Веллаен сразу остановился.
— Что случилось? — шепотом спросил его Кишная. — Почему ты не идешь дальше?
— Ну, слышал ты?
— Что?
— Крик гелло?
— Неужели нам ложиться посреди горы из-за того только, что этой зловещей птице угодно было нарушить молчание ночи своим отвратительным пением. В таком случае пропусти меня вперед, мне не особенно нравится долго оставаться здесь.
Веллаен, возвращенный к действительности этими словами, не пожелал идти назад, убежденный в том, что в случае нападения им нечего бояться, чтобы на них набросились спереди, и с новым жаром пустился дальше. Можно было подумать, что страх дает ему крылья; моментально опередил он на двадцать пять, тридцать шагов своего спутника, который продолжал идти все тем же ровным шагом, не замедляя и не ускоряя его.
Сами того не зная, приближались они к роковому месту. Еще несколько шагов, и зловещее пророчество гелло должно исполниться… Сердар замечает уже едва заметную тень, которая увеличивается… удлиняется… Притаившись в своем углу с охотничьим ножом в руке, готовый броситься на врага, ждет он с лихорадочным нетерпением… хотя в честной и великодушной душе этого человека является минутами сомнение в том, имеет ли он право убивать человека, притаившись в засаде? Человек этот, правда, искал его смерти, и утром он имел полное и законное право защищаться против него, но теперь, когда все это прошло, имеет ли он право сам, собственной рукой совершить над ним правосудие?
Правосудие! Какая горькая насмешка! Кому же передаст он этого убийцу для заслуженного возмездия?
Правосудие! Какая это случайная, изменчивая и относительная вещь! Не оно ли также преследует и его, не оно ли вооружило против него руку негодяя, избрало для него род смерти самый ужасный, какой только можно придумать?.. Не это ли правосудие будет петь похвалы человеку, который из тщеславия изменил своим соотечественникам и обещал доставить мертвым или живым первого борца за независимость своей страны, правую руку индусской революции? И не на его ли стороне должно быть правосудие? Не английское правосудие, разумеется, но правосудие совести, олицетворенное в лице каждого человека, который всегда имеет право защиты, «право возмездия суда Линча», когда находится в такой среде, где правительственное правосудие не защищает его.
И если он пощадит этого человека, кто поручится ему, что сам он не падет завтра под его ударами, и не только он, но и товарищи его? Полно! Долой эту смешную чувствительность, это ложное великодушие: не должен ли быть в эту минуту настоящим судьей тот, кто едва не погиб от руки приближающегося теперь негодяя? Нечего медлить, туземец уже в пяти шагах от него… пожалуй, прыгнет назад, убежит от него!
Сердар бросился вперед… Раздался страшный крик, один-единственный, потому что охотничий нож по самую рукоятку вонзился в тело негодяя, который с пронзенным насквозь сердцем упал, как бык, убитый на бойне… и остался недвижим… Он был мертв!
Сердар был смущен, поражен… В первый раз убивал он человека при таких обстоятельствах, но безопасность его товарищей требовала этого и волнение его скоро успокоилось. Заставив Ауджали схватить хоботом труп, он взобрался к нему на спину и приказал ему бежать через проход со всею возможною для него скоростью.
А между тем отряд сипаев по-прежнему занимал свой пост. Что же задумал Сердар? Одно из героических безумств, которые сделали его имя популярным на всем Индостанском полуострове. Он хотел бросить к ногам сэра Вильяма Броуна, губернатора Цейлона, труп того, которого он считал шпионом, посланным заманить его в западню, где он едва не погиб. Не зная в лицо Кишнаю, которого они видели ночью и то мельком у озера Пантер, он не подозревал, что принял заклинателя змей за предводителя душителей, тень за добычу, и что несчастный, которого он убил, был «одним из самых ничтожных орудий его.
Веллаен, однако, получил давно уже заслуженное им наказание за множество совершенных им преступлений. Он был сообщником Кишнаи и его приверженцев, которые продавали ему шкуры тигров и пантер, убитых ими в лесах Малабарского берега, за что он с своей стороны доставлял им молодых еще невозмужалых девочек и мальчиков, которых в известное время года приносили в жертву на алтарь богини крови и убийства, грозной Кали.
Негодяй похищал их тайком, заманивая сначала к себе, где поил одурманивающим питьем, от которого те засыпали на все время, необходимое ему. В таком виде он прятал их на дне повозки под шкуры ягуаров или тигров и направлялся в джунгли, где отдавал их тугам, получая взамен глиняную посуду, сандал, корицу и меха, — все то, одним словом, чем душители, живущие в лесах, вели торговлю.
Сердар избавил, следовательно, мир от чудовища, такого же опасного и преступного, как и Кишная; не принадлежа к касте душителей и не имея даже права, как последние, оправдываться своими религиозными убеждениями, он совершал страшные злодейства исключительно из корыстолюбивых целей.
Как бы там ни было, но Сердар не подозревал, что собирается бросить к ногам губернатора труп человека, которого тот не знает, тогда как Кишная, скрывшись в самой густой чаще леса, благословлял небо за ошибку, спасшую ему жизнь.
Доехав до вершины прохода у озера Пантер, где расположился лагерем отряд сипаев, Сердар пустил слона галопом. Луна еще не всходила, и ночная тьма была так глубока, что ничего нельзя было различить в двух шагах от себя; кроме часовых, весь отряд спал глубоким сном. На призыв часовых, однако, все солдаты вскочили моментально, схватились за оружие и выстроились. Ауджали пустился прямо на них, и Сердар, не отвечая на приказание офицера, который не видел даже к кому обращается, прорвался сквозь цепь солдат и крикнул на тумальском наречии, на котором он говорил, как туземец:
— Сердар убит! Приказ губернатора! Я везу труп его!
И он пролетел так быстро, что никто из отряда, пораженного его словами, не осмелился остановить его.
IV
Пуант де Галль. — Вечер у губернатора. — Смелый визит. — Таинственное письмо. — Сэр Вильям Броун. — Труп. — Это он! — Наконец! — Ожидаемый двадцать лет. — Дуэль без свидетелей. — Смертельно раненный.
Спустя час он был уже в Пуант де Галле.
В этот вечер было празднество у губернатора. Дворец был освещен, как во время какого-нибудь общественного торжества, и все общество из Канди, Коломбо и разных поселений, обжитых колонистами, явилось по приглашению сэра Вильяма Броуна, который давал большой обед, а затем бал в честь генерала Гавелока, собиравшегося принять командование над армией Индии.
Обед уже кончился, и все приглашенные собрались в зале для присутствия на приеме туземных вождей и раджей, который назначен был перед началом бала. Площадь перед самым дворцом была покрыта туземцами обоего пола, привлеченными любопытным зрелищем красных, шитых золотом мундиров английских офицеров, а также богатыми костюмами набобов и раджей; музыканты уланов губернаторской гвардии играли время от времени «God save the Queen Rule Britannia"*, а также, к великому удовольствию толпы, пьесы, аранжированные на мотив сингалезских песен.
> * «Храни, Господь, королеву, правительницу Британии», национальный гимн Англии.
Со стороны садов, находившихся против крепостных укреплений, не было зато никого. Все службы и большая часть великолепного дворца против сада были совершенно пусты. В этой части здания находились жилые, семейные комнаты, на нижнем этаже кабинет самого губернатора. С этой стороны Сердар и направился ко дворцу. Приехав в Пуант де Галль, он слегка привязал Ауджали к одной из кокосовых пальм, которых очень много росло на улицах, с единственной целью показать ему, чтобы он ни на шаг не уходил оттуда. Затем, увидя кули, который спал, завернувшись в парусину, у дверей своей будки, пошел к нему и разбудил его:
— Хочешь заработать рупию? — спросил он.
Кули мгновенно вскочил на ноги.
— Сколько хочешь ты за парусину, в которой спал?
— Две рупии! Я заплатил столько.
— Получай!.. Заверни тело этого человека в парусину, положи на плечи и следуй за мной!
Кули повиновался, дрожа всем телом: у незнакомца был такой властный голос, что он не посмел противиться ему. Оба окольными улицами направились к дому губернатора.
Пройдя садами, Сердар без всякого затруднения прошел ко дворцу и по нескольким ступенькам поднялся в первый этаж; не встретив никого на дороге, он дошел до комнаты, в которой по меблировке ее узнал кабинет сэра Вильяма. Все слуги были заняты приемом посетителей и угощением их разного рода напитками. Он приказал положить труп в угол, заставил его двумя креслами и, вырвав листок из записной книжки, наскоро написал на нем несколько слов:
«Сэра Вильяма просят пожаловать в свой кабинет одного — по весьма важному и серьезному делу».
Подписи не было.
— Возьми! — сказал он кули. — Взойди на верхний этаж, передай это первому слуге, которого ты встретишь и скажи, чтобы он немедленно отнес это губернатору. Когда исполнишь свое поручение, вернись получить заработанные рупии и ты свободен.
Пять минут спустя кули вернулся обратно, получил плату и поспешно скрылся, видимо, испуганный тем, что имел, как ему казалось, дело с каким-то злым духом. Да он и в самом деле был почти убежден в том, что встретил самого проклятого ракшазу, а потому, выйдя на освещенную экспланаду, он раз двадцать ворочал и переворачивал полученные им рупии, сомневаясь в их доброкачественности.
Сердару недолго пришлось ждать сэра Вильяма Броуна. Представление высоких раджей и сингалезских вождей было кончено и начинался уже бал, когда один из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему маленькую записку, которую он получил от кули. Заинтригованный лаконизмом этого послания и отсутствием подписи, губернатор спросил у слуги, кто передал ему эту записку, но не мог добиться от него объяснения. Предупредив тогда одного из своих адъютантов, что ему необходимо отлучиться на несколько минут и чтобы не беспокоились о нем, он поспешно спустился в свой кабинет и очутился там лицом к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно опираясь на свой карабин.
Сэр Вильям Броун не присутствовал на заседании военного суда, который накануне приговорил Сердара к смертной казни; он видел последнего только с верхушки террасы своего дворца, когда он со своими товарищами шел к месту казни. Этого, ввиду значительного расстояния, было слишком недостаточно, чтобы он мог навсегда запомнить черты авантюриста.
Глухое раздражение поднялось в душе его, когда он увидел бесцеремонное отношение этого незнакомца, который не только осмеливался вытребовать его в кабинет, но еще явился к нему в таком небрежном и простом костюме.
Сердар был одет в обыкновенный костюм охотника.
— С кем имею честь говорить? — спросил губернатор тоном, ясно указывавшим на его неудовольствие. — Что значит эта шутка?
— Я не имею намерения шутить, сэр Вильям Броун, — холодно ответил ему Сердар, — и когда вы узнаете, кто я, потому что вы не желаете сделать мне чести узнать меня, вы поймете, что шутки не в моем вкусе.
Сердар держал себя с достоинством; в нем чувствовался аристократизм, несмотря на простую одежду. Врожденное достоинство производит всегда большое влияние на англичан, которые ценят человека, умеющего занять должное ему место, даже и в том случае, если к поступкам его примешивается значительная доля высокомерия. Решительный тон и манеры Сердара произвели на сэра Вильяма Броуна совсем другое действие, чем этого можно было ожидать, и на этот раз он иначе отвечал ему.
— Прошу извинить, выражение это невольно сорвалось у меня; но здесь я представитель ее величества королевы, нашей милостивой повелительницы, и если, с одной стороны, человек мало придерживается некоторых прерогатив и не ценит их, то, с другой стороны, он вправе требовать уважения к должности, им занимаемой. Признайтесь поэтому, что способ ваш добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к обычным в этом случае приемам.
— Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, — отвечал Сердар, который в течение уже нескольких минут с зловещим выражением всматривался в своего собеседника, — и я только по необходимости, поверьте мне, избрал более верный и, как видите, более удачный способ пройти к вам. Но осмелься я нарушить традиционные обычаи, о которых вы говорите, то, пожалуй, получился бы результат несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдан, а англичане, ваши соотечественники…
— Сердар! — воскликнул сэр Вильям вне себя от изумления. — Сердар здесь… у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость.
И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом.
— Он перерезан в передней, — холодно заметил Сердар, — я забавлялся этим в ожидании вашего прихода… и к тому же, — продолжал он, направляя на сэра Вильяма дуло своего револьвера, — у меня здесь есть нечто, чем я могу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я с своей стороны злоупотреблю властью, какую мне дает оружие, а в этом случае силы наши не будут равны.
— Да это засада!..
— Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик вашего письменного стола, к которому вы, видимо, хотите подойти и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, исчезнет и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше всматриваюсь я в ваше лицо, во всю вашу фигуру, тем больше нахожу я в вас нечто мне знакомое, что заставляет меня думать, что мы встречались с вами когда-то… О! Это было, вероятно, давно, очень давно… я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить места, где мы встречались с вами.
— Удивительный вы человек! — воскликнул сэр Вильям, отходя от письменного стола, откуда он, действительно, хотел достать оружие. Видя свое намерение понятым, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя.
— Вы говорите, без сомнения, о моих поступках? — спросил Сердар. — По моему личному мнению, я такой же человек, как и другие… поведение мое самое обыкновенное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, из которой я выбрался благодаря не зависящим от вас обстоятельствам… Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что я держу жизнь вашу в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать… И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак, произнесу это слово…
— Вы дворянин? — воскликнул сэр Вильям, пораженный этими словами.
— Точно так, — отвечал Сердар, — и такого же известного рода, как и вы, хотя не знаю ваших предков.
— Мы считали до сих пор, — отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с каким они были сказаны, — что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего дня будет отменено приказание, — на Цейлоне, по крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк, — которое оценивает вашу голову в известную сумму. Что касается Кишнаи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше значения.
Поступая таким образом, губернатор находился, вероятно, под влиянием приятного впечатления, какое Сердар, производил обыкновенно на всех, кто видел его близко и говорил с ним; быть может, также он вспомнил приговор, произнесенный над ним членами общества «Духов Вод», и думал, что великодушие его поведения заставит изменить исполнение приговора, произнесенного над ним.
— Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений.
— Я имею возможность сообщаться с ним, когда пожелаю, и сегодня же вечером…
Он не успел кончить, Сердар отставил кресла, скрывавшие того, кого он все время принимал за предводителя тугов, и, указав на него, сказал:
— Можете сейчас тут же передать ему свое поручение. Вот он!
Сэр Вильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца.
— Вот, — продолжал авантюрист, — что делает Сердар с изменниками и негодяями, которых посылают против него.
— Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком!
— Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашею друга, — сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о пытках, перенесенных в яме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Что случилось? — шепотом спросил его Кишная. — Почему ты не идешь дальше?
— Ну, слышал ты?
— Что?
— Крик гелло?
— Неужели нам ложиться посреди горы из-за того только, что этой зловещей птице угодно было нарушить молчание ночи своим отвратительным пением. В таком случае пропусти меня вперед, мне не особенно нравится долго оставаться здесь.
Веллаен, возвращенный к действительности этими словами, не пожелал идти назад, убежденный в том, что в случае нападения им нечего бояться, чтобы на них набросились спереди, и с новым жаром пустился дальше. Можно было подумать, что страх дает ему крылья; моментально опередил он на двадцать пять, тридцать шагов своего спутника, который продолжал идти все тем же ровным шагом, не замедляя и не ускоряя его.
Сами того не зная, приближались они к роковому месту. Еще несколько шагов, и зловещее пророчество гелло должно исполниться… Сердар замечает уже едва заметную тень, которая увеличивается… удлиняется… Притаившись в своем углу с охотничьим ножом в руке, готовый броситься на врага, ждет он с лихорадочным нетерпением… хотя в честной и великодушной душе этого человека является минутами сомнение в том, имеет ли он право убивать человека, притаившись в засаде? Человек этот, правда, искал его смерти, и утром он имел полное и законное право защищаться против него, но теперь, когда все это прошло, имеет ли он право сам, собственной рукой совершить над ним правосудие?
Правосудие! Какая горькая насмешка! Кому же передаст он этого убийцу для заслуженного возмездия?
Правосудие! Какая это случайная, изменчивая и относительная вещь! Не оно ли также преследует и его, не оно ли вооружило против него руку негодяя, избрало для него род смерти самый ужасный, какой только можно придумать?.. Не это ли правосудие будет петь похвалы человеку, который из тщеславия изменил своим соотечественникам и обещал доставить мертвым или живым первого борца за независимость своей страны, правую руку индусской революции? И не на его ли стороне должно быть правосудие? Не английское правосудие, разумеется, но правосудие совести, олицетворенное в лице каждого человека, который всегда имеет право защиты, «право возмездия суда Линча», когда находится в такой среде, где правительственное правосудие не защищает его.
И если он пощадит этого человека, кто поручится ему, что сам он не падет завтра под его ударами, и не только он, но и товарищи его? Полно! Долой эту смешную чувствительность, это ложное великодушие: не должен ли быть в эту минуту настоящим судьей тот, кто едва не погиб от руки приближающегося теперь негодяя? Нечего медлить, туземец уже в пяти шагах от него… пожалуй, прыгнет назад, убежит от него!
Сердар бросился вперед… Раздался страшный крик, один-единственный, потому что охотничий нож по самую рукоятку вонзился в тело негодяя, который с пронзенным насквозь сердцем упал, как бык, убитый на бойне… и остался недвижим… Он был мертв!
Сердар был смущен, поражен… В первый раз убивал он человека при таких обстоятельствах, но безопасность его товарищей требовала этого и волнение его скоро успокоилось. Заставив Ауджали схватить хоботом труп, он взобрался к нему на спину и приказал ему бежать через проход со всею возможною для него скоростью.
А между тем отряд сипаев по-прежнему занимал свой пост. Что же задумал Сердар? Одно из героических безумств, которые сделали его имя популярным на всем Индостанском полуострове. Он хотел бросить к ногам сэра Вильяма Броуна, губернатора Цейлона, труп того, которого он считал шпионом, посланным заманить его в западню, где он едва не погиб. Не зная в лицо Кишнаю, которого они видели ночью и то мельком у озера Пантер, он не подозревал, что принял заклинателя змей за предводителя душителей, тень за добычу, и что несчастный, которого он убил, был «одним из самых ничтожных орудий его.
Веллаен, однако, получил давно уже заслуженное им наказание за множество совершенных им преступлений. Он был сообщником Кишнаи и его приверженцев, которые продавали ему шкуры тигров и пантер, убитых ими в лесах Малабарского берега, за что он с своей стороны доставлял им молодых еще невозмужалых девочек и мальчиков, которых в известное время года приносили в жертву на алтарь богини крови и убийства, грозной Кали.
Негодяй похищал их тайком, заманивая сначала к себе, где поил одурманивающим питьем, от которого те засыпали на все время, необходимое ему. В таком виде он прятал их на дне повозки под шкуры ягуаров или тигров и направлялся в джунгли, где отдавал их тугам, получая взамен глиняную посуду, сандал, корицу и меха, — все то, одним словом, чем душители, живущие в лесах, вели торговлю.
Сердар избавил, следовательно, мир от чудовища, такого же опасного и преступного, как и Кишная; не принадлежа к касте душителей и не имея даже права, как последние, оправдываться своими религиозными убеждениями, он совершал страшные злодейства исключительно из корыстолюбивых целей.
Как бы там ни было, но Сердар не подозревал, что собирается бросить к ногам губернатора труп человека, которого тот не знает, тогда как Кишная, скрывшись в самой густой чаще леса, благословлял небо за ошибку, спасшую ему жизнь.
Доехав до вершины прохода у озера Пантер, где расположился лагерем отряд сипаев, Сердар пустил слона галопом. Луна еще не всходила, и ночная тьма была так глубока, что ничего нельзя было различить в двух шагах от себя; кроме часовых, весь отряд спал глубоким сном. На призыв часовых, однако, все солдаты вскочили моментально, схватились за оружие и выстроились. Ауджали пустился прямо на них, и Сердар, не отвечая на приказание офицера, который не видел даже к кому обращается, прорвался сквозь цепь солдат и крикнул на тумальском наречии, на котором он говорил, как туземец:
— Сердар убит! Приказ губернатора! Я везу труп его!
И он пролетел так быстро, что никто из отряда, пораженного его словами, не осмелился остановить его.
IV
Пуант де Галль. — Вечер у губернатора. — Смелый визит. — Таинственное письмо. — Сэр Вильям Броун. — Труп. — Это он! — Наконец! — Ожидаемый двадцать лет. — Дуэль без свидетелей. — Смертельно раненный.
Спустя час он был уже в Пуант де Галле.
В этот вечер было празднество у губернатора. Дворец был освещен, как во время какого-нибудь общественного торжества, и все общество из Канди, Коломбо и разных поселений, обжитых колонистами, явилось по приглашению сэра Вильяма Броуна, который давал большой обед, а затем бал в честь генерала Гавелока, собиравшегося принять командование над армией Индии.
Обед уже кончился, и все приглашенные собрались в зале для присутствия на приеме туземных вождей и раджей, который назначен был перед началом бала. Площадь перед самым дворцом была покрыта туземцами обоего пола, привлеченными любопытным зрелищем красных, шитых золотом мундиров английских офицеров, а также богатыми костюмами набобов и раджей; музыканты уланов губернаторской гвардии играли время от времени «God save the Queen Rule Britannia"*, а также, к великому удовольствию толпы, пьесы, аранжированные на мотив сингалезских песен.
> * «Храни, Господь, королеву, правительницу Британии», национальный гимн Англии.
Со стороны садов, находившихся против крепостных укреплений, не было зато никого. Все службы и большая часть великолепного дворца против сада были совершенно пусты. В этой части здания находились жилые, семейные комнаты, на нижнем этаже кабинет самого губернатора. С этой стороны Сердар и направился ко дворцу. Приехав в Пуант де Галль, он слегка привязал Ауджали к одной из кокосовых пальм, которых очень много росло на улицах, с единственной целью показать ему, чтобы он ни на шаг не уходил оттуда. Затем, увидя кули, который спал, завернувшись в парусину, у дверей своей будки, пошел к нему и разбудил его:
— Хочешь заработать рупию? — спросил он.
Кули мгновенно вскочил на ноги.
— Сколько хочешь ты за парусину, в которой спал?
— Две рупии! Я заплатил столько.
— Получай!.. Заверни тело этого человека в парусину, положи на плечи и следуй за мной!
Кули повиновался, дрожа всем телом: у незнакомца был такой властный голос, что он не посмел противиться ему. Оба окольными улицами направились к дому губернатора.
Пройдя садами, Сердар без всякого затруднения прошел ко дворцу и по нескольким ступенькам поднялся в первый этаж; не встретив никого на дороге, он дошел до комнаты, в которой по меблировке ее узнал кабинет сэра Вильяма. Все слуги были заняты приемом посетителей и угощением их разного рода напитками. Он приказал положить труп в угол, заставил его двумя креслами и, вырвав листок из записной книжки, наскоро написал на нем несколько слов:
«Сэра Вильяма просят пожаловать в свой кабинет одного — по весьма важному и серьезному делу».
Подписи не было.
— Возьми! — сказал он кули. — Взойди на верхний этаж, передай это первому слуге, которого ты встретишь и скажи, чтобы он немедленно отнес это губернатору. Когда исполнишь свое поручение, вернись получить заработанные рупии и ты свободен.
Пять минут спустя кули вернулся обратно, получил плату и поспешно скрылся, видимо, испуганный тем, что имел, как ему казалось, дело с каким-то злым духом. Да он и в самом деле был почти убежден в том, что встретил самого проклятого ракшазу, а потому, выйдя на освещенную экспланаду, он раз двадцать ворочал и переворачивал полученные им рупии, сомневаясь в их доброкачественности.
Сердару недолго пришлось ждать сэра Вильяма Броуна. Представление высоких раджей и сингалезских вождей было кончено и начинался уже бал, когда один из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему маленькую записку, которую он получил от кули. Заинтригованный лаконизмом этого послания и отсутствием подписи, губернатор спросил у слуги, кто передал ему эту записку, но не мог добиться от него объяснения. Предупредив тогда одного из своих адъютантов, что ему необходимо отлучиться на несколько минут и чтобы не беспокоились о нем, он поспешно спустился в свой кабинет и очутился там лицом к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно опираясь на свой карабин.
Сэр Вильям Броун не присутствовал на заседании военного суда, который накануне приговорил Сердара к смертной казни; он видел последнего только с верхушки террасы своего дворца, когда он со своими товарищами шел к месту казни. Этого, ввиду значительного расстояния, было слишком недостаточно, чтобы он мог навсегда запомнить черты авантюриста.
Глухое раздражение поднялось в душе его, когда он увидел бесцеремонное отношение этого незнакомца, который не только осмеливался вытребовать его в кабинет, но еще явился к нему в таком небрежном и простом костюме.
Сердар был одет в обыкновенный костюм охотника.
— С кем имею честь говорить? — спросил губернатор тоном, ясно указывавшим на его неудовольствие. — Что значит эта шутка?
— Я не имею намерения шутить, сэр Вильям Броун, — холодно ответил ему Сердар, — и когда вы узнаете, кто я, потому что вы не желаете сделать мне чести узнать меня, вы поймете, что шутки не в моем вкусе.
Сердар держал себя с достоинством; в нем чувствовался аристократизм, несмотря на простую одежду. Врожденное достоинство производит всегда большое влияние на англичан, которые ценят человека, умеющего занять должное ему место, даже и в том случае, если к поступкам его примешивается значительная доля высокомерия. Решительный тон и манеры Сердара произвели на сэра Вильяма Броуна совсем другое действие, чем этого можно было ожидать, и на этот раз он иначе отвечал ему.
— Прошу извинить, выражение это невольно сорвалось у меня; но здесь я представитель ее величества королевы, нашей милостивой повелительницы, и если, с одной стороны, человек мало придерживается некоторых прерогатив и не ценит их, то, с другой стороны, он вправе требовать уважения к должности, им занимаемой. Признайтесь поэтому, что способ ваш добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к обычным в этом случае приемам.
— Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, — отвечал Сердар, который в течение уже нескольких минут с зловещим выражением всматривался в своего собеседника, — и я только по необходимости, поверьте мне, избрал более верный и, как видите, более удачный способ пройти к вам. Но осмелься я нарушить традиционные обычаи, о которых вы говорите, то, пожалуй, получился бы результат несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдан, а англичане, ваши соотечественники…
— Сердар! — воскликнул сэр Вильям вне себя от изумления. — Сердар здесь… у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость.
И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом.
— Он перерезан в передней, — холодно заметил Сердар, — я забавлялся этим в ожидании вашего прихода… и к тому же, — продолжал он, направляя на сэра Вильяма дуло своего револьвера, — у меня здесь есть нечто, чем я могу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я с своей стороны злоупотреблю властью, какую мне дает оружие, а в этом случае силы наши не будут равны.
— Да это засада!..
— Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик вашего письменного стола, к которому вы, видимо, хотите подойти и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, исчезнет и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше всматриваюсь я в ваше лицо, во всю вашу фигуру, тем больше нахожу я в вас нечто мне знакомое, что заставляет меня думать, что мы встречались с вами когда-то… О! Это было, вероятно, давно, очень давно… я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить места, где мы встречались с вами.
— Удивительный вы человек! — воскликнул сэр Вильям, отходя от письменного стола, откуда он, действительно, хотел достать оружие. Видя свое намерение понятым, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя.
— Вы говорите, без сомнения, о моих поступках? — спросил Сердар. — По моему личному мнению, я такой же человек, как и другие… поведение мое самое обыкновенное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, из которой я выбрался благодаря не зависящим от вас обстоятельствам… Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что я держу жизнь вашу в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать… И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак, произнесу это слово…
— Вы дворянин? — воскликнул сэр Вильям, пораженный этими словами.
— Точно так, — отвечал Сердар, — и такого же известного рода, как и вы, хотя не знаю ваших предков.
— Мы считали до сих пор, — отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с каким они были сказаны, — что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего дня будет отменено приказание, — на Цейлоне, по крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк, — которое оценивает вашу голову в известную сумму. Что касается Кишнаи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше значения.
Поступая таким образом, губернатор находился, вероятно, под влиянием приятного впечатления, какое Сердар, производил обыкновенно на всех, кто видел его близко и говорил с ним; быть может, также он вспомнил приговор, произнесенный над ним членами общества «Духов Вод», и думал, что великодушие его поведения заставит изменить исполнение приговора, произнесенного над ним.
— Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений.
— Я имею возможность сообщаться с ним, когда пожелаю, и сегодня же вечером…
Он не успел кончить, Сердар отставил кресла, скрывавшие того, кого он все время принимал за предводителя тугов, и, указав на него, сказал:
— Можете сейчас тут же передать ему свое поручение. Вот он!
Сэр Вильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца.
— Вот, — продолжал авантюрист, — что делает Сердар с изменниками и негодяями, которых посылают против него.
— Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком!
— Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашею друга, — сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о пытках, перенесенных в яме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74