Это упоминание о соединении дней и ночей тесно связано с ведическим образом двух сестер-Ночи и Зари, которые «подобно двум ткачам, трудящимся в счастливом согласии, вместе ткут тугую нить» («Ригведа», II, 3, 6), ткут ткань Времени.
4) Солнце – Космический Ткач, коль скоро оно привязывает мир к себе нитью, и часто его сравнивают и с пауком. «Создавший эту ткань, конечно, он – сияющий над нами, ибо он движется по мирам, как по ткани» («Шатапатха-брахмана», XIV, 2, 2, 22). Жертвенная гатха, цитируемая в «Каушитаки-брахмане» (XIX, 3), говорит о Солнце (= год) как о пауке. Несколько упанишад пользуются образом паука и его паутины, приспосабливая его в каждом случае к нужной им религиозной ориентации. Иногда с пауком сравнивают атмана, иногда – «нетленного» (акшара), иногда Бога. "Как паук выходит со своей нитью.., так из атмана исходят все дыхания, все миры, все боги, все существа («Брихадараньяка-упанишада», II, 1, 20; ср. «Майтри-упанишида», VI, 32). «Как паук вытягивает лапки и втягивает их обратно (srjate grhnate, букв.: „вытекает и высыхает“).., так все в этом мире рождается из нетленного (акшарат)» («Мундака-упанишида», I, 1, 7). В теистической упанишаде подобной «Шветашватара», это «только Бог, который подобно пауку обвивает себя нитями, извлеченными из первобытной Материи» («Прадхана», VI, 10).
5) Наконец, ряд постведических текстов отождествляет Космического Ткача с атманом, или Брахманом, или даже с личным богом, подобным Кришне в «Бхагавадгите». Когда в знаменитом месте из «Брихадараньяка-упанишады» (III, 6,1) гарги задает вопрос: «Яджнявалкья, если Воды – ткань, из которой ткется все, то из какой ткани сотканы сами Воды?», Яджнявалкья отвечает: «Из воздуха». Воздух, в свою очередь, объясняет Яджнявалкья, соткан из миров Неба, а они сотканы из миров Гандхарвов, а те – из миров Солнца – и так далее до миров Брахмана. «А миры Брахмана, из какой ткани сотканы они?» Яджнявалкья отказывался отвечать. «Не спрашивай так много, гарги, или у тебя голова отвалится. Ты спрашиваешь слишком много о божестве, за которым уже нечего спрашивать». Но в следующих стихах Яджнявалкья заявляет, что «внутренний правитель» (антаръянинам) является подлинной Основой Вселенной. И этот внутренний правитель – сутратман, атман, представляется в образе нити.
В «Бхагавадгите» мир «ткет» Бог. Кришна провозглашает себе Верховным Лицом, которым соткана эта Вселенная (yena sarvam odat sarvam, VIII, 22). «Все это соткано Мною» (тауа tatam idam sarvam, IX, 4). А после ослепляющей теофании «Урока XI» Арджуна восклицает: «Все – Первобытный Бог, Древний Дух.., тобой все соткано» (tvaya tatam vishvam, XI, 38).
Как можно заметить, в случае Первобытного Ткача представлена та же ситуация, как в случае Космического Паука: он соответствует либо Солнцу, либо надличному главе (атман – Брахман), либо личному Богу. Но какова бы ни была природа или форма его проявления, Создатель во всех этих контекстах – «ткач»; а это значит, что он держит прикрепленными к себе невидимыми нитями или веревками Миры и существа, которые производит (точнее, которые «извергает» из себя).
Стать и существовать во Времени, длиться – значит быть задуманным Создателем и оставаться связанным с ним нитью. Даже когда – уже во время Брахман, но особенно в период упанишад – усиленно подчеркивается необходимость «объединения» и сочленения дыхания, чтобы образовать Бессмертное Лицо, атман, всегда есть «создание»; должны быть созданы средства доступа к состоянию Надличного существа; должно быть выковано орудие, которым человек добывает бессмертие. Достойно внимания, что даже в упанишадах (где проблема совершенно иная: как описать невыразимый опыт открытия и завоевания Самости?) образ нити используется по отношению к атману. Представляется поэтому, что главные течения архаической индийской духовности питались той мощной мыслью, что все живущее, действительное, существующее (либо во Времени, либо в Безвременье) – это, по существу, хорошо слаженное и сочлененное единство. До открытия, что бытие едино, индийское мышление уяснило, что разбросанность и несвязанность равноценны небытию; что для истинного существования нужны единство и цельность. И наиболее подходящими образами для выражения всего этого были нить, паук, ткань и ткачество. Паутина прекрасно показывала возможность «объединить» пространство из Центра, связывая вместе четыре главных пункта.
Эти образы и размышления – продукт глубокого опыта. Каждый раз, как человек осознает свою истинную, экзистенциальную ситуацию, т, е, свой особый образ существования в Космосе, и принимает этот способ существования, он выражает эти решающие ощущения образами и мифами, которые потом займут привилегированное положение в духовной традиции человечества. Тщательный анализ приведет к вторичному открытию тех экзистенциальных ситуаций, которые возбудили индийский символизм нити и ткани.
Космогоническое творчество, как и сам космос, символизируются актом ткачества. В брахманах Вселенная существует, потому что все ее части в порядке, потому что пространственно-временная структура растянута в результате жертвоприношения. Но эта идея тканья Вселенной и сочленения Праджапати тайной магией жертвоприношения не очень древняя. Праджапати, который истощает и ослабляет себя, создавая Мир, богов и всех живых существ, представляет исключительную для брахман идею. Но даже для брахман Вселенную создал именно Праджапати, и жертвоприношение только продлевает его существование. Экзальтация всемогущего жертвоприношения не должна заставить нас упустить из виду тот факт, что брахманы тоже считали Космос имеющим автора.
Солнце, Боги или Брахман «ткут» Мир. Ткань же зависит от ткача. Вселенная сделана кем-то другим, и, более того, она прикреплена веревками к своему творцу. Творение не абсолютно отделено от Творца: оно прикреплено к нему Пуповиной. Это важно, потому что в таком случае Миры и существа не «свободны» и не могут быть свободными ". Они не могут двигаться по собственной воле. Нить, связывающая их с Творцом, сохраняет им жизнь, но также приводит к зависимости. «Жизнь» эквивалентна либо «тканью» тайной Силой, ткущей Вселенную, Время и Жизнь, либо прикреплению невидимой нитью к Космократору (Солнце, Брахман или личный Бог). В обоих случаях «жить» – значит принимать условия, быть в зависимости от кого-то другого. Этот «кто-то другой» может быть Богом или безличным Началом, тайным и трудно определяемым, но его присутствие чувствуется во всем мирском существовании; действительно, каждое живое существо чувствует, что оно – результат собственных действий и чего-то другого, того факта, что оно «соткано», т, е, навсегда прикреплено к собственному прошлому. Оно чувствует, что составляет «ткань», а «ткань» в определенном пункте индийских размышлений начинает считаться нерушимой – в том смысле, что «тканье» больше не прекращается смертью данной личности, а продолжается от одного существования к другому, составляя фактически причину бесчисленных переселений душ.
Вероятно, один из корней идеи кармы следует искать в размышлениях о космической ткани и структуре, образуемой постоянным рядом жертвоприношений. Мы не будем здесь разбирать проблему происхождений этой идеи. Скажем только, что оформляется она не среди религиозных людей, которые ощущают себя прикрепленными как бы нитями к личному Богу; она влияет на мышление, только когда сделано открытие, что человек – результат собственных ритуальных действий, т, е, когда он чувствует себя связанным с самим собой и привязанным к себе. Настойчивость, с которой он размышляет о том факте, что у каждого человека есть свое место в ряду мирских событий, что он образует часть ткани, что он не может уйти от собственного прошлого, – доказывает, что перед ним идея, которой уже нельзя манипулировать при помощи ритуальных решений первобытных и архаических обществ, периодически возрождающих Время (возрождение подразумевает уничтожение прошлого).
Образы нити, веревки, обязательства и ткани двусмысленны; они выражают и привилегированное положение (быть прикрепленным к Богу, относиться к космической первопричине) и жалостную, даже трагическую ситуацию (быть обусловленным, закованным, предуказанным и т, д.). В обоих случаях человек не свободен. Но в первом он живет в постоянном общении со своим Создателем, с космической первопричиной; во втором он чувствует себя узником судьбы, связанным «магией» или собственным прошлым (совокупностью своих действий).
Подобная двусмысленность может быть обнаружена в других выражениях индийского символизма обязательства, что мы обсуждали в предшествующей работе. Варуна и Вритра, а также боги смерти – «хозяева обязательств»; они связывают и парализуют живые существа, они связывают мертвых, и Вритра «запирает» Воды. В этой индийской символике рабства господствуют магические элементы: подневольный человек парализован, предан смерти. Фактически те же образы и выражения порабощения обнаруживаются в волшебстве, демонологии и мифологии смерти. Тем не менее Варуна и Индратакже развязывают и «освобождают» человеческие существа (Индра «освободил» также воды, «запертые» Вритрой во впадине горы). Иными словами, боги имеют «власть связывать и отпускать» (Матф. XVI, 19 и др.).
Другой пример: Йога – наиболее совершенное средство освободиться от рабства, составляющего человеческую участь. Йогой человек достигает абсолютной свободы. А вот само слово йога до некоторой степени означает действие «связывания»; корень yui, «соединять», образует также латинские juengere («соединять»), jugum («ярмо») и французское joug – «ярмо». Это станет понятно, если вспомнить, что йога – прежде всего техника достижения совершенного господства над телом, «подчинения» органов и психоментальных способностей. Дело здесь в соединении, членении и объединении деятельности органов и психоментального потока. Юкта – это объединенный человек, но он также человек в союзе с Богом.
Все эти образы – Ветров как космических веревок, воздуха, ткущего телесные органы и соединяющего их, атмана как нити, Паука, Солнца и Ткущих Богов – тесно соотносятся с другими архаическими концепциями. Например, о нити жизни, о судьбе как ткани, о богинях или феях у ткацкого станка и проч. Этот сюжет слишком обширен для разбора здесь. Все-таки поговорим немного о роли веревки и нити в магии. Оказывается, маги не только заколдовывают свои жертвы при помощи веревок и узлов; существует также поверье, что они могут взлетать в воздух или исчезать в небе, используя веревку. Многие средневековые и более поздние европейские легенды рассказывают о колдунах или ведьмах, бежавших из тюрьмы или даже с костра при помощи нити или веревки, брошенной им кем-нибудь. Эта последняя фольклорная тема странным образом напоминает индийский трюк с веревкой.
Как мы только что видели, веревка – не только образцовое средство сообщения между Небом и Землей; она также ключевой образ, применяемый в размышлениях, касающихся Космической жизни, человеческого существования и судьбы, метафизического знания (сутратман) и, расширительно, оккультных наук и волшебных сил. На уровне архаической культуры оккультные науки и магические силы всегда считают само собой разумеющимся полеты в воздухе и подъем на небо. Шаман, взбирающийся на дерево, по существу, совершает обряд подъема на Небо. И важно, что в традиционной индийской образности залезать на дерево символизирует и владение магическими силами, и метафизический гностицизм. Мы видели, что волшебник из «Суручи-джатаки» взбирается на дерево с помощью волшебной веревки, потом исчезает в тучах. Это – фольклорная тема, которую можно также найти в ученых текстах. «Панчавимша-брахмана» (XIV, 1, 12-13), например, говоря о тех, кто взбирается на верхушку великого Дерева, заявляет, что тем, кто имеет крылья – т, е, тем, кто знает, – удается полететь, а невежественные, бескрылые, падают на землю. Здесь мы опять находим последовательность: влезание на дерево, эзотерическое знание, подъем на Небо – означают в контексте индийской идеологии превосходство этого мира и освобождение. Так вот, сейчас будет видно, что та же последовательность обнаруживается среди волшебников первобытных обществ.
Было бы полезно сравнить греческую и германскую символику связывания и ткачества с этими индийскими образами и размышлениями. Мы касались этой проблемы в предшествующей работе. «Происхождения европейской мысли» Энайенза тоже содержат множество фактов и убедительный анализ этой тематики среди символов и ритуалов – родственных, но различных – о связывании, ткачестве и прядении в Греции и среди древних народов Европы. Проблема эта огромна, и мы не претендуем на разрешение всех ее сложностей. Напомним только, что образ веревки, привязывающей Космос и человека к Верховному Богу (или к Солнцу), обнаруживается также в Греции. Платон употребляет этот образ, обсуждая состояние человека и средства его совершенствования. «Не следует из божеств, божественная Ночь, скажи мне, как установить мне гордое владычество над бессмертными? Как коими усилиями все будет одно, а части отличимы? Окружи все божественным эфиром, потом помести в центре небо, беспредельную землю и море и все соззездия, которыми увенчано небо. Но когда ты окружишь все прочными узами, привязав золотую цепь к Эфиру…» (Leveque, с. 14).
Это, конечно, архаическая идея, ибо Зевс приходит за советом к Ночи, космологическому божеству. «Духовно мы близки к Ночи, какой она является в песни XIV „Илиады“, где она достаточно сильна, чтобы спасти Гипноса от гнева владыки богов.., также близки к первобытной ночи Гесиодовой „Теогонии“ (стих. 116 и ел.). Нет основания сомневаться в том, что эта часть „Рапсодической Теогонии“ относится, возможно, даже к VI веку до н, э, если не по формальным признакам, то по „реалиям“, элементам, которые в ней задействованы. Поэтому, вероятно, в орфических кругах к концу архаической эры употреблялся гомеровский образ золотей цепи как объяснение космоса» (P. Leveque, с. 15).
Платон в своем «Теэтете» отождествляет золотую цепь с солнцем. Сократ говорит юному Теэтету: «И наилучший довод из всех, который я убедительно советую, – золотая цепь Гомера, под которой он подразумевает солнце, показывая этим, что, пока солнце и небеса вращаются в своих орбитах, все человеческое и божественное существует и сохраняется, но если бы они были закованы, а их движения прекратились, то все было бы уничтожено и, как говорит пословица, перевернуто» («Theatetus», 153, с. d.).
В «Государстве» (X, 616, b, с.), хотя ни солнце, ни золотая цепь не упоминаются, Платон употребляет похожий образ. Объясняя строение Вселенной, он говорит о «свете, который простирается сверху по небу и земле, свете, прямом, как столб, и очень похожем на радугу, но ярче и чище. Они пришли к этому свету после дня пути; и там, посреди этого света, они увидели распростершиеся от этого пункта небес концы его пределов; ибо этот свет – связь, соединяющая небеса: таким образом он держал вместе все вращающиеся сферы». (См, также: Leveque, с. 20). Так, Платон дважды употребляет образ светящейся веревки, которая связывает Вселенную и держит ее различные части в единстве. Добавим, что другие греческие авторы видели в Золотой депи планеты четыре стихии, или Аристотелев «недвижный двигатель», или heimarmene («судьбу»).
Другое толкование Золотой цепи, а именно, когда ее трактуют как духовное звено между Землей и Небом, между человеком и высшими силами, расширяет и завершает космологический символизм. Макробий в своем «Комментарии к „Сну Сципиона“» полагает, что «раз все идет в непрерывной последовательности и ухудшается, ступень за ступенью, от первой до последней степени, мудрый и думающий наблюдатель должен заключить, что от верховного божества до низшей ступени жизни все соединено и связано взаимными и навсегда нерасторжимыми узами, – такова чудесная золотая цепь, которую Гомер показывает нам в руке Бога, спускающейся на Землю со свода небесного» (1,14,15; см, также: Leveque, с. 46). Та же мысль встречается в «Комментарии» Олимпиодора к «Горгию» и в «Комментарии» Прокла к «Тимею» (Leveque, с. 47-48). В добавление не лишено интереса отметить, что для Псевдо-Дионисия Ареопагита образ Золотой цепи служил символом для молитвы. Вот что он пишет в «Божественных именах»: «Поэтому постараемся подняться своими молитвами до высоты этих божественных и благодетельных лучей. Как будто бы нам предстояло ухватить бесконечно яркую цепь, висящую с середины неба и спускающуюся к нам, – постоянно стремясь стявуть ее ввиз, к себе, попеременно обеими руками. У нас создавалось бы впечатление, что мы стягиваем ее вниз, но в действительности наши усилия не могли бы сдвинуть ее, ибо она – одно целое сверху донизу, и это мы поднимались бы к высшему великолепию яркого и сияющего совершенства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
4) Солнце – Космический Ткач, коль скоро оно привязывает мир к себе нитью, и часто его сравнивают и с пауком. «Создавший эту ткань, конечно, он – сияющий над нами, ибо он движется по мирам, как по ткани» («Шатапатха-брахмана», XIV, 2, 2, 22). Жертвенная гатха, цитируемая в «Каушитаки-брахмане» (XIX, 3), говорит о Солнце (= год) как о пауке. Несколько упанишад пользуются образом паука и его паутины, приспосабливая его в каждом случае к нужной им религиозной ориентации. Иногда с пауком сравнивают атмана, иногда – «нетленного» (акшара), иногда Бога. "Как паук выходит со своей нитью.., так из атмана исходят все дыхания, все миры, все боги, все существа («Брихадараньяка-упанишада», II, 1, 20; ср. «Майтри-упанишида», VI, 32). «Как паук вытягивает лапки и втягивает их обратно (srjate grhnate, букв.: „вытекает и высыхает“).., так все в этом мире рождается из нетленного (акшарат)» («Мундака-упанишида», I, 1, 7). В теистической упанишаде подобной «Шветашватара», это «только Бог, который подобно пауку обвивает себя нитями, извлеченными из первобытной Материи» («Прадхана», VI, 10).
5) Наконец, ряд постведических текстов отождествляет Космического Ткача с атманом, или Брахманом, или даже с личным богом, подобным Кришне в «Бхагавадгите». Когда в знаменитом месте из «Брихадараньяка-упанишады» (III, 6,1) гарги задает вопрос: «Яджнявалкья, если Воды – ткань, из которой ткется все, то из какой ткани сотканы сами Воды?», Яджнявалкья отвечает: «Из воздуха». Воздух, в свою очередь, объясняет Яджнявалкья, соткан из миров Неба, а они сотканы из миров Гандхарвов, а те – из миров Солнца – и так далее до миров Брахмана. «А миры Брахмана, из какой ткани сотканы они?» Яджнявалкья отказывался отвечать. «Не спрашивай так много, гарги, или у тебя голова отвалится. Ты спрашиваешь слишком много о божестве, за которым уже нечего спрашивать». Но в следующих стихах Яджнявалкья заявляет, что «внутренний правитель» (антаръянинам) является подлинной Основой Вселенной. И этот внутренний правитель – сутратман, атман, представляется в образе нити.
В «Бхагавадгите» мир «ткет» Бог. Кришна провозглашает себе Верховным Лицом, которым соткана эта Вселенная (yena sarvam odat sarvam, VIII, 22). «Все это соткано Мною» (тауа tatam idam sarvam, IX, 4). А после ослепляющей теофании «Урока XI» Арджуна восклицает: «Все – Первобытный Бог, Древний Дух.., тобой все соткано» (tvaya tatam vishvam, XI, 38).
Как можно заметить, в случае Первобытного Ткача представлена та же ситуация, как в случае Космического Паука: он соответствует либо Солнцу, либо надличному главе (атман – Брахман), либо личному Богу. Но какова бы ни была природа или форма его проявления, Создатель во всех этих контекстах – «ткач»; а это значит, что он держит прикрепленными к себе невидимыми нитями или веревками Миры и существа, которые производит (точнее, которые «извергает» из себя).
Стать и существовать во Времени, длиться – значит быть задуманным Создателем и оставаться связанным с ним нитью. Даже когда – уже во время Брахман, но особенно в период упанишад – усиленно подчеркивается необходимость «объединения» и сочленения дыхания, чтобы образовать Бессмертное Лицо, атман, всегда есть «создание»; должны быть созданы средства доступа к состоянию Надличного существа; должно быть выковано орудие, которым человек добывает бессмертие. Достойно внимания, что даже в упанишадах (где проблема совершенно иная: как описать невыразимый опыт открытия и завоевания Самости?) образ нити используется по отношению к атману. Представляется поэтому, что главные течения архаической индийской духовности питались той мощной мыслью, что все живущее, действительное, существующее (либо во Времени, либо в Безвременье) – это, по существу, хорошо слаженное и сочлененное единство. До открытия, что бытие едино, индийское мышление уяснило, что разбросанность и несвязанность равноценны небытию; что для истинного существования нужны единство и цельность. И наиболее подходящими образами для выражения всего этого были нить, паук, ткань и ткачество. Паутина прекрасно показывала возможность «объединить» пространство из Центра, связывая вместе четыре главных пункта.
Эти образы и размышления – продукт глубокого опыта. Каждый раз, как человек осознает свою истинную, экзистенциальную ситуацию, т, е, свой особый образ существования в Космосе, и принимает этот способ существования, он выражает эти решающие ощущения образами и мифами, которые потом займут привилегированное положение в духовной традиции человечества. Тщательный анализ приведет к вторичному открытию тех экзистенциальных ситуаций, которые возбудили индийский символизм нити и ткани.
Космогоническое творчество, как и сам космос, символизируются актом ткачества. В брахманах Вселенная существует, потому что все ее части в порядке, потому что пространственно-временная структура растянута в результате жертвоприношения. Но эта идея тканья Вселенной и сочленения Праджапати тайной магией жертвоприношения не очень древняя. Праджапати, который истощает и ослабляет себя, создавая Мир, богов и всех живых существ, представляет исключительную для брахман идею. Но даже для брахман Вселенную создал именно Праджапати, и жертвоприношение только продлевает его существование. Экзальтация всемогущего жертвоприношения не должна заставить нас упустить из виду тот факт, что брахманы тоже считали Космос имеющим автора.
Солнце, Боги или Брахман «ткут» Мир. Ткань же зависит от ткача. Вселенная сделана кем-то другим, и, более того, она прикреплена веревками к своему творцу. Творение не абсолютно отделено от Творца: оно прикреплено к нему Пуповиной. Это важно, потому что в таком случае Миры и существа не «свободны» и не могут быть свободными ". Они не могут двигаться по собственной воле. Нить, связывающая их с Творцом, сохраняет им жизнь, но также приводит к зависимости. «Жизнь» эквивалентна либо «тканью» тайной Силой, ткущей Вселенную, Время и Жизнь, либо прикреплению невидимой нитью к Космократору (Солнце, Брахман или личный Бог). В обоих случаях «жить» – значит принимать условия, быть в зависимости от кого-то другого. Этот «кто-то другой» может быть Богом или безличным Началом, тайным и трудно определяемым, но его присутствие чувствуется во всем мирском существовании; действительно, каждое живое существо чувствует, что оно – результат собственных действий и чего-то другого, того факта, что оно «соткано», т, е, навсегда прикреплено к собственному прошлому. Оно чувствует, что составляет «ткань», а «ткань» в определенном пункте индийских размышлений начинает считаться нерушимой – в том смысле, что «тканье» больше не прекращается смертью данной личности, а продолжается от одного существования к другому, составляя фактически причину бесчисленных переселений душ.
Вероятно, один из корней идеи кармы следует искать в размышлениях о космической ткани и структуре, образуемой постоянным рядом жертвоприношений. Мы не будем здесь разбирать проблему происхождений этой идеи. Скажем только, что оформляется она не среди религиозных людей, которые ощущают себя прикрепленными как бы нитями к личному Богу; она влияет на мышление, только когда сделано открытие, что человек – результат собственных ритуальных действий, т, е, когда он чувствует себя связанным с самим собой и привязанным к себе. Настойчивость, с которой он размышляет о том факте, что у каждого человека есть свое место в ряду мирских событий, что он образует часть ткани, что он не может уйти от собственного прошлого, – доказывает, что перед ним идея, которой уже нельзя манипулировать при помощи ритуальных решений первобытных и архаических обществ, периодически возрождающих Время (возрождение подразумевает уничтожение прошлого).
Образы нити, веревки, обязательства и ткани двусмысленны; они выражают и привилегированное положение (быть прикрепленным к Богу, относиться к космической первопричине) и жалостную, даже трагическую ситуацию (быть обусловленным, закованным, предуказанным и т, д.). В обоих случаях человек не свободен. Но в первом он живет в постоянном общении со своим Создателем, с космической первопричиной; во втором он чувствует себя узником судьбы, связанным «магией» или собственным прошлым (совокупностью своих действий).
Подобная двусмысленность может быть обнаружена в других выражениях индийского символизма обязательства, что мы обсуждали в предшествующей работе. Варуна и Вритра, а также боги смерти – «хозяева обязательств»; они связывают и парализуют живые существа, они связывают мертвых, и Вритра «запирает» Воды. В этой индийской символике рабства господствуют магические элементы: подневольный человек парализован, предан смерти. Фактически те же образы и выражения порабощения обнаруживаются в волшебстве, демонологии и мифологии смерти. Тем не менее Варуна и Индратакже развязывают и «освобождают» человеческие существа (Индра «освободил» также воды, «запертые» Вритрой во впадине горы). Иными словами, боги имеют «власть связывать и отпускать» (Матф. XVI, 19 и др.).
Другой пример: Йога – наиболее совершенное средство освободиться от рабства, составляющего человеческую участь. Йогой человек достигает абсолютной свободы. А вот само слово йога до некоторой степени означает действие «связывания»; корень yui, «соединять», образует также латинские juengere («соединять»), jugum («ярмо») и французское joug – «ярмо». Это станет понятно, если вспомнить, что йога – прежде всего техника достижения совершенного господства над телом, «подчинения» органов и психоментальных способностей. Дело здесь в соединении, членении и объединении деятельности органов и психоментального потока. Юкта – это объединенный человек, но он также человек в союзе с Богом.
Все эти образы – Ветров как космических веревок, воздуха, ткущего телесные органы и соединяющего их, атмана как нити, Паука, Солнца и Ткущих Богов – тесно соотносятся с другими архаическими концепциями. Например, о нити жизни, о судьбе как ткани, о богинях или феях у ткацкого станка и проч. Этот сюжет слишком обширен для разбора здесь. Все-таки поговорим немного о роли веревки и нити в магии. Оказывается, маги не только заколдовывают свои жертвы при помощи веревок и узлов; существует также поверье, что они могут взлетать в воздух или исчезать в небе, используя веревку. Многие средневековые и более поздние европейские легенды рассказывают о колдунах или ведьмах, бежавших из тюрьмы или даже с костра при помощи нити или веревки, брошенной им кем-нибудь. Эта последняя фольклорная тема странным образом напоминает индийский трюк с веревкой.
Как мы только что видели, веревка – не только образцовое средство сообщения между Небом и Землей; она также ключевой образ, применяемый в размышлениях, касающихся Космической жизни, человеческого существования и судьбы, метафизического знания (сутратман) и, расширительно, оккультных наук и волшебных сил. На уровне архаической культуры оккультные науки и магические силы всегда считают само собой разумеющимся полеты в воздухе и подъем на небо. Шаман, взбирающийся на дерево, по существу, совершает обряд подъема на Небо. И важно, что в традиционной индийской образности залезать на дерево символизирует и владение магическими силами, и метафизический гностицизм. Мы видели, что волшебник из «Суручи-джатаки» взбирается на дерево с помощью волшебной веревки, потом исчезает в тучах. Это – фольклорная тема, которую можно также найти в ученых текстах. «Панчавимша-брахмана» (XIV, 1, 12-13), например, говоря о тех, кто взбирается на верхушку великого Дерева, заявляет, что тем, кто имеет крылья – т, е, тем, кто знает, – удается полететь, а невежественные, бескрылые, падают на землю. Здесь мы опять находим последовательность: влезание на дерево, эзотерическое знание, подъем на Небо – означают в контексте индийской идеологии превосходство этого мира и освобождение. Так вот, сейчас будет видно, что та же последовательность обнаруживается среди волшебников первобытных обществ.
Было бы полезно сравнить греческую и германскую символику связывания и ткачества с этими индийскими образами и размышлениями. Мы касались этой проблемы в предшествующей работе. «Происхождения европейской мысли» Энайенза тоже содержат множество фактов и убедительный анализ этой тематики среди символов и ритуалов – родственных, но различных – о связывании, ткачестве и прядении в Греции и среди древних народов Европы. Проблема эта огромна, и мы не претендуем на разрешение всех ее сложностей. Напомним только, что образ веревки, привязывающей Космос и человека к Верховному Богу (или к Солнцу), обнаруживается также в Греции. Платон употребляет этот образ, обсуждая состояние человека и средства его совершенствования. «Не следует из божеств, божественная Ночь, скажи мне, как установить мне гордое владычество над бессмертными? Как коими усилиями все будет одно, а части отличимы? Окружи все божественным эфиром, потом помести в центре небо, беспредельную землю и море и все соззездия, которыми увенчано небо. Но когда ты окружишь все прочными узами, привязав золотую цепь к Эфиру…» (Leveque, с. 14).
Это, конечно, архаическая идея, ибо Зевс приходит за советом к Ночи, космологическому божеству. «Духовно мы близки к Ночи, какой она является в песни XIV „Илиады“, где она достаточно сильна, чтобы спасти Гипноса от гнева владыки богов.., также близки к первобытной ночи Гесиодовой „Теогонии“ (стих. 116 и ел.). Нет основания сомневаться в том, что эта часть „Рапсодической Теогонии“ относится, возможно, даже к VI веку до н, э, если не по формальным признакам, то по „реалиям“, элементам, которые в ней задействованы. Поэтому, вероятно, в орфических кругах к концу архаической эры употреблялся гомеровский образ золотей цепи как объяснение космоса» (P. Leveque, с. 15).
Платон в своем «Теэтете» отождествляет золотую цепь с солнцем. Сократ говорит юному Теэтету: «И наилучший довод из всех, который я убедительно советую, – золотая цепь Гомера, под которой он подразумевает солнце, показывая этим, что, пока солнце и небеса вращаются в своих орбитах, все человеческое и божественное существует и сохраняется, но если бы они были закованы, а их движения прекратились, то все было бы уничтожено и, как говорит пословица, перевернуто» («Theatetus», 153, с. d.).
В «Государстве» (X, 616, b, с.), хотя ни солнце, ни золотая цепь не упоминаются, Платон употребляет похожий образ. Объясняя строение Вселенной, он говорит о «свете, который простирается сверху по небу и земле, свете, прямом, как столб, и очень похожем на радугу, но ярче и чище. Они пришли к этому свету после дня пути; и там, посреди этого света, они увидели распростершиеся от этого пункта небес концы его пределов; ибо этот свет – связь, соединяющая небеса: таким образом он держал вместе все вращающиеся сферы». (См, также: Leveque, с. 20). Так, Платон дважды употребляет образ светящейся веревки, которая связывает Вселенную и держит ее различные части в единстве. Добавим, что другие греческие авторы видели в Золотой депи планеты четыре стихии, или Аристотелев «недвижный двигатель», или heimarmene («судьбу»).
Другое толкование Золотой цепи, а именно, когда ее трактуют как духовное звено между Землей и Небом, между человеком и высшими силами, расширяет и завершает космологический символизм. Макробий в своем «Комментарии к „Сну Сципиона“» полагает, что «раз все идет в непрерывной последовательности и ухудшается, ступень за ступенью, от первой до последней степени, мудрый и думающий наблюдатель должен заключить, что от верховного божества до низшей ступени жизни все соединено и связано взаимными и навсегда нерасторжимыми узами, – такова чудесная золотая цепь, которую Гомер показывает нам в руке Бога, спускающейся на Землю со свода небесного» (1,14,15; см, также: Leveque, с. 46). Та же мысль встречается в «Комментарии» Олимпиодора к «Горгию» и в «Комментарии» Прокла к «Тимею» (Leveque, с. 47-48). В добавление не лишено интереса отметить, что для Псевдо-Дионисия Ареопагита образ Золотой цепи служил символом для молитвы. Вот что он пишет в «Божественных именах»: «Поэтому постараемся подняться своими молитвами до высоты этих божественных и благодетельных лучей. Как будто бы нам предстояло ухватить бесконечно яркую цепь, висящую с середины неба и спускающуюся к нам, – постоянно стремясь стявуть ее ввиз, к себе, попеременно обеими руками. У нас создавалось бы впечатление, что мы стягиваем ее вниз, но в действительности наши усилия не могли бы сдвинуть ее, ибо она – одно целое сверху донизу, и это мы поднимались бы к высшему великолепию яркого и сияющего совершенства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73