Он прилип к моей подошве и при каждом шаге издавал хлюпающий звук.
Ангелы повели нас в длинный, изогнутый проулок. Старомодный булыжник был разбит и выворочен, в нескольких зияющих дырах бурлили скопища крыс. При виде всех этих покрытых мехом тел меня снова пробрала дрожь. Кэл и Ласи говорили, что крысы вроде бы на нашей стороне, что они сохраняют в себе паразита, а потом выносят его наверх, когда начинают подниматься черви. Но что в этом хорошего, лично мне было не понять…
Мы медленно крались по проулку, обходя стороной проделанные червями дыры. В конце стоял старый дом, на его крыльце во множестве сидели молчаливые, бдительные коты.
Взгляды их красных глаз провожали нас, когда мы входили внутрь.
На полу и впрямь была красная линия.
Легкий ветерок дул в ее сторону; ощущение было такое, будто рука мягко давит на спину. Кэл объяснял, что весь воздух в доме движется к доктору Проликс, унося ее древние микробы от нас в большую печь, где они сгорают. Она обладает иммунитетом к собственным заболеваниям, поскольку инфицирована, как и остальные ангелы, но у нас возникнут проблемы, если мы подойдем слишком близко. Даже Кэл и Ласи не переступали черту. Не хотели, чтобы их фотличное обмундирование ниндзя сожгли, решил я.
Я держался у задней стены, настолько далеко, насколько это было возможно. И не только от Леди Чумы, но и от странных кукол, выстроившихся рядами на полках ее офиса. Из их растрескавшихся голов торчали очень похожие на настоящие волосы, и на всех лицах застыла улыбка.
Ребятишкам прошлого, должно быть, нравились ведьмы.
— Ты та, кто поет, — заговорила доктор Проликс, игнорируя всех нас и вперив взгляд в Минерву.
Голос у нее был сухой и шуршащий, типа, когда потираешь друг о друга листы бумаги. Лицо без морщин не выглядело старым, если не считать того, что кожа была очень тонкая, а улыбка чопорная. Она походила на собственных кукол, только с блестящими человеческими глазами.
— Да, это я, — еле слышно ответила Минерва.
— И где ты научилась этим песням, молодая женщина?
— Когда я только заболела, то чувствовала, как что-то у нас в подвале зовет меня, делает, типа…
Она захихикала.
— Сексуально возбужденной? — подсказала доктор Проликс.
— Да, наверно. Я спускалась туда в лихорадке и слышала доносящийся из трещин шепот. Ну и начала записывать то, что слышала.
Я сглотнул. Мне никогда и в голову не приходило задуматься, откуда берутся ее стихи, но, с другой стороны, Минерва никогда и не говорила о том, что они поднимались из-под земли. А ведь могла бы.
— Могу я кое-что послушать? — спросила доктор Проликс.
— Ммм… По-вашему, это хорошая идея? — спросила Перл.
— Не пой, дорогая, — сказала старая женщина. — Просто скажи что-нибудь.
Минерва задумалась и потом прочистила горло.
Она произнесла несколько слогов, сначала нечетко, с остановками, как будто кто-то пытается имитировать бульканье раковины. Потом в ее речи появился ритм, а странные звуки начали складываться в слова.
Дальше Минерва перешла к стихам и рефренам, произнося их нараспев. Я узнал некоторые фразы из второй песни, и мои пальцы бессознательно задвигались, играя в воздухе басовое сопровождение. Я так увлекся, что не заметил, когда она начала петь.
Пол немного задрожал. Возможно.
— Прекрати! — рявкнула доктор Проликс.
Минерва замолчала, встряхивая головой, как будто ее вырвали из транса.
— Извините.
— Мне всегда было интересно, как это работает, — сказала доктор Проликс.
— Как это работает? — спросил Кэл. — Что «это»?
— Последний раз враг приходил семьсот лет назад, еще до моего рождения. Однако Ночной Мэр уже родился к концу тех времен.
Я удивленно вытаращился. Ладно, эта женщина говорит о столетиях… о том, что живет на свете уже столетия. Я чувствовал, как мозг пытается отключиться, типа как когда какой-нибудь сумасшедший разглагольствует в подземке, а ты хочешь, но не можешь перестать слушать.
Доктор Проликс вытянула над своим столом руку.
— Ты когда-нибудь задумывался, Кэл, как удавалось справиться с предыдущими вторжениями? Без сейсмографов? Без уоки-токи и сотовых телефонов?
— Ммм… Может, они не так уж хорошо и справлялись? — сказал он. — Конечно, у них на пути не вставала национальная безопасность, затрудняя доставку лекарств в районы вспышек, и не существовало подземных туннелей, по которым враг теперь может забираться очень далеко. Но им приходилось очень нелегко. Сколько они потеряли в последний раз? Двести миллионов человек?
— И все же человечество выжило. — Она сложила руки. — Согласно легенде, им не нужно было ждать, пока черви поднимутся. Некоторые инферны, называемые бардами, были способны вызывать их на поверхность. Дозор устанавливал ловушки и засады, убивая врага тогда и там, где ему было удобно.
Кэл вздохнул.
— И мы верим в это?
Доктор Проликс кивнула.
— Ночной Мэр еще ребенком видел, как это происходило. Видел, как женщина вызывала червя. — Ее блестящий взгляд скользнул по нашим лицам. — Вместе с пятнадцатью барабанщиками, звонарями, человеком, трубящим в раковину моллюска, и огромной толпой, ждущей, когда произойдет убийство.
«Раковина моллюска? — подумал я. — Замечательно. Похоже, мне придется освоить еще один инструмент».
— Парень, — сказала Ласи, хлопнув Кэла по плечу, — почему ты никогда не рассказывал мне об этом?
— Сам впервые слышу, — пробормотал он.
— Некоторые старые методы утрачены. — Доктор Проликс перевела взгляд на свои руки. — Многие из нас сгорели во времена инквизиции.
— Опять они, — сказал Кэл.
— Но это знание, похоже, не полностью потеряно. — Доктор Проликс посмотрела на Минерву. — Где ты живешь, дитя?
— Ммм… В Борумхилле.
Доктор кивнула.
— Там похоронены некоторые старые семьи.
— Похоронены? — переспросила Минерва.
У меня отвисла челюсть.
— Вы хотите сказать, что, типа, мы поем песни, которые придумали мертвецы?
— Блестящая идея, Захлер, — сказал Кэл. — Послушайте, доктор Проликс, это просто называется принимать желаемое за действительное. Даже если Дозор когда-то давным-давно знал, как вызывать червей, эта информация утеряна, сгорела на столбах инквизиции. С какой стати она должна сохраняться, дожидаясь, пока кто-то спустится в подвал, в особенности здесь, в Новом Свете?
— Не знаю, Кэл.
Он покачал головой.
— Мы видели это один-единственный раз, и тот эксперимент едва ли можно назвать управляемым. Больше похоже на совпадение. Враг любит кормиться, когда собирается большая толпа, типа недавних волнений в Праге.
Доктор Проликс какое-то время молчала, и я немного расслабился. Может, они поставят крест на всей этой истории с Минервой и просто отвезут нас обратно в Нью-Джерси. Мы находились здесь всего полчаса, солнце еще светит ярко…
— Нет, — сказала Алана Рей. — Это было не совпадение.
Все посмотрели на нее. Она содрогнулась, трижды дотронулась до груди и ткнула дрожащим пальцем в доктора Проликс.
— Я могу видеть некоторые вещи. У меня неврологическое заболевание, которое может вызывать болезненные пристрастия, утрату контроля над моторикой и галлюцинации. Но иногда это не галлюцинации, мне кажется, а реальность, которая складывается из узоров вещей. Я могу видеть музыку, и я часто видела, как происходили некоторые вещи во время наших репетиций, и когда играла «Армия Морганы»…
— «Армия Морганы»? — спросила Ласи. — Это у них гитарист инфицирован?
— Самой Морганой, — ответил Кэл.
— Но не их певица. — Алана Рей дернула головой, указывая на Минерву. — Вот почему мы сделали зверя реальным, не они.
«Чудесно, — подумал я. — В Нью-Йорке тысяча групп, но я, конечно, должен был оказаться в той, которая способна вызывать монстров».
— Алана Рей права. — Перл шагнула вперед и остановилась прямо перед красной линией. — И это не только Минерва. Все в новом звуке в той или иной степени сталкивались с этим. — Она посмотрела на Кэла. — Ты всегда говоришь, как природа хранит вещи: в наших генах, в болезнях, которые мы разносим, даже в наших домашних животных. Все, что нам нужно для борьбы с червями, есть вокруг нас. Может, и музыка часть этого.
— Музыка? — сказал Кэл. — Музыка не биология.
— Да, Перл, — вмешался в разговор я. — Мы говорим не о какой-то природной силе. Мы говорим о нас.
Она покачала головой.
— Лично я говорю о том, что происходит, когда тысяча людей собираются в одном месте, и движутся вместе, и сосредотачиваются на одном и том же ритме, и произносят одинаковые слова, и изгибаются и поворачиваются в унисон. Я говорю о Тадж-Махале человеческих ритуалов: огромная толпа, находящаяся на грани, ждущая, когда прозвучит одна-единственная нота. Эта магия неодолима, даже если ты случайно родился гигантским червем.
— Другими словами, музыка тоже биология, — Минерва улыбнулась. — Расспроси об этом Астора Михаэлса, Кэл.
Он закатил глаза.
— И мертвецы писали ваши стихи?
— Я не знаю, откуда Мин взяла слова, — сказала Перл. — Может, они побочный результат самой болезни или Мин просто вообразила, что они исходят от стен. А может, они на самом деле бессмыслица и в расчет нужно принимать только мелодии. Но они работают.
Алана Рей кивнула.
— Они заставляют воздух дрожать.
— Они то, что, как мне казалось, мы утратили, — мягко сказала доктор Проликс. — Мы не можем сражаться с теми, кого не в состоянии найти. Но если мы сумеем вызывать червей в место по нашему выбору, эта война может оказаться намного короче.
— Может, это все же управляемый эксперимент, Кэл, — сказала Ласи, — Немного науки, немного искусства.
Он пробежал взглядом по лицам и вздохнул.
— Вы босс, доктор. Как только их гитаристу станет лучше, я все организую.
— Эй, постой! — воскликнул я. — Ты же не хочешь сказать, что нам придется играть эти песни снова?
Минерва захихикала.
— Давайте устроим настоящее шоу!
29
«The Kills» «Убийства».
АЛАНА РЕЙ
Мы расположились в старом амфитеатре парка Ист-ривер.
В окружении рассыпающегося, покрытого граффити бетона, сквозь трещины в котором пробивалась густая трава, возникало ощущение, будто мир пришел к концу давным-давно. Это место было заброшено задолго до кризиса санитарии, но наглядно демонстрировало, как будет выглядеть весь Манхэттен спустя несколько лет: ничего, кроме развалин и сорной травы.
Вдоль одного края парка тянулась пустая скоростная магистраль ФДР, Магистраль ФДР названа в честь Франклина Делано Рузвельта, 32-го президента США.
за ней раскинулся весь город, странно притихший. Можно было разглядеть лишь редкие движения в обращенных к нам окнах — слабую пульсацию жизни.
Ангелы Ночного Дозора трудились не покладая рук, доставляя нам все, что мы просили, опустошая магазины Мидтауна Мидтаун — часть нью-йоркского района Манхэттен.
в поисках нужного оборудования и инструментов. Мне они принесли новую, с иголочки, барабанную установку Ludwig и комплект тарелок. Однако Кэл хотел иметь управляемый эксперимент и настаивал, чтобы различий с нашим первым выступлением было как можно меньше. Поэтому Ласи, три других ангела и я отправились в скобяную лавку в Ист-Виллидж, Ист-Виллидж — часть южного Манхэттена.
торопясь закончить нашу поездку до того, как сядет солнце.
Все окна были разбиты, и ангелы без колебаний проникли внутрь сквозь них. Мои кеды заносило на битом стекле; внутри было темно, и я ничего не видела. Постепенно, однако, глаза привыкли, и я разглядела почти пустые полки, практически все разграблено.
Ангелы отправились на поиски, а я стояла у разбитого окна, боясь шагнуть из солнечного света в темноту внутри, прислушиваясь к чему-то или кому-то, прячущемуся среди остатков разграбления. Одной оставаться на улице, однако, тоже не хотелось.
В конце концов, Ласи закричала, что нашла то, что требовалось. По счастью, на ведра для краски никто не позарился.
Когда мы выходили, из окна наверху нас окликнули двое мальчишек. Им нужна еда, сказали они, и электрические фонарики, чтобы ночью отгонять инфернов от дверей и окон. Их родители ушли и не вернулись.
Ангелы поднялись наверх и отдали им найденные в магазине батарейки. Потом из других окон нас начали окликать другие люди, прося о помощи. Но нам нечего было им дать.
Возникло ощущение беспомощности, мир начал мерцать, пронизанный чувством вины. Я подписала контракт Астора Михаэлса, поставила свою подпись, скрепляя ею не только слова, но и последствия. И монстр, которого я видела, оказался реальным и вышел наружу, и погибло много людей. Может, сотни.
И я была в ответе за это.
Моральный риск все еще преследовал меня, выползая из-под ног, словно зверь Минервы, едва различимый уголком глаза. Он шелестел травой в Нью-Джерси и громыхал в трубе, когда я принимала душ. Но здесь, в городе, он разрастался еще больше, впитывая энергию разбитого стекла и опустевших улиц. Он никогда не покидал меня.
Я знала, что это просто галлюцинация, фокус сознания. У меня осталась последняя бутылочка таблеток, и я начала себя ограничивать. Но когда я стояла здесь, на пустом пространстве Первой авеню, мой моральный риск казался реальнее, чем я сама.
Мос еще не совсем поправился, но уже мог слышать собственное имя, не вздрагивая, мог смотреть на Минерву и даже прикасаться к ней. Они ждали нас в тени раковины амфитеатра, Мос перебирал пальцами струны новой гитары.
— Не хуже твоего «Страта»? — спросила я, заранее зная ответ.
Он вздрогнул при этом напоминании и покачал головой.
Тени удлинялись; от одной из военных машин Ночного Дозора подвели электричество, и мы занялись проверкой звука. Мощности хватало для работы всех инструментов, микшерного пульта и целой горы усилителей.
С каждой стороны амфитеатра ангелы установили вышки для освещения сцены. Когда над Манхэттеном сгустятся вечерние сумерки, наши огни, словно маяк безопасности, будут видны за много миль. Мы рассчитывали собрать толпу из числа оставшихся в городе миллионов выживших.
Зрители необходимы, я была уверена в этом: они фокусировали пение Минервы, насыщали его человечностью, а именно этого враг и жаждал.
Когда ангелы все подготовили, мы собрались на сцене, дожидаясь захода солнца. Черви никогда не выходят на поверхность при солнечном свете, во всяком случае, на такое время, чтобы иметь возможность убить их.
Парк начал оживать. Среди вывороченного бетона скользили коты, в траве сновали всякие мелкие создания. Ласи велела Перл, Захлеру и мне сесть на одну из машин Ночного Дозора — чтобы нас не покусали инфицированные крысы. Это казалось разумным. Группы, в которых слишком много насекомых, — наподобие «Токсоплазмы» — могли играть лишь быструю, дерганую музыку.
И мне не хотелось становиться инферном. Не хотелось ненавидеть свои барабаны, своих друзей, собственное отражение. Ласи говорила, что инферны, которые были набожными христианами, боятся даже вида креста. Выходит, я тогда стану приходить в ужас от своих таблеток? От ведер для краски? От вида музыки?
Цвет неба менялся от бледно-розового к черному, и я заметила неподалеку движущиеся человеческие фигуры — это инфицированные вышли на охоту, разыскивая незараженных. Пока они сторонились ярко освещенного амфитеатра, но невольно возникал вопрос, смогут ли несколько прожекторов и дюжина ангелов предоставить нам реальную защиту в городе, полном каннибалов.
Я барабанила по бедрам и напоминала себе, что черви — вот настоящий враг: непостижимые, бесчеловечные. Они пришли из такого темного, мрачного места, существование которого мы даже представить себе не могли.
Однако инферны по-прежнему оставались людьми.
Мос и Минерва — мои друзья и в достаточной степени человечны, чтобы любить друг друга. Сначала инфекция заставила Моса истекать потом, чувствовать себя больным и одновременно неистовым, но я видела, что и обычная любовь способна точно так же повлиять на человека. Он уже снова играл на своей гитаре; может, вскоре он станет вроде ангелов, сильным и уверенным.
Я вспомнила, как Астор Михаэле светился от счастья, рассказывая о группах, с которыми подписал договор. Он думал, что инферны выше людей, что они как боги, как рок-звезды. Он даже считал, что они играют совсем другую, новую музыку.
Конечно, если Перл права, новый звук на самом деле совсем не новый. Несмотря на все наши клавиатуры, и усилители, и эхорезонаторы, песни, нервно мерцающие в моей голове, подобны самой борьбе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Ангелы повели нас в длинный, изогнутый проулок. Старомодный булыжник был разбит и выворочен, в нескольких зияющих дырах бурлили скопища крыс. При виде всех этих покрытых мехом тел меня снова пробрала дрожь. Кэл и Ласи говорили, что крысы вроде бы на нашей стороне, что они сохраняют в себе паразита, а потом выносят его наверх, когда начинают подниматься черви. Но что в этом хорошего, лично мне было не понять…
Мы медленно крались по проулку, обходя стороной проделанные червями дыры. В конце стоял старый дом, на его крыльце во множестве сидели молчаливые, бдительные коты.
Взгляды их красных глаз провожали нас, когда мы входили внутрь.
На полу и впрямь была красная линия.
Легкий ветерок дул в ее сторону; ощущение было такое, будто рука мягко давит на спину. Кэл объяснял, что весь воздух в доме движется к доктору Проликс, унося ее древние микробы от нас в большую печь, где они сгорают. Она обладает иммунитетом к собственным заболеваниям, поскольку инфицирована, как и остальные ангелы, но у нас возникнут проблемы, если мы подойдем слишком близко. Даже Кэл и Ласи не переступали черту. Не хотели, чтобы их фотличное обмундирование ниндзя сожгли, решил я.
Я держался у задней стены, настолько далеко, насколько это было возможно. И не только от Леди Чумы, но и от странных кукол, выстроившихся рядами на полках ее офиса. Из их растрескавшихся голов торчали очень похожие на настоящие волосы, и на всех лицах застыла улыбка.
Ребятишкам прошлого, должно быть, нравились ведьмы.
— Ты та, кто поет, — заговорила доктор Проликс, игнорируя всех нас и вперив взгляд в Минерву.
Голос у нее был сухой и шуршащий, типа, когда потираешь друг о друга листы бумаги. Лицо без морщин не выглядело старым, если не считать того, что кожа была очень тонкая, а улыбка чопорная. Она походила на собственных кукол, только с блестящими человеческими глазами.
— Да, это я, — еле слышно ответила Минерва.
— И где ты научилась этим песням, молодая женщина?
— Когда я только заболела, то чувствовала, как что-то у нас в подвале зовет меня, делает, типа…
Она захихикала.
— Сексуально возбужденной? — подсказала доктор Проликс.
— Да, наверно. Я спускалась туда в лихорадке и слышала доносящийся из трещин шепот. Ну и начала записывать то, что слышала.
Я сглотнул. Мне никогда и в голову не приходило задуматься, откуда берутся ее стихи, но, с другой стороны, Минерва никогда и не говорила о том, что они поднимались из-под земли. А ведь могла бы.
— Могу я кое-что послушать? — спросила доктор Проликс.
— Ммм… По-вашему, это хорошая идея? — спросила Перл.
— Не пой, дорогая, — сказала старая женщина. — Просто скажи что-нибудь.
Минерва задумалась и потом прочистила горло.
Она произнесла несколько слогов, сначала нечетко, с остановками, как будто кто-то пытается имитировать бульканье раковины. Потом в ее речи появился ритм, а странные звуки начали складываться в слова.
Дальше Минерва перешла к стихам и рефренам, произнося их нараспев. Я узнал некоторые фразы из второй песни, и мои пальцы бессознательно задвигались, играя в воздухе басовое сопровождение. Я так увлекся, что не заметил, когда она начала петь.
Пол немного задрожал. Возможно.
— Прекрати! — рявкнула доктор Проликс.
Минерва замолчала, встряхивая головой, как будто ее вырвали из транса.
— Извините.
— Мне всегда было интересно, как это работает, — сказала доктор Проликс.
— Как это работает? — спросил Кэл. — Что «это»?
— Последний раз враг приходил семьсот лет назад, еще до моего рождения. Однако Ночной Мэр уже родился к концу тех времен.
Я удивленно вытаращился. Ладно, эта женщина говорит о столетиях… о том, что живет на свете уже столетия. Я чувствовал, как мозг пытается отключиться, типа как когда какой-нибудь сумасшедший разглагольствует в подземке, а ты хочешь, но не можешь перестать слушать.
Доктор Проликс вытянула над своим столом руку.
— Ты когда-нибудь задумывался, Кэл, как удавалось справиться с предыдущими вторжениями? Без сейсмографов? Без уоки-токи и сотовых телефонов?
— Ммм… Может, они не так уж хорошо и справлялись? — сказал он. — Конечно, у них на пути не вставала национальная безопасность, затрудняя доставку лекарств в районы вспышек, и не существовало подземных туннелей, по которым враг теперь может забираться очень далеко. Но им приходилось очень нелегко. Сколько они потеряли в последний раз? Двести миллионов человек?
— И все же человечество выжило. — Она сложила руки. — Согласно легенде, им не нужно было ждать, пока черви поднимутся. Некоторые инферны, называемые бардами, были способны вызывать их на поверхность. Дозор устанавливал ловушки и засады, убивая врага тогда и там, где ему было удобно.
Кэл вздохнул.
— И мы верим в это?
Доктор Проликс кивнула.
— Ночной Мэр еще ребенком видел, как это происходило. Видел, как женщина вызывала червя. — Ее блестящий взгляд скользнул по нашим лицам. — Вместе с пятнадцатью барабанщиками, звонарями, человеком, трубящим в раковину моллюска, и огромной толпой, ждущей, когда произойдет убийство.
«Раковина моллюска? — подумал я. — Замечательно. Похоже, мне придется освоить еще один инструмент».
— Парень, — сказала Ласи, хлопнув Кэла по плечу, — почему ты никогда не рассказывал мне об этом?
— Сам впервые слышу, — пробормотал он.
— Некоторые старые методы утрачены. — Доктор Проликс перевела взгляд на свои руки. — Многие из нас сгорели во времена инквизиции.
— Опять они, — сказал Кэл.
— Но это знание, похоже, не полностью потеряно. — Доктор Проликс посмотрела на Минерву. — Где ты живешь, дитя?
— Ммм… В Борумхилле.
Доктор кивнула.
— Там похоронены некоторые старые семьи.
— Похоронены? — переспросила Минерва.
У меня отвисла челюсть.
— Вы хотите сказать, что, типа, мы поем песни, которые придумали мертвецы?
— Блестящая идея, Захлер, — сказал Кэл. — Послушайте, доктор Проликс, это просто называется принимать желаемое за действительное. Даже если Дозор когда-то давным-давно знал, как вызывать червей, эта информация утеряна, сгорела на столбах инквизиции. С какой стати она должна сохраняться, дожидаясь, пока кто-то спустится в подвал, в особенности здесь, в Новом Свете?
— Не знаю, Кэл.
Он покачал головой.
— Мы видели это один-единственный раз, и тот эксперимент едва ли можно назвать управляемым. Больше похоже на совпадение. Враг любит кормиться, когда собирается большая толпа, типа недавних волнений в Праге.
Доктор Проликс какое-то время молчала, и я немного расслабился. Может, они поставят крест на всей этой истории с Минервой и просто отвезут нас обратно в Нью-Джерси. Мы находились здесь всего полчаса, солнце еще светит ярко…
— Нет, — сказала Алана Рей. — Это было не совпадение.
Все посмотрели на нее. Она содрогнулась, трижды дотронулась до груди и ткнула дрожащим пальцем в доктора Проликс.
— Я могу видеть некоторые вещи. У меня неврологическое заболевание, которое может вызывать болезненные пристрастия, утрату контроля над моторикой и галлюцинации. Но иногда это не галлюцинации, мне кажется, а реальность, которая складывается из узоров вещей. Я могу видеть музыку, и я часто видела, как происходили некоторые вещи во время наших репетиций, и когда играла «Армия Морганы»…
— «Армия Морганы»? — спросила Ласи. — Это у них гитарист инфицирован?
— Самой Морганой, — ответил Кэл.
— Но не их певица. — Алана Рей дернула головой, указывая на Минерву. — Вот почему мы сделали зверя реальным, не они.
«Чудесно, — подумал я. — В Нью-Йорке тысяча групп, но я, конечно, должен был оказаться в той, которая способна вызывать монстров».
— Алана Рей права. — Перл шагнула вперед и остановилась прямо перед красной линией. — И это не только Минерва. Все в новом звуке в той или иной степени сталкивались с этим. — Она посмотрела на Кэла. — Ты всегда говоришь, как природа хранит вещи: в наших генах, в болезнях, которые мы разносим, даже в наших домашних животных. Все, что нам нужно для борьбы с червями, есть вокруг нас. Может, и музыка часть этого.
— Музыка? — сказал Кэл. — Музыка не биология.
— Да, Перл, — вмешался в разговор я. — Мы говорим не о какой-то природной силе. Мы говорим о нас.
Она покачала головой.
— Лично я говорю о том, что происходит, когда тысяча людей собираются в одном месте, и движутся вместе, и сосредотачиваются на одном и том же ритме, и произносят одинаковые слова, и изгибаются и поворачиваются в унисон. Я говорю о Тадж-Махале человеческих ритуалов: огромная толпа, находящаяся на грани, ждущая, когда прозвучит одна-единственная нота. Эта магия неодолима, даже если ты случайно родился гигантским червем.
— Другими словами, музыка тоже биология, — Минерва улыбнулась. — Расспроси об этом Астора Михаэлса, Кэл.
Он закатил глаза.
— И мертвецы писали ваши стихи?
— Я не знаю, откуда Мин взяла слова, — сказала Перл. — Может, они побочный результат самой болезни или Мин просто вообразила, что они исходят от стен. А может, они на самом деле бессмыслица и в расчет нужно принимать только мелодии. Но они работают.
Алана Рей кивнула.
— Они заставляют воздух дрожать.
— Они то, что, как мне казалось, мы утратили, — мягко сказала доктор Проликс. — Мы не можем сражаться с теми, кого не в состоянии найти. Но если мы сумеем вызывать червей в место по нашему выбору, эта война может оказаться намного короче.
— Может, это все же управляемый эксперимент, Кэл, — сказала Ласи, — Немного науки, немного искусства.
Он пробежал взглядом по лицам и вздохнул.
— Вы босс, доктор. Как только их гитаристу станет лучше, я все организую.
— Эй, постой! — воскликнул я. — Ты же не хочешь сказать, что нам придется играть эти песни снова?
Минерва захихикала.
— Давайте устроим настоящее шоу!
29
«The Kills» «Убийства».
АЛАНА РЕЙ
Мы расположились в старом амфитеатре парка Ист-ривер.
В окружении рассыпающегося, покрытого граффити бетона, сквозь трещины в котором пробивалась густая трава, возникало ощущение, будто мир пришел к концу давным-давно. Это место было заброшено задолго до кризиса санитарии, но наглядно демонстрировало, как будет выглядеть весь Манхэттен спустя несколько лет: ничего, кроме развалин и сорной травы.
Вдоль одного края парка тянулась пустая скоростная магистраль ФДР, Магистраль ФДР названа в честь Франклина Делано Рузвельта, 32-го президента США.
за ней раскинулся весь город, странно притихший. Можно было разглядеть лишь редкие движения в обращенных к нам окнах — слабую пульсацию жизни.
Ангелы Ночного Дозора трудились не покладая рук, доставляя нам все, что мы просили, опустошая магазины Мидтауна Мидтаун — часть нью-йоркского района Манхэттен.
в поисках нужного оборудования и инструментов. Мне они принесли новую, с иголочки, барабанную установку Ludwig и комплект тарелок. Однако Кэл хотел иметь управляемый эксперимент и настаивал, чтобы различий с нашим первым выступлением было как можно меньше. Поэтому Ласи, три других ангела и я отправились в скобяную лавку в Ист-Виллидж, Ист-Виллидж — часть южного Манхэттена.
торопясь закончить нашу поездку до того, как сядет солнце.
Все окна были разбиты, и ангелы без колебаний проникли внутрь сквозь них. Мои кеды заносило на битом стекле; внутри было темно, и я ничего не видела. Постепенно, однако, глаза привыкли, и я разглядела почти пустые полки, практически все разграблено.
Ангелы отправились на поиски, а я стояла у разбитого окна, боясь шагнуть из солнечного света в темноту внутри, прислушиваясь к чему-то или кому-то, прячущемуся среди остатков разграбления. Одной оставаться на улице, однако, тоже не хотелось.
В конце концов, Ласи закричала, что нашла то, что требовалось. По счастью, на ведра для краски никто не позарился.
Когда мы выходили, из окна наверху нас окликнули двое мальчишек. Им нужна еда, сказали они, и электрические фонарики, чтобы ночью отгонять инфернов от дверей и окон. Их родители ушли и не вернулись.
Ангелы поднялись наверх и отдали им найденные в магазине батарейки. Потом из других окон нас начали окликать другие люди, прося о помощи. Но нам нечего было им дать.
Возникло ощущение беспомощности, мир начал мерцать, пронизанный чувством вины. Я подписала контракт Астора Михаэлса, поставила свою подпись, скрепляя ею не только слова, но и последствия. И монстр, которого я видела, оказался реальным и вышел наружу, и погибло много людей. Может, сотни.
И я была в ответе за это.
Моральный риск все еще преследовал меня, выползая из-под ног, словно зверь Минервы, едва различимый уголком глаза. Он шелестел травой в Нью-Джерси и громыхал в трубе, когда я принимала душ. Но здесь, в городе, он разрастался еще больше, впитывая энергию разбитого стекла и опустевших улиц. Он никогда не покидал меня.
Я знала, что это просто галлюцинация, фокус сознания. У меня осталась последняя бутылочка таблеток, и я начала себя ограничивать. Но когда я стояла здесь, на пустом пространстве Первой авеню, мой моральный риск казался реальнее, чем я сама.
Мос еще не совсем поправился, но уже мог слышать собственное имя, не вздрагивая, мог смотреть на Минерву и даже прикасаться к ней. Они ждали нас в тени раковины амфитеатра, Мос перебирал пальцами струны новой гитары.
— Не хуже твоего «Страта»? — спросила я, заранее зная ответ.
Он вздрогнул при этом напоминании и покачал головой.
Тени удлинялись; от одной из военных машин Ночного Дозора подвели электричество, и мы занялись проверкой звука. Мощности хватало для работы всех инструментов, микшерного пульта и целой горы усилителей.
С каждой стороны амфитеатра ангелы установили вышки для освещения сцены. Когда над Манхэттеном сгустятся вечерние сумерки, наши огни, словно маяк безопасности, будут видны за много миль. Мы рассчитывали собрать толпу из числа оставшихся в городе миллионов выживших.
Зрители необходимы, я была уверена в этом: они фокусировали пение Минервы, насыщали его человечностью, а именно этого враг и жаждал.
Когда ангелы все подготовили, мы собрались на сцене, дожидаясь захода солнца. Черви никогда не выходят на поверхность при солнечном свете, во всяком случае, на такое время, чтобы иметь возможность убить их.
Парк начал оживать. Среди вывороченного бетона скользили коты, в траве сновали всякие мелкие создания. Ласи велела Перл, Захлеру и мне сесть на одну из машин Ночного Дозора — чтобы нас не покусали инфицированные крысы. Это казалось разумным. Группы, в которых слишком много насекомых, — наподобие «Токсоплазмы» — могли играть лишь быструю, дерганую музыку.
И мне не хотелось становиться инферном. Не хотелось ненавидеть свои барабаны, своих друзей, собственное отражение. Ласи говорила, что инферны, которые были набожными христианами, боятся даже вида креста. Выходит, я тогда стану приходить в ужас от своих таблеток? От ведер для краски? От вида музыки?
Цвет неба менялся от бледно-розового к черному, и я заметила неподалеку движущиеся человеческие фигуры — это инфицированные вышли на охоту, разыскивая незараженных. Пока они сторонились ярко освещенного амфитеатра, но невольно возникал вопрос, смогут ли несколько прожекторов и дюжина ангелов предоставить нам реальную защиту в городе, полном каннибалов.
Я барабанила по бедрам и напоминала себе, что черви — вот настоящий враг: непостижимые, бесчеловечные. Они пришли из такого темного, мрачного места, существование которого мы даже представить себе не могли.
Однако инферны по-прежнему оставались людьми.
Мос и Минерва — мои друзья и в достаточной степени человечны, чтобы любить друг друга. Сначала инфекция заставила Моса истекать потом, чувствовать себя больным и одновременно неистовым, но я видела, что и обычная любовь способна точно так же повлиять на человека. Он уже снова играл на своей гитаре; может, вскоре он станет вроде ангелов, сильным и уверенным.
Я вспомнила, как Астор Михаэле светился от счастья, рассказывая о группах, с которыми подписал договор. Он думал, что инферны выше людей, что они как боги, как рок-звезды. Он даже считал, что они играют совсем другую, новую музыку.
Конечно, если Перл права, новый звук на самом деле совсем не новый. Несмотря на все наши клавиатуры, и усилители, и эхорезонаторы, песни, нервно мерцающие в моей голове, подобны самой борьбе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25