряженно. Слава Богу, леди Джудит сама вела беседу и смогла рассказать о том, что произошло, никого в этом не виня. Но это не принесло Корделии облегчения. Она страдала из-за отсутствия Себастьяна и осуждала себя за это.
Подали вторую перемену блюд, и тут в гостиную вошел мальчик-слуга, тихо подошел к Корделии и передал ей записку. Прочитав ее, она некоторое время смотрела на листок, не веря своим глазам.
«Приходи! – было написано размашистым мужским почерком. Она никогда не видела почерка Себастьяна, но сразу поняла, что записка от него. – Я буду ждать тебя в своем кабинете. Нам надо поговорить».
Мальчик вышел сразу же, так что у нее даже не было возможности послать с ним отказ. Корделия смяла в руке записку.
Она обвела глазами присутствующих. Заметили ли они, что мальчик передал ей записку? Кажется, нет. Все наперебой расспрашивали Ричарда о том, что случилось в театре. Самое мудрое, что она могла сделать, – это остаться за столом.
«Приходи!»
Это слово жгло ей сердце. Он написал: «Нам надо поговорить», но только ли это имел он в виду? Если он хочет предложить ей свою любовь, она должна отказать ему, иначе грош цена ее решениям. Если он снова начнет уговаривать ее стать его любовницей, она – увы! – согласится, а это будет непростительным шагом.
Но ей так хотелось в последний раз увидеться с ним наедине. Нет, ей надо пойти хотя бы затем, чтобы сказать ему, чтобы он оставил свои домогания, иначе он будет преследовать ее до самого ее отъезда. Не дай Бог, он проникнет ночью в ее спальню! Что ж, она должна увидеть его и положить конец этой истории.
И, не раздумывая дольше, она поднялась из-за стола.
– Прошу… прошу меня извинить. – Все обернулись к ней. – Оказывается, я слишком устала. Пожалуй, мне лучше лечь пораньше.
«Обратного пути нет», – подумала она, торопливо выходя из столовой. Она могла еще подняться в свою комнату и действительно лечь спать, но знала, что не сделает этого. Боялась она лишь того, что кто-то может обратить внимание на то, что за ужином нет их обоих – ее и Себастьяна.
Чтобы убедиться, что за ней никто не последовал, она подождала некоторое время у двери столовой. Ведь Гонорина вполне могла догадаться, куда она отправилась. Но никто не вышел, и она немного успокоилась. Слава Богу, ее уход никому не показался подозрительным.
И она пошла вверх по лестнице.
На самом деле обстоятельства ее ухода заметил один человек – Джудит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Лорд Кент оперся на костыли.
– Ее отец – тот самый викарий, о котором я вам рассказывал.
Гендель радостно улыбнулся.
– Ах да, тот самый замечательный викарий! Его музыка просто удивительна! – И он повернулся к лорду Кенту. – А где же он? Почему он не пришел?
Лорд Кент промолчал и лишь посмотрел выразительно на Корделию, явно желая, чтобы она сама сообщила Генделю правду. Что ж, он прав, она виновница обмана, ей и расплачиваться.
Собравшись с духом, Корделия сказала:
– Мой отец не пришел, сэр, потому… потому что хоралы, которые лорд Кент издал анонимно, сочинил не он. – Она перевела дыхание. – Их сочинила я.
Гендель изменился в лице.
– Я не понимаю. – Он повернулся к лорду Кенту. – Что все это значит?
Лорд Кент выдавил из себя улыбку.
– Когда я сообщил вам, что автор хоралов – викарий Шалстоун, я думал, что это действительно так. Все они были подписаны его именем. Но вчера, когда Шалстоуны прибыли в Лондон, мне стало известно, что на самом деле они были сочинены его дочерью. И она перед вами.
Гендель взглянул на нее.
– О Господи, – пробормотал Гендель, разглядывая Корделию. На лице его было написано недоверие, и он холодно сказал ей: – Позвольте мне сказать, мадам, что я ожидал иного.
Корделии было неуютно под его взглядом.
– Я… я понимаю, сэр. Я не должна была подписывать свои сочинения именем отца, но он настоял на этом, потому что боялся, что, если я поставлю свое имя, это… повредит мне. Женщин-композиторов обычно всерьез не принимают.
Он задумался на мгновение, потом вопросительно взглянул на нее.
– Вам очень хотелось стать композитором?
Она облизнула пересохшие от волнения губы и кивнула.
– Очень. Музыке учила меня мать, но мне всегда хотелось сочинять самой, а не играть чужие произведения.
Себастьян и лорд Кент стояли неподвижно, не сводя глаз с Генделя. Даже леди Джудит была взволнована. Корделии казалось, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Под его изучающим взглядом она чувствовала себя совершенно незащищенной, у нее было ощущение, что он может читать ее мысли. Ей вдруг страстно захотелось бежать прочь, бежать до того, как он назовет ее шарлатанкой и выгонит с позором.
Взгляд его упал на ее сумочку.
– Что у вас там?
Дрожащими пальцами она раскрыла сумочку.
– Мои сочинения, сэр. Все, что я написала.
– Покажите мне один из хоралов, последний.
Она вытащила ноты с новым хоралом, которым она очень гордилась, и протянула ему.
Он изучал ноты молча, время от времени напевая себе под нос. Потом поднял глаза.
– Вы слишком часто удваиваете третьи, – ворчливо заметил он, – лучше удваивать пятые.
Она не сразу смогла ответить.
– Я… я… Конечно, вы правы, сэр. Боюсь, мне часто приходится удваивать третьи, потому что в нашем хоре теноры слишком слабы.
Он махнул рукой.
– Да, из-за этих певцов столько хлопот. Даже мне пришлось изменить некоторые арии в оратории, потому что солист не мог их вытянуть. От певцов одни неприятности, не правда ли?
Она кивнула, с трудом осознавая, что он говорит с ней как с равной.
– А почему именно хоралы? – вдруг спросил он. – Это что, лучшее, на что вы способны?
Она напряглась. Самое трудное было впереди.
– Я сочиняла и другое, например, пару прелюдий. Но, поскольку я дочь викария, разумнее было работать над тем, что может исполнять хор во время службы. – Она помолчала, потом смело взглянула на него. – Домашние обязанности не оставляют мне времени для более серьезных сочинений, таких, как оратория. Но мне очень хотелось бы поработать над большим произведением.
Он нахмурился.
– Ах да, домашние обязанности. Сочиняющая женщина живет не так, как сочиняющий мужчина. Это ведь мешает вашей работе, не так ли? Если вы действительно хотите сочинять…
– Я действительно хочу сочинять, – перебила она его. – Но у меня есть обязанности, которыми я не могу пренебречь. И именно то, что у меня так мало времени, заставляет меня особенно серьезно относиться к занятиям музыкой. Я не могу позволить себе перебирать возможные аранжировки, как это делаете вы, а должна сразу же выбрать лучшую. – Она опустила глаза. – Но вы правы, слишком много трудностей встает на моем пути. Я никогда не могла бы сочинить такое великолепное произведение, как «Мессия». – Она говорила истово. – Могу себе представить, как долго вы над ним работали и сколько слез пролили.
В глазах его блеснуло нечто, он слегка улыбнулся.
– И слез, и крови… и много чего другого было пролито. Толпа права, рассказывая это про нас, композиторов.
Он сказал «про нас». Сердце ее бешено колотилось, она взглянула на него, но лицо его было непроницаемо.
– Расскажите-ка мне подробнее про свои хоралы, – буркнул он и указал на диван и стулья, стоявшие у стены.
Корделия посмотрела на лорда Кента, и тот кивнул. Глаза леди Джудит сияли, а Себастьян подбадривающе улыбнулся ей, когда они стали рассаживаться. В комнате было довольно прохладно, но Корделия не замечала этого, потому что кровь стучала у нее в висках и прилила к лицу.
Ей было очень трудно сосредоточиться на вопросах, которые задавал Гендель. Присев на краешек стула, она незаметно обтерла вспотевшие ладони об юбки, чтобы не выдать свое волнение. Гендель решил устроить ей проверку, выяснить, насколько она разбирается в музыке. Но ответы ее, видимо, пришлись ему по вкусу, она немного успокоилась и даже осмелилась сама задать несколько вопросов про ораторию.
Прошло около получаса, и Гендель сказал вдруг:
– Вы – новичок, мисс Шалстоун, но новичок талантливый. Рад был с вами побеседовать. Желаю вам успехов на вашем поприще.
Это было слишком похоже на завершение беседы, и Корделия забеспокоилась.
– Благодарю вас, сэр. – Она натянуто улыбнулась. – Встреча с вами так много для меня значит.
Он кивнул и встал.
– К сожалению, я слишком устал и вынужден вас покинуть. Прошу меня простить.
Все остальные тоже встали, озадаченные столь внезапным завершением разговора.
Лорд Кент откашлялся и сказал:
– Извините, сэр, но значит ли это, что вы согласны позволить мне издать одну из ваших ораторий?
– Вы должны понять, что поставили меня в довольно трудное положение, – сказал Гендель, избегая смотреть на лорда Кента.
Корделия затаила дыхание.
– Как так? – не сдержался Себастьян.
Гендель пожал плечами.
– Ничего не изменилось, ваша светлость. После того печального происшествия, когда молодая дама выдала чужую музыку за свою, я не могу поддерживать предприятие вашего брата. Моя судьба зависит от настроений английской знати. Я не могу рисковать своей репутацией.
Лицо лорда Кента исказилось от ярости.
– Но вы сказали, что, если я познакомлю вас с викарием…
– Да. – Акцент Генделя стал более заметен. – Но вы не познакомили меня с викарием. Мне совершенно ясно, что изданные вами сочинения написаны мисс Шалстоун, но другим – нет.
– Другим? Кому другим? – возмутился лорд Кент. – Сочинения были изданы анонимно. Кому какое дело, что композитор – женщина, если ее поддержим мы с вами?
Гендель со вздохом покачал головой.
– Вы мне рассказали про викария. Я рассказал кому-то еще, и буду выглядеть полным дураком, если признаю свою ошибку. Кроме того, вспомнят про ваши прошлые прегрешения. Будут говорить: «Лорд Кент нашел новую возлюбленную». И еще: «У кого на сей раз он украл музыку?»
Увидев, как напряглась Корделия, он добавил другим тоном:
– Я знаю правду, но в Лондоне столько злых языков, что правда мало кого волнует. Я сам в довольно неустойчивом положении, и сейчас, когда признание возвращается ко мне, не могу рисковать своей репутацией.
Он ласково улыбнулся Корделии.
– Разумеется, я не буду вам мешать. Продолжайте издавать ее сочинения, если вам это нравится. Со временем люди оценят их по достоинству… если только под ними будет стоять имя викария.
У нее упало сердце. Несмотря на его резкую манеру, после разговора с Генделем она была уверена, что он примет ее сторону.
Себастьян сделал шаг вперед.
– Если вы сейчас не поможете ему, сэр, Ричард не сможет издавать ее сочинения. Вам что, хочется, чтобы ее карьера на этом закончилась? Вы назвали ее талантливым новичком и сами же закрываете для нее дальнейший путь. Как сможет она продолжать, как сможет работать серьезно, если у нее не будет издателя?
Гендель пристально посмотрел на Корделию.
– Лорд Кент ваш единственный издатель?
Она кивнула.
Гендель задумался.
– Тогда вам следует обратиться к моему издателю Джону Уолшу. Возможно, он согласится напечатать несколько ваших сочинений, если я попрошу его об этом. Вы сможете издать их под своим именем, и никто не будет знать, что вы были связаны с лордом Кентом. Только в этом случае я смогу вам помочь.
Она онемела, услышав его предложение. Работать с издателем Генделя! Об этом она не смела даже мечтать! Гендель предлагал ей то, на что она даже не надеялась!
И тут она почувствовала на себе взгляд Себастьяна. Лорд Кент смотрел в сторону, а леди Джудит ожидала ее ответа затаив дыхание.
И тут она поняла, что не может предать их. Без лорда Кента она никогда ничего не добилась бы. И Себастьян… Она не смогла бы глядеть ему в глаза, если бы бросила его брата на произвол судьбы.
Слезы застилали ей глаза.
– Мне очень жаль, сэр. Благодарю вас за великодушное предложение, но я не могу оставить лорда Кента лишь из-за того, что для него наступили трудные времена.
К ее изумлению, Себастьян покачал головой.
– Корделия, подумайте хотя бы…
– Нет! – поспешно ответила она. Она была уже причиной одной ссоры между Себастьяном и его братом и не хотела другой. – Благодарю вас, лорд Веверли, за вашу заботу, но я должна так поступить. Я не имею права принимать предложение мистера Генделя, как бы великодушно оно ни было.
Гендель смотрел на нее с интересом.
– Вы человек преданный. Прекрасно. Мне остается лишь сожалеть о том, что обстоятельства складываются подобным образом. – Он повернулся к лорду Кенту. – Простите меня. Желаю вам всяческих успехов.
Потом он снова взглянул на нее.
– Оставьте мне хотя бы ноты одной вашей вещицы. Я хочу показать ее своему другу. Чтобы он знал, что потерял. Кто знает, если лорд Кент оставит издательское дело…
Она колебалась, и Себастьян сам взял у нее из рук сумочку, достал из нее ноты и протянул их Генделю.
– Не это, – воскликнула она, заметив, что это именно тот лист, на котором она делала заметки во время концерта.
Но было уже поздно. Гендель увидел ноты и стал вчитываться в них внимательно, мрачнея все больше и больше.
– Что это такое? – спросил он, тыча в ноты пальцем.
– Это… это записи, которые я делала во время исполнения оратории. – Она задержала дыхание. Только бы он не подумал, что она хотела украсть его музыку.
Он смотрел на ее торопливые записи.
– Вы переменили это на хор.
Она кивнула.
– Простите мою наглость, сэр, но мне показалось, что хор здесь более уместен.
Ей хотелось бежать от тяжелого взгляда Генделя, но после всего, что произошло, она не могла не злиться. Даже если она хотела сделать для себя аранжировку его музыки, ему до этого какое дело? Он и не узнал бы об этом, если бы Себастьян не дал ему наугад именно этот лист. Какое право имел Гендель так на нее смотреть, особенно после того, как отказался помочь лорду Кенту?
Она сложила руки на груди и сказала, забыв про осторожность:
– Вы же знаете, сэр, что за народ мы, композиторы. Мы любим потешить себя новыми аранжировками. Но, уверяю вас, у меня и в мыслях не было воровать вашу музыку. – Вздернув подбородок, она добавила самоуверенно: – Если вам будет угодно, можете воспользоваться моим вариантом.
Он удивленно взглянул на нее, но она не стала дожидаться его ответа. Ей надоело доказывать всем, на что она способна. Пусть думает, что ему будет угодно. Он мужчина и все равно поступит так, как пожелает.
Поэтому, собрав остатки гордости, она повернулась и вышла из комнаты.
21
Все сидевшие в карете, направлявшейся в Веверли, хранили молчание. После встречи с Генделем никто не проронил ни слова. Да и о чем говорить, думала Корделия.
Она боялась поднять глаза на своих спутников, боялась увидеть их расстроенные лица. Она сделала все, что могла, и все же чувствовала себя виноватой. Быть может, объясни она Генделю, как помог ей лорд Кент… Или скажи она ему…
Нет, все было бы бесполезно, уверяла она себя. Гендель заботился лишь о своем будущем; что станет с ней или с лордом Кентом, его не волновало. И разве она имела право винить его в этом?
– Ты хочешь сразу же отправиться домой? – спросил лорд Кент леди Джудит.
Его вопрос оторвал леди Джудит от горьких мыслей.
– Нет. Мы же обещали всем, что вернемся к позднему ужину и расскажем про концерт. Мне не хочется их разочаровывать.
– Я не чувствую в себе сил улыбаться и веселить присутствующих, притворяясь, будто все в порядке. Ведь издательству моему конец, – буркнул лорд Кент.
Леди Джудит не стала обращать на его ворчание внимания и повернулась к Корделии.
– А вы, мисс Шалстоун, будете ужинать?
Как бы ей хотелось отказаться! Но отец и Гонорина должны услышать всю историю.
– Наверное, да.
Себастьян молчал, но она чувствовала на себе его взгляд. Она вдруг подумала о том, что ничто уже не задерживает ее в Лондоне. Отец и Гонорина ждут, что она уедет вместе с ними; что ж, завтра – прекрасный день для отъезда.
Эта мысль терзала ее сердце. И грусть ее не уменьшилась при виде всей компании, встречавшей их на пороге дома с нетерпеливыми вопросами. Она избегала смотреть на Гонорину, и подруга ее сразу же догадалась, что что-то не так. Она не стала мучить ее расспросами, а просто обняла за талию и притянула к себе.
Все направились в столовую, но Себастьян пошел к лестнице.
Леди Джудит остановилась и повернулась к нему.
– Куда ты, Себастьян? Ты что, не пойдешь с нами? Даже твой брат изъявил желание поужинать со всеми.
Себастьян покачал головой.
– Я присоединюсь к вам позже. – Он загадочно посмотрел на Корделию. – Мне надо заняться кое-какими делами у себя в кабинете.
Леди Джудит пожала плечами и проследовала за девочками в столовую, а Корделия разочарованно взглянула на Себастьяна. Это ее последний вечер, а он даже не хочет провести его с ней. Она с трудом сдержала слезы. Наверняка он расстроился из-за того, что ей не удалось уговорить Генделя. Корделия вздохнула. Что ж, с этим она ничего не может поделать.
Ужин прошел напряженно. Слава Богу, леди Джудит сама вела беседу и смогла рассказать о том, что произошло, никого в этом не виня. Но это не принесло Корделии облегчения. Она страдала из-за отсутствия Себастьяна и осуждала себя за это.
Подали вторую перемену блюд, и тут в гостиную вошел мальчик-слуга, тихо подошел к Корделии и передал ей записку. Прочитав ее, она некоторое время смотрела на листок, не веря своим глазам.
«Приходи! – было написано размашистым мужским почерком. Она никогда не видела почерка Себастьяна, но сразу поняла, что записка от него. – Я буду ждать тебя в своем кабинете. Нам надо поговорить».
Мальчик вышел сразу же, так что у нее даже не было возможности послать с ним отказ. Корделия смяла в руке записку.
Она обвела глазами присутствующих. Заметили ли они, что мальчик передал ей записку? Кажется, нет. Все наперебой расспрашивали Ричарда о том, что случилось в театре. Самое мудрое, что она могла сделать, – это остаться за столом.
«Приходи!»
Это слово жгло ей сердце. Он написал: «Нам надо поговорить», но только ли это имел он в виду? Если он хочет предложить ей свою любовь, она должна отказать ему, иначе грош цена ее решениям. Если он снова начнет уговаривать ее стать его любовницей, она – увы! – согласится, а это будет непростительным шагом.
Но ей так хотелось в последний раз увидеться с ним наедине. Нет, ей надо пойти хотя бы затем, чтобы сказать ему, чтобы он оставил свои домогания, иначе он будет преследовать ее до самого ее отъезда. Не дай Бог, он проникнет ночью в ее спальню! Что ж, она должна увидеть его и положить конец этой истории.
И, не раздумывая дольше, она поднялась из-за стола.
– Прошу… прошу меня извинить. – Все обернулись к ней. – Оказывается, я слишком устала. Пожалуй, мне лучше лечь пораньше.
«Обратного пути нет», – подумала она, торопливо выходя из столовой. Она могла еще подняться в свою комнату и действительно лечь спать, но знала, что не сделает этого. Боялась она лишь того, что кто-то может обратить внимание на то, что за ужином нет их обоих – ее и Себастьяна.
Чтобы убедиться, что за ней никто не последовал, она подождала некоторое время у двери столовой. Ведь Гонорина вполне могла догадаться, куда она отправилась. Но никто не вышел, и она немного успокоилась. Слава Богу, ее уход никому не показался подозрительным.
И она пошла вверх по лестнице.
На самом деле обстоятельства ее ухода заметил один человек – Джудит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36