Корделия с облегчением поняла, что они оставили разговор о ее будущем муже, а Себастьян все думал о том, насколько серьезно она говорит о независимости. Она старалась не смотреть в его сторону, но он знал, что его присутствие ее беспокоит. Он же не сводил с нее глаз в надежде поймать ее взгляд.
И вдруг он почувствовал на себе взгляд миссис Бердсли. Разговор умолк, наступило неловкое молчание. Он отвернулся от Корделии и увидел, что миссис Бердсли и викарий смотрят на него.
– Освальд, – сказала миссис Бердсли весело, продолжая наблюдать за Себастьяном, – нашу помолвку необходимо отметить. Может быть, вы с Корделией пройдете в гостиную, а я попрошу его светлость помочь мне выбрать самое лучшее шампанское? – Она ласково взглянула на преподобного Шалстоуна. – А для тебя, конечно, чай?
Корделия лишь широко раскрыла глаза, но не могла возражать, когда отец повел ее в гостиную.
Себастьян уговаривал себя не волноваться, но что-то в облике миссис Бердсли указывало на то, что сейчас ему придется туго.
Уже по дороге на кухню она спросила:
– Что произошло, пока нас не было, ваша светлость?
Он изо всех сил старался выглядеть беззаботно.
– Почему вы решили, что что-то произошло?
– Потому что Корделия выглядит так, будто весь мир перевернулся.
Черт подери, как эта женщина наблюдательна!
– А чего вы ждали? Она только что узнала, что ее отец женится.
Она остановилась у входа в кухню и положила ему руку на плечо. Он обернулся к ней с ледяной улыбкой.
– Вы прекрасно понимаете, что я говорю не об этом, – резко сказала она. – Так что мне придется повторить свой вопрос: что произошло, пока нас не было, ваша светлость? – Она говорила медленно и отчетливо, словно он понимал ее с трудом.
– А почему бы вам не спросить у Корделии?
Она поджала губы.
– Не думаю, что она мне расскажет, но я ошибочно решила, что это сделаете вы. – Она помолчала, смотря ему прямо в глаза. – Мне было бы очень неприятно узнать, лорд Веверли, что вы не оправдали моего доверия. Я думала, что, когда Корделия с вами, она в полной безопасности, потому что вы казались мне настоящим джентльменом.
Он едва сдержался, чтобы не ответить ей, что даже настоящие джентльмены не могут устоять, когда им на шею бросаются прелестные юные создания, и забывают о том, что они джентльмены.
– Поэтому я спрашиваю вас сейчас, – продолжала она, – и, клянусь, больше не заговорю об этом. Когда меня не было, совершили ли вы что-то, что могло… принести вред моей будущей падчерице?
Вопрос ее поднял в нем целую бурю чувств, но он стоял не шелохнувшись. Это была его единственная возможность. Если он все расскажет миссис Бердсли, Корделия в мгновение ока станет его женой.
Нет, он не хотел добиваться своего подобным образом. Он хотел, чтобы она сама желала этого брака. Хотел, чтобы она поступала по собственной воле и собственному разумению, а вмешательство миссис Бердсли не дало бы Корделии такой возможности.
Поэтому ложь далась ему легко. И трудно, невыносимо трудно.
– Нет, – спокойно ответил он. – Уж вам-то лучше других известно, что ваша будущая падчерица никогда не позволила бы мне навредить ей.
Она никак не могла решить, верить ему или нет. Казалось, она хотела сказать еще что-то, невзирая на свое обещание.
Но в конце концов она лишь вздохнула тяжело и повела его к двери в погреб.
– Хорошо, – сказала она, а потом добавила загадочно: – Потому что Корделия заслуживает семейного счастья.
«И в один прекрасный день оно у нее будет», – молча поклялся он. Он позаботится об этом сам.
17
Следующее утро было для Корделии непрекращающимся кошмаром. Себастьян убедил викария и Гонорину придерживаться прежнего плана, который они опробовали вечером, и Корделии пришлось его поддержать – иного выбора у нее не было. Пошла она на это ради лорда Кента, хотя не верила, что их розыгрыш удастся.
Но она никак не могла сосредоточиться на занятиях с отцом. Она провела бессонную ночь, вспоминая обидные слова, сказанные Себастьяном, и переживая все заново. Но с утра она должна была вести себя так, словно ничего не случилось.
Себастьяну это дается легко, с горечью думала она. Корделия надеялась, что он поедет верхом и будет держаться от нее на расстоянии. Но он все время провел с ними в карете, и она была задета тем, как свободно он держался. Как может он вести себя так вольно, когда одно его присутствие вызывает в ней боль? И самое худшее, она постоянно ловила на себе его заинтересованные взгляды.
Неужели именно такую пытку он избрал для того, чтобы она сожалела о сказанном? Если так, то ему это удалось. Каждый раз, когда он с отменной учтивостью подавал ей руку, помогая выйти из кареты, или справлялся о том, удобно ли ей, она страдала. Провались он пропадом! Зачем ему мучить ее? Неужели ему не довольно того, что взгляды его ранят ей сердце, а улыбки просто уничтожают? Почему он так притворно предупредителен, и это после того, как он велел ей держаться от него подальше и наговорил множество злых слов?
Она изо всех сил старалась скрыть свою печаль под маской безразличия, делать вид, что то, что случилось между ними, волнует ее так же мало, как и его. И только нечеловеческим усилием воли она могла заставить себя сосредоточиться на занятиях.
Слава Богу, работать с отцом стало легче. Он хоть и не переменил своего отношения к затее герцога, но подчинился желанию Гонорины увидеть план в действии. Гонорина с таким рвением стала помогать Корделии, что та была этим немного озадачена. Наверняка Гонорина действовала не без задней мысли. Никогда Корделия не видела, чтобы ее подруга была столь заинтересована в успехе предприятия.
В первую же ночь после отъезда из Йорка Корделия поняла, почему Гонорина с такой готовностью отправилась в путешествие. Едва они остались одни, Гонорина засыпала Корделию вопросами о том, что произошло между ней и Себастьяном. Очевидно, кто-то из слуг рассказал Гонорине о том, что Корделия стирала на кухне простыни. И Гонорина решила любым способом докопаться до правды, даже если на это уйдет все оставшееся время путешествия.
Корделия что-то наплела, но отказалась сознаться в том, что происходило в отсутствие Гонорины и Освальда.
Гонорина только фыркнула, услышав ее объяс-нения.
– Послушай, девочка моя, если этот человек вел себя с тобой недостойно… – Тут она умолкла на мгновение и пристально посмотрела на Корделию. – Тогда нужно заставить его поступить как положено. Ты не должна от меня ничего скрывать. Никто не осудит тебя, если… если… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.
И она взглянула на нее столь многозначительно, что Корделия встревожилась не на шутку. Гонорина догадалась слишком о многом. Поддаваться нельзя.
Корделия взглянула на нее с видом оскорбленной добродетели.
– Его светлость был сама любезность. Кроме того, я никогда бы не позволила ему никаких вольностей. За кого ты меня принимаешь?
– За молоденькую и хорошенькую девушку, у которой могут возникнуть любые желания. Я уже сказала, никто тебя не осудит. Если кто и поступил дурно, так это лорд Веверли.
– Он ничего плохого не сделал, – возмутилась Корделия. Ей необходимо заставить Гонорину поверить ей, иначе ее заставят выйти замуж. – Ты очень обижаешь меня, намекая на то, что я наедине с его светлостью могла вести себя недостойно. Поверить не могу, что ты столь низкого обо мне мнения. – И она разрыдалась, благо особых усилий для этого не требовалось.
Гонорина со вздохом принесла ей свои извинения, но Корделия была уверена в том, что та осталась при своих подозрениях. Больше Гонорина об этом не заговаривала, но Корделия постоянно чувствовала на себе ее пристальный взгляд.
Но это не так волновало ее. У нее хватало других поводов для волнений. К примеру, что будет, если она забеременеет. Сначала Корделию пугала мысль о том, что у нее может быть ребенок от Себастьяна, но к концу второго дня путешествия Корделия даже находила в этом странное утешение. Если Себастьян не может быть с ней, у нее хотя бы будет его ребенок.
Конечно, возникнет множество сложностей, говорила она себе. Но в голове ее уже созрел план. Ни отцу, ни Себастьяну она не сможет сказать правды. Отец станет настаивать на том, чтобы Себастьян женился на ней, а Себастьян поступит «как положено». Нет, этого она не допустит.
Она останется в Лондоне, сказав отцу и Гонорине, что хочет попробовать пробиться в музыкальный мир. За несколько месяцев, пока ее беременность не станет заметной, она постарается скопить как можно больше денег, занимаясь с учениками и сочиняя музыку для лорда Кента. Потом она скроется и, когда ребенок родится, вернется с ним домой и сочинит какую-нибудь историю о бедном сироте, к которому она привязалась.
Но тогда ей придется лгать, лгать про собственного ребенка, в отчаянии думала она. Но лучше ложь, чем брак с мужчиной, которого она любит и который не только не любит ее, но даже ненавидит за то, что она заставила его преступить клятву.
На третий день после отъезда из Йорка, когда она почти убедила себя в том, что беременна, она проснулась и поняла, что пришли месячные.
И тут, к собственному ужасу, она не обрадовалась, а разрыдалась. Стараясь плакать беззвучно, чтобы не разбудить Гонорину, она выскользнула из кровати, сделала то, что полагается, и снова улеглась рядом с Гонориной.
Она лежала, уставившись в потолок, и вытирала слезы. Ребенка не будет. Ей даже не дано было иметь ребенка от Себастьяна. Как глупо, что она расстраивается. Незамужняя женщина не может желать незаконнорожденного ребенка. Но, чем больше она думала об этом, тем больше плакала.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы окончательно успокоиться. Надо радоваться, убеждала она себя. Сколько историй слышала она о девушках, забеременевших с первого раза. Ей повезло, что она провела ночь с Себастьяном и ей не пришлось страдать за это.
Не пришлось страдать! Как будто она и без этого не страдает! Беременность доставила бы ей меньше страданий, чем ежедневное присутствие Себастьяна – рядом и так далеко! Несколько часов с ним вместе все переменили в ее жизни. До того как он появился, она готовила себя к скучной и одинокой жизни старой девы. А если она порой и задумывалась о том, чего лишается, то гнала эти бесполезные мысли. Теперь, когда она уже принадлежала Себастьяну однажды, чувство потери стало непереносимым.
Если бы отец два или три месяца назад сказал, что женится на Гонорине, все было бы иначе. Она бы не злилась на Гонорину, заявляющую, что найдет ей кавалера, а скромно ждала бы, когда у нее появится собственная семья.
Теперь это невозможно. Она никогда не выйдет замуж, и не только потому, что лишилась невинности. Как может она выйти за кого-то замуж, если любит лишь Себастьяна? Она даже представить себе не могла, что кто-то другой будет ласкать ее, как ласкал Себастьян.
Этот негодяй был прав, отговаривая ее отдаваться ему. Она поступила поспешно, необдуманно, ее подтолкнуло на этот шаг отчаяние и внезапное желание, чтобы Себастьян хоть одну ночь безраздельно принадлежал только ей одной.
Но она ни о чем не жалела. Тень улыбки пробежала по ее лицу. Да, пусть это длилось всего несколько часов, но теперь она знает, что такое настоящая страсть! А многие ли могут похвастаться тем же?
И тут раздался стук в дверь – пора вставать. Впереди еще один тягостный день в обществе Себастьяна. Она снова будет всем сердцем желать хотя бы дотронуться до него и не сможет. И у нее даже не будет утешения в том, что под сердцем она носит его ребенка.
И тут она встрепенулась. Она же должна сказать ему! Он велел известить его, если будет ребенок. Мысли ее путались. Но он же не просил сообщать, что ребенка не будет. Нет, нельзя держать его в неизвестности. Он наговорил ей множество ужасных слов, но знать он имел полное право. В конце концов это она ранила его гордость, отказав ему. Так по крайней мере надо сказать, что отцом он не будет.
Но весь день она не могла улучить минутку поговорить с ним. Гонорина и викарий не спускали с них глаз, и каждый раз, когда она под каким-то предлогом хотела остаться с ним наедине, Гонорина была тут как тут.
На самом деле Корделии не хотелось оставаться с ним без свидетелей. Она боялась, что вернется прежняя боль, что он снова обидит ее. Но она знала, что сделать это необходимо. Утром следующего дня они должны были достичь его поместья, и она не могла ждать. Возможно, по прибытии туда у нее вообще не будет возможности переговорить с ним. Он собирался по делам в Лондон, а они с отцом должны были встретиться с лордом Кентом и Генделем.
Так что оставался лишь сегодняшний вечер. Как быть?
Но приближалась ночь, а она так и не придумала, что делать. Они провели вечер у друзей Гонорины в Хантингтоне. Гонорина уговорила Корделию и ее отца снова разыграть свое представление, и на сей раз оно увенчалось успехом. И теперь они возвращались в карете лорда Веверли в гостиницу.
– Я же говорил, у нас все получится, – весело сказал ей отец.
Гонорина шутливо стукнула его по плечу веером.
– Как ты можешь говорить так, словно это твоя заслуга, Освальд Шалстоун? Ведь ты с самого начала противился этому плану.
– Я противился, любовь моя, – со смехом отвечал он, – лишь потому, что боялся успеха. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня начали приглашать на все музыкальные вечера в округе.
Его хорошее настроение передалось и Корделии. Как давно она не видела отца таким! Видеть его веселым и счастливым – вот одна из немногих радостей, которые ей остались.
– Может быть, станем странствующими музыкантами? – пошутила она. – Гонорина будет подыскивать жертвы, отец – демонстрировать свои таланты, а я стану играть на клавесине для провинциальной публики. Кров и стол нам обеспечены!
Рассмеялись все, даже герцог.
– Шути, сколько тебе угодно, – сказал викарий, – но мы сегодня неплохо поработали. Уверен, что даже лорд Веверли с этим согласится.
– Вне всякого сомнения. – Герцог нежно взглянул на Корделию. – Ричард будет потрясен. Остается надеяться, что, дабы отблагодарить вас, он согласится издавать сочинения Корделии до скончания века.
– Да, хорошо бы! – откликнулась Гонорина, но в голосе ее слышались саркастические нотки. – Если она хочет стать независимой, ей понадобится столько денег от вашего брата, сколько он сможет ей выделить.
– Гонорина! – возмутилась Корделия, но та не обратила на нее ни малейшего внимания, потому что в этот момент викарий попытался поцеловать ее украдкой, и она со смехом стала от него отбиваться.
Себастьян не сводил глаз с Корделии.
– Сомневаюсь, что ей понадобятся деньги Ричарда. Мужчины в Лондоне будут толпами ходить за такой хорошенькой и талантливой девушкой. Так что Корделия наверняка найдет себе покровителя. – Взгляд его остановился на губах Корделии. – Я бы именно так и поступил.
Корделия не могла вымолвить ни слова. Она покраснела и взглянула на Гонорину и отца. Но они были так увлечены беседой, что просто не слышали слов герцога.
Слава Богу, подумала она. Если бы они заметили его взгляд, взгляд волка, облюбовавшего аппетитную овечку, они не позволили бы ей остаться с ним наедине.
Но почему он так на нее смотрит? После того что он наговорил ей в ночь их любви, она думала, что он никогда больше не взглянет на нее с вожделением. Что за бессмыслица!
Они подъехали к гостинице, а она все еще размышляла об этом. Ее отец подал руку Гонорине и отвел ее в сторону, шепча что-то на ухо. Гонорина взглянула на Себастьяна, помогавшего Корделии выйти из кареты, и прошептала что-то в ответ, но викарий лишь покачал головой и сказал Гонорине нечто, от чего она покраснела.
– Вы идите вдвоем, – пробормотала Гонорина, – а мы присоединимся к вам через пару минут. Освальд хочет… показать мне кое-что в саду.
– Не задерживайтесь, – со смехом в голосе предупредил их герцог. – Нам не хочется, чтобы вы простудились.
Гонорина вновь залилась краской, Себастьян с викарием ухмыльнулись, а Корделия с трудом улыбнулась. Вот она, долгожданная возможность переговорить с Себастьяном. Может, они пробудут наедине всего несколько минут, но и это лучше, чем ничего. И тут она вдруг поняла, что не может заставить себя говорить о столь интимном предмете.
Но это было необходимо. Так что, когда они подошли к входной двери, Корделия прошептала едва слышно:
– Мне надо кое-что сказать вам, Себастьян.
Она заметила, как Себастьян напрягся. Но он ничего не сказал, лишь молча кивнул и, взяв ее под руку, ввел в гостиницу. Найдя пустую комнату, он проводил ее туда, закрыл за собой дверь и посмотрел на нее, ожидая, что она скажет.
А она растерялась и никак не могла решить, с чего начать. Весь день она думала о том, как сообщить ему, что отцом он не будет, но смутилась, и, глядя ему прямо в лицо, выпалила просто:
– Вчера у меня начались месячные.
Ей показалось, что он не вполне ее понял, и она уже думала мучительно, как ему это растолковать, но тут вдруг лицо его изменило выражение, и он сказал почти с грустью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
И вдруг он почувствовал на себе взгляд миссис Бердсли. Разговор умолк, наступило неловкое молчание. Он отвернулся от Корделии и увидел, что миссис Бердсли и викарий смотрят на него.
– Освальд, – сказала миссис Бердсли весело, продолжая наблюдать за Себастьяном, – нашу помолвку необходимо отметить. Может быть, вы с Корделией пройдете в гостиную, а я попрошу его светлость помочь мне выбрать самое лучшее шампанское? – Она ласково взглянула на преподобного Шалстоуна. – А для тебя, конечно, чай?
Корделия лишь широко раскрыла глаза, но не могла возражать, когда отец повел ее в гостиную.
Себастьян уговаривал себя не волноваться, но что-то в облике миссис Бердсли указывало на то, что сейчас ему придется туго.
Уже по дороге на кухню она спросила:
– Что произошло, пока нас не было, ваша светлость?
Он изо всех сил старался выглядеть беззаботно.
– Почему вы решили, что что-то произошло?
– Потому что Корделия выглядит так, будто весь мир перевернулся.
Черт подери, как эта женщина наблюдательна!
– А чего вы ждали? Она только что узнала, что ее отец женится.
Она остановилась у входа в кухню и положила ему руку на плечо. Он обернулся к ней с ледяной улыбкой.
– Вы прекрасно понимаете, что я говорю не об этом, – резко сказала она. – Так что мне придется повторить свой вопрос: что произошло, пока нас не было, ваша светлость? – Она говорила медленно и отчетливо, словно он понимал ее с трудом.
– А почему бы вам не спросить у Корделии?
Она поджала губы.
– Не думаю, что она мне расскажет, но я ошибочно решила, что это сделаете вы. – Она помолчала, смотря ему прямо в глаза. – Мне было бы очень неприятно узнать, лорд Веверли, что вы не оправдали моего доверия. Я думала, что, когда Корделия с вами, она в полной безопасности, потому что вы казались мне настоящим джентльменом.
Он едва сдержался, чтобы не ответить ей, что даже настоящие джентльмены не могут устоять, когда им на шею бросаются прелестные юные создания, и забывают о том, что они джентльмены.
– Поэтому я спрашиваю вас сейчас, – продолжала она, – и, клянусь, больше не заговорю об этом. Когда меня не было, совершили ли вы что-то, что могло… принести вред моей будущей падчерице?
Вопрос ее поднял в нем целую бурю чувств, но он стоял не шелохнувшись. Это была его единственная возможность. Если он все расскажет миссис Бердсли, Корделия в мгновение ока станет его женой.
Нет, он не хотел добиваться своего подобным образом. Он хотел, чтобы она сама желала этого брака. Хотел, чтобы она поступала по собственной воле и собственному разумению, а вмешательство миссис Бердсли не дало бы Корделии такой возможности.
Поэтому ложь далась ему легко. И трудно, невыносимо трудно.
– Нет, – спокойно ответил он. – Уж вам-то лучше других известно, что ваша будущая падчерица никогда не позволила бы мне навредить ей.
Она никак не могла решить, верить ему или нет. Казалось, она хотела сказать еще что-то, невзирая на свое обещание.
Но в конце концов она лишь вздохнула тяжело и повела его к двери в погреб.
– Хорошо, – сказала она, а потом добавила загадочно: – Потому что Корделия заслуживает семейного счастья.
«И в один прекрасный день оно у нее будет», – молча поклялся он. Он позаботится об этом сам.
17
Следующее утро было для Корделии непрекращающимся кошмаром. Себастьян убедил викария и Гонорину придерживаться прежнего плана, который они опробовали вечером, и Корделии пришлось его поддержать – иного выбора у нее не было. Пошла она на это ради лорда Кента, хотя не верила, что их розыгрыш удастся.
Но она никак не могла сосредоточиться на занятиях с отцом. Она провела бессонную ночь, вспоминая обидные слова, сказанные Себастьяном, и переживая все заново. Но с утра она должна была вести себя так, словно ничего не случилось.
Себастьяну это дается легко, с горечью думала она. Корделия надеялась, что он поедет верхом и будет держаться от нее на расстоянии. Но он все время провел с ними в карете, и она была задета тем, как свободно он держался. Как может он вести себя так вольно, когда одно его присутствие вызывает в ней боль? И самое худшее, она постоянно ловила на себе его заинтересованные взгляды.
Неужели именно такую пытку он избрал для того, чтобы она сожалела о сказанном? Если так, то ему это удалось. Каждый раз, когда он с отменной учтивостью подавал ей руку, помогая выйти из кареты, или справлялся о том, удобно ли ей, она страдала. Провались он пропадом! Зачем ему мучить ее? Неужели ему не довольно того, что взгляды его ранят ей сердце, а улыбки просто уничтожают? Почему он так притворно предупредителен, и это после того, как он велел ей держаться от него подальше и наговорил множество злых слов?
Она изо всех сил старалась скрыть свою печаль под маской безразличия, делать вид, что то, что случилось между ними, волнует ее так же мало, как и его. И только нечеловеческим усилием воли она могла заставить себя сосредоточиться на занятиях.
Слава Богу, работать с отцом стало легче. Он хоть и не переменил своего отношения к затее герцога, но подчинился желанию Гонорины увидеть план в действии. Гонорина с таким рвением стала помогать Корделии, что та была этим немного озадачена. Наверняка Гонорина действовала не без задней мысли. Никогда Корделия не видела, чтобы ее подруга была столь заинтересована в успехе предприятия.
В первую же ночь после отъезда из Йорка Корделия поняла, почему Гонорина с такой готовностью отправилась в путешествие. Едва они остались одни, Гонорина засыпала Корделию вопросами о том, что произошло между ней и Себастьяном. Очевидно, кто-то из слуг рассказал Гонорине о том, что Корделия стирала на кухне простыни. И Гонорина решила любым способом докопаться до правды, даже если на это уйдет все оставшееся время путешествия.
Корделия что-то наплела, но отказалась сознаться в том, что происходило в отсутствие Гонорины и Освальда.
Гонорина только фыркнула, услышав ее объяс-нения.
– Послушай, девочка моя, если этот человек вел себя с тобой недостойно… – Тут она умолкла на мгновение и пристально посмотрела на Корделию. – Тогда нужно заставить его поступить как положено. Ты не должна от меня ничего скрывать. Никто не осудит тебя, если… если… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.
И она взглянула на нее столь многозначительно, что Корделия встревожилась не на шутку. Гонорина догадалась слишком о многом. Поддаваться нельзя.
Корделия взглянула на нее с видом оскорбленной добродетели.
– Его светлость был сама любезность. Кроме того, я никогда бы не позволила ему никаких вольностей. За кого ты меня принимаешь?
– За молоденькую и хорошенькую девушку, у которой могут возникнуть любые желания. Я уже сказала, никто тебя не осудит. Если кто и поступил дурно, так это лорд Веверли.
– Он ничего плохого не сделал, – возмутилась Корделия. Ей необходимо заставить Гонорину поверить ей, иначе ее заставят выйти замуж. – Ты очень обижаешь меня, намекая на то, что я наедине с его светлостью могла вести себя недостойно. Поверить не могу, что ты столь низкого обо мне мнения. – И она разрыдалась, благо особых усилий для этого не требовалось.
Гонорина со вздохом принесла ей свои извинения, но Корделия была уверена в том, что та осталась при своих подозрениях. Больше Гонорина об этом не заговаривала, но Корделия постоянно чувствовала на себе ее пристальный взгляд.
Но это не так волновало ее. У нее хватало других поводов для волнений. К примеру, что будет, если она забеременеет. Сначала Корделию пугала мысль о том, что у нее может быть ребенок от Себастьяна, но к концу второго дня путешествия Корделия даже находила в этом странное утешение. Если Себастьян не может быть с ней, у нее хотя бы будет его ребенок.
Конечно, возникнет множество сложностей, говорила она себе. Но в голове ее уже созрел план. Ни отцу, ни Себастьяну она не сможет сказать правды. Отец станет настаивать на том, чтобы Себастьян женился на ней, а Себастьян поступит «как положено». Нет, этого она не допустит.
Она останется в Лондоне, сказав отцу и Гонорине, что хочет попробовать пробиться в музыкальный мир. За несколько месяцев, пока ее беременность не станет заметной, она постарается скопить как можно больше денег, занимаясь с учениками и сочиняя музыку для лорда Кента. Потом она скроется и, когда ребенок родится, вернется с ним домой и сочинит какую-нибудь историю о бедном сироте, к которому она привязалась.
Но тогда ей придется лгать, лгать про собственного ребенка, в отчаянии думала она. Но лучше ложь, чем брак с мужчиной, которого она любит и который не только не любит ее, но даже ненавидит за то, что она заставила его преступить клятву.
На третий день после отъезда из Йорка, когда она почти убедила себя в том, что беременна, она проснулась и поняла, что пришли месячные.
И тут, к собственному ужасу, она не обрадовалась, а разрыдалась. Стараясь плакать беззвучно, чтобы не разбудить Гонорину, она выскользнула из кровати, сделала то, что полагается, и снова улеглась рядом с Гонориной.
Она лежала, уставившись в потолок, и вытирала слезы. Ребенка не будет. Ей даже не дано было иметь ребенка от Себастьяна. Как глупо, что она расстраивается. Незамужняя женщина не может желать незаконнорожденного ребенка. Но, чем больше она думала об этом, тем больше плакала.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы окончательно успокоиться. Надо радоваться, убеждала она себя. Сколько историй слышала она о девушках, забеременевших с первого раза. Ей повезло, что она провела ночь с Себастьяном и ей не пришлось страдать за это.
Не пришлось страдать! Как будто она и без этого не страдает! Беременность доставила бы ей меньше страданий, чем ежедневное присутствие Себастьяна – рядом и так далеко! Несколько часов с ним вместе все переменили в ее жизни. До того как он появился, она готовила себя к скучной и одинокой жизни старой девы. А если она порой и задумывалась о том, чего лишается, то гнала эти бесполезные мысли. Теперь, когда она уже принадлежала Себастьяну однажды, чувство потери стало непереносимым.
Если бы отец два или три месяца назад сказал, что женится на Гонорине, все было бы иначе. Она бы не злилась на Гонорину, заявляющую, что найдет ей кавалера, а скромно ждала бы, когда у нее появится собственная семья.
Теперь это невозможно. Она никогда не выйдет замуж, и не только потому, что лишилась невинности. Как может она выйти за кого-то замуж, если любит лишь Себастьяна? Она даже представить себе не могла, что кто-то другой будет ласкать ее, как ласкал Себастьян.
Этот негодяй был прав, отговаривая ее отдаваться ему. Она поступила поспешно, необдуманно, ее подтолкнуло на этот шаг отчаяние и внезапное желание, чтобы Себастьян хоть одну ночь безраздельно принадлежал только ей одной.
Но она ни о чем не жалела. Тень улыбки пробежала по ее лицу. Да, пусть это длилось всего несколько часов, но теперь она знает, что такое настоящая страсть! А многие ли могут похвастаться тем же?
И тут раздался стук в дверь – пора вставать. Впереди еще один тягостный день в обществе Себастьяна. Она снова будет всем сердцем желать хотя бы дотронуться до него и не сможет. И у нее даже не будет утешения в том, что под сердцем она носит его ребенка.
И тут она встрепенулась. Она же должна сказать ему! Он велел известить его, если будет ребенок. Мысли ее путались. Но он же не просил сообщать, что ребенка не будет. Нет, нельзя держать его в неизвестности. Он наговорил ей множество ужасных слов, но знать он имел полное право. В конце концов это она ранила его гордость, отказав ему. Так по крайней мере надо сказать, что отцом он не будет.
Но весь день она не могла улучить минутку поговорить с ним. Гонорина и викарий не спускали с них глаз, и каждый раз, когда она под каким-то предлогом хотела остаться с ним наедине, Гонорина была тут как тут.
На самом деле Корделии не хотелось оставаться с ним без свидетелей. Она боялась, что вернется прежняя боль, что он снова обидит ее. Но она знала, что сделать это необходимо. Утром следующего дня они должны были достичь его поместья, и она не могла ждать. Возможно, по прибытии туда у нее вообще не будет возможности переговорить с ним. Он собирался по делам в Лондон, а они с отцом должны были встретиться с лордом Кентом и Генделем.
Так что оставался лишь сегодняшний вечер. Как быть?
Но приближалась ночь, а она так и не придумала, что делать. Они провели вечер у друзей Гонорины в Хантингтоне. Гонорина уговорила Корделию и ее отца снова разыграть свое представление, и на сей раз оно увенчалось успехом. И теперь они возвращались в карете лорда Веверли в гостиницу.
– Я же говорил, у нас все получится, – весело сказал ей отец.
Гонорина шутливо стукнула его по плечу веером.
– Как ты можешь говорить так, словно это твоя заслуга, Освальд Шалстоун? Ведь ты с самого начала противился этому плану.
– Я противился, любовь моя, – со смехом отвечал он, – лишь потому, что боялся успеха. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня начали приглашать на все музыкальные вечера в округе.
Его хорошее настроение передалось и Корделии. Как давно она не видела отца таким! Видеть его веселым и счастливым – вот одна из немногих радостей, которые ей остались.
– Может быть, станем странствующими музыкантами? – пошутила она. – Гонорина будет подыскивать жертвы, отец – демонстрировать свои таланты, а я стану играть на клавесине для провинциальной публики. Кров и стол нам обеспечены!
Рассмеялись все, даже герцог.
– Шути, сколько тебе угодно, – сказал викарий, – но мы сегодня неплохо поработали. Уверен, что даже лорд Веверли с этим согласится.
– Вне всякого сомнения. – Герцог нежно взглянул на Корделию. – Ричард будет потрясен. Остается надеяться, что, дабы отблагодарить вас, он согласится издавать сочинения Корделии до скончания века.
– Да, хорошо бы! – откликнулась Гонорина, но в голосе ее слышались саркастические нотки. – Если она хочет стать независимой, ей понадобится столько денег от вашего брата, сколько он сможет ей выделить.
– Гонорина! – возмутилась Корделия, но та не обратила на нее ни малейшего внимания, потому что в этот момент викарий попытался поцеловать ее украдкой, и она со смехом стала от него отбиваться.
Себастьян не сводил глаз с Корделии.
– Сомневаюсь, что ей понадобятся деньги Ричарда. Мужчины в Лондоне будут толпами ходить за такой хорошенькой и талантливой девушкой. Так что Корделия наверняка найдет себе покровителя. – Взгляд его остановился на губах Корделии. – Я бы именно так и поступил.
Корделия не могла вымолвить ни слова. Она покраснела и взглянула на Гонорину и отца. Но они были так увлечены беседой, что просто не слышали слов герцога.
Слава Богу, подумала она. Если бы они заметили его взгляд, взгляд волка, облюбовавшего аппетитную овечку, они не позволили бы ей остаться с ним наедине.
Но почему он так на нее смотрит? После того что он наговорил ей в ночь их любви, она думала, что он никогда больше не взглянет на нее с вожделением. Что за бессмыслица!
Они подъехали к гостинице, а она все еще размышляла об этом. Ее отец подал руку Гонорине и отвел ее в сторону, шепча что-то на ухо. Гонорина взглянула на Себастьяна, помогавшего Корделии выйти из кареты, и прошептала что-то в ответ, но викарий лишь покачал головой и сказал Гонорине нечто, от чего она покраснела.
– Вы идите вдвоем, – пробормотала Гонорина, – а мы присоединимся к вам через пару минут. Освальд хочет… показать мне кое-что в саду.
– Не задерживайтесь, – со смехом в голосе предупредил их герцог. – Нам не хочется, чтобы вы простудились.
Гонорина вновь залилась краской, Себастьян с викарием ухмыльнулись, а Корделия с трудом улыбнулась. Вот она, долгожданная возможность переговорить с Себастьяном. Может, они пробудут наедине всего несколько минут, но и это лучше, чем ничего. И тут она вдруг поняла, что не может заставить себя говорить о столь интимном предмете.
Но это было необходимо. Так что, когда они подошли к входной двери, Корделия прошептала едва слышно:
– Мне надо кое-что сказать вам, Себастьян.
Она заметила, как Себастьян напрягся. Но он ничего не сказал, лишь молча кивнул и, взяв ее под руку, ввел в гостиницу. Найдя пустую комнату, он проводил ее туда, закрыл за собой дверь и посмотрел на нее, ожидая, что она скажет.
А она растерялась и никак не могла решить, с чего начать. Весь день она думала о том, как сообщить ему, что отцом он не будет, но смутилась, и, глядя ему прямо в лицо, выпалила просто:
– Вчера у меня начались месячные.
Ей показалось, что он не вполне ее понял, и она уже думала мучительно, как ему это растолковать, но тут вдруг лицо его изменило выражение, и он сказал почти с грустью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36