Это потрясение было непредвиденным
следствием реформы, но не было ее обдуманной целью".
Опять дешевая софистика: раз, два, и революция превратилась в потрясение.
Но и в этом потрясении Петр не виновен потому, что он замышлял реформы, а не
революцию. Но получилась-то ведь революция!
В этих рассуждениях Ключевского мало внутренней логики. Совершенно не
важно, что хотел добиться Петр своей реформой; историк обязан оценивать не
замыслы государственных деятелей, а практические результаты их замыслов. Так, и
только так можно оценивать результаты революции, произведенной Петром.
VI
С. Платонов в общей оценке всей реформаторской деятельности Петра также
противоречит своим же собственным оценкам.
"На русское общество реформы Петра, решительные и широкие, произвели
страшное впечатление после осторожной и медлительной политики московского
правительства. В обществе не было того сознания исторической традиции, какое
жило в гениальном Петре. Вот почему современникам Петра, присутствовавшим при
бесчисленных нововведениях, и крупных и мелких, казалось, что Петр перевернул
вверх дном всю старую жизнь, не оставил камня на камне от старого порядка.
Видоизменения старого порядка они считали за полное его уничтожение
Такому впечатлению современников содействовал и сам Петр. Его поведение,
вся его манера действовать показывали, что Петр не просто видоизменяет старые
порядки, но питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не
улучшал старину, а гнал ее и принудительно заменял новыми порядками".
"В этом — объяснение тех особенностей в реформационной деятельности
Петра, которые сообщили реформе черты резкого, насильственного переворота.
Однако по существу своему реформа эта не была переворотом". (71)
Эти рассуждения чрезвычайно не логичны и совершенно несерьезны для такого
знатока Петровской эпохи, каким был С. Платонов. Если в обществе не было
сознания исторической традиции, а сознанием этой исторической традиции обладал,
по мнению С. Платонова только Петр, то как же это может быть согласовано с
выводом, который тогда делает С. Платонов, что "Его поведение, вся его манера
действовать показывает, что Петр не просто видоизменяет старые порядки, но
питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не улучшал
старину, а гнал ее и принудительно заменял ее новыми порядками".
Тогда возникает законный вопрос, если правитель страны питает к старым
порядкам страстную вражду, борется с ними ожесточенно, не улучшает старину, а
гонит ее и принудительно заменяет новыми порядками, то где же тут видно, что он
обладает сознанием исторической традиции. Если отсталым современникам Петра
казалось, что он перевернул вверх дном старую жизнь, не оставил камня на камне,
то и передовой академик С. Платонов пишет, что "он не улучшал старину, а гнал ее
принудительно заменяя новыми порядками". Эта оценка целиком совпадает с оценкой
большой части общества Петровской эпохи, в котором жило сознание исторической
традиции.
Деятель, который не считается с традициями во всех областях жизни,
который не улучшает старину, а питает к ней страстную вражду и принудительно
заменяет ее новыми порядками, такой деятель, конечно, не великий реформатор, а
типичный ограниченный революционер, "Робеспьер на троне", как правильно назвал
Петра I Пушкин. Ведь Платонов не пишет, что вся манера проведения реформ
находилась в противоречии с внутренними убеждениями Петра. Что Петр ценил
исторические традиции, не все считал плохим в старых порядках, но считал нужным
их улучшить и видоизменить. Ведь сам же Платонов указывает, что Петр питал
страстную вражду к родной старине, следовательно его манеры вытекали из его
внутренних убеждений. А раз так, то как же в учиненной Петром жесточайшей
революции можно видеть реформы, то есть частичное видоизменение старых порядков.
"Если таким образом, деятельность Петра не вносила, по сравнению с
прошлым, ничего радикально-нового, — умозаключает С. Платонов, — то почему же
реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию
коренного государственного переворота? Почему Петр, действовавший традиционно, в
глазах русского общества стал монархом-революционером?"
Постараемся ответить на это странное недоумение маститого историка.
"Екатерина II, — пишет С. Платонов, — впадала в большую неточность ...за
начала обще-европейской жизни они приняла принципы европейской философии,
которые не переходили в жизнь нигде в Европе и не были началами действительного
быта". (72)
Упрекая Екатерину II в нелогичности С. Платонов почему-то не упрекает в
том же самого Петра. А ведь Петр Первый делал не менее грубую ошибку. Он
принимал начала жизни европейских народов за обязательные для всех народов, в
том числе и для такого самобытного народа, как русский. Почему С. Платонов
упрекает Екатерину II в том, что она считает Россию европейской страной?
Возникает вопрос, почему переделывать Россию в Европу на основании идей
европейского абсолютизма, протестантизма, шведского государственного строя
можно, а уродовать ее на принципах европейской философии нельзя? Разве
европейские философские идеи не вырастали из тех же чужеродных идей, что и
европейский абсолютизм, протестантизм и шведский государственный строй?
Но уличив Екатерину II в неправильности взглядов на Россию, как на
европейское государство, возникшее в результате совершенных Петром перемен, в
другом случае С. Платонов опять противоречит сам себе. Ссылаясь на речь графа
Головнина осенью 1721 года Платонов заявляет, что Головниным "искренне и
правдиво была высказана мысль, что политические успехи Петра из старой Московии
создали новое европейское государство и дали русскому народу новую политическую,
экономическую и культурную обстановку". Если Платонов согласен, что Головнин
высказал правдивую мысль, утверждая, что Петр создал из старой Московии новое
европейское государство, то почему же тогда он выступает против точно такой же
мысли Екатерины Второй, утверждавшей в "Наказе", что: "Россия есть европейская
страна. Доказательство сему следующее: перемены, которые в России предпринял
Петр".
Разве это не то же самое, что говорил Головнин. Головнин же, по мнению С.
Платонова, правдиво высказал мысль, что Петр из старой Московии создал новое
европейское государство. Таким образом в одном случае С. Платонов считает, что
Петр совершил не революцию, а только реформы, что вся "деятельность Петра не
вносила по сравнению с прошлым, ничего радикально-нового" и удивляется "почему
Петр, действовавший традиционно, в глазах русского общества стал монархом —
революционером", а в другом случае признает правильной мысль Головнина, что Петр
из Московии создал новое европейское государство.
Каким же образом в результате реформы могло возникнуть из Руси новое
европейское государство? Новое европейское государство могло возникнуть только в
результате все разрушающей революции. И если Головнин с точкой зрения которого
соглашается С. Платонов, прав, то как можно считать реформы Петра
благодетельными, а его "гениальным реформатором". Если бы Петр I из старой
Московии создал на проверенных веками национальных политических и социальных
принципах новое русское национальное государство, тогда бы можно было воздавать
хвалу Петру. А за что же воздавать ему хвалу, когда он из национального
государства создал новое европейское государство? А народу дал такую новую
"политическую, экономическую и культурную обстановку", что страна около 80 лет
не имела фактически монархии, народ оказался в рабстве европейского типа и в
идейном отношении Россия оказалась в крепостной зависимости у Европы. Нечего
сказать, есть за что хвалить!
Петр хотел Россию превратить в часть Европы. Петр усвоивший от своих
друзей и наставников презрение и ненависть не только к основам православной
русской культуры и возникшего на основе ее быта, но и к самому русскому народу,
не мог быть сознательным реформатором, то есть человеком желавшим видоизменить и
улучшить какие-то частные стороны русского государства, русской культуры и быта.
Если Петр считал всех русских животными, то о каких реформах можно
говорить при таком взгляде на родной народ. Правитель придерживающийся таких
взглядов не может быть реформатором. И каких результатов можно ждать от его
"реформаторской деятельности", как его почитатели историки называют учинённый
Петром I всесторонний, революционный разгром России.
Один из соратников Петра I, Салтыков, впервые высказал лейтмотив всех
западников, реакционных, либеральных и радикальных: "Русские во всем сходны с
западными народами, но они от них отстали. Сейчас нужно вывести их на правильную
дорогу". С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на
германские народы. По выражению Герцена — Петр является первым "русским немцем";
пруссаки — для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся
неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против
французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опрусением"
России". Петр хотел, чтобы Россия стала доходить во всем на Европу, а русские во
всем на иностранцев.
Историк Костомаров жизнеописание Петра составил в ту пору своей жизни,
когда, по выражению Платонова, "остыл его обличительный жар" и когда он сам
сводил свою задачу, как историка, к одной лишь передаче найденных в источниках и
проверенных фактов".
Какие факты нашел и проверил в исторических источниках о Петре
Костомаров? Петр хотел, по словам Костомарова, превратить Россию в "сильное
европейское государство" (подчеркнуто мною. — Б. Б.). То есть, говоря другими
словами, из России сделать не Россию, а европейское государство, а русских
превратить в европейцев. Иными словами Петр поставил перед собой совершенно
утопическую задачу превратить народ глубокой своеобразной культуры в один из
европейских народов.
XXIV. РОБЕСПЬЕР НА ТРОНЕ
I
Петр I является первым русским революционером, первым нигилистом и первым
большевиком (как духовный тип). (73) И это точка зрения высказана вовсе не
Солоневичем, он только развил эту точку зрения в 5 книге "Народной Монархии".
Уже Пушкин написал: Петр — Робеспьер и Наполеон вместе (воплощение революции).
(74) Так же понимал Петра и Герцен. Герцен разделял точку зрения Пушкина.
"К концу XVI века на престоле царей, — писал он, — появился смелый
революционер, одаренный обширным гением и непреклонной волей — это деспот по
образцу "Комитета Общественного спасения". (который осуществлял террор во время
французской революции. — Б. Б.).
Один из самых виднейших представителей славянофильства И. В. Киреевский,
так же как и другой виднейший представитель славянофильства К. С. Аксаков,
считали, что в лице Петра I государство разрушило основы самобытной русской
культуры и национальные традиции религиозной и государственной жизни.
Произошел трагический разрыв между царем и народом, оставшимся в массе
своей верным родным традициям. Русь оказалась как бы завоеванной. Русский
монарх, в результате совершенного Петром насильственного переворота, "приобрел
черты деспота, а свободно подданный народ — значение раба-невольника на родной
земле".
И. С. Тургенев в "Воспоминаниях о Белинском" пишет:
"Дело Петра Великого было, точно, насилием, было тем, что в новейшее
время получило название: coup d’etat, т.е., Государственного переворота".
О духовном большевизме Петра Мережковский писал еще до революции. "Еще
Пушкин заметил сходство Петра с Робеспьером. И в самом деле, так называемые
"Петровских преобразования" — настоящий переворот, революция, бунт сверху,
"белый террор". Петр — тиран и бунтовщик вместе, бунтовщик относительно
прошлого, тиран относительно будущего. Наполеон и Робеспьер вместе, и этот бунт
не только политический, общественный, но еще в гораздо большой мере нравственный
— беспощадная, хотя и бессознательная ломка всех категорических императивов
народной совести, необузданная переоценка верх нравственных цен".
Большевики заканчивают то, что начал Петр I — ломку русской души,
русского быта и русской культуры. И идейным антикоммунистам не к лицу
восхищаться Петром I, который духовно является первым большевиком.
Проф. М. Зызыкин, посвященную 250-летию Санкт-Петербурга, статью
"Государство и церковь при Петре I", начинает словами: "Перемене столицы
сопутствовало полное изменение государственных идей, а вернее полная революция
"сверху". (75) Проф. А. Карташев в статье "Православие в России" тоже называет
Петра революционером. (76)
Реформа есть видоизменение чего-то существующего. Всякая реформа только
видоизменяет традиции. Революция есть отрицание существовавшего прежде,
уничтожение его. Основная цель всякой революции есть уничтожение существовавших
до нее традиций.
После большевистской революции многие из ученых стали смотреть на Петра
I, как на духовного предка современного большевизма.
В статье "О сущности православия" в Сборнике "Проблемы русского
религиозного сознания" проф. Карсавин писал: "...И редко большевизм сочетается с
плодотворной практической деятельностью... таит яд под покровом необходимости...
Таков большевизм Петра Великого, большевизм, губительность которого прикрыта
грандиозным делом преобразователя, (это тоже очень спорный вопрос. — Б. Б.), но
тем не менее ясна для внимательного взгляда в рационалистической ломке
исторического уклада жизни, в разрушении основы ее — русской церкви". И дальше:
"...Необходимо понять новую историю России не только, как продолжение и развитие
того, что начато великим преобразователем, но как борьбу с ним, последний фазис
которой мы, кажется переживаем в изживании творчески бесплодного большевизма".
Философ Франк с своей статье "Религиозно-исторический смысл русской
революции" пишет: "Исторические истоки русского нигилизма восходят к
вольнодумному кружку вельмож Екатерины II, т.е. к французскому просветительству
18 века".
"Но, — продолжает С. Франк, — в известном смысле этот нигилизм имеет еще
более отдаленного предшественника в России, этот предшественник — Петр I". Петр
I, как указывает С. Франк, в каком-то смысле был бесспорно первым русским
нигилистом: недаром большевики еще при последнем ограблении церквей с
удовольствием ссылались на его пример.
"Сочетание бесшабашной удали, непостижимого для европейца дерзновения
святотатства и кощунства, смелого радикализма в ломке традиционных устоев с
глубокой и наивной верой в цивилизацию и в рационально-государственное устроение
жизни, бесспорно роднит, несмотря на все различия, — достаточно очевидные, чтобы
стоило об них упоминать, — Петра Великого с современным русским большевизмом".
(77)
Очень плохую услугу Петру I оказывает генерал Штейфон следующей похвалой,
высказанной в книге "Национальная военная доктрина". Приведя высказывания С.
Платонова, что Петр всю жизнь исповедовал "идею государства, как силы, которая в
целях общего блага берет на себя руководство всеми видами человеческой
деятельности и всецело подчиняет себе личность (подчеркнуто мною. — Б. Б.),
генерал Штейфон пишет:
"Иными словами, за 2 с лишним столетия до нашего времени, русский Царь
Петр I уже осуществил идею современного фашизма, подчинив личность государству".
Большевизм, как совершенно правильно определяет проф. Карсавин,
реакционная сила, которая стремится во что бы то ни стало "продолжить дело
Петра, т.е. отрицательные тенденции, конкретно, — ограниченный европеизм Петрова
идеала". (78)
Реформы Петра — не реформы, а революция классической формы. Известный
ученый де Мун верно указывал, что:
"Революция не есть ни акт, ни факт, она есть политическая доктрина,
претендующая основать общество на воле человека вместо того, чтобы основать его
на воле Божией, которая ставит суверенитет человеческого разума на место
Божественного закона. Вот где революция, остальное вытекает из этого, из этого
гордого восстания из которого вышло современное государство, государство
захватившее место всего, государство, сделавшееся вашим Богом, которое мы
отказываемся обожать с вами вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
следствием реформы, но не было ее обдуманной целью".
Опять дешевая софистика: раз, два, и революция превратилась в потрясение.
Но и в этом потрясении Петр не виновен потому, что он замышлял реформы, а не
революцию. Но получилась-то ведь революция!
В этих рассуждениях Ключевского мало внутренней логики. Совершенно не
важно, что хотел добиться Петр своей реформой; историк обязан оценивать не
замыслы государственных деятелей, а практические результаты их замыслов. Так, и
только так можно оценивать результаты революции, произведенной Петром.
VI
С. Платонов в общей оценке всей реформаторской деятельности Петра также
противоречит своим же собственным оценкам.
"На русское общество реформы Петра, решительные и широкие, произвели
страшное впечатление после осторожной и медлительной политики московского
правительства. В обществе не было того сознания исторической традиции, какое
жило в гениальном Петре. Вот почему современникам Петра, присутствовавшим при
бесчисленных нововведениях, и крупных и мелких, казалось, что Петр перевернул
вверх дном всю старую жизнь, не оставил камня на камне от старого порядка.
Видоизменения старого порядка они считали за полное его уничтожение
Такому впечатлению современников содействовал и сам Петр. Его поведение,
вся его манера действовать показывали, что Петр не просто видоизменяет старые
порядки, но питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не
улучшал старину, а гнал ее и принудительно заменял новыми порядками".
"В этом — объяснение тех особенностей в реформационной деятельности
Петра, которые сообщили реформе черты резкого, насильственного переворота.
Однако по существу своему реформа эта не была переворотом". (71)
Эти рассуждения чрезвычайно не логичны и совершенно несерьезны для такого
знатока Петровской эпохи, каким был С. Платонов. Если в обществе не было
сознания исторической традиции, а сознанием этой исторической традиции обладал,
по мнению С. Платонова только Петр, то как же это может быть согласовано с
выводом, который тогда делает С. Платонов, что "Его поведение, вся его манера
действовать показывает, что Петр не просто видоизменяет старые порядки, но
питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не улучшал
старину, а гнал ее и принудительно заменял ее новыми порядками".
Тогда возникает законный вопрос, если правитель страны питает к старым
порядкам страстную вражду, борется с ними ожесточенно, не улучшает старину, а
гонит ее и принудительно заменяет новыми порядками, то где же тут видно, что он
обладает сознанием исторической традиции. Если отсталым современникам Петра
казалось, что он перевернул вверх дном старую жизнь, не оставил камня на камне,
то и передовой академик С. Платонов пишет, что "он не улучшал старину, а гнал ее
принудительно заменяя новыми порядками". Эта оценка целиком совпадает с оценкой
большой части общества Петровской эпохи, в котором жило сознание исторической
традиции.
Деятель, который не считается с традициями во всех областях жизни,
который не улучшает старину, а питает к ней страстную вражду и принудительно
заменяет ее новыми порядками, такой деятель, конечно, не великий реформатор, а
типичный ограниченный революционер, "Робеспьер на троне", как правильно назвал
Петра I Пушкин. Ведь Платонов не пишет, что вся манера проведения реформ
находилась в противоречии с внутренними убеждениями Петра. Что Петр ценил
исторические традиции, не все считал плохим в старых порядках, но считал нужным
их улучшить и видоизменить. Ведь сам же Платонов указывает, что Петр питал
страстную вражду к родной старине, следовательно его манеры вытекали из его
внутренних убеждений. А раз так, то как же в учиненной Петром жесточайшей
революции можно видеть реформы, то есть частичное видоизменение старых порядков.
"Если таким образом, деятельность Петра не вносила, по сравнению с
прошлым, ничего радикально-нового, — умозаключает С. Платонов, — то почему же
реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию
коренного государственного переворота? Почему Петр, действовавший традиционно, в
глазах русского общества стал монархом-революционером?"
Постараемся ответить на это странное недоумение маститого историка.
"Екатерина II, — пишет С. Платонов, — впадала в большую неточность ...за
начала обще-европейской жизни они приняла принципы европейской философии,
которые не переходили в жизнь нигде в Европе и не были началами действительного
быта". (72)
Упрекая Екатерину II в нелогичности С. Платонов почему-то не упрекает в
том же самого Петра. А ведь Петр Первый делал не менее грубую ошибку. Он
принимал начала жизни европейских народов за обязательные для всех народов, в
том числе и для такого самобытного народа, как русский. Почему С. Платонов
упрекает Екатерину II в том, что она считает Россию европейской страной?
Возникает вопрос, почему переделывать Россию в Европу на основании идей
европейского абсолютизма, протестантизма, шведского государственного строя
можно, а уродовать ее на принципах европейской философии нельзя? Разве
европейские философские идеи не вырастали из тех же чужеродных идей, что и
европейский абсолютизм, протестантизм и шведский государственный строй?
Но уличив Екатерину II в неправильности взглядов на Россию, как на
европейское государство, возникшее в результате совершенных Петром перемен, в
другом случае С. Платонов опять противоречит сам себе. Ссылаясь на речь графа
Головнина осенью 1721 года Платонов заявляет, что Головниным "искренне и
правдиво была высказана мысль, что политические успехи Петра из старой Московии
создали новое европейское государство и дали русскому народу новую политическую,
экономическую и культурную обстановку". Если Платонов согласен, что Головнин
высказал правдивую мысль, утверждая, что Петр создал из старой Московии новое
европейское государство, то почему же тогда он выступает против точно такой же
мысли Екатерины Второй, утверждавшей в "Наказе", что: "Россия есть европейская
страна. Доказательство сему следующее: перемены, которые в России предпринял
Петр".
Разве это не то же самое, что говорил Головнин. Головнин же, по мнению С.
Платонова, правдиво высказал мысль, что Петр из старой Московии создал новое
европейское государство. Таким образом в одном случае С. Платонов считает, что
Петр совершил не революцию, а только реформы, что вся "деятельность Петра не
вносила по сравнению с прошлым, ничего радикально-нового" и удивляется "почему
Петр, действовавший традиционно, в глазах русского общества стал монархом —
революционером", а в другом случае признает правильной мысль Головнина, что Петр
из Московии создал новое европейское государство.
Каким же образом в результате реформы могло возникнуть из Руси новое
европейское государство? Новое европейское государство могло возникнуть только в
результате все разрушающей революции. И если Головнин с точкой зрения которого
соглашается С. Платонов, прав, то как можно считать реформы Петра
благодетельными, а его "гениальным реформатором". Если бы Петр I из старой
Московии создал на проверенных веками национальных политических и социальных
принципах новое русское национальное государство, тогда бы можно было воздавать
хвалу Петру. А за что же воздавать ему хвалу, когда он из национального
государства создал новое европейское государство? А народу дал такую новую
"политическую, экономическую и культурную обстановку", что страна около 80 лет
не имела фактически монархии, народ оказался в рабстве европейского типа и в
идейном отношении Россия оказалась в крепостной зависимости у Европы. Нечего
сказать, есть за что хвалить!
Петр хотел Россию превратить в часть Европы. Петр усвоивший от своих
друзей и наставников презрение и ненависть не только к основам православной
русской культуры и возникшего на основе ее быта, но и к самому русскому народу,
не мог быть сознательным реформатором, то есть человеком желавшим видоизменить и
улучшить какие-то частные стороны русского государства, русской культуры и быта.
Если Петр считал всех русских животными, то о каких реформах можно
говорить при таком взгляде на родной народ. Правитель придерживающийся таких
взглядов не может быть реформатором. И каких результатов можно ждать от его
"реформаторской деятельности", как его почитатели историки называют учинённый
Петром I всесторонний, революционный разгром России.
Один из соратников Петра I, Салтыков, впервые высказал лейтмотив всех
западников, реакционных, либеральных и радикальных: "Русские во всем сходны с
западными народами, но они от них отстали. Сейчас нужно вывести их на правильную
дорогу". С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на
германские народы. По выражению Герцена — Петр является первым "русским немцем";
пруссаки — для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся
неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против
французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опрусением"
России". Петр хотел, чтобы Россия стала доходить во всем на Европу, а русские во
всем на иностранцев.
Историк Костомаров жизнеописание Петра составил в ту пору своей жизни,
когда, по выражению Платонова, "остыл его обличительный жар" и когда он сам
сводил свою задачу, как историка, к одной лишь передаче найденных в источниках и
проверенных фактов".
Какие факты нашел и проверил в исторических источниках о Петре
Костомаров? Петр хотел, по словам Костомарова, превратить Россию в "сильное
европейское государство" (подчеркнуто мною. — Б. Б.). То есть, говоря другими
словами, из России сделать не Россию, а европейское государство, а русских
превратить в европейцев. Иными словами Петр поставил перед собой совершенно
утопическую задачу превратить народ глубокой своеобразной культуры в один из
европейских народов.
XXIV. РОБЕСПЬЕР НА ТРОНЕ
I
Петр I является первым русским революционером, первым нигилистом и первым
большевиком (как духовный тип). (73) И это точка зрения высказана вовсе не
Солоневичем, он только развил эту точку зрения в 5 книге "Народной Монархии".
Уже Пушкин написал: Петр — Робеспьер и Наполеон вместе (воплощение революции).
(74) Так же понимал Петра и Герцен. Герцен разделял точку зрения Пушкина.
"К концу XVI века на престоле царей, — писал он, — появился смелый
революционер, одаренный обширным гением и непреклонной волей — это деспот по
образцу "Комитета Общественного спасения". (который осуществлял террор во время
французской революции. — Б. Б.).
Один из самых виднейших представителей славянофильства И. В. Киреевский,
так же как и другой виднейший представитель славянофильства К. С. Аксаков,
считали, что в лице Петра I государство разрушило основы самобытной русской
культуры и национальные традиции религиозной и государственной жизни.
Произошел трагический разрыв между царем и народом, оставшимся в массе
своей верным родным традициям. Русь оказалась как бы завоеванной. Русский
монарх, в результате совершенного Петром насильственного переворота, "приобрел
черты деспота, а свободно подданный народ — значение раба-невольника на родной
земле".
И. С. Тургенев в "Воспоминаниях о Белинском" пишет:
"Дело Петра Великого было, точно, насилием, было тем, что в новейшее
время получило название: coup d’etat, т.е., Государственного переворота".
О духовном большевизме Петра Мережковский писал еще до революции. "Еще
Пушкин заметил сходство Петра с Робеспьером. И в самом деле, так называемые
"Петровских преобразования" — настоящий переворот, революция, бунт сверху,
"белый террор". Петр — тиран и бунтовщик вместе, бунтовщик относительно
прошлого, тиран относительно будущего. Наполеон и Робеспьер вместе, и этот бунт
не только политический, общественный, но еще в гораздо большой мере нравственный
— беспощадная, хотя и бессознательная ломка всех категорических императивов
народной совести, необузданная переоценка верх нравственных цен".
Большевики заканчивают то, что начал Петр I — ломку русской души,
русского быта и русской культуры. И идейным антикоммунистам не к лицу
восхищаться Петром I, который духовно является первым большевиком.
Проф. М. Зызыкин, посвященную 250-летию Санкт-Петербурга, статью
"Государство и церковь при Петре I", начинает словами: "Перемене столицы
сопутствовало полное изменение государственных идей, а вернее полная революция
"сверху". (75) Проф. А. Карташев в статье "Православие в России" тоже называет
Петра революционером. (76)
Реформа есть видоизменение чего-то существующего. Всякая реформа только
видоизменяет традиции. Революция есть отрицание существовавшего прежде,
уничтожение его. Основная цель всякой революции есть уничтожение существовавших
до нее традиций.
После большевистской революции многие из ученых стали смотреть на Петра
I, как на духовного предка современного большевизма.
В статье "О сущности православия" в Сборнике "Проблемы русского
религиозного сознания" проф. Карсавин писал: "...И редко большевизм сочетается с
плодотворной практической деятельностью... таит яд под покровом необходимости...
Таков большевизм Петра Великого, большевизм, губительность которого прикрыта
грандиозным делом преобразователя, (это тоже очень спорный вопрос. — Б. Б.), но
тем не менее ясна для внимательного взгляда в рационалистической ломке
исторического уклада жизни, в разрушении основы ее — русской церкви". И дальше:
"...Необходимо понять новую историю России не только, как продолжение и развитие
того, что начато великим преобразователем, но как борьбу с ним, последний фазис
которой мы, кажется переживаем в изживании творчески бесплодного большевизма".
Философ Франк с своей статье "Религиозно-исторический смысл русской
революции" пишет: "Исторические истоки русского нигилизма восходят к
вольнодумному кружку вельмож Екатерины II, т.е. к французскому просветительству
18 века".
"Но, — продолжает С. Франк, — в известном смысле этот нигилизм имеет еще
более отдаленного предшественника в России, этот предшественник — Петр I". Петр
I, как указывает С. Франк, в каком-то смысле был бесспорно первым русским
нигилистом: недаром большевики еще при последнем ограблении церквей с
удовольствием ссылались на его пример.
"Сочетание бесшабашной удали, непостижимого для европейца дерзновения
святотатства и кощунства, смелого радикализма в ломке традиционных устоев с
глубокой и наивной верой в цивилизацию и в рационально-государственное устроение
жизни, бесспорно роднит, несмотря на все различия, — достаточно очевидные, чтобы
стоило об них упоминать, — Петра Великого с современным русским большевизмом".
(77)
Очень плохую услугу Петру I оказывает генерал Штейфон следующей похвалой,
высказанной в книге "Национальная военная доктрина". Приведя высказывания С.
Платонова, что Петр всю жизнь исповедовал "идею государства, как силы, которая в
целях общего блага берет на себя руководство всеми видами человеческой
деятельности и всецело подчиняет себе личность (подчеркнуто мною. — Б. Б.),
генерал Штейфон пишет:
"Иными словами, за 2 с лишним столетия до нашего времени, русский Царь
Петр I уже осуществил идею современного фашизма, подчинив личность государству".
Большевизм, как совершенно правильно определяет проф. Карсавин,
реакционная сила, которая стремится во что бы то ни стало "продолжить дело
Петра, т.е. отрицательные тенденции, конкретно, — ограниченный европеизм Петрова
идеала". (78)
Реформы Петра — не реформы, а революция классической формы. Известный
ученый де Мун верно указывал, что:
"Революция не есть ни акт, ни факт, она есть политическая доктрина,
претендующая основать общество на воле человека вместо того, чтобы основать его
на воле Божией, которая ставит суверенитет человеческого разума на место
Божественного закона. Вот где революция, остальное вытекает из этого, из этого
гордого восстания из которого вышло современное государство, государство
захватившее место всего, государство, сделавшееся вашим Богом, которое мы
отказываемся обожать с вами вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16