Таким образом пример нарушения границ должного и допустимого
для государства дан и в России впервые не в XX столетии, а в XVII и особенно в
начале XVIII-го и также не снизу, а сверху, опередив Францию во времени". (48)
У Петра Великого, по заключению Л. Тихомирова, — не было понимания
церкви, "а с этим невозможно было понимание и собственной власти, как русского
монарха, В своем отношении к церкви он подрывал самую существенную основу своей
власти — ее нравственно-религиозный характер.
До Петра русское государство почти всегда, если не считать поры Никона,
опиралось на добровольное единение двух сил — государственной и церковной
власти. Петр Великий уничтожает эту национальную традицию, которая насчитывала
за собой 700 лет. Петр уничтожает важнейшую часть опоры русского государства —
свободную, независимую церковь".
Церковная "реформа" Петра была сознательным всесторонним переходом с
русской религиозной точки зрения, на западную, протестантскую точку зрения. В
результате создания Синода церковь стала одним из государственных учреждений. И
к несчастью, православная церковь не выступила решительно против ложного решения
Петром вопроса о взаимоотношении государства и Церкви вплоть до революции 1917
года. Неестественные, двусмысленные отношения между государством и церковью в
равной степени отравляли и сознание носителей государственной власти и сознание
православной Церкви. Подчиняясь Синоду православная Церковь в глубине своего
сознания все же не примирялась с антиправославным решением Петра.
То, что русские императоры в течение двух столетий после Петра вели свое
церковное управление в духе чистейшего протестантизма дало право видному
английскому богослову Пальмеру сказать следующую фразу: "Россия теперь —
империя, в которой немецкий элемент с его благородным религиозным
индифферентизмом есть голова, а греческая религия привязана к этой чужой
голове". Поэтому нельзя не согласиться с следующим выводом проф. Зызыкина:
"Духовный регламент" лишал духовенство первенствующего положения в
государстве и делал церковь уже не указательницей идеалов, которые признано
воспринимать и осуществлять государство, а просто одним из учреждений,
департаментом полиции нравов".
Синод не был учреждением, соответствующим канонам. Синод состоял не из
одних Епископов, как подобало бы высшему церковному органу по преданию
апостольскому, а и из архимандритов и даже лиц белого духовенства, мало того,
его члены носили названия, подобающие лицам гражданского ведомства: президент,
вице-президент, асессоры и пр. Они приносили присягу Государю, как своему
крайнему судье — все как в протестантских странах.
...Раньше Церковь, как самостоятельное от государственной власти
учреждение, могла и развиваться самостоятельно в самой себе, параллельно
государству и независимо от него; теперь она должна была действовать как одно из
государственных учреждений, наряду с другими государственными учреждениями по
предписаниям верховной власти "под наблюдением и руководством из офицеров,
человека доброго и смелого", как говорит Указ о назначении обер-прокурора 11 мая
1722 года. Теперь и Церковь обращается уже не только с увещанием, исходя из
нравственного убеждения, а как правительственное учреждение, издающее юридически
обязательные акты, неисполнение которых карается силой государственных законов.
Церковь уже — не сила нравственно-воспитательная, а учреждение, в котором
физическое принуждение возводится в систему. Сама проповедь церковная из живого
слова превращается в сухую мораль, регламентированную правительством до мелочей,
до позы проповедника, и Церковь лишается положения свободной воспитательницы
народа, свободно отзывающейся на все явления жизни".
XIV. РАЗГРОМ ПРАВОСЛАВИЯ
В материалах по истории Петра, в записях, посвященных событиям 1721 года,
Пушкин помещает следующую запись: "По учреждении Синода, духовенство поднесло
Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда — то (по свидетельству
современников, графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в грудь и
обнажив кортик, сказал: "Вот вам патриарх". Так по-хулигански ответил Петр на
законное требование духовенства.
Только преследование русского духовенства при большевиках может быть
сравнимо с преследованием русского духовенства при Петре Первом. Трудно
перечислить все насилия, которые осуществил Петр против православной церкви.
Известный историк Православной Церкви Голубинский называл церковную реформу
Петра "государственным еретичеством". В "Истории греко-восточной церкви под
властью турок", написанной А. П. Лебедевым, читаем, что в истории
Константинопольской Церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного
периода такого разгрома епископата и такой бесцеремонности в отношении
церковного имущества, как это было проявлено Петром Первым. "Русская церковь в
параличе с Петра Великого. Страшное время". Такую оценку сделал результатам
церковной реформы Петра величайший русский философ Ф. Достоевский в своей
записной книжке. Это событие принесло очень серьезные последствия, за результаты
которых расплачивается наше поколение.
Петр все старался переделать на свой лад. Заставлял строить церкви не с
куполами, а с острыми шпилями по европейскому образцу. Заставлял звонить по
новому, писать иконы не на досках, а на холсте. Велел разрушать часовни.
Приказал "Мощей не являть и чудес не выдумыват". Запрещал жечь свечи перед
иконами, находящимися вне церкви. Нищих велел ловить, бить батожьем и отправлять
на каторгу. С тех, кто подаст милостыню, приказал взыскивать штраф в пять
рублей. Петр нарушил тайну исповеди и приказал священникам сообщать в
Преображенский приказ (этот прообраз НКВД) о всех, кто признается на исповеди о
недоброжелательном отношении к его замыслам.
Петр издал, например, указ, согласно которого мужские монастыри должны
были быть превращены в военные госпитали, а монахи в санитаров, а женские
монастыри в швейные, ткацкие мастерские и мастерские кружев.
Поэтому необходимо отметить, что именно в результате сужения Петром
деятельности духовенства, после-петровская эпоха характерна сильным огрубением
народных нравов. Монастыри, в течение всей истории бывшие рассадниками веры и
образования, для Петра только "гангрена государства". Петр так же, как и
большевики, считает, что духовенство должно оказывать только то влияние на
народ, которое ему разрешает государство.
Этот вопрос особенно волновал Петра.
"Ибо в монашестве сказывался старый аскетический идеал светивший
Московскому государству, который подлежал теперь искоренению, и он неоднократно
к нему возвращался. О монашестве говорил и Указ 1701 года, и Особое Прибавление
к Духовному Регламенту, и Указ о звании монашеском 1724 г. Все они были борьбой,
и литературной, и законодательной со старым взглядом на монашество. Монастырь
представлялся древне-русскому человеку осуществлением высшего идеала на земле.
"Свет инокам ангелы, свет мирянам иноки" — вот тезис Московской Руси. Монашество
почиталось чуть ли не выше царской державы, и сами цари стремились до смерти
успеть принять монашеский чин. В лице своих подвижников, аскетов, иерархов, оно
было душой теократического строя, умственного движения и нравственного
воспитания до Петра. Хотя монашество в конце XVII века имело много отрицательных
сторон, упоминаемых его исследователями (проф. Знаменский), однако идея его
продолжала быть регулятором житейского строительства, пока властной рукой Петр
не подточил критикой самую эту идею, и через литературные труды Феофана, и через
свои законы". (49)
Прибавление к "Духовному Регламенту" относит к предрассудкам старины,
мнение будто монашество есть лучший путь ко спасению, и что хоть перед смертью
надо принять пострижение. Государство таким образом навязывает церкви свою точку
зрения на чисто церковное установление и властно проводит ее через посредство
церковных учреждений. Большого отвержения Церкви, как самостоятельного
учреждения с самостоятельными целями и средствами трудно, кажется, себе
представить. Вся вообще монашеская жизнь была регулирована государственным
законом.
"А что говорят молятся, то и все молятся... Какая прибыль обществу от
сего? Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям; понеже большая часть
бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть", — говорил Петр.
Увидев, что протестантство обходится без черного духовенства, Петр решил
покончить с монашеством. 26 января 1723 г. Он издал Указ в котором велит "отныне
впредь никого не постригать, а на убылые места определять отставных солдат".
В Прибавлении к "Духовному Регламенту" от мая 1722 года определено кого и
как принимать в монахи, до мелочей регламентируется внутренняя жизнь в
монастырях. "Весьма монахам праздным быти да не попускают настоятели, избирая
всегда дело некое, а добре бы в монастырях бы завести художества. Волочащихся
монахов ловить и никому не укрывать. Монахам никаких по кельям писем, как
выписок из книг, так и грамоток советных без собственного ведения настоятеля
никому не писать, чернил и бумаги не держать. Монахиням в мирских домах не жить,
ниже по миру скитатися ни для какой потребы. Скитков пустынных монахам строити
не попускати, ибо сие многи делают свободного ради жития, чтобы от всякой власти
и надсмотрения удален жити возмогл по своей воле и дабы на новоустрояемом ските
собирать деньги и теми корыстовался... "
Монахам разрешено выходить из монастыря только четыре раза в год.
Запрещено переходить из монастыря в монастырь. Пострижение в монахи разрешается
исключительно с разрешения царя. В случае смерти монахов монастырский приказ
посылал в монастыри нищих, неизлечимых больных, сумасшедших и непригодных к
работе каторжан.
Монастыри не должны быть больше центрами просвещения. Петр хотел
превратить монастыри в места благотворительности и общественного призрения. В
монастыри посылались подкидыши, сироты, преступники, сумасшедшие, увечные
солдаты, и монастыри постепенно превращались в богадельни, лазареты и
воспитательные дома. Несколько женских монастырей были превращены в детские
приюты, в которых воспитывались подкидыши и сироты. (50)
У Петра был такой же взгляд на монашество, как и у его почитателей
большевиков.
"Он занят был сам преобразованием материальных сил народа, — указывает
Зызыкин, — смотрел на подданных исключительно с государственной точки зрения,
требовал чтобы решительно никто от такой именно службы не уклонялся, и
монашеское отрешение от мира для него казалось тунеядством. Такая узко
материалистическая точка зрения Петра простиралась и на духовенство. Монастыри
перестают быть центром молитвы, подвига и связью с миром, прибежищем для
обездоленных, а превращаются в монастырские богадельни, лазареты, теряют свой
собственный смысл. Вся крайность петровского утилитарно материалистического
воззрения сказалась в этой реформе монастырей, потребовавшей от монахов
материального служения обществу, при убеждении в беспомощности их духовного
служения, и уронившей значение монастыря. Толчок, данный Петром законодательству
о Церкви, продолжался до половины XVIII в и результат его виден из доклада
Синода в 1740 г.: "много монастырей без монахов, церкви монастырские без служб;
некого определять к монастырским службам ни в настоятели, ни в школы для детей".
Монашество уменьшалось и Синод опасался, чтобы оно совсем не исчезло в
России.
XV. УНИЧТОЖЕНИЕ САМОДЕРЖАВИЯ. ЗАМЕНА ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ САМОДЕРЖАВИЯ
ПРИНЦИПАМИ ЕВРОПЕЙСКОГО АБСОЛЮТИЗМА
Основной принцип симфонии власти царской и духовной власти Православной
Церкви, ярко изложен в VI новелле Юстиниана. В ней говорится следующее:
"Божественное человеколюбие дало людям, кроме иных, два высших дара —
священство и царскую власть. Первое служит божественному, второе же блюдет
человеческое благоустройство; оба происходя из божественного источника украшают
человеческое житие, ибо ничто так не возвышает царской власти, как почитание
священства. Об них обоих все всегда Богу молятся. Если между ними будет во всем
согласие, то это послужит во благо человеческой жизни. "
Так же понималась симфония властей и в Московской Руси. Недаром
приведенный выше отрывок из сочинения Юстиниана был включен в "Кормчую Книгу".
Петр Великий решительно порывает с национальными традициями русского
самодержавия и превращается в типичного представителя западного абсолютизма.
Петр Первый с полным правом мог бы повторить слова Людовика-Солнца: "Государство
— это я". Как и Сталин, Петр считал, что он может поступать всегда, как он
считает нужным.
Петр I выводит идею своей власти не из религиозных начал, не из
православия, а из европейских политических идей. Это сказывается даже в его
внешнем виде. Он сбрасывает парчовые одежды Московских царей и появляется всегда
или в европейском камзоле, или в военном мундире.
"Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его
именно русском понимании христианства. В характере русского народа не было
стремления к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того,
как надо жить. Народ стремится понять христианство, как нравственную животворную
силу, а христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого духа,
нравственно возрожденного христианством. Иллюстрацией тому является та
центральная власть, в которой отражается как в фокусе народное религиозное
мировоззрение; это царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет подвиг
христианской церковной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и
самоотречению". (51)
Свою идею безграничности власти царя — идею совсем чуждую самодержавию,
Петр заимствовал у английского философа Гоббса, одного из видных представителей
так называемой школы естественного права. Влияние идей Гоббса на Петра мы можем
проследить во многих случаях. В "Правде воли монаршей", сочиненной Феофаном
Прокоповичем по воле Петра, теоретические основы монархии выводятся из взглядов
Гоббса и Гуто Гроция и теории о договорном происхождении государства. Царь, — по
мнению Ф. Прокоповича, — имеет право пользоваться всей силой власти, как ему
угодно, так как он пользуется ею во имя общих интересов.
"Понимание власти русского царя в таком неограниченном смысле было чуждо
Московскому периоду, ибо самодержавие царя считало себя ограниченным, и
безграничным почиталось условно в пределах той ограниченности, которая вытекает
из ясно сознанных начал веры и Церкви. В основе самой царской власти лежит не
договор, а вера; православный царь неотделим от православного народа и есть
выразитель его духа". (52)
Петр I, как, и Гоббс, как и все другие философы их школы, ищет основы
царской власти уже не в вере, не в религиозном предании, а в народной воле,
передавшей власть его предкам. Такое совершенно ложное понимание идейных основ
самодержавия и послужило началом той сокрушительной революции, которую Петр I
провел во всех областях жизни.
Как совершенно правильно указывает М. Зызыкин, — "обосновав
неограниченность своей власти по Гоббсовской теории в "Правде воли монаршей" и
устранив рамки, поставленные этой власти Церковью, он изменил основу власти,
поставив ее на человеческую основу договора и тем подверг ее всем тем
колебаниям, которым может подвергаться всякое человеческое установление;
согласно Гоббсу, он произвольно присвоил церковную власть себе; через
расцерковление же института царской власти, последняя теряла свою незыблемость,
неприкосновенность свойственную церковно установлению.
...В "Правде воли монаршей" подводил под царскую власть в стиле
английского философа Гоббса совершенно иное основание — передачу всей власти
народом, а идея царя — священного чина совершенно стушевывалась, хотя и
оставалась в обрядах при короновании; царь не связан уже обязательными идеалами
Церкви, как то было в теории симфонии, а сам их дает; сегодня один царь может
руководствоваться идеями утилитарной философии, завтра — другой идеями
вольтерианства, потом третий идеями мистического общехристианства в стиле XIX
века, и может в зависимости от духа времени и моды определять и свое отношение к
Церкви".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
для государства дан и в России впервые не в XX столетии, а в XVII и особенно в
начале XVIII-го и также не снизу, а сверху, опередив Францию во времени". (48)
У Петра Великого, по заключению Л. Тихомирова, — не было понимания
церкви, "а с этим невозможно было понимание и собственной власти, как русского
монарха, В своем отношении к церкви он подрывал самую существенную основу своей
власти — ее нравственно-религиозный характер.
До Петра русское государство почти всегда, если не считать поры Никона,
опиралось на добровольное единение двух сил — государственной и церковной
власти. Петр Великий уничтожает эту национальную традицию, которая насчитывала
за собой 700 лет. Петр уничтожает важнейшую часть опоры русского государства —
свободную, независимую церковь".
Церковная "реформа" Петра была сознательным всесторонним переходом с
русской религиозной точки зрения, на западную, протестантскую точку зрения. В
результате создания Синода церковь стала одним из государственных учреждений. И
к несчастью, православная церковь не выступила решительно против ложного решения
Петром вопроса о взаимоотношении государства и Церкви вплоть до революции 1917
года. Неестественные, двусмысленные отношения между государством и церковью в
равной степени отравляли и сознание носителей государственной власти и сознание
православной Церкви. Подчиняясь Синоду православная Церковь в глубине своего
сознания все же не примирялась с антиправославным решением Петра.
То, что русские императоры в течение двух столетий после Петра вели свое
церковное управление в духе чистейшего протестантизма дало право видному
английскому богослову Пальмеру сказать следующую фразу: "Россия теперь —
империя, в которой немецкий элемент с его благородным религиозным
индифферентизмом есть голова, а греческая религия привязана к этой чужой
голове". Поэтому нельзя не согласиться с следующим выводом проф. Зызыкина:
"Духовный регламент" лишал духовенство первенствующего положения в
государстве и делал церковь уже не указательницей идеалов, которые признано
воспринимать и осуществлять государство, а просто одним из учреждений,
департаментом полиции нравов".
Синод не был учреждением, соответствующим канонам. Синод состоял не из
одних Епископов, как подобало бы высшему церковному органу по преданию
апостольскому, а и из архимандритов и даже лиц белого духовенства, мало того,
его члены носили названия, подобающие лицам гражданского ведомства: президент,
вице-президент, асессоры и пр. Они приносили присягу Государю, как своему
крайнему судье — все как в протестантских странах.
...Раньше Церковь, как самостоятельное от государственной власти
учреждение, могла и развиваться самостоятельно в самой себе, параллельно
государству и независимо от него; теперь она должна была действовать как одно из
государственных учреждений, наряду с другими государственными учреждениями по
предписаниям верховной власти "под наблюдением и руководством из офицеров,
человека доброго и смелого", как говорит Указ о назначении обер-прокурора 11 мая
1722 года. Теперь и Церковь обращается уже не только с увещанием, исходя из
нравственного убеждения, а как правительственное учреждение, издающее юридически
обязательные акты, неисполнение которых карается силой государственных законов.
Церковь уже — не сила нравственно-воспитательная, а учреждение, в котором
физическое принуждение возводится в систему. Сама проповедь церковная из живого
слова превращается в сухую мораль, регламентированную правительством до мелочей,
до позы проповедника, и Церковь лишается положения свободной воспитательницы
народа, свободно отзывающейся на все явления жизни".
XIV. РАЗГРОМ ПРАВОСЛАВИЯ
В материалах по истории Петра, в записях, посвященных событиям 1721 года,
Пушкин помещает следующую запись: "По учреждении Синода, духовенство поднесло
Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда — то (по свидетельству
современников, графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в грудь и
обнажив кортик, сказал: "Вот вам патриарх". Так по-хулигански ответил Петр на
законное требование духовенства.
Только преследование русского духовенства при большевиках может быть
сравнимо с преследованием русского духовенства при Петре Первом. Трудно
перечислить все насилия, которые осуществил Петр против православной церкви.
Известный историк Православной Церкви Голубинский называл церковную реформу
Петра "государственным еретичеством". В "Истории греко-восточной церкви под
властью турок", написанной А. П. Лебедевым, читаем, что в истории
Константинопольской Церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного
периода такого разгрома епископата и такой бесцеремонности в отношении
церковного имущества, как это было проявлено Петром Первым. "Русская церковь в
параличе с Петра Великого. Страшное время". Такую оценку сделал результатам
церковной реформы Петра величайший русский философ Ф. Достоевский в своей
записной книжке. Это событие принесло очень серьезные последствия, за результаты
которых расплачивается наше поколение.
Петр все старался переделать на свой лад. Заставлял строить церкви не с
куполами, а с острыми шпилями по европейскому образцу. Заставлял звонить по
новому, писать иконы не на досках, а на холсте. Велел разрушать часовни.
Приказал "Мощей не являть и чудес не выдумыват". Запрещал жечь свечи перед
иконами, находящимися вне церкви. Нищих велел ловить, бить батожьем и отправлять
на каторгу. С тех, кто подаст милостыню, приказал взыскивать штраф в пять
рублей. Петр нарушил тайну исповеди и приказал священникам сообщать в
Преображенский приказ (этот прообраз НКВД) о всех, кто признается на исповеди о
недоброжелательном отношении к его замыслам.
Петр издал, например, указ, согласно которого мужские монастыри должны
были быть превращены в военные госпитали, а монахи в санитаров, а женские
монастыри в швейные, ткацкие мастерские и мастерские кружев.
Поэтому необходимо отметить, что именно в результате сужения Петром
деятельности духовенства, после-петровская эпоха характерна сильным огрубением
народных нравов. Монастыри, в течение всей истории бывшие рассадниками веры и
образования, для Петра только "гангрена государства". Петр так же, как и
большевики, считает, что духовенство должно оказывать только то влияние на
народ, которое ему разрешает государство.
Этот вопрос особенно волновал Петра.
"Ибо в монашестве сказывался старый аскетический идеал светивший
Московскому государству, который подлежал теперь искоренению, и он неоднократно
к нему возвращался. О монашестве говорил и Указ 1701 года, и Особое Прибавление
к Духовному Регламенту, и Указ о звании монашеском 1724 г. Все они были борьбой,
и литературной, и законодательной со старым взглядом на монашество. Монастырь
представлялся древне-русскому человеку осуществлением высшего идеала на земле.
"Свет инокам ангелы, свет мирянам иноки" — вот тезис Московской Руси. Монашество
почиталось чуть ли не выше царской державы, и сами цари стремились до смерти
успеть принять монашеский чин. В лице своих подвижников, аскетов, иерархов, оно
было душой теократического строя, умственного движения и нравственного
воспитания до Петра. Хотя монашество в конце XVII века имело много отрицательных
сторон, упоминаемых его исследователями (проф. Знаменский), однако идея его
продолжала быть регулятором житейского строительства, пока властной рукой Петр
не подточил критикой самую эту идею, и через литературные труды Феофана, и через
свои законы". (49)
Прибавление к "Духовному Регламенту" относит к предрассудкам старины,
мнение будто монашество есть лучший путь ко спасению, и что хоть перед смертью
надо принять пострижение. Государство таким образом навязывает церкви свою точку
зрения на чисто церковное установление и властно проводит ее через посредство
церковных учреждений. Большого отвержения Церкви, как самостоятельного
учреждения с самостоятельными целями и средствами трудно, кажется, себе
представить. Вся вообще монашеская жизнь была регулирована государственным
законом.
"А что говорят молятся, то и все молятся... Какая прибыль обществу от
сего? Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям; понеже большая часть
бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть", — говорил Петр.
Увидев, что протестантство обходится без черного духовенства, Петр решил
покончить с монашеством. 26 января 1723 г. Он издал Указ в котором велит "отныне
впредь никого не постригать, а на убылые места определять отставных солдат".
В Прибавлении к "Духовному Регламенту" от мая 1722 года определено кого и
как принимать в монахи, до мелочей регламентируется внутренняя жизнь в
монастырях. "Весьма монахам праздным быти да не попускают настоятели, избирая
всегда дело некое, а добре бы в монастырях бы завести художества. Волочащихся
монахов ловить и никому не укрывать. Монахам никаких по кельям писем, как
выписок из книг, так и грамоток советных без собственного ведения настоятеля
никому не писать, чернил и бумаги не держать. Монахиням в мирских домах не жить,
ниже по миру скитатися ни для какой потребы. Скитков пустынных монахам строити
не попускати, ибо сие многи делают свободного ради жития, чтобы от всякой власти
и надсмотрения удален жити возмогл по своей воле и дабы на новоустрояемом ските
собирать деньги и теми корыстовался... "
Монахам разрешено выходить из монастыря только четыре раза в год.
Запрещено переходить из монастыря в монастырь. Пострижение в монахи разрешается
исключительно с разрешения царя. В случае смерти монахов монастырский приказ
посылал в монастыри нищих, неизлечимых больных, сумасшедших и непригодных к
работе каторжан.
Монастыри не должны быть больше центрами просвещения. Петр хотел
превратить монастыри в места благотворительности и общественного призрения. В
монастыри посылались подкидыши, сироты, преступники, сумасшедшие, увечные
солдаты, и монастыри постепенно превращались в богадельни, лазареты и
воспитательные дома. Несколько женских монастырей были превращены в детские
приюты, в которых воспитывались подкидыши и сироты. (50)
У Петра был такой же взгляд на монашество, как и у его почитателей
большевиков.
"Он занят был сам преобразованием материальных сил народа, — указывает
Зызыкин, — смотрел на подданных исключительно с государственной точки зрения,
требовал чтобы решительно никто от такой именно службы не уклонялся, и
монашеское отрешение от мира для него казалось тунеядством. Такая узко
материалистическая точка зрения Петра простиралась и на духовенство. Монастыри
перестают быть центром молитвы, подвига и связью с миром, прибежищем для
обездоленных, а превращаются в монастырские богадельни, лазареты, теряют свой
собственный смысл. Вся крайность петровского утилитарно материалистического
воззрения сказалась в этой реформе монастырей, потребовавшей от монахов
материального служения обществу, при убеждении в беспомощности их духовного
служения, и уронившей значение монастыря. Толчок, данный Петром законодательству
о Церкви, продолжался до половины XVIII в и результат его виден из доклада
Синода в 1740 г.: "много монастырей без монахов, церкви монастырские без служб;
некого определять к монастырским службам ни в настоятели, ни в школы для детей".
Монашество уменьшалось и Синод опасался, чтобы оно совсем не исчезло в
России.
XV. УНИЧТОЖЕНИЕ САМОДЕРЖАВИЯ. ЗАМЕНА ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ САМОДЕРЖАВИЯ
ПРИНЦИПАМИ ЕВРОПЕЙСКОГО АБСОЛЮТИЗМА
Основной принцип симфонии власти царской и духовной власти Православной
Церкви, ярко изложен в VI новелле Юстиниана. В ней говорится следующее:
"Божественное человеколюбие дало людям, кроме иных, два высших дара —
священство и царскую власть. Первое служит божественному, второе же блюдет
человеческое благоустройство; оба происходя из божественного источника украшают
человеческое житие, ибо ничто так не возвышает царской власти, как почитание
священства. Об них обоих все всегда Богу молятся. Если между ними будет во всем
согласие, то это послужит во благо человеческой жизни. "
Так же понималась симфония властей и в Московской Руси. Недаром
приведенный выше отрывок из сочинения Юстиниана был включен в "Кормчую Книгу".
Петр Великий решительно порывает с национальными традициями русского
самодержавия и превращается в типичного представителя западного абсолютизма.
Петр Первый с полным правом мог бы повторить слова Людовика-Солнца: "Государство
— это я". Как и Сталин, Петр считал, что он может поступать всегда, как он
считает нужным.
Петр I выводит идею своей власти не из религиозных начал, не из
православия, а из европейских политических идей. Это сказывается даже в его
внешнем виде. Он сбрасывает парчовые одежды Московских царей и появляется всегда
или в европейском камзоле, или в военном мундире.
"Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его
именно русском понимании христианства. В характере русского народа не было
стремления к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того,
как надо жить. Народ стремится понять христианство, как нравственную животворную
силу, а христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого духа,
нравственно возрожденного христианством. Иллюстрацией тому является та
центральная власть, в которой отражается как в фокусе народное религиозное
мировоззрение; это царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет подвиг
христианской церковной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и
самоотречению". (51)
Свою идею безграничности власти царя — идею совсем чуждую самодержавию,
Петр заимствовал у английского философа Гоббса, одного из видных представителей
так называемой школы естественного права. Влияние идей Гоббса на Петра мы можем
проследить во многих случаях. В "Правде воли монаршей", сочиненной Феофаном
Прокоповичем по воле Петра, теоретические основы монархии выводятся из взглядов
Гоббса и Гуто Гроция и теории о договорном происхождении государства. Царь, — по
мнению Ф. Прокоповича, — имеет право пользоваться всей силой власти, как ему
угодно, так как он пользуется ею во имя общих интересов.
"Понимание власти русского царя в таком неограниченном смысле было чуждо
Московскому периоду, ибо самодержавие царя считало себя ограниченным, и
безграничным почиталось условно в пределах той ограниченности, которая вытекает
из ясно сознанных начал веры и Церкви. В основе самой царской власти лежит не
договор, а вера; православный царь неотделим от православного народа и есть
выразитель его духа". (52)
Петр I, как, и Гоббс, как и все другие философы их школы, ищет основы
царской власти уже не в вере, не в религиозном предании, а в народной воле,
передавшей власть его предкам. Такое совершенно ложное понимание идейных основ
самодержавия и послужило началом той сокрушительной революции, которую Петр I
провел во всех областях жизни.
Как совершенно правильно указывает М. Зызыкин, — "обосновав
неограниченность своей власти по Гоббсовской теории в "Правде воли монаршей" и
устранив рамки, поставленные этой власти Церковью, он изменил основу власти,
поставив ее на человеческую основу договора и тем подверг ее всем тем
колебаниям, которым может подвергаться всякое человеческое установление;
согласно Гоббсу, он произвольно присвоил церковную власть себе; через
расцерковление же института царской власти, последняя теряла свою незыблемость,
неприкосновенность свойственную церковно установлению.
...В "Правде воли монаршей" подводил под царскую власть в стиле
английского философа Гоббса совершенно иное основание — передачу всей власти
народом, а идея царя — священного чина совершенно стушевывалась, хотя и
оставалась в обрядах при короновании; царь не связан уже обязательными идеалами
Церкви, как то было в теории симфонии, а сам их дает; сегодня один царь может
руководствоваться идеями утилитарной философии, завтра — другой идеями
вольтерианства, потом третий идеями мистического общехристианства в стиле XIX
века, и может в зависимости от духа времени и моды определять и свое отношение к
Церкви".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16