— проговорил он, со значительным видом покачивая головой. — Мы хорошо осведомлены. Кампания началась, и не следует пренебрегать нашим информационным бюро. Этот мошенник Дюри все выболтал. Я слышал, вы прочли ему превосходную нотацию! Комитет! Скажите, что выдумали, негодяи! Если б вы присоединились к ним…
Он вдруг остановился. Какой-то человек, переходивший улицу, толкнул его. Старик, памятуя недавние события, вышел из себя и замахнулся на прохожего. Тот трусливо убежал.
Но барону было нелегко успокоиться.
— Бродяга! — кричал он вслед убежавшему дрожащим от гнева голосом. — Опять хотели сбить меня с ног. Погодите, мы поставим вас на место! Когда я был молод…
— Вы уверены в том, что нам удастся сдержать их? — спросил я Гонто, чтобы отвлечь его от этого инцидента, ибо около нас уже собралось несколько человек, бросавших злобные взгляды.
Старый барон все еще не мог овладеть собой.
— Вы увидите! — кричал он. — Вот, наконец, мы и у цели. Видите, на балконе сидит маркиза де Сент-Алэ со своими телохранителями? — добавил он, посылая воздушный поцелуй. — Поднимайтесь наверх, вы узнаете, что вас ждет, а я счастлив, что привел вас сюда.
Все происходящее казалось мне просто сном. Две недели назад меня с насмешками выгнали из этого дома, а теперь мне приветливо махали платками с балкона. На лестнице, где толпилось множество слуг и лакеев, меня встретили громом аплодисментов.
Всюду мне любезно предлагались табакерки, а блестящие взгляды из-за вееров по блеску могли равняться с зеркалами. В дверях меня встретил Луи. Навстречу мне вышла маркиза, словом, получился какой-то триумф, совершенно мне непонятный. Впоследствии я узнал, что отпор, данный мною Дюри по поводу комитета, был преувеличен чуть ли не в сотню раз. Люди. более благоразумные и рассудительные приветствовали в моем лице роялистскую реакцию, которой все ждали с первых же дней возникновения беспорядков.
Для того, чтобы заявить об истинной цели своего посещения, для того, чтобы объяснить, что хотя предложение депутации и было мной отвергнуто, я вовсе не собираюсь действовать, против нее — для всего этого требовалось такое мужество, каким я похвастаться не мог.
Обстоятельства, вызвавшие появление у меня депутации Дюри, намеки Бютона, наконец насилия, произведенные парижской толпой, — все это оказало на меня сильное впечатление, которое никак нельзя было назвать благоприятным. Подобно тысячам других людей, с нетерпением ожидавших реформ, я отступал перед ними, начиная понимать, к чему они могут привести. Въезжая в Кагор, я всего менее рассчитывал присоединиться к партии де Сент-Алэ. Но объясняться с ним теперь я счел невозможным.
Будучи молодым, опьяненным лестью, я стал игрушкой обстоятельств — слабый в том, в чем нужно было быть твердым, и упрямый там, где надо было уступить. К тому же мадемуазель Дениза не выходила у меня из головы.
— Немало случилось с тех пор, как я видела вас в последний раз, господин виконт, — с достоинством начала маркиза. — Извините меня. Слово женщины и меч мужчины не наносят оскорбления.
Я поклонился, краснея от удовольствия. И немудрено: после двухнедельного одиночества я вновь обретал огромное влияние среди этих людей, говоривших сдержанно и серьезно со мной.
— Король, — продолжала маркиза, всегда ставившая короля на первое место, — через неделю или две примет нужные меры. До сих пор он получал неверные сведения. Теперь этому будет положен конец. А пока мы должны вооружить наших слуг, подавить беспорядки и оказать сопротивление грабителям.
— А что делать с комитетом?
Она улыбнулась и по-дружески коснулась моего плеча выхоленными пальцами:
— Мы обойдемся с ним так же, как обошлись вы.
Вокруг нас шумела толпа красивых и нарядных мужчин и женщин. Но под этой блестящей внешностью скрывалась дряхлость и духовная пустота, порочность и равнодушие. Пудренные парики, мушки, шелк и бархат придавали старому, отжившему свое, режиму вид силы и достоинства. Хотя военных здесь было немного, но шпагу носили все и все умели действовать ею. Увы, не все понимали, что страшное на дуэли оружие не годится против толпы, вооруженной камнями и дубинами. Им казалось, что для восстановления в провинции порядка достаточно будет каких-нибудь трехсот всадников.
Отбросив всякие мечты о реформах, я тоже стал думать, что сохранение порядка — это единственное, что требуется в данный момент. Говорить о мадемуазель было как-то неловко в такую минуту: я предчувствовал, что буду осмеян за мои опасения и молчал.
Дав обещание приехать сюда завтра, я собирался уже уходить.
Двинувшись к выходу, я столкнулся с Луи. Тут только я спросил его, уверен ли он, что его сестра в Сент-Алэ находится в безопасности.
— Какое же в этом может быть сомнение? — в свою очередь спросил он, кладя мне руку на плечо.
— Волнения замечаются не только в городе, — осторожно намекнул я.
В ответ Луи пожал плечами.
— Вы придаете этому слишком большое значение, — отвечал он. — Поверьте, раз мы будем действовать все вместе, беспорядки прекратятся сами собой.
Этот разговор происходил накануне 4 августа, накануне того самого дня, когда в Париже Национальное собрание в ночном заседании уничтожило все привилегии, феодальные права, десятину и налог на соль.
А Луи думал, что беспорядки уже кончились!
VII. ТРЕВОГА
В те времена большой костер на площади, да три-четыре фонаря на углах улиц составляли все освещение города. Проехав Валандрийский мост, я остановился на пригорке, чтобы дать лошади немного отдохнуть, и оглянулся на Кагор. Город исчез в темноте, лишь местами виднелись желтые пятна света. Вокруг города обвивалась, слабо поблескивая волнами, река, присутствие которой лишь угадывалось во мраке. По небу неслись быстрые облака, гонимые холодным, несмотря на жаркий день, ветром. Вся эта картина навевала какое-то торжественное настроение.
Пока я стоял на дороге, возбуждение, в котором я находился последние два часа, стало постепенно спадать. Все виденное мной в этот день, стало казаться довольно пошлым. Эти хвастливые циничные голоса, эти в высшей степени эгоистические планы, которым я должен был внимать в течение вечера, — все это представилось мне с особой отчетливостью.
Впрочем, что сделано, то сделано. На моей груди красовался белый бант, а я не ощущал никакого энтузиазма. По мере того, как падало настроение, приобретало особое значение то дело, ради которого я ездил в Кагор. Дернув поводья, я попробовал быстрой ездой рассеять овладевшие мной мысли.
Но ночью так же трудно ускользнуть от себя, как и днем. Завывание ветра в ветвях деревьев, быстро бегущие облака и стук копыт — все действовало мне на нервы. На расстилавшейся передо мной равнине не было ни одной светлой точки. Казалось, что в этом море мрака я был единственным живым существом.
Наконец я добрался до холма, с которого открывался вид на поместье Сент-Алэ. Из-за крутизны склона здесь можно было ехать только шагом, и это тоже сильно раздражало меня. Вдруг я услышал сзади знакомый неверный звук и вспылил.
— Стой! — крикнул я, повернувшись в седле. — Твоя лошадь сломала подкову, а ты едешь, как ни в. чем ни бывало! Слезай скорей и осмотри остальные!
— Виноват, — пробормотал Жиль, видимо задремавший дорогой.
Он быстро слез с лошади. Оказалось, что сломана была одна из задних подков. Это было уже не в первый раз. Бютон применял все способы ковать ее, но, как видно, не особенно успешно.
— Лошадь не может идти дальше в таком состоянии, — сердито сказал я.
Оба слуги молчали, внимательно рассматривая подкову. Потом Жиль заговорил:
— Кузница в Сент-Алэ находится недалеко от дороги за поворотом. Мы достучимся к Маленькому Жану, и он как-нибудь прибьет подкову. Только…
— Что только? — угрюмо спросил я.
— Я поссорился с ним на ярмарке в Кагоре, — смущенно сказал Жиль. — Он, пожалуй, не выйдет ко мне.
— Отлично, — резко ответил я. — Тогда я сам сейчас же поеду туда. А ты с лошадью оставайся здесь и жди.
В крайнем раздражении я слез с лошади и отправился пешком. Ближайший дом в деревне находился в четверти мили от этого места. Шагов через пятьдесят я был уже на перекрестке, откуда шла дорога в Сент-Алэ. Быстро я зашагал по ней, и вскоре голоса моих людей перестали долетать до меня.
По обеим сторонам дороги на возвышении росли тополя, отчего на самой дороге было темно, как в яме, и я должен был идти чуть ли не ощупью. Я споткнулся и едва не упал. Это было последней каплей, и я пустился ругать Жиля, дорогу за ее ухабы, луну за несвоевременное исчезновение. Непрерывный шелест тополей производил на меня странно удручающее впечатление. Внезапно до меня донесся какой-то шум, будто кто-то ехал за мной верхом. Я остановился и стал прислушиваться.
Сначала мне представилось, что слуги ослушались моего приказания, но вскоре я убедился, что звуки доносились спереди и были гораздо громче, чем бряцание уздечек. Вслепую я двинулся дальше и за поворотом сквозь просвет между деревьями заметил слабый красноватый свет. Мне показалось странным, что в кузнице еще работают.
Пройдя еще немного вперед, я очутился перед кузней и остановился в изумлении: работа в ней шла полным ходом. Два молота поднимались и опускались на наковальню с приглушенным стуком. Отблеск огня падал на дорогу и стоящие против дома деревья.
Была уже полночь, но около кузницы стояла толпа народа. Назвать точное число людей было трудно, да я и не пытался пересчитать все эти полуобнаженные фигуры со всклокоченными волосами. Некоторые из них были вооружены пиками и вилами, а какой-то человек делил их на группы и давал распоряжения. Все двигались в полной тишине, нарушаемой стуком молотов.
Я инстинктивно отступил в тень на край дороги и стал наблюдать дальше. Человек, бывший, очевидно, их предводителем, держал на плече топор, широкое лезвие которого ярко сверкало всякий раз, когда человек поворачивался боком к кузнице. Каждую секунду он был в движении; беспристанно переходя от одной группы к другой, вожак жестикулировал и ободрял их. Иногда он выбирал из группы какого-нибудь человека и толкал его в другую. Временами он что-то говорил, но за дальностью расстояния я не мог расслышать. Когда же он входил в кузницу, его огромное туловище закрывало просвет двери. То был кузнец Маленький Жан.
Воспользовавшись тем, что при его входе в дом на дороге Делалось темнее, я несколько продвинулся вперед. Я уже понял, что происходит, но необходимо было узнать подробности. Ползком я подобрался к месту сборища еще шагов на тридцать и замер. Маленький Жан вышел с новой партией оружия и стал раздавать его. Слышно было, как они беспристанно повторяли имя Гаргуфа — управляющего маркизы де Сент-Алэ и первого врага крестьян. Теперь наступил час расплаты за прежние грехи!
Какой-то человек зажег факел и закричал:
— К замку! К замку!
Первым моим побуждением было броситься вперед и образумить их, заставить их угрозами или обещаниями отказаться от их намерений. Но в тот же самый момент благоразумие подсказало мне все безрассудство такой попытки. Передо мной были уже не крестьяне, не терпеливые мужики, а взбесившиеся звери.
Я пополз обратно и, выбравшись поодаль на дорогу, побежал назад, не обращая внимания ни на рытвины, ни на темноту. Едва переводя дыхание, добежал я до своих слуг и прерывающимся голосом объяснил им, в чем дело:
— В деревне восстание! Они хотят напасть на замок, а там находится мадемуазель… Жиль, скачи галопом в Кагор и предупреди маркиза. А ты, Андрэ, скачи в Со и расскажи все отцу Бенедикту. Скажи, чтобы он вел сюда всех, кого можно.
Оба слуги смотрели на меня во все глаза, открыв от изумления рты.
— А как же лошадь? — спросил Жиль.
— Бери мою и скачи немедленно! До лошади ли теперь? Замок…
— А как же вы сами?
— Я вернусь домой садовой тропинкой. Сто ливров каждому, если удастся спасти замок! — вскричал я.
Я сказал «замок», не решаясь опять произнести вслух то, что было у меня на уме. Живо я воображал себе одинокую беззащитную девушку среди разъяренных чудовищ. Мысль о ней все время подгоняла меня. Я пересек поле и вскоре был уже у опушки парка. Ограды с этой стороны не было, ее заменяла живая изгородь из кустов и деревьев.
Замок Сент-Алэ, выстроенный отцом теперешнего маркиза, представлял собой здание с двумя флигелями, выходившее фасадом на дорогу и стоящее от нее шагах в ста. От железных ворот, всегда стоявших открытыми, вела к главному подъезду широкая пыльная аллея.
Бунтовщикам было недалеко идти, и ничто не могло задержать их. Я содрогался при мысли, как беззащитен замок и с ужасом представил, как толпа, вломившись в главный подъезд, быстро наводнит парадную лестницу. И, спотыкаясь о кусты и корни, падая и вновь поднимаясь, покрытый потом и пылью, я все же летел вперед.
Наконец я оказался на тенистых аллеях парка, изобиловавших статуями нимф и фавнов. Я оглянулся на деревню. Между деревьями мелькали красные огоньки, и доносился отдаленный шум голосов: они приближались! Я бросился бегом по аллее. Через минуту я был у подъезда. Толкнув плечом дверь, я убедился, что отворить ее не так уж легко! Каждая секунда была дорога. Огоньки скрылись за углом замка, но мое воображение рисовало мне, что бунтовщики уже у подъезда.
Я начал изо всей силы колотить кулаками в дверь. Тщетно вертел я дверную ручку: дверь не поддавалась. В безумном порыве я стал трясти ее и, наконец, забыв всякую осторожность, громко закричал.
Через минуту, показавшуюся мне вечностью, за дверью послышались чьи-то шаги, и под дверью мелькнула узкая полоска света.
— Кто здесь? — спросил дрожащий голос.
— Виконт де Со, — нетерпеливо отвечал я. — Впустите меня скорее. Слышите!
И я опять принялся колотить в дверь.
— Что случилось? — спросил тот же трепещущий голос.
— Деревня взбунтовалась! Они идут сюда, чтобы поджечь замок.
Отворяйте скорей, если не хотите заживо сгореть в ваших постелях! — кричал я.
Поколебавшись немного, слуга отпер мне, и я проскользнул внутрь. Передо мной стоял с подсвечником старый лакей маркизов Сент-Алэ, которого я не раз видел в передней. Свеча задрожала в его руках, когда он увидал меня. Быстро закрыв засов, я выхватил у него подсвечник.
— Скорее! — закричал я. — Наверх! Наверх!
Он что-то хотел сказать мне, но я не стал дожидаться. Зная дорогу, я кинулся к лестнице. Споткнувшись раза три-четыре о лежавшие на полу тюфяки служанок, я наконец добрался до входа во внутренние комнаты. В обступившей меня со всех сторон темноте свеча была не ярче ночника, но все же я убедился, что дверь заперта. Потом я бросился опять вниз и едва достиг последней ступени, как старый слуга, следовавший за мною так быстро, насколько позволяли ему больные ноги, сделал какое-то неловкое движение и задел прялку, стоявшую у стены. Она упала с грохотом, и послышался целый хор испуганных голосов. Шагая через три ступеньки, я поднялся вновь наверх. Передо мной очутился другой пожилой лакей с мальчиком, смотревшие на меня расширенными от ужаса глазами. За ними, прижавшись к обитому коврами дивану, тянувшемуся вдоль всей залы, стояли три или четыре женщины, с криками и плачем прятавшие лица в одежды друг друга. Они не обратили на меня даже никакого внимания, а только продолжали кричать и плакать.
Старик напрасно пытался заставить их замолчать.
— Где Гаргуф? — спросил я его.
— Он пошел запереть заднюю дверь, сударь.
— А мадемуазель?
— Она там.
Я оглянулся назад и заметил, что тяжелая занавесь, отделявшая залу от коридора, ведущего во внутренние комнаты, заколыхалась. Через мгновение показалась сама мадемуазель с бледным от страха лицом, но, видимо, сумевшая взять себя в руки. На ней было легкое платье, волосы были распущены. В темноте, которую не могли рассеять свечи, она сначала не заметила меня.
— Вернулся ли Гаргуф? — спросила она.
— Нет, но вот… — заговорил лакей, указывая в мою сторону.
Не узнав меня, она гневно вскрикнула:
— Да позовите сюда Гаргуфа! Неужели никто не хочет повиноваться?
— Мадемуазель, — сказал я, выступая вперед. — Вы должны немедленно бежать через парковые ворота.
Она вздрогнула и пристально поглядела на меня своими огромными глазами.
— Господин де Со! Вы здесь, — бормотала она. — Я не понимаю… Я думала…
— В деревне восстание! Через минуту бунтовщики будут здесь.
Глухой шум на дороге становился все явственнее. Женщины, притихшие во время нашего разговора, опять принялись кричать. Неосторожным движением одна из них уронила подсвечник. Старый слуга, сопровождавший меня, разбранил ее,
— Неужто нельзя заставить этих безумных вести себя спокойно! — в гневе закричал я. — Никто вас не тронет, не кричите, а вы, мадемуазель, должны сейчас же следовать за мной. Нельзя терять ни секунды.
— Разве необходимо бежать? — вдруг спросила Дениза таким тоном, что я остановился в изумлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Он вдруг остановился. Какой-то человек, переходивший улицу, толкнул его. Старик, памятуя недавние события, вышел из себя и замахнулся на прохожего. Тот трусливо убежал.
Но барону было нелегко успокоиться.
— Бродяга! — кричал он вслед убежавшему дрожащим от гнева голосом. — Опять хотели сбить меня с ног. Погодите, мы поставим вас на место! Когда я был молод…
— Вы уверены в том, что нам удастся сдержать их? — спросил я Гонто, чтобы отвлечь его от этого инцидента, ибо около нас уже собралось несколько человек, бросавших злобные взгляды.
Старый барон все еще не мог овладеть собой.
— Вы увидите! — кричал он. — Вот, наконец, мы и у цели. Видите, на балконе сидит маркиза де Сент-Алэ со своими телохранителями? — добавил он, посылая воздушный поцелуй. — Поднимайтесь наверх, вы узнаете, что вас ждет, а я счастлив, что привел вас сюда.
Все происходящее казалось мне просто сном. Две недели назад меня с насмешками выгнали из этого дома, а теперь мне приветливо махали платками с балкона. На лестнице, где толпилось множество слуг и лакеев, меня встретили громом аплодисментов.
Всюду мне любезно предлагались табакерки, а блестящие взгляды из-за вееров по блеску могли равняться с зеркалами. В дверях меня встретил Луи. Навстречу мне вышла маркиза, словом, получился какой-то триумф, совершенно мне непонятный. Впоследствии я узнал, что отпор, данный мною Дюри по поводу комитета, был преувеличен чуть ли не в сотню раз. Люди. более благоразумные и рассудительные приветствовали в моем лице роялистскую реакцию, которой все ждали с первых же дней возникновения беспорядков.
Для того, чтобы заявить об истинной цели своего посещения, для того, чтобы объяснить, что хотя предложение депутации и было мной отвергнуто, я вовсе не собираюсь действовать, против нее — для всего этого требовалось такое мужество, каким я похвастаться не мог.
Обстоятельства, вызвавшие появление у меня депутации Дюри, намеки Бютона, наконец насилия, произведенные парижской толпой, — все это оказало на меня сильное впечатление, которое никак нельзя было назвать благоприятным. Подобно тысячам других людей, с нетерпением ожидавших реформ, я отступал перед ними, начиная понимать, к чему они могут привести. Въезжая в Кагор, я всего менее рассчитывал присоединиться к партии де Сент-Алэ. Но объясняться с ним теперь я счел невозможным.
Будучи молодым, опьяненным лестью, я стал игрушкой обстоятельств — слабый в том, в чем нужно было быть твердым, и упрямый там, где надо было уступить. К тому же мадемуазель Дениза не выходила у меня из головы.
— Немало случилось с тех пор, как я видела вас в последний раз, господин виконт, — с достоинством начала маркиза. — Извините меня. Слово женщины и меч мужчины не наносят оскорбления.
Я поклонился, краснея от удовольствия. И немудрено: после двухнедельного одиночества я вновь обретал огромное влияние среди этих людей, говоривших сдержанно и серьезно со мной.
— Король, — продолжала маркиза, всегда ставившая короля на первое место, — через неделю или две примет нужные меры. До сих пор он получал неверные сведения. Теперь этому будет положен конец. А пока мы должны вооружить наших слуг, подавить беспорядки и оказать сопротивление грабителям.
— А что делать с комитетом?
Она улыбнулась и по-дружески коснулась моего плеча выхоленными пальцами:
— Мы обойдемся с ним так же, как обошлись вы.
Вокруг нас шумела толпа красивых и нарядных мужчин и женщин. Но под этой блестящей внешностью скрывалась дряхлость и духовная пустота, порочность и равнодушие. Пудренные парики, мушки, шелк и бархат придавали старому, отжившему свое, режиму вид силы и достоинства. Хотя военных здесь было немного, но шпагу носили все и все умели действовать ею. Увы, не все понимали, что страшное на дуэли оружие не годится против толпы, вооруженной камнями и дубинами. Им казалось, что для восстановления в провинции порядка достаточно будет каких-нибудь трехсот всадников.
Отбросив всякие мечты о реформах, я тоже стал думать, что сохранение порядка — это единственное, что требуется в данный момент. Говорить о мадемуазель было как-то неловко в такую минуту: я предчувствовал, что буду осмеян за мои опасения и молчал.
Дав обещание приехать сюда завтра, я собирался уже уходить.
Двинувшись к выходу, я столкнулся с Луи. Тут только я спросил его, уверен ли он, что его сестра в Сент-Алэ находится в безопасности.
— Какое же в этом может быть сомнение? — в свою очередь спросил он, кладя мне руку на плечо.
— Волнения замечаются не только в городе, — осторожно намекнул я.
В ответ Луи пожал плечами.
— Вы придаете этому слишком большое значение, — отвечал он. — Поверьте, раз мы будем действовать все вместе, беспорядки прекратятся сами собой.
Этот разговор происходил накануне 4 августа, накануне того самого дня, когда в Париже Национальное собрание в ночном заседании уничтожило все привилегии, феодальные права, десятину и налог на соль.
А Луи думал, что беспорядки уже кончились!
VII. ТРЕВОГА
В те времена большой костер на площади, да три-четыре фонаря на углах улиц составляли все освещение города. Проехав Валандрийский мост, я остановился на пригорке, чтобы дать лошади немного отдохнуть, и оглянулся на Кагор. Город исчез в темноте, лишь местами виднелись желтые пятна света. Вокруг города обвивалась, слабо поблескивая волнами, река, присутствие которой лишь угадывалось во мраке. По небу неслись быстрые облака, гонимые холодным, несмотря на жаркий день, ветром. Вся эта картина навевала какое-то торжественное настроение.
Пока я стоял на дороге, возбуждение, в котором я находился последние два часа, стало постепенно спадать. Все виденное мной в этот день, стало казаться довольно пошлым. Эти хвастливые циничные голоса, эти в высшей степени эгоистические планы, которым я должен был внимать в течение вечера, — все это представилось мне с особой отчетливостью.
Впрочем, что сделано, то сделано. На моей груди красовался белый бант, а я не ощущал никакого энтузиазма. По мере того, как падало настроение, приобретало особое значение то дело, ради которого я ездил в Кагор. Дернув поводья, я попробовал быстрой ездой рассеять овладевшие мной мысли.
Но ночью так же трудно ускользнуть от себя, как и днем. Завывание ветра в ветвях деревьев, быстро бегущие облака и стук копыт — все действовало мне на нервы. На расстилавшейся передо мной равнине не было ни одной светлой точки. Казалось, что в этом море мрака я был единственным живым существом.
Наконец я добрался до холма, с которого открывался вид на поместье Сент-Алэ. Из-за крутизны склона здесь можно было ехать только шагом, и это тоже сильно раздражало меня. Вдруг я услышал сзади знакомый неверный звук и вспылил.
— Стой! — крикнул я, повернувшись в седле. — Твоя лошадь сломала подкову, а ты едешь, как ни в. чем ни бывало! Слезай скорей и осмотри остальные!
— Виноват, — пробормотал Жиль, видимо задремавший дорогой.
Он быстро слез с лошади. Оказалось, что сломана была одна из задних подков. Это было уже не в первый раз. Бютон применял все способы ковать ее, но, как видно, не особенно успешно.
— Лошадь не может идти дальше в таком состоянии, — сердито сказал я.
Оба слуги молчали, внимательно рассматривая подкову. Потом Жиль заговорил:
— Кузница в Сент-Алэ находится недалеко от дороги за поворотом. Мы достучимся к Маленькому Жану, и он как-нибудь прибьет подкову. Только…
— Что только? — угрюмо спросил я.
— Я поссорился с ним на ярмарке в Кагоре, — смущенно сказал Жиль. — Он, пожалуй, не выйдет ко мне.
— Отлично, — резко ответил я. — Тогда я сам сейчас же поеду туда. А ты с лошадью оставайся здесь и жди.
В крайнем раздражении я слез с лошади и отправился пешком. Ближайший дом в деревне находился в четверти мили от этого места. Шагов через пятьдесят я был уже на перекрестке, откуда шла дорога в Сент-Алэ. Быстро я зашагал по ней, и вскоре голоса моих людей перестали долетать до меня.
По обеим сторонам дороги на возвышении росли тополя, отчего на самой дороге было темно, как в яме, и я должен был идти чуть ли не ощупью. Я споткнулся и едва не упал. Это было последней каплей, и я пустился ругать Жиля, дорогу за ее ухабы, луну за несвоевременное исчезновение. Непрерывный шелест тополей производил на меня странно удручающее впечатление. Внезапно до меня донесся какой-то шум, будто кто-то ехал за мной верхом. Я остановился и стал прислушиваться.
Сначала мне представилось, что слуги ослушались моего приказания, но вскоре я убедился, что звуки доносились спереди и были гораздо громче, чем бряцание уздечек. Вслепую я двинулся дальше и за поворотом сквозь просвет между деревьями заметил слабый красноватый свет. Мне показалось странным, что в кузнице еще работают.
Пройдя еще немного вперед, я очутился перед кузней и остановился в изумлении: работа в ней шла полным ходом. Два молота поднимались и опускались на наковальню с приглушенным стуком. Отблеск огня падал на дорогу и стоящие против дома деревья.
Была уже полночь, но около кузницы стояла толпа народа. Назвать точное число людей было трудно, да я и не пытался пересчитать все эти полуобнаженные фигуры со всклокоченными волосами. Некоторые из них были вооружены пиками и вилами, а какой-то человек делил их на группы и давал распоряжения. Все двигались в полной тишине, нарушаемой стуком молотов.
Я инстинктивно отступил в тень на край дороги и стал наблюдать дальше. Человек, бывший, очевидно, их предводителем, держал на плече топор, широкое лезвие которого ярко сверкало всякий раз, когда человек поворачивался боком к кузнице. Каждую секунду он был в движении; беспристанно переходя от одной группы к другой, вожак жестикулировал и ободрял их. Иногда он выбирал из группы какого-нибудь человека и толкал его в другую. Временами он что-то говорил, но за дальностью расстояния я не мог расслышать. Когда же он входил в кузницу, его огромное туловище закрывало просвет двери. То был кузнец Маленький Жан.
Воспользовавшись тем, что при его входе в дом на дороге Делалось темнее, я несколько продвинулся вперед. Я уже понял, что происходит, но необходимо было узнать подробности. Ползком я подобрался к месту сборища еще шагов на тридцать и замер. Маленький Жан вышел с новой партией оружия и стал раздавать его. Слышно было, как они беспристанно повторяли имя Гаргуфа — управляющего маркизы де Сент-Алэ и первого врага крестьян. Теперь наступил час расплаты за прежние грехи!
Какой-то человек зажег факел и закричал:
— К замку! К замку!
Первым моим побуждением было броситься вперед и образумить их, заставить их угрозами или обещаниями отказаться от их намерений. Но в тот же самый момент благоразумие подсказало мне все безрассудство такой попытки. Передо мной были уже не крестьяне, не терпеливые мужики, а взбесившиеся звери.
Я пополз обратно и, выбравшись поодаль на дорогу, побежал назад, не обращая внимания ни на рытвины, ни на темноту. Едва переводя дыхание, добежал я до своих слуг и прерывающимся голосом объяснил им, в чем дело:
— В деревне восстание! Они хотят напасть на замок, а там находится мадемуазель… Жиль, скачи галопом в Кагор и предупреди маркиза. А ты, Андрэ, скачи в Со и расскажи все отцу Бенедикту. Скажи, чтобы он вел сюда всех, кого можно.
Оба слуги смотрели на меня во все глаза, открыв от изумления рты.
— А как же лошадь? — спросил Жиль.
— Бери мою и скачи немедленно! До лошади ли теперь? Замок…
— А как же вы сами?
— Я вернусь домой садовой тропинкой. Сто ливров каждому, если удастся спасти замок! — вскричал я.
Я сказал «замок», не решаясь опять произнести вслух то, что было у меня на уме. Живо я воображал себе одинокую беззащитную девушку среди разъяренных чудовищ. Мысль о ней все время подгоняла меня. Я пересек поле и вскоре был уже у опушки парка. Ограды с этой стороны не было, ее заменяла живая изгородь из кустов и деревьев.
Замок Сент-Алэ, выстроенный отцом теперешнего маркиза, представлял собой здание с двумя флигелями, выходившее фасадом на дорогу и стоящее от нее шагах в ста. От железных ворот, всегда стоявших открытыми, вела к главному подъезду широкая пыльная аллея.
Бунтовщикам было недалеко идти, и ничто не могло задержать их. Я содрогался при мысли, как беззащитен замок и с ужасом представил, как толпа, вломившись в главный подъезд, быстро наводнит парадную лестницу. И, спотыкаясь о кусты и корни, падая и вновь поднимаясь, покрытый потом и пылью, я все же летел вперед.
Наконец я оказался на тенистых аллеях парка, изобиловавших статуями нимф и фавнов. Я оглянулся на деревню. Между деревьями мелькали красные огоньки, и доносился отдаленный шум голосов: они приближались! Я бросился бегом по аллее. Через минуту я был у подъезда. Толкнув плечом дверь, я убедился, что отворить ее не так уж легко! Каждая секунда была дорога. Огоньки скрылись за углом замка, но мое воображение рисовало мне, что бунтовщики уже у подъезда.
Я начал изо всей силы колотить кулаками в дверь. Тщетно вертел я дверную ручку: дверь не поддавалась. В безумном порыве я стал трясти ее и, наконец, забыв всякую осторожность, громко закричал.
Через минуту, показавшуюся мне вечностью, за дверью послышались чьи-то шаги, и под дверью мелькнула узкая полоска света.
— Кто здесь? — спросил дрожащий голос.
— Виконт де Со, — нетерпеливо отвечал я. — Впустите меня скорее. Слышите!
И я опять принялся колотить в дверь.
— Что случилось? — спросил тот же трепещущий голос.
— Деревня взбунтовалась! Они идут сюда, чтобы поджечь замок.
Отворяйте скорей, если не хотите заживо сгореть в ваших постелях! — кричал я.
Поколебавшись немного, слуга отпер мне, и я проскользнул внутрь. Передо мной стоял с подсвечником старый лакей маркизов Сент-Алэ, которого я не раз видел в передней. Свеча задрожала в его руках, когда он увидал меня. Быстро закрыв засов, я выхватил у него подсвечник.
— Скорее! — закричал я. — Наверх! Наверх!
Он что-то хотел сказать мне, но я не стал дожидаться. Зная дорогу, я кинулся к лестнице. Споткнувшись раза три-четыре о лежавшие на полу тюфяки служанок, я наконец добрался до входа во внутренние комнаты. В обступившей меня со всех сторон темноте свеча была не ярче ночника, но все же я убедился, что дверь заперта. Потом я бросился опять вниз и едва достиг последней ступени, как старый слуга, следовавший за мною так быстро, насколько позволяли ему больные ноги, сделал какое-то неловкое движение и задел прялку, стоявшую у стены. Она упала с грохотом, и послышался целый хор испуганных голосов. Шагая через три ступеньки, я поднялся вновь наверх. Передо мной очутился другой пожилой лакей с мальчиком, смотревшие на меня расширенными от ужаса глазами. За ними, прижавшись к обитому коврами дивану, тянувшемуся вдоль всей залы, стояли три или четыре женщины, с криками и плачем прятавшие лица в одежды друг друга. Они не обратили на меня даже никакого внимания, а только продолжали кричать и плакать.
Старик напрасно пытался заставить их замолчать.
— Где Гаргуф? — спросил я его.
— Он пошел запереть заднюю дверь, сударь.
— А мадемуазель?
— Она там.
Я оглянулся назад и заметил, что тяжелая занавесь, отделявшая залу от коридора, ведущего во внутренние комнаты, заколыхалась. Через мгновение показалась сама мадемуазель с бледным от страха лицом, но, видимо, сумевшая взять себя в руки. На ней было легкое платье, волосы были распущены. В темноте, которую не могли рассеять свечи, она сначала не заметила меня.
— Вернулся ли Гаргуф? — спросила она.
— Нет, но вот… — заговорил лакей, указывая в мою сторону.
Не узнав меня, она гневно вскрикнула:
— Да позовите сюда Гаргуфа! Неужели никто не хочет повиноваться?
— Мадемуазель, — сказал я, выступая вперед. — Вы должны немедленно бежать через парковые ворота.
Она вздрогнула и пристально поглядела на меня своими огромными глазами.
— Господин де Со! Вы здесь, — бормотала она. — Я не понимаю… Я думала…
— В деревне восстание! Через минуту бунтовщики будут здесь.
Глухой шум на дороге становился все явственнее. Женщины, притихшие во время нашего разговора, опять принялись кричать. Неосторожным движением одна из них уронила подсвечник. Старый слуга, сопровождавший меня, разбранил ее,
— Неужто нельзя заставить этих безумных вести себя спокойно! — в гневе закричал я. — Никто вас не тронет, не кричите, а вы, мадемуазель, должны сейчас же следовать за мной. Нельзя терять ни секунды.
— Разве необходимо бежать? — вдруг спросила Дениза таким тоном, что я остановился в изумлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27