да и силы мои настолько иссякли после болезни, что я чувствовал себя не в состоянии вступать во вторичный поединок. Поэтому, когда он вторично обратился ко мне с вопросом: «Ну-с, что же, сударь, готовы вы или нет?» – я мог ответить ему то же, что и раньше:
– Но, сударь, ведь мы с вами вовсе не ссорились.
– Опять то же! – ворчливо возразил он. – Если это все, что вы имеете сказать, так давайте драться.
– Нет, это не все, – ответил я решительно, вкладывая шпагу в ножны. – Я не только не ссорился с вами, господин Крильон, но в последний раз, когда мы виделись с вами, вы оказали мне даже значительную услугу.
– Ну так теперь, значит, как раз время отплатить за нее, – весело ответил Крильон, словно таким образом дело улаживалось само собой.
– У меня все-таки есть еще одно извинение, – сказал я этому страстному вояке, едва удерживаясь от смеха. – Я едва оправился от болезни и чувствую себя очень слабым.
Впрочем, я все-таки не отказался бы от поединка, но уступить первенство Крильону мог бы и лучший боец, чем я, ничуть не роняя этим своего достоинства.
– О, если вы так заговорили, то довольно, – ответил Крильон с разочарованным видом. – Впрочем, уже темно. Это да послужит мне утешением! Но вы не откажетесь распить со мной стаканчик вина? Голос ваш мне знаком, хотя не помню, где я вас видел и какую мог оказать услугу. Во всяком случае, на будущее можете вполне рассчитывать на меня. Я люблю людей смелых и скромных и не знаю лучшего друга, чем солдат.
Я ответил ему в том же роде. Толпа, которая сначала готова была разорвать меня, теперь смотрела с почтением. Вдруг господин в маске, из спутников Крильона, подошел ко мне и поклонился самым изысканным образом.
– Поздравляю вас, сударь, – сказал он, свысока обращаясь ко мне. – Вы владеете шпагой на редкость ловко и, можно сказать, сражаетесь не только рукой, но и головой. Если вы когда-нибудь будете иметь нужду в друге, то окажете мне большую честь, вспомнив о виконте Тюрене.
Я низко поклонился, стараясь скрыть свое изумление. Обладай я даже воображением Брантома, я не мог бы придумать ничего чудеснее и занятнее нашей встречи: я и виконт де Тюрен, оба в масках, и вместо взаимных упреков и угроз обмениваемся любезностями и обещаем друг другу помощь и содействие! Не зная точно, дрожать ли мне от страха или смеяться по поводу столь любопытного стечения обстоятельств, я ответил уклончиво, прося у виконта не обижаться за то, что я должен сохранить свою таинственность. Тут меня охватил новый страх: а ну как Крильон узнает меня и назовет по имени! Это побуждало меня ускользнуть отсюда поскорее. Но виконт продолжал говорить – я не мог уйти уже из вежливости к нему.
– Вы, кажется, направляетесь на север, как и все остальные? – спросил он, глядя на меня с любопытством. – Осмелюсь спросить, едете ли вы в Медон, где в настоящее время находится король Наваррский, или ко двору в Сен-Клу?
Я ответил, что еду в Медон. Беспокойство мое все усиливалось от его пронзительного взгляда.
– В таком случае, если вы ничего не имеете против моего общества, я к вашим услугам, – сказал виконт, снова кланяясь мне с утонченной вежливостью. – Я также еду в Медон и думаю двинуться в девять утра.
По счастью, он принял мое молчание за согласие и отошел, прежде чем я успел поблагодарить его.
Гораздо большего труда стоило мне отделаться от Крильона. Он, казалось, почувствовал ко мне внезапное влечение, кроме того, его интересовал также вопрос, кто я такой. Но мне уже успели наскучить разные назойливые предложения со всех сторон – я поспешил потихоньку ускользнуть и пробрался в конюшню. Здесь я отыскал моего Сида и растянулся возле него на соломе, то перебирая в памяти прошедшее, то строя планы на будущее. Сон скоро застиг меня на мысли о том, как бы добраться до Медона раньше виконта, чтобы воспользоваться его отсутствием: только таким путем я мог избежать опасности, которой добровольно пошел навстречу.
ГЛАВА XV
В Медоне
Мы выехали, когда в гостинице все еще спали, и прибыли в Медон на следующий же день около полудня. Не стану утруждать читателя рассказом о том, что переживали мы с мадемуазель в этот последний день нашего путешествия, какие клятвы давали друг другу и как почти раскаивались в том, что решились на такой шаг. Мадам Брюль относилась к нам с нежной предупредительностью, постоянно оставляла нас вдвоем, а сама ехала на некотором расстоянии с Фаншеттой. Мысль о предстоящей разлуке так удручала нас, что мы забывали обо всем остальном и лишь изредка обменивались словами.
Мы ехали рядом, держась за руки и почти не спуская глаз друг с друга, полные мрачных предчувствий. Сначала ехали спокойно, но недалеко от города, когда вдали уже показался замок, над которым развевался флаг с гербом Бурбонов, мы попали в толпу, обычно сопровождающую армию. Толпы стояли и на перекрестках. Нагруженные телеги и навьюченные мулы загромождали мосты; то и дело какой-нибудь всадник проносился мимо нас галопом; не то кучка солдат в беспорядке, с пением и криком проходила по дороге. Там и сям, как бы для предостережения, стояли виселицы с болтавшимися на них трупами; мимо нас проезжали экипажи с разряженными дамами и молодыми франтами, возвращающимися с прогулки. При таком стечении народа мы проехали незамеченными и, вступив в город, остановились разведать, где остановилась принцесса Наваррская. Узнав, что она помещается в городе, брат ее – в замке, а король Франции – в Сен-Клу, я со своим отрядом решил расположиться шагов на сто дальше, на одном проселке, и, соскочив с коня, поспешил к своей милой.
– Мадемуазель! – сказал я важно и так громко, чтобы слышали все мои люди. – Время настало: я не могу далее сопровождать вас. А посему прошу вас засвидетельствовать, что как я увез вас, так и вернул с вашего же согласия. Прошу дать мне такое удостоверение: оно может мне пригодиться.
Она наклонила голову и, взяв меня за руку, заговорила дрожащим голосом:
– Сударь, я не дам вам никакого свидетельства, пока жива. – Тут она сняла маску: слезы текли по ее лицу. – Да хранит вас Бог, месье де Марсак! – продолжала она, наклонившись так, что лицо ее почти коснулось моего. – Да поможет Он вам достигнуть желанной цели! Если же вам придется слишком дорого заплатить за все то, что вы для меня сделали, я не выйду замуж никогда. Пусть все эти люди будут мне свидетелями!
Я не мог вымолвить слова от волнения и, преклонив колено, поцеловал ее руку. Затем я дал знак продолжать путь. И они, в сопровождении Флейкса и Мэньяна, отправились. Мадемуазель долго оглядывалась и кивала мне, пока наконец они не скрылись за поворотом дороги.
Я тоже повернулся и с тяжестью в сердце пошел к своему Сиду, который стоял е понуренной головой. Я вскочил в седло и шажком поехал в замок. Путь был недалек: скоро я очутился на дорожке, ведущей к воротам, у которых уже собралась толпа. Народ входил и выходил; некоторые располагались в тени у стен; конюхи прогуливали лошадей. Солнце ярко освещало замок и весь двор; каски гвардейцев блестели. Я ехал, ничего не замечая, равнодушный ко всему окружавшему, и на время даже забыл все свои сомнения, как вдруг кто-то быстро подошел ко мне и взглянул мне прямо в лицо. Я продолжал свой путь; но незнакомец побежал за мной и тихо позвал меня по имени. Я остановил Сида и взглянул на него.
– Да, – машинально произнес я. – Я де Марсак, но я вас не знаю.
– Все равно: я жду вас вот уже три дня. Рони получил ваше послание, и вот что мне поручено передать вам, – сказал он, подавая клочок бумаги.
– От кого это?
– От Мэньяна, – коротко отвечал он, осматриваясь кругом, и пошел своей дорогой.
Я взял записку и, зная, что Мэньян не умел писать, не удивился, что она была без подписи. Краткость содержания записки вполне согласовалась со сдержанностью ее подателя: «Ради всего святого, вернитесь и ждите! Ваш враг здесь: доброжелатели ваши бессильны». Однако даже такую записку и при таких обстоятельствах я прочел равнодушно. В самом деле, не затем же я предпринял столь длинное путешествие, не затем провел Тюрена, чтобы в конце концов проиграть дело и обмануть себя самого! К тому же отдаленная пальба, указывавшая, что по ту сторону замка происходило сражение, побуждала меня продолжать путь: теперь или никогда я своим мечом мог заслужить прощение. Только ради Рони (я был уверен, что записка от него) я решился действовать как можно осторожнее и ни в коем случае не упоминать его имени, не обращаться к нему. Я приближался к воротам. Народ расступался и почтительно давал мне дорогу: все были поражены появлением знатного незнакомца одного, без свиты. Я узнал многих из тех, кого видел шесть месяцев тому назад при дворе; но меня никто не узнал благодаря моему переодеванию. Я спросил ближайшего соседа, в замке ли король Наваррский.
– Он поехал к Французскому королю в Сен-Клу. Его ждут через час.
Рассудив, что у меня еще достаточно времени до приезда Тюрена, я слез с коня и, взяв его за поводья, прошелся вдоль стены. Число прибывающих увеличивалось. Более высокопоставленные лица, подъезжая к воротам, слезали с лошадей и оставляли их на попечение лакеев, а сами шли в замок. Офицеры в ярких мундирах и блестящих латах, покрытые пылью, проезжали в ворота. Вестовой прискакал с письмами и в один миг был окружен толпой любопытных, которые оставили его в покое только для того, чтоб обратить внимание на новых пришельцев. То была кучка горожан; их мрачные лица и боязливые взгляды не предвещали ничего доброго. Занятый сначала наблюдением, я мало-помалу начинал терять терпение и испытывал всю неловкость ложного положения. Я ясно сознавал, что подвергнусь оскорблениям, представившись королю среди народа, но ничего другого не оставалось. Я не мог отважиться войти в замок: тогда пришлось бы открыть свое имя, и я совсем не увидел бы короля Наваррского. Но оставаясь здесь, я чуть не погубил себя. Вдруг я увидал одного дворянина и был узнан им. Он подъехал к воротам, весьма важно сошел с коня и отдал поводья конюху. То был Форжэ, секретарь короля, которому я передал прошение в Сен-Жане. Он с удивлением посмотрел на меня и издали поклонился, не решаясь заговорить. Но затем подошел и снова поклонился очень сухо и неприветливо.
– Кажется, имею удовольствие говорить с месье де Марсаком? – сказал он тихо, вежливо.
Я отвечал утвердительно.
– И это ваша лошадь? – продолжал он, указывая на Сида, которого я привязал к стене.
Я снова утвердительно кивнул головой.
– Ну так послушайтесь моего совета, – сказал он сухо. – Садитесь на нее, не медля ни минуты, и уезжайте как можно дальше от Медона.
– Благодарю вас, – сказал я, хотя был очень удивлен его словами. – Но что, если я не послушаюсь вашего совета?
– В таком случае разбирайтесь потом как знаете! – отвечал он, пожав плечами.
С этими словами он повернулся; и я видел, как он вошел в замок, У меня мелькнула мысль, что, сбросив с себя всякую ответственность, предупредив меня, он шел отдать приказ о моем аресте. По всеми вероятности, он знал намерения своего господина: я вспомнил, что он только повторил мне предупреждение короля Наваррского не обращаться к нему ни за наградой, ни за покровительством. Ведь я был здесь против личного приказания короля. Я рассчитывал на мои услуги, которые, по его же словам, будут им не признаны. Я вспомнил, что Рони говорил то же самое, и пришел к заключению, что мы с мадемуазель решились на такой шаг, которого я никогда бы не предпринял сам по себе.
В эту минуту раздался конский топот, толпа расступилась: я догадался, что приближался король Наваррский. С замиранием сердца подвинулся я вперед, чувствуя, что настала решительная минута. Король ехал рядом с пожилым человеком, очень просто одетым; они были заняты важным разговором. За ними следовала свита, поразившая меня, привыкшего к пышности двора в Блуа, скромностью своих нарядов. Генрих сам был одет в белый бархатный костюм, местами разорванный и запачканный; но его быстрый взгляд и властный вид не могли не привлечь всеобщего внимания. Он весело оглядывал всех и держал себя так просто, но с таким достоинством, что нельзя было не признать в нем вождя и повелителя. Толпа встретила его криком: «Да здравствует Наварра!» Он поклонился; глаза его заблестели. Но когда кучка народа у ворот принялась кричать: «Да здравствуют короли!» – он знаком, велел замолчать и сказал громким, ясным голосом:
– Нет, друзья! Во Франции только один король. Кричите: «Да здравствует король!»
Представитель группы горожан из Аркейля Аркейль (Arcueil) – деревня в департаменте Сены, на орлеанской дороге, с 6.000 жителей. При римлянах это был Arcus Iulianus – водопровод времен Юлиана Отступника, от которого сохранилось 2 арки. Другой водопровод из р. Бьевры был сооружен Людовиком ХШ для доставки воды в его дворец (теперь Люксембург).
, явившихся с жалобой на скопление войск в их городе, воспользовался заминкой и приблизился. Генрих принял его очень милостиво и наклонился, чтобы лучше слышать. Пока они говорили, я протолкался вперед: волнение мое усилилось, когда я узнал, что ехавший рядом с королем старик был не кто иной, как де ля Ну Ля Ну (La Noue) – французский писатель, гугенот. Он все сражался за единоверцев, начиная с 1557 г., и лишился руки в одной битве: от приделанной железной руки он получил название Bras de fer. Одно время он сидел в Бельгии, в испанском плену, где и написал свои «Политические и военные рассуждения». От него остались также записки о 1562–1570 годах. Умер Ля Ну в 1591 г.
. Никто из гугенотов, достойных этого имени, не мог равнодушно видеть этого старого воина, который сделал и перенес для общего дела более, чем кто-либо, не теряя своего непреклонного рвения. И я, готовый минуту тому назад пожертвовать благом страны ради собственного благополучия, устыдился. Вид ля Ну придал мне смелости. Я подошел к королю и услышал его последние слова жителям Аркейля:
– Будьте терпеливы, друзья! Всем теперь тяжело; но скоро все это кончится; Сена наша, через неделю Париж должен сдаться. Король, мой родственник, войдет туда, и вы избавитесь от нас. Ради Франции, подождите недельку!
Толпа отступила с низкими поклонами, очарованная милостивым приемом короля. Генрих поднял голову и увидал меня перед собой. В один миг его добродушие исчезло. Он нахмурился, глаза его засверкали. Его первым побуждением было проехать мимо меня; но видя, что я во что бы то ни стало решил добиться своего, он задумался. Видимо, он до того был опечален моим появлением, что не знал, как поступить со мной.
Я воспользовался этим: склонив колени с таким почтением, какого никогда не оказывал королю Франции, я просил его принять меня под свое покровительство и быть милостивым ко мне.
– Теперь не время беспокоить меня, сударь, – отвечал он, сердито покосившись на меня. – Я вас не знаю. Обратитесь к Рони.
– Это будет бесполезно, государь, – ответил я с отчаянной решимостью.
– В таком случае я не могу ничего сделать для вас, – сказал он с досадой. – Посторонитесь, сударь!
Но я уже был вне себя. Я знал, что судьба моя должна решиться теперь, до возвращения Тюрена: иначе я буду узнан, и мне отомстят. Я закричал, уже не думая о том, кто меня слышит, что я – де Марсак и что я вернулся, готовый на все, что бы враги ни затеяли против меня.
– Черт побери! – воскликнул Генрих, приподымаясь в седле, от изумления. – Вы действительно де Марсак?
– Да, государь.
– Ну, так вы сумасшедший! – воскликнул он, обратившись к стоящим позади него. – Черт возьми! Надо было быть безумным, чтобы явиться сюда! Неужели сюда прибыли грабители и воры со всей страны?
– Извините, но я ни то, ни другое! – возразил я с негодованием, смотря то на него, то на его свиту.
– Вы будете иметь дело с Тюреном! – крикнул он, хмурясь, с искаженным от гнева лицом. – Теперь я вас отлично вспоминаю, сударь. Вы обвиняетесь в похищении дамы из замка Шизэ несколько месяцев тому назад.
– Эта дама теперь на попечении принцессы Наваррской.
– Принцессы Наваррской?! – воскликнул он, совершенно сбитый с толку.
– И если она скажет хоть что-нибудь против меня, я подчинюсь охотно всякому наказанию, какое бы вы или Тюрен ни назначили мне. Но если она ничего не будет иметь против меня, а сознается, что последовала за мной по своей воле и ни в чём не может пожаловаться на меня, то прошу вас, государь, предоставить Тюрену и мне решить это дело как наше личное.
– Если даже и так, то, я думаю, вам хорошо достанется, – сказал король злобно, но тут же знаком остановил возмущенных моей дерзостью придворных, намеревавшихся схватить меня, и взглянул на меня уже с изменившимся выражением. – Итак, вы утверждаете, что эта дама последовала за вами по собственному желанию?
– Да, государь, и она уже вернулась.
– Странно! – пробормотал он. – Вы женились на ней?
– Нет, но непременно женюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Но, сударь, ведь мы с вами вовсе не ссорились.
– Опять то же! – ворчливо возразил он. – Если это все, что вы имеете сказать, так давайте драться.
– Нет, это не все, – ответил я решительно, вкладывая шпагу в ножны. – Я не только не ссорился с вами, господин Крильон, но в последний раз, когда мы виделись с вами, вы оказали мне даже значительную услугу.
– Ну так теперь, значит, как раз время отплатить за нее, – весело ответил Крильон, словно таким образом дело улаживалось само собой.
– У меня все-таки есть еще одно извинение, – сказал я этому страстному вояке, едва удерживаясь от смеха. – Я едва оправился от болезни и чувствую себя очень слабым.
Впрочем, я все-таки не отказался бы от поединка, но уступить первенство Крильону мог бы и лучший боец, чем я, ничуть не роняя этим своего достоинства.
– О, если вы так заговорили, то довольно, – ответил Крильон с разочарованным видом. – Впрочем, уже темно. Это да послужит мне утешением! Но вы не откажетесь распить со мной стаканчик вина? Голос ваш мне знаком, хотя не помню, где я вас видел и какую мог оказать услугу. Во всяком случае, на будущее можете вполне рассчитывать на меня. Я люблю людей смелых и скромных и не знаю лучшего друга, чем солдат.
Я ответил ему в том же роде. Толпа, которая сначала готова была разорвать меня, теперь смотрела с почтением. Вдруг господин в маске, из спутников Крильона, подошел ко мне и поклонился самым изысканным образом.
– Поздравляю вас, сударь, – сказал он, свысока обращаясь ко мне. – Вы владеете шпагой на редкость ловко и, можно сказать, сражаетесь не только рукой, но и головой. Если вы когда-нибудь будете иметь нужду в друге, то окажете мне большую честь, вспомнив о виконте Тюрене.
Я низко поклонился, стараясь скрыть свое изумление. Обладай я даже воображением Брантома, я не мог бы придумать ничего чудеснее и занятнее нашей встречи: я и виконт де Тюрен, оба в масках, и вместо взаимных упреков и угроз обмениваемся любезностями и обещаем друг другу помощь и содействие! Не зная точно, дрожать ли мне от страха или смеяться по поводу столь любопытного стечения обстоятельств, я ответил уклончиво, прося у виконта не обижаться за то, что я должен сохранить свою таинственность. Тут меня охватил новый страх: а ну как Крильон узнает меня и назовет по имени! Это побуждало меня ускользнуть отсюда поскорее. Но виконт продолжал говорить – я не мог уйти уже из вежливости к нему.
– Вы, кажется, направляетесь на север, как и все остальные? – спросил он, глядя на меня с любопытством. – Осмелюсь спросить, едете ли вы в Медон, где в настоящее время находится король Наваррский, или ко двору в Сен-Клу?
Я ответил, что еду в Медон. Беспокойство мое все усиливалось от его пронзительного взгляда.
– В таком случае, если вы ничего не имеете против моего общества, я к вашим услугам, – сказал виконт, снова кланяясь мне с утонченной вежливостью. – Я также еду в Медон и думаю двинуться в девять утра.
По счастью, он принял мое молчание за согласие и отошел, прежде чем я успел поблагодарить его.
Гораздо большего труда стоило мне отделаться от Крильона. Он, казалось, почувствовал ко мне внезапное влечение, кроме того, его интересовал также вопрос, кто я такой. Но мне уже успели наскучить разные назойливые предложения со всех сторон – я поспешил потихоньку ускользнуть и пробрался в конюшню. Здесь я отыскал моего Сида и растянулся возле него на соломе, то перебирая в памяти прошедшее, то строя планы на будущее. Сон скоро застиг меня на мысли о том, как бы добраться до Медона раньше виконта, чтобы воспользоваться его отсутствием: только таким путем я мог избежать опасности, которой добровольно пошел навстречу.
ГЛАВА XV
В Медоне
Мы выехали, когда в гостинице все еще спали, и прибыли в Медон на следующий же день около полудня. Не стану утруждать читателя рассказом о том, что переживали мы с мадемуазель в этот последний день нашего путешествия, какие клятвы давали друг другу и как почти раскаивались в том, что решились на такой шаг. Мадам Брюль относилась к нам с нежной предупредительностью, постоянно оставляла нас вдвоем, а сама ехала на некотором расстоянии с Фаншеттой. Мысль о предстоящей разлуке так удручала нас, что мы забывали обо всем остальном и лишь изредка обменивались словами.
Мы ехали рядом, держась за руки и почти не спуская глаз друг с друга, полные мрачных предчувствий. Сначала ехали спокойно, но недалеко от города, когда вдали уже показался замок, над которым развевался флаг с гербом Бурбонов, мы попали в толпу, обычно сопровождающую армию. Толпы стояли и на перекрестках. Нагруженные телеги и навьюченные мулы загромождали мосты; то и дело какой-нибудь всадник проносился мимо нас галопом; не то кучка солдат в беспорядке, с пением и криком проходила по дороге. Там и сям, как бы для предостережения, стояли виселицы с болтавшимися на них трупами; мимо нас проезжали экипажи с разряженными дамами и молодыми франтами, возвращающимися с прогулки. При таком стечении народа мы проехали незамеченными и, вступив в город, остановились разведать, где остановилась принцесса Наваррская. Узнав, что она помещается в городе, брат ее – в замке, а король Франции – в Сен-Клу, я со своим отрядом решил расположиться шагов на сто дальше, на одном проселке, и, соскочив с коня, поспешил к своей милой.
– Мадемуазель! – сказал я важно и так громко, чтобы слышали все мои люди. – Время настало: я не могу далее сопровождать вас. А посему прошу вас засвидетельствовать, что как я увез вас, так и вернул с вашего же согласия. Прошу дать мне такое удостоверение: оно может мне пригодиться.
Она наклонила голову и, взяв меня за руку, заговорила дрожащим голосом:
– Сударь, я не дам вам никакого свидетельства, пока жива. – Тут она сняла маску: слезы текли по ее лицу. – Да хранит вас Бог, месье де Марсак! – продолжала она, наклонившись так, что лицо ее почти коснулось моего. – Да поможет Он вам достигнуть желанной цели! Если же вам придется слишком дорого заплатить за все то, что вы для меня сделали, я не выйду замуж никогда. Пусть все эти люди будут мне свидетелями!
Я не мог вымолвить слова от волнения и, преклонив колено, поцеловал ее руку. Затем я дал знак продолжать путь. И они, в сопровождении Флейкса и Мэньяна, отправились. Мадемуазель долго оглядывалась и кивала мне, пока наконец они не скрылись за поворотом дороги.
Я тоже повернулся и с тяжестью в сердце пошел к своему Сиду, который стоял е понуренной головой. Я вскочил в седло и шажком поехал в замок. Путь был недалек: скоро я очутился на дорожке, ведущей к воротам, у которых уже собралась толпа. Народ входил и выходил; некоторые располагались в тени у стен; конюхи прогуливали лошадей. Солнце ярко освещало замок и весь двор; каски гвардейцев блестели. Я ехал, ничего не замечая, равнодушный ко всему окружавшему, и на время даже забыл все свои сомнения, как вдруг кто-то быстро подошел ко мне и взглянул мне прямо в лицо. Я продолжал свой путь; но незнакомец побежал за мной и тихо позвал меня по имени. Я остановил Сида и взглянул на него.
– Да, – машинально произнес я. – Я де Марсак, но я вас не знаю.
– Все равно: я жду вас вот уже три дня. Рони получил ваше послание, и вот что мне поручено передать вам, – сказал он, подавая клочок бумаги.
– От кого это?
– От Мэньяна, – коротко отвечал он, осматриваясь кругом, и пошел своей дорогой.
Я взял записку и, зная, что Мэньян не умел писать, не удивился, что она была без подписи. Краткость содержания записки вполне согласовалась со сдержанностью ее подателя: «Ради всего святого, вернитесь и ждите! Ваш враг здесь: доброжелатели ваши бессильны». Однако даже такую записку и при таких обстоятельствах я прочел равнодушно. В самом деле, не затем же я предпринял столь длинное путешествие, не затем провел Тюрена, чтобы в конце концов проиграть дело и обмануть себя самого! К тому же отдаленная пальба, указывавшая, что по ту сторону замка происходило сражение, побуждала меня продолжать путь: теперь или никогда я своим мечом мог заслужить прощение. Только ради Рони (я был уверен, что записка от него) я решился действовать как можно осторожнее и ни в коем случае не упоминать его имени, не обращаться к нему. Я приближался к воротам. Народ расступался и почтительно давал мне дорогу: все были поражены появлением знатного незнакомца одного, без свиты. Я узнал многих из тех, кого видел шесть месяцев тому назад при дворе; но меня никто не узнал благодаря моему переодеванию. Я спросил ближайшего соседа, в замке ли король Наваррский.
– Он поехал к Французскому королю в Сен-Клу. Его ждут через час.
Рассудив, что у меня еще достаточно времени до приезда Тюрена, я слез с коня и, взяв его за поводья, прошелся вдоль стены. Число прибывающих увеличивалось. Более высокопоставленные лица, подъезжая к воротам, слезали с лошадей и оставляли их на попечение лакеев, а сами шли в замок. Офицеры в ярких мундирах и блестящих латах, покрытые пылью, проезжали в ворота. Вестовой прискакал с письмами и в один миг был окружен толпой любопытных, которые оставили его в покое только для того, чтоб обратить внимание на новых пришельцев. То была кучка горожан; их мрачные лица и боязливые взгляды не предвещали ничего доброго. Занятый сначала наблюдением, я мало-помалу начинал терять терпение и испытывал всю неловкость ложного положения. Я ясно сознавал, что подвергнусь оскорблениям, представившись королю среди народа, но ничего другого не оставалось. Я не мог отважиться войти в замок: тогда пришлось бы открыть свое имя, и я совсем не увидел бы короля Наваррского. Но оставаясь здесь, я чуть не погубил себя. Вдруг я увидал одного дворянина и был узнан им. Он подъехал к воротам, весьма важно сошел с коня и отдал поводья конюху. То был Форжэ, секретарь короля, которому я передал прошение в Сен-Жане. Он с удивлением посмотрел на меня и издали поклонился, не решаясь заговорить. Но затем подошел и снова поклонился очень сухо и неприветливо.
– Кажется, имею удовольствие говорить с месье де Марсаком? – сказал он тихо, вежливо.
Я отвечал утвердительно.
– И это ваша лошадь? – продолжал он, указывая на Сида, которого я привязал к стене.
Я снова утвердительно кивнул головой.
– Ну так послушайтесь моего совета, – сказал он сухо. – Садитесь на нее, не медля ни минуты, и уезжайте как можно дальше от Медона.
– Благодарю вас, – сказал я, хотя был очень удивлен его словами. – Но что, если я не послушаюсь вашего совета?
– В таком случае разбирайтесь потом как знаете! – отвечал он, пожав плечами.
С этими словами он повернулся; и я видел, как он вошел в замок, У меня мелькнула мысль, что, сбросив с себя всякую ответственность, предупредив меня, он шел отдать приказ о моем аресте. По всеми вероятности, он знал намерения своего господина: я вспомнил, что он только повторил мне предупреждение короля Наваррского не обращаться к нему ни за наградой, ни за покровительством. Ведь я был здесь против личного приказания короля. Я рассчитывал на мои услуги, которые, по его же словам, будут им не признаны. Я вспомнил, что Рони говорил то же самое, и пришел к заключению, что мы с мадемуазель решились на такой шаг, которого я никогда бы не предпринял сам по себе.
В эту минуту раздался конский топот, толпа расступилась: я догадался, что приближался король Наваррский. С замиранием сердца подвинулся я вперед, чувствуя, что настала решительная минута. Король ехал рядом с пожилым человеком, очень просто одетым; они были заняты важным разговором. За ними следовала свита, поразившая меня, привыкшего к пышности двора в Блуа, скромностью своих нарядов. Генрих сам был одет в белый бархатный костюм, местами разорванный и запачканный; но его быстрый взгляд и властный вид не могли не привлечь всеобщего внимания. Он весело оглядывал всех и держал себя так просто, но с таким достоинством, что нельзя было не признать в нем вождя и повелителя. Толпа встретила его криком: «Да здравствует Наварра!» Он поклонился; глаза его заблестели. Но когда кучка народа у ворот принялась кричать: «Да здравствуют короли!» – он знаком, велел замолчать и сказал громким, ясным голосом:
– Нет, друзья! Во Франции только один король. Кричите: «Да здравствует король!»
Представитель группы горожан из Аркейля Аркейль (Arcueil) – деревня в департаменте Сены, на орлеанской дороге, с 6.000 жителей. При римлянах это был Arcus Iulianus – водопровод времен Юлиана Отступника, от которого сохранилось 2 арки. Другой водопровод из р. Бьевры был сооружен Людовиком ХШ для доставки воды в его дворец (теперь Люксембург).
, явившихся с жалобой на скопление войск в их городе, воспользовался заминкой и приблизился. Генрих принял его очень милостиво и наклонился, чтобы лучше слышать. Пока они говорили, я протолкался вперед: волнение мое усилилось, когда я узнал, что ехавший рядом с королем старик был не кто иной, как де ля Ну Ля Ну (La Noue) – французский писатель, гугенот. Он все сражался за единоверцев, начиная с 1557 г., и лишился руки в одной битве: от приделанной железной руки он получил название Bras de fer. Одно время он сидел в Бельгии, в испанском плену, где и написал свои «Политические и военные рассуждения». От него остались также записки о 1562–1570 годах. Умер Ля Ну в 1591 г.
. Никто из гугенотов, достойных этого имени, не мог равнодушно видеть этого старого воина, который сделал и перенес для общего дела более, чем кто-либо, не теряя своего непреклонного рвения. И я, готовый минуту тому назад пожертвовать благом страны ради собственного благополучия, устыдился. Вид ля Ну придал мне смелости. Я подошел к королю и услышал его последние слова жителям Аркейля:
– Будьте терпеливы, друзья! Всем теперь тяжело; но скоро все это кончится; Сена наша, через неделю Париж должен сдаться. Король, мой родственник, войдет туда, и вы избавитесь от нас. Ради Франции, подождите недельку!
Толпа отступила с низкими поклонами, очарованная милостивым приемом короля. Генрих поднял голову и увидал меня перед собой. В один миг его добродушие исчезло. Он нахмурился, глаза его засверкали. Его первым побуждением было проехать мимо меня; но видя, что я во что бы то ни стало решил добиться своего, он задумался. Видимо, он до того был опечален моим появлением, что не знал, как поступить со мной.
Я воспользовался этим: склонив колени с таким почтением, какого никогда не оказывал королю Франции, я просил его принять меня под свое покровительство и быть милостивым ко мне.
– Теперь не время беспокоить меня, сударь, – отвечал он, сердито покосившись на меня. – Я вас не знаю. Обратитесь к Рони.
– Это будет бесполезно, государь, – ответил я с отчаянной решимостью.
– В таком случае я не могу ничего сделать для вас, – сказал он с досадой. – Посторонитесь, сударь!
Но я уже был вне себя. Я знал, что судьба моя должна решиться теперь, до возвращения Тюрена: иначе я буду узнан, и мне отомстят. Я закричал, уже не думая о том, кто меня слышит, что я – де Марсак и что я вернулся, готовый на все, что бы враги ни затеяли против меня.
– Черт побери! – воскликнул Генрих, приподымаясь в седле, от изумления. – Вы действительно де Марсак?
– Да, государь.
– Ну, так вы сумасшедший! – воскликнул он, обратившись к стоящим позади него. – Черт возьми! Надо было быть безумным, чтобы явиться сюда! Неужели сюда прибыли грабители и воры со всей страны?
– Извините, но я ни то, ни другое! – возразил я с негодованием, смотря то на него, то на его свиту.
– Вы будете иметь дело с Тюреном! – крикнул он, хмурясь, с искаженным от гнева лицом. – Теперь я вас отлично вспоминаю, сударь. Вы обвиняетесь в похищении дамы из замка Шизэ несколько месяцев тому назад.
– Эта дама теперь на попечении принцессы Наваррской.
– Принцессы Наваррской?! – воскликнул он, совершенно сбитый с толку.
– И если она скажет хоть что-нибудь против меня, я подчинюсь охотно всякому наказанию, какое бы вы или Тюрен ни назначили мне. Но если она ничего не будет иметь против меня, а сознается, что последовала за мной по своей воле и ни в чём не может пожаловаться на меня, то прошу вас, государь, предоставить Тюрену и мне решить это дело как наше личное.
– Если даже и так, то, я думаю, вам хорошо достанется, – сказал король злобно, но тут же знаком остановил возмущенных моей дерзостью придворных, намеревавшихся схватить меня, и взглянул на меня уже с изменившимся выражением. – Итак, вы утверждаете, что эта дама последовала за вами по собственному желанию?
– Да, государь, и она уже вернулась.
– Странно! – пробормотал он. – Вы женились на ней?
– Нет, но непременно женюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50