А Барбассон был себе на уме! Когда сэр Уильям горячо клялся, что не похищал признания Берна, он заметил тот инстинктивный жест, в котором воля не принимает никакого участия.
Психолог на свой лад, Барбассон принялся доискиваться причины этого бессознательного движения сэра Уильяма… Он погрузился в ряд оригинальных дедукций, которые привели бы в восторг опытных мыслителей, или, как называет их Рабле Рабле, Франсуа (1494–1553) – великий французский писатель-гуманист; в молодости был монахом; покинув монастырь, изучал право, топографию, археологию, медицину; потом вел жизнь странствующего лектора, врача. Автор одного из самых блестящих произведений мировой литературы – романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».
, извлекателей сути. Он также искал самую суть мысли, управлявшей рукой сэра Уильяма, и задал себе вопрос: не находилось ли признание Берна, о котором говорил в тот момент Сердар, в бумажнике самого губернатора?
«Бумаги такого рода, – размышлял он, – не доверяют мебели, которую можно взломать или которая может сгореть. К тому же такого рода вещи уничтожают рано или поздно и с этой целью держат при себе, о чем часто забывают, и они долго залеживаются в карманах. У меня до сих пор валяется в кармане старого пальто письмо Барбассона-отца, в котором он на просьбу о деньгах отвечает мне проклятием, и этому письму лет четырнадцать…»
В ту минуту, когда сэр Уильям заснул, поддавшись усталости, ловкая рука осторожно вытащила из его кармана кожаный бумажник, настолько тонкий, что он вряд ли стеснял того, кто его носил. Это была рука Барбассона.
Поддавшись желанию проверить свои психологические умозаключения, он решил, что для этого нет ничего лучшего, чем прибегнуть к осмотру. В бумажнике находилось только одно письмо, написанное по-английски. Барбассон не знал этого языка, но он заметил имя Фредерика Де-Монмор-де-Монморена, повторенное несколько раз рядом с именем сэра Уильяма. С нервным волнением пробежал он последние строчки… там оказалась подпись: полковник Берн.
Провансальцу было этого достаточно. Он сложил письмо и спрятал его в карман, а бумажник положил туда, откуда взял. Затем Барбассон продолжил свою прогулку, потирая руки от удовольствия и без всяких угрызений совести…
Он взял просто-напросто украденный предмет, чтобы вернуть его законному владельцу. Он колебался минуту, не зная, что предпринять. Не воспользоваться ли своим открытием, чтобы заставить Сердара принять крутые меры? Напрасный труд. Сердар никогда не согласится отправить зятя своей сестры качаться в десяти футах над палубой… Просто оставить его пленником нечего было и думать… ну, что с ним делать в Гоа? Посадить в клетку и отвезти в Нухурмур? Нет, Сердар этого не сделает, родство спасало негодяя. Да, наконец, не у него ли, у Барбассона, это оправдание, которое разыскивалось двадцать лет? Нет, он лучше отправит Уильяма Брауна искать другое место, где его повесят, и Сердар будет ему благодарен за то, что он избавил его от новой мучительной сцены и от необходимости принять последнее решение. И он позволил событиям идти своим чередом.
Наступила полночь. Маленькая яхта приближалась к земле. Вдали виднелся уже маяк и огни дамбы Джафна-патнама.
Барбассон разбудил Сердара и его друзей, и все вышли на мостик. Затем он отправился к сэру Уильяму и обратился к нему тем же шутливым тоном, которым обыкновенно говорил с ним:
– Ваше превосходительство прибыли к месту своего назначения.
– Благодарю, господин герцог, – отвечал англичанин тем же тоном. – Верьте мне, я никогда не забуду тех кратких минут, которые я провел на вашем судне.
– Ба! – отвечал Барбассон, – благодарность такая редкая вещь среди людей!.. Только позже ваше превосходительство поймет всю важность услуги, которую я ему сегодня оказываю!
Яхта подходила к рейду, и он быстро крикнул:
– Внимание! Приготовиться спустить бизань!.. Бизань – нижний прямой парус на ближайшей к корме мачте кораблей, имеющих три и более мачт, когда эти суда несут прямое парусное вооружение; также – косой парус (иначе: бизань-трисель) на бизань-мачте.
Право руля! Стоп!
Все приказы исполнялись с поразительной точностью, и «Раджа», сделав поворот почти на месте, остановился кормой к берегу, готовый немедленно двинуться в открытое море.
До берега оставалось около двадцати метров. В несколько секунд была спущена лодка, и Барбассон, пожелавший сам доставить на берег благородного лорда, сказал ему, отвешивая низкий поклон:
– Лодка вашего превосходительства подана!
– Не забудьте моих слов, Сердар, – сказал сэр Уильям, – через два дня… у Ковинда-Шетти.
– Если вы сдержите ваше слово, я постараюсь забыть все сделанное вами зло.
– Не хотите ли дать мне руку в знак забвения прошлого, Фредерик Де-Монморен?
Сердар колебался.
– Ну, это уж нет, вот еще! – воскликнул Барбассон, становясь между ними, – спускайтесь в лодку, да поживее, не то, клянусь Магометом, я отправлю вас на берег вплавь!
Барбассон призывал Магомета только в большом гневе. Губернатор понял по его тону, что медлить опасно, и, не сказав ни слова, поспешил в лодку.
– В добрый час! – вздохнул Барбассон, занимая место в лодке в свою очередь… – Греби! – крикнул он матросам.
Несколько ударов весел, и лодка коснулась причала. Сэр Уильям поспешно прыгнул на землю.
Таможня находилась от него в десяти шагах, и губернатору нечего было бояться больше. Приложив ко рту руки рупором, он крикнул:
– Фредерик Де-Монморен, я уже раз держал тебя в своей власти, но ты бежал. Ты держал меня в своих руках, но я ускользнул из них… Мы, значит, квиты!.. Чья возмет? До свидания, Фредерик Де-Монморен!
– Негодяй! – донесся с яхты звучный и сильный голос.
Тогда Барбассон привстал с лодки и с величественным жестом, в свою очередь, послал ему приветствие:
– Уильям Браун, предсмертное завещание полковника Берна достигло своего назначения. – И, потрясая в воздухе бумагой, которую он так ловко похитил, Барбассон крикнул своим матросам:
– Весла на воду, ребята! Дружней!
Сэр Уильям поднял дрожащую руку к груди и вытащил бумажник… он оказался пустым. Негодяй испустил крик бешенства, в котором не осталось ничего человеческого, и тяжело рухнул на песок.
Он солгал, чтобы легче провести Сердара. Признание Берна было страшной уликой против него, оно сообщало «факт», который ставил не только честь его, но даже жизнь в зависимость от доброй воли тех, кого он оскорбил…
Дня четыре спустя наши герои прибыли в Нухурмур, где их ждало ужасное известие.
Часть пятая
ТАЙНЫ СКЛЕПОВ КАРЛИ
ГЛАВА I
Прибытие в Нухурмур. – Зловещее предчувствие. – Анандраен. – Что случилось? – Исчезновение Дианы и ее семьи. – Пленники тхагов.
Когда Сердар и его спутники взобрались на вершину большого пика Вейлор, сол-нце находилось в зените. Обширные леса придавали горам волнистые очертания. Озера отливали заревом пожаров. Каскады ручьев сверкали брильянтами капель, срывающихся в пропасть.
Все было полно такого величия и такой необыкновенной красоты, что даже мало поэтичный человек при взгляде на этот пейзаж останавливался, пораженный его великолепием, и чувствовал, как вокруг него со всех сторон подымаются аккорды безмолвного гимна, прославляющего гармонию природы.
– Какой чудный день! – сказал Барбассон, очарованный открывшимся перед ним видом.
В ту же минуту Оджали, воспитанный поклонником бога Сурьи, три раза воздал почести солнцу, опустившись на одно колено и вытянув хобот вперед.
Затем, узнав издали озеро и очертания Нухурмура, он испустил два радостных трубных гласа, тихих для него, но напоминающих скорее звуки тромбона.
– Невпопад, мой толстый приятель! – сказал провансалец, – тебе бы взять несколько уроков гармонии у соловья.
И после шутки Барбассона, который еще никогда не был в таком хорошем настроении, все двинулись дальше.
Поездка на Цейлон не заняла много времени, а Сердар получил наконец признание полковника Берна, и оно избавляло его от позора всей жизни.
Это предсмертное письмо полковника доказывало неопровержимым образом, что сэр Уильям Браун не только совершил преступление, в котором его обвинял Сердар, но еще в течение многих лет, злоупотребляя своим положением, торговал адмиралтейскими планами защиты и нападения.
Приближаясь к Нухурмуру, Сердар, как бы в контраст окружающей природе, почувствовал, что им снова овладевают мрачные мысли.
Что произошло в пещерах? Что нового он узнает? И затем вспоминал, что найдет пустым обычное место Барнета, так ужасно погибшего. Все это наполняло его мрачными предчувствиями.
– Что с вами, Сердар? Уже несколько часов вы грустите.
– Я очень беспокоюсь, не случилось ли чего-нибудь во время нашего отсутствия, мой милый Барбассон!
– Ничего плохого, Сердар, поверьте мне, мои предчувствия всегда сбываются. Смерть Барнета, например, – я могу сказать, что предвидел ее. А происки Рам-Чаудора? Кто первый почувствовал их, отгадал? А Уильям Браун? Видите ли, когда я говорю: есть что-то в воздухе, надо быть настороже. Когда же я говорю, как сегодня, ничего нет, положительно ничего! Полный поворот, и можно плыть без боязни! Мы придем и застанем Сами за приготовлением своей стряпни, а Нану Сахиба – потягивающим свой вечный кальян. Вот человек, ведущий поистине жизнь ракушки, с той разницей, что она на скале, а он под скалой.
– Хорошо, если ты прав, – отвечал Сердар, улыбаясь.
– Кстати, о Нане, – продолжал провансалец, – надеюсь, он будет очень доволен предложением Ковинда-Шетти, который берется отвезти его на «Диане» на маленький остров около Пуло-Кондора, где у него, кажется, табачная плантация. Нана сможет курить там в свое удовольствие.
– Вряд ли принц согласится на это.
– А придется между тем. Надеюсь, он не пожелает, чтобы мы охраняли его вечно? С бедным Барнетом жизнь в ваше отсутствие была еще сносна. Мы так хорошо понимали друг друга. Но теперь, когда нет Пилада, не останется и Орест. Сколько я наговорил… вот посмеялся бы он, но только через двадцать четыре часа, ведь понимал он туго, не сразу. Но раз, бывало, поймет, так уж не остановишь.
– Вы слишком веселы сегодня, Барбассон, – сказал Сердар, которого так забавляло это южное многословие, – а знаете, это приносит несчастье.
– Нечего бояться, говорю вам… Мои предчувствия, видите ли, Сердар, сбываются… Я только им и верю.
Рама и Нариндра шли молча, задумавшись. Они хорошо знали Кишнаю и понимали, что он не упустит случая и воспользуется их отсутствием, чтобы устроить какой-нибудь фокус.
Они приближались к месту назначения. Еще несколько шагов, и они увидят долину, служившую внутренним садом для жителей пещер. Сердце у всех билось от волнения. Даже Барбассон замолчал, чувствуя общее настроение.
На скалистом и очень крутом повороте, который Барбассон в своей «географической карте» Нухурмура окрестил «Дорогой в рай», Сердар остановился. Здесь дорога почти вплотную подходила к обрыву, за которым и находилась долина. Сердар слегка наклонился и заглянул туда. Почти вслед за этим он бросился на землю и вытянулся вперед над пропастью, придерживаясь руками за кусты.
– Берегись, – крикнул ему Рама, – я упал таким же образом в тот день, когда открыл наше убежище.
– Держите меня крепче, – отвечал Сердар, – мне кажется, я что-то вижу на верхушке одного фикуса.
Нариндра, самый сильный из всех, взялся держать Сердара, и тот, почти повиснув над пропастью, наконец разглядел то, что хотел… На одной из верхних ветвей сидел неподвижно какой-то туземец.
– Кто этот человек, сидящий в такой странной, выжидательной позе? – сказал Сердар, и в этот момент снизу, из глубины долины, донесся слабый, как шепот, голос.
– Он говорит, – воскликнул Сердар. – Тише, я хочу послушать!
На этот раз голос раздался громче, кричавший делал последние усилия.
– Это я, Сами, ко мне сюда эхо доносит малейшее ваше слово, любой шум в горах.
– Зачем ты забрался туда? – с тревогой спросил Сердар.
– Чтобы первым узнать о твоем приезде. Я со вчерашнего дня то и дело прихожу сюда… Анандраен в пещерах, он хочет сообщить тебе нечто важное.
– Хорошо, мы сейчас спустимся.
Сердар встал с помощью Нариндры и передал товарищам все, что слышал, потому что только он один настолько ясно слышал слова Сами, чтобы понять их.
Странная вещь! Звук передавался только вниз, но не вверх. Сердар был бледен. Слова молодого метиса взволновали его.
– Вот видите, Барбассон, – сказал ему грустно Сердар, – сегодня мои предчувствия вернее ваших.
Они двинулись вперед со всей скоростью, какую только позволял уклон дороги. От этого места у края пропасти до входа в пещеры со стороны озера было добрых полчаса ходьбы.
– Что нужно от нас Анандраену? – говорил Сердар, спускаясь с горы. – Должно быть, что-нибудь срочное, если он решился оставить дом и переселиться в Нухурмур.
Но вот они добрались до входа и вбежали внутрь пещеры, где их уже ждал Анандраен.
– Вот и вы, наконец, – сказал он, увидев их. – Я еще со вчерашнего дня жду вас.
– Что случилось? Говори скорей, – проговорил в волнении Сердар.
– Пароход, на котором приехала ваша сестра с мужем и детьми, прибыл шесть дней тому назад, когда вы уехали на Цейлон. Мне дал знать об этом член нашего общества в Бомбее. Он сказал также, что на настоятельные вопросы вашей сестры, удивленной, что вы не встретили ее, он нашел нужным открыть ей тайну вашего убежища. Она попросила провести ее к вам в Нухурмур.
– Так она здесь?.. Не может этого быть! – прервал его Сердар с криком радости.
– Мужайтесь, Сердар!
– Ну, говори же, не мучь меня.
– Вы сами прерываете меня и задерживаете рассказ, – спокойно отвечал ему индиец.
Сердар замолчал. Анандраен продолжал:
– Меня уведомил ваш связной, что он отправил ко мне маленький караван, который я должен провести в Нухурмур. Леди Кемпуэл, ее муж и дети выехали дня четыре тому назад на повозках, запряженных буйволицами…
– Ну? Ради Бога!
– Ну… с этой минуты о них больше ничего не известно.
– Но это невозможно! – воскликнул Сердар, – они должны были приехать к тебе еще вчера.
– Нет! Иначе мой сын проводил бы их сюда.
– Но откуда ты это знаешь?
– Спокойствие, Сердар, спокойствие! Выслушайте меня сначала, а потом будете спорить, хотя лучше, если вы вместо возражений подумаете, что вам предпринять. Обеспокоенный их отсутствием, я пошел им навстречу и дошел до самого Бомбея, но не встретил их. Тогда я поспешил назад с несколькими членами общества «Духи вод». Мы обыскали дорогу вдоль и поперек, расспросили жителей, с которыми встречались, но не могли узнать, что с ними случилось.
Несчастный Сердар ломал руки от отчаяния и без конца повторял:
– А я уехал! Ах! Будь проклята эта поездка!.. Да буду я проклят за то, что не был здесь, чтобы помочь им, защитить их!..
– Успокойтесь, Сердар, – сказал Анандраен повелительным тоном. – Теперь не время горевать, надо действовать.
– Ты прав, извини меня! Довольно! Поговорим теперь, – сказал он мрачным тоном. – Если они умерли, я буду жить, чтобы отомстить за них.
– И мы с тобой, Сердар! – крикнули хором присутствующие.
– Сердар, – сказал Анандраен, видя, что тот успокоился, – я исполнил свой долг и должен вернуться на пост, но сначала хочу высказать свое мнение о происшедшем. Ваши родные похищены тхагами, в этом нет сомнения. Вам, я думаю, только чудом удастся найти и спасти их.
Я говорю не для того, чтобы лишить вас мужества, а хочу, чтобы вы приложили все силы своего ума, всю энергию, потому что великая пуджа, или праздник душителей, будет через три дня, и все пленники будут зарезаны на алтаре богини Кали по случаю этого торжества. На этот раз они так скрыли свои следы, что мы не смогли, даже с самыми искусными моими людьми, разузнать, где будет находиться место, предназначенное для кровавых жертвоприношений.
Мне остается одна только надежда. Если Рудра приехал из Бихара, где он живет и куда я послал нарочного за ним, он, может быть, добьется успеха там, где другие потерпели неудачу. Это самый удивительный человек на свете. Вы знали его во время войны за независимость и видели его в деле. Если он у меня, я сейчас же пришлю его к вам.
– Спасибо, Анандраен, – отвечал Сердар, – благодарю, что ты не скрыл от меня ужасной правды. Мы с друзьями сейчас составим план действий. Нельзя отправляться наудачу, но через час мы будем, во всяком случае, в дороге.
– Идите через Слоновый холм! Это самый долгий, но и самый легкий путь сюда. Я указал его Рудре, если он захочет явиться в Нухурмур. Странно, что его еще нет здесь. Салам, Сердар, и да хранят вас боги!
– Салам, Анандраен! Доверяю тебе принца на время нашего отсутствия… у меня мало людей, и я вынужден взять с собой Сами.
– Я пришлю кого-нибудь на его место.
– Не беспокойся обо мне, – сказал принц, присутствовавший при разговоре, – я слишком многим обязан тебе, мой друг, чтобы не сочувствовать твоему горю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Психолог на свой лад, Барбассон принялся доискиваться причины этого бессознательного движения сэра Уильяма… Он погрузился в ряд оригинальных дедукций, которые привели бы в восторг опытных мыслителей, или, как называет их Рабле Рабле, Франсуа (1494–1553) – великий французский писатель-гуманист; в молодости был монахом; покинув монастырь, изучал право, топографию, археологию, медицину; потом вел жизнь странствующего лектора, врача. Автор одного из самых блестящих произведений мировой литературы – романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».
, извлекателей сути. Он также искал самую суть мысли, управлявшей рукой сэра Уильяма, и задал себе вопрос: не находилось ли признание Берна, о котором говорил в тот момент Сердар, в бумажнике самого губернатора?
«Бумаги такого рода, – размышлял он, – не доверяют мебели, которую можно взломать или которая может сгореть. К тому же такого рода вещи уничтожают рано или поздно и с этой целью держат при себе, о чем часто забывают, и они долго залеживаются в карманах. У меня до сих пор валяется в кармане старого пальто письмо Барбассона-отца, в котором он на просьбу о деньгах отвечает мне проклятием, и этому письму лет четырнадцать…»
В ту минуту, когда сэр Уильям заснул, поддавшись усталости, ловкая рука осторожно вытащила из его кармана кожаный бумажник, настолько тонкий, что он вряд ли стеснял того, кто его носил. Это была рука Барбассона.
Поддавшись желанию проверить свои психологические умозаключения, он решил, что для этого нет ничего лучшего, чем прибегнуть к осмотру. В бумажнике находилось только одно письмо, написанное по-английски. Барбассон не знал этого языка, но он заметил имя Фредерика Де-Монмор-де-Монморена, повторенное несколько раз рядом с именем сэра Уильяма. С нервным волнением пробежал он последние строчки… там оказалась подпись: полковник Берн.
Провансальцу было этого достаточно. Он сложил письмо и спрятал его в карман, а бумажник положил туда, откуда взял. Затем Барбассон продолжил свою прогулку, потирая руки от удовольствия и без всяких угрызений совести…
Он взял просто-напросто украденный предмет, чтобы вернуть его законному владельцу. Он колебался минуту, не зная, что предпринять. Не воспользоваться ли своим открытием, чтобы заставить Сердара принять крутые меры? Напрасный труд. Сердар никогда не согласится отправить зятя своей сестры качаться в десяти футах над палубой… Просто оставить его пленником нечего было и думать… ну, что с ним делать в Гоа? Посадить в клетку и отвезти в Нухурмур? Нет, Сердар этого не сделает, родство спасало негодяя. Да, наконец, не у него ли, у Барбассона, это оправдание, которое разыскивалось двадцать лет? Нет, он лучше отправит Уильяма Брауна искать другое место, где его повесят, и Сердар будет ему благодарен за то, что он избавил его от новой мучительной сцены и от необходимости принять последнее решение. И он позволил событиям идти своим чередом.
Наступила полночь. Маленькая яхта приближалась к земле. Вдали виднелся уже маяк и огни дамбы Джафна-патнама.
Барбассон разбудил Сердара и его друзей, и все вышли на мостик. Затем он отправился к сэру Уильяму и обратился к нему тем же шутливым тоном, которым обыкновенно говорил с ним:
– Ваше превосходительство прибыли к месту своего назначения.
– Благодарю, господин герцог, – отвечал англичанин тем же тоном. – Верьте мне, я никогда не забуду тех кратких минут, которые я провел на вашем судне.
– Ба! – отвечал Барбассон, – благодарность такая редкая вещь среди людей!.. Только позже ваше превосходительство поймет всю важность услуги, которую я ему сегодня оказываю!
Яхта подходила к рейду, и он быстро крикнул:
– Внимание! Приготовиться спустить бизань!.. Бизань – нижний прямой парус на ближайшей к корме мачте кораблей, имеющих три и более мачт, когда эти суда несут прямое парусное вооружение; также – косой парус (иначе: бизань-трисель) на бизань-мачте.
Право руля! Стоп!
Все приказы исполнялись с поразительной точностью, и «Раджа», сделав поворот почти на месте, остановился кормой к берегу, готовый немедленно двинуться в открытое море.
До берега оставалось около двадцати метров. В несколько секунд была спущена лодка, и Барбассон, пожелавший сам доставить на берег благородного лорда, сказал ему, отвешивая низкий поклон:
– Лодка вашего превосходительства подана!
– Не забудьте моих слов, Сердар, – сказал сэр Уильям, – через два дня… у Ковинда-Шетти.
– Если вы сдержите ваше слово, я постараюсь забыть все сделанное вами зло.
– Не хотите ли дать мне руку в знак забвения прошлого, Фредерик Де-Монморен?
Сердар колебался.
– Ну, это уж нет, вот еще! – воскликнул Барбассон, становясь между ними, – спускайтесь в лодку, да поживее, не то, клянусь Магометом, я отправлю вас на берег вплавь!
Барбассон призывал Магомета только в большом гневе. Губернатор понял по его тону, что медлить опасно, и, не сказав ни слова, поспешил в лодку.
– В добрый час! – вздохнул Барбассон, занимая место в лодке в свою очередь… – Греби! – крикнул он матросам.
Несколько ударов весел, и лодка коснулась причала. Сэр Уильям поспешно прыгнул на землю.
Таможня находилась от него в десяти шагах, и губернатору нечего было бояться больше. Приложив ко рту руки рупором, он крикнул:
– Фредерик Де-Монморен, я уже раз держал тебя в своей власти, но ты бежал. Ты держал меня в своих руках, но я ускользнул из них… Мы, значит, квиты!.. Чья возмет? До свидания, Фредерик Де-Монморен!
– Негодяй! – донесся с яхты звучный и сильный голос.
Тогда Барбассон привстал с лодки и с величественным жестом, в свою очередь, послал ему приветствие:
– Уильям Браун, предсмертное завещание полковника Берна достигло своего назначения. – И, потрясая в воздухе бумагой, которую он так ловко похитил, Барбассон крикнул своим матросам:
– Весла на воду, ребята! Дружней!
Сэр Уильям поднял дрожащую руку к груди и вытащил бумажник… он оказался пустым. Негодяй испустил крик бешенства, в котором не осталось ничего человеческого, и тяжело рухнул на песок.
Он солгал, чтобы легче провести Сердара. Признание Берна было страшной уликой против него, оно сообщало «факт», который ставил не только честь его, но даже жизнь в зависимость от доброй воли тех, кого он оскорбил…
Дня четыре спустя наши герои прибыли в Нухурмур, где их ждало ужасное известие.
Часть пятая
ТАЙНЫ СКЛЕПОВ КАРЛИ
ГЛАВА I
Прибытие в Нухурмур. – Зловещее предчувствие. – Анандраен. – Что случилось? – Исчезновение Дианы и ее семьи. – Пленники тхагов.
Когда Сердар и его спутники взобрались на вершину большого пика Вейлор, сол-нце находилось в зените. Обширные леса придавали горам волнистые очертания. Озера отливали заревом пожаров. Каскады ручьев сверкали брильянтами капель, срывающихся в пропасть.
Все было полно такого величия и такой необыкновенной красоты, что даже мало поэтичный человек при взгляде на этот пейзаж останавливался, пораженный его великолепием, и чувствовал, как вокруг него со всех сторон подымаются аккорды безмолвного гимна, прославляющего гармонию природы.
– Какой чудный день! – сказал Барбассон, очарованный открывшимся перед ним видом.
В ту же минуту Оджали, воспитанный поклонником бога Сурьи, три раза воздал почести солнцу, опустившись на одно колено и вытянув хобот вперед.
Затем, узнав издали озеро и очертания Нухурмура, он испустил два радостных трубных гласа, тихих для него, но напоминающих скорее звуки тромбона.
– Невпопад, мой толстый приятель! – сказал провансалец, – тебе бы взять несколько уроков гармонии у соловья.
И после шутки Барбассона, который еще никогда не был в таком хорошем настроении, все двинулись дальше.
Поездка на Цейлон не заняла много времени, а Сердар получил наконец признание полковника Берна, и оно избавляло его от позора всей жизни.
Это предсмертное письмо полковника доказывало неопровержимым образом, что сэр Уильям Браун не только совершил преступление, в котором его обвинял Сердар, но еще в течение многих лет, злоупотребляя своим положением, торговал адмиралтейскими планами защиты и нападения.
Приближаясь к Нухурмуру, Сердар, как бы в контраст окружающей природе, почувствовал, что им снова овладевают мрачные мысли.
Что произошло в пещерах? Что нового он узнает? И затем вспоминал, что найдет пустым обычное место Барнета, так ужасно погибшего. Все это наполняло его мрачными предчувствиями.
– Что с вами, Сердар? Уже несколько часов вы грустите.
– Я очень беспокоюсь, не случилось ли чего-нибудь во время нашего отсутствия, мой милый Барбассон!
– Ничего плохого, Сердар, поверьте мне, мои предчувствия всегда сбываются. Смерть Барнета, например, – я могу сказать, что предвидел ее. А происки Рам-Чаудора? Кто первый почувствовал их, отгадал? А Уильям Браун? Видите ли, когда я говорю: есть что-то в воздухе, надо быть настороже. Когда же я говорю, как сегодня, ничего нет, положительно ничего! Полный поворот, и можно плыть без боязни! Мы придем и застанем Сами за приготовлением своей стряпни, а Нану Сахиба – потягивающим свой вечный кальян. Вот человек, ведущий поистине жизнь ракушки, с той разницей, что она на скале, а он под скалой.
– Хорошо, если ты прав, – отвечал Сердар, улыбаясь.
– Кстати, о Нане, – продолжал провансалец, – надеюсь, он будет очень доволен предложением Ковинда-Шетти, который берется отвезти его на «Диане» на маленький остров около Пуло-Кондора, где у него, кажется, табачная плантация. Нана сможет курить там в свое удовольствие.
– Вряд ли принц согласится на это.
– А придется между тем. Надеюсь, он не пожелает, чтобы мы охраняли его вечно? С бедным Барнетом жизнь в ваше отсутствие была еще сносна. Мы так хорошо понимали друг друга. Но теперь, когда нет Пилада, не останется и Орест. Сколько я наговорил… вот посмеялся бы он, но только через двадцать четыре часа, ведь понимал он туго, не сразу. Но раз, бывало, поймет, так уж не остановишь.
– Вы слишком веселы сегодня, Барбассон, – сказал Сердар, которого так забавляло это южное многословие, – а знаете, это приносит несчастье.
– Нечего бояться, говорю вам… Мои предчувствия, видите ли, Сердар, сбываются… Я только им и верю.
Рама и Нариндра шли молча, задумавшись. Они хорошо знали Кишнаю и понимали, что он не упустит случая и воспользуется их отсутствием, чтобы устроить какой-нибудь фокус.
Они приближались к месту назначения. Еще несколько шагов, и они увидят долину, служившую внутренним садом для жителей пещер. Сердце у всех билось от волнения. Даже Барбассон замолчал, чувствуя общее настроение.
На скалистом и очень крутом повороте, который Барбассон в своей «географической карте» Нухурмура окрестил «Дорогой в рай», Сердар остановился. Здесь дорога почти вплотную подходила к обрыву, за которым и находилась долина. Сердар слегка наклонился и заглянул туда. Почти вслед за этим он бросился на землю и вытянулся вперед над пропастью, придерживаясь руками за кусты.
– Берегись, – крикнул ему Рама, – я упал таким же образом в тот день, когда открыл наше убежище.
– Держите меня крепче, – отвечал Сердар, – мне кажется, я что-то вижу на верхушке одного фикуса.
Нариндра, самый сильный из всех, взялся держать Сердара, и тот, почти повиснув над пропастью, наконец разглядел то, что хотел… На одной из верхних ветвей сидел неподвижно какой-то туземец.
– Кто этот человек, сидящий в такой странной, выжидательной позе? – сказал Сердар, и в этот момент снизу, из глубины долины, донесся слабый, как шепот, голос.
– Он говорит, – воскликнул Сердар. – Тише, я хочу послушать!
На этот раз голос раздался громче, кричавший делал последние усилия.
– Это я, Сами, ко мне сюда эхо доносит малейшее ваше слово, любой шум в горах.
– Зачем ты забрался туда? – с тревогой спросил Сердар.
– Чтобы первым узнать о твоем приезде. Я со вчерашнего дня то и дело прихожу сюда… Анандраен в пещерах, он хочет сообщить тебе нечто важное.
– Хорошо, мы сейчас спустимся.
Сердар встал с помощью Нариндры и передал товарищам все, что слышал, потому что только он один настолько ясно слышал слова Сами, чтобы понять их.
Странная вещь! Звук передавался только вниз, но не вверх. Сердар был бледен. Слова молодого метиса взволновали его.
– Вот видите, Барбассон, – сказал ему грустно Сердар, – сегодня мои предчувствия вернее ваших.
Они двинулись вперед со всей скоростью, какую только позволял уклон дороги. От этого места у края пропасти до входа в пещеры со стороны озера было добрых полчаса ходьбы.
– Что нужно от нас Анандраену? – говорил Сердар, спускаясь с горы. – Должно быть, что-нибудь срочное, если он решился оставить дом и переселиться в Нухурмур.
Но вот они добрались до входа и вбежали внутрь пещеры, где их уже ждал Анандраен.
– Вот и вы, наконец, – сказал он, увидев их. – Я еще со вчерашнего дня жду вас.
– Что случилось? Говори скорей, – проговорил в волнении Сердар.
– Пароход, на котором приехала ваша сестра с мужем и детьми, прибыл шесть дней тому назад, когда вы уехали на Цейлон. Мне дал знать об этом член нашего общества в Бомбее. Он сказал также, что на настоятельные вопросы вашей сестры, удивленной, что вы не встретили ее, он нашел нужным открыть ей тайну вашего убежища. Она попросила провести ее к вам в Нухурмур.
– Так она здесь?.. Не может этого быть! – прервал его Сердар с криком радости.
– Мужайтесь, Сердар!
– Ну, говори же, не мучь меня.
– Вы сами прерываете меня и задерживаете рассказ, – спокойно отвечал ему индиец.
Сердар замолчал. Анандраен продолжал:
– Меня уведомил ваш связной, что он отправил ко мне маленький караван, который я должен провести в Нухурмур. Леди Кемпуэл, ее муж и дети выехали дня четыре тому назад на повозках, запряженных буйволицами…
– Ну? Ради Бога!
– Ну… с этой минуты о них больше ничего не известно.
– Но это невозможно! – воскликнул Сердар, – они должны были приехать к тебе еще вчера.
– Нет! Иначе мой сын проводил бы их сюда.
– Но откуда ты это знаешь?
– Спокойствие, Сердар, спокойствие! Выслушайте меня сначала, а потом будете спорить, хотя лучше, если вы вместо возражений подумаете, что вам предпринять. Обеспокоенный их отсутствием, я пошел им навстречу и дошел до самого Бомбея, но не встретил их. Тогда я поспешил назад с несколькими членами общества «Духи вод». Мы обыскали дорогу вдоль и поперек, расспросили жителей, с которыми встречались, но не могли узнать, что с ними случилось.
Несчастный Сердар ломал руки от отчаяния и без конца повторял:
– А я уехал! Ах! Будь проклята эта поездка!.. Да буду я проклят за то, что не был здесь, чтобы помочь им, защитить их!..
– Успокойтесь, Сердар, – сказал Анандраен повелительным тоном. – Теперь не время горевать, надо действовать.
– Ты прав, извини меня! Довольно! Поговорим теперь, – сказал он мрачным тоном. – Если они умерли, я буду жить, чтобы отомстить за них.
– И мы с тобой, Сердар! – крикнули хором присутствующие.
– Сердар, – сказал Анандраен, видя, что тот успокоился, – я исполнил свой долг и должен вернуться на пост, но сначала хочу высказать свое мнение о происшедшем. Ваши родные похищены тхагами, в этом нет сомнения. Вам, я думаю, только чудом удастся найти и спасти их.
Я говорю не для того, чтобы лишить вас мужества, а хочу, чтобы вы приложили все силы своего ума, всю энергию, потому что великая пуджа, или праздник душителей, будет через три дня, и все пленники будут зарезаны на алтаре богини Кали по случаю этого торжества. На этот раз они так скрыли свои следы, что мы не смогли, даже с самыми искусными моими людьми, разузнать, где будет находиться место, предназначенное для кровавых жертвоприношений.
Мне остается одна только надежда. Если Рудра приехал из Бихара, где он живет и куда я послал нарочного за ним, он, может быть, добьется успеха там, где другие потерпели неудачу. Это самый удивительный человек на свете. Вы знали его во время войны за независимость и видели его в деле. Если он у меня, я сейчас же пришлю его к вам.
– Спасибо, Анандраен, – отвечал Сердар, – благодарю, что ты не скрыл от меня ужасной правды. Мы с друзьями сейчас составим план действий. Нельзя отправляться наудачу, но через час мы будем, во всяком случае, в дороге.
– Идите через Слоновый холм! Это самый долгий, но и самый легкий путь сюда. Я указал его Рудре, если он захочет явиться в Нухурмур. Странно, что его еще нет здесь. Салам, Сердар, и да хранят вас боги!
– Салам, Анандраен! Доверяю тебе принца на время нашего отсутствия… у меня мало людей, и я вынужден взять с собой Сами.
– Я пришлю кого-нибудь на его место.
– Не беспокойся обо мне, – сказал принц, присутствовавший при разговоре, – я слишком многим обязан тебе, мой друг, чтобы не сочувствовать твоему горю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64