Вскоре утомление погасило песни носильщиков, сменявшихся каждые две минуты на спуске по отвесной тропинке.
В половине десятого наконец прибыли в Сан-Винсенте к подъезду гостиницы, хозяин которой, любезный и предупредительный, рассыпался в любезностях перед запоздалыми пассажирами.
В Сан-Винсенте кончилась роль гамаков. Дальше туристы могли следовать на лошадях по прекрасной дороге, соединяющей это местечко с Фуншалом.
Оставив на другое утро гостиницу, находящуюся на самом берегу моря, они перерезали деревню Винсенте, изящно расположенную в глубине зеленеющей долины, составляющей контраст с обрывистыми скалами, которыми она со всех сторон окружена. Потом дорога снова пошла зигзагами и лошади двинулись по крутому горному спуску.
Погода со вчерашнего дня совершенно изменилась. Не было уже, правда, восточного ветра, но не видно было и голубого неба. Редкое на Мадейре явление: ветер гнал крупные тучи, загромождавшие низшие слои атмосферы. Не успели туристы взобраться на высоту в двести метров, как вступили в туман, позволявший видеть лишь дорогу, довольно неровную. Кроме того, воздух был насыщен электричеством; грозила буря. Животные и люди страдали от этого напряжения. Последние, безмолвные, не пользовались удобствами, которые новый способ передвижения представлял для беседы; первые же, понурив голову, со свистящими ноздрями, поднимались с тягостным усилием, и шерсть их уже сочилась потом.
Но через два часа после отъезда, достигнув ущелья Энкуэмада, сразу вышли из тумана. Под ними облака, гонимые легким бризом, разрывались о ребра гор; над ними же была глубокая, свободная от паров лазурь, между тем как их взоры уносились на север и на юг, до далеких морских волн.
Воздух на этой высоте был свежий. Несущие и несомые почувствовали благотворное влияние перемены температуры. К несчастью, дорога, обратившись в тропинку, тоже противилась быстрой езде.
У ущелья Энкуэмада начинался спуск с южного косогора острова. Сначала туристы должны были пройти вдоль нескончаемой скалы в виде полукруга – Роша-Альта. Совершенно сузившись, дорога тянулась вдоль обрывистого узкого прохода, в глубине которого протекал поток, казавшийся на расстоянии маленьким.
В продолжение полутора часов приходилось продвигаться, имея с одной стороны скалу, с другой – пропасть. Несмотря на помощь арьеро, эта часть пути начинала казаться экскурсантам очень длинной, но по выходе из узкого прохода скала вдруг окончилась, а тропинка, снова превратившись в дорогу, свернула направо.
Однако никто не спешил ступить на эту дорогу, теперь превосходную. Все, выстроившись тесным рядом, смотрели.
Они находились на краю прежнего центрального кратера Мадейры. Перед ними на глубине восьмисот метров открывалась пропасть, не поддающаяся описанию, и они в изумлении созерцали одну из самых красивых декораций, созданных возвышенным искусством Творца.
Молча погружали они свои взоры в эту бездну, некогда, в доисторические времена, полную огня, когда остров весь горел, как громадный маяк в необъятном океане. Долго тут сверкала молния, текла лава из ста вулканов, заполняя море, отгоняя воду, образуя берега. Затем плутоническая сила притихла, вулканы потухли, неприступная головня сделалась островом. Последний кратер, в то время как волны уже целые века омывали остывшие берега и все другие кратеры унялись, еще должен был грохотать. Но протекли еще века, и его гнев в свой черед угас. Расплавленные скалы затвердели, оставив между собой эту удивительную пропасть с дикими стенами; потом образовался чернозем, стали пробиваться растения, наконец, могла основаться деревня: страшный кратер обратился в Курраль-дас-Фрейаш (Парк Монахинь), в глубине которого журчит ручей.
Все-таки сильное впечатление производит это место, где грохотали все ужасы земли. Следы этих ужасов оно еще носит. Никто не в состоянии описать его головокружительные стремнины, удивительное нагромождение колоссальных скал, прихотливую фантазию деталей.
Кольцо хмурых гор окружает его.
Налево туристы видели Торринваш, поднимавший свои башни-близнецы на тысячу восемьсот восемнадцать метров; направо – пик Аррьеро, высотой тысяча семьсот девяносто два метра; напротив – самую высокую вершину Мадейры, пик Руиво, вздымавший на тысячу восемьсот сорок шесть метров свое чело, окутанное туманом.
Глубина пропасти с течением времени покрылась дивной растительностью, а в середине показались, как точки, дома и колокольня Либраменто.
План экскурсии заключал в себе спуск в эту деревню. В ней даже рассчитывали найти завтрак. Между тем компания колебалась, убедившись в невозможности пустить лошадей по страшной тропинке, которая множеством излучин уходила вглубь курраля. Легко было бы спуститься на восемьсот метров, но трудно подняться.
Арьерос успокоили туристов. Так как склоны кратера, начиная с этого пункта, непрестанно понижались, то приходилось карабкаться самое большее сто метров и пройти внизу около двух миль, чтобы найти дорогу и лошадей.
Всякое затруднение, таким образом, устранялось, и тревожный спуск начался.
Тропинка, впрочем, была более страшна, чем опасна. Тем не менее она оказалась очень трудна для женщин, и Алиса с Долли должны были воспользоваться помощью Робера и Рожера.
Не без колебания осмелился Робер предложить помощь американке. До сих пор он не позволял себе такой вольности. Однако какое-то смутное влечение побуждало его немного выйти из своей скромной сдержанности. С самого начала этой экскурсии миссис Линдсей часто обращалась к нему, сообщала ему свои впечатления, допускала, даже отчасти искала его общества. Робер, удивленный и очарованный, спрашивал себя: уж не выдал ли его Рожер?
Однако, как велико ни было его желание, он еще не вышел из строгой и холодной вежливости, подобавшей его положению, и в первые минуты спуска не без сожаления предоставил своей даме самой бороться с трудностями тропинки. Тут находились другие, имевшие больше прав, чтобы подать руку помощи, – баронет, Сондерс и особенно Джек Линдсей.
Но Хамильтон и Сондерс, казалось, были исключительно заняты своими драгоценными особами, Джек же спускался последним с рассеянным видом. Он не интересовался своей невесткой и лишь порой бросал на нее взгляд, который заставил бы призадуматься тех, кто подметил бы его. Действительно, ничего нежного не было в этом взгляде, который он переводил с Алисы на бездну, открывавшуюся вдоль тропинки. Может быть, он и не толкнул бы туда невестку, но наверное не вытащил бы ее, если б она оступилась и упала.
Робер поэтому принужден был последовать за оставленной женщиной. В наиболее трудном месте он машинально подал руку, на которую Алиса оперлась самым естественным образом, и довел ее таким образом до глубины курраля. Они дошли до Либраменто, сами того не заметив.
По мере того как спускались с большой высоты, атмосфера становилась удушливой. Но к концу завтрака вдруг поднялся свежий ветер. Очевидно, где-то уже разразилась гроза. Должно быть, уже шел дождь на пиках Арьеро и Руиво, вершины которых скрывались за непроницаемыми облаками.
Во всяком случае, в долине не было дождя. Если небо было серо, то земля оставалась сухой, и не казалось, что это положение должно перемениться. Один из носильщиков, спрошенный по этому поводу, высказался утвердительно. Так, он скорчил неодобрительную гримасу, когда узнал о намерении туристов пройти по курралю две мили. Нерешительный взгляд его на минуту остановился на украшенной облачным султаном вершине Руиво; потом он беспокойно покачал головой.
Тщетно Робер приставал к нему с вопросами; он не мог ничего извлечь из этого олуха, ограничившегося без всяких дальнейших объяснений тем, что советовал путешественникам не приближаться к краю потока.
Робер сообщил это товарищам.
– Вероятно, – сказал он, – проводник боится наводнения, которые так часто бывают здесь. Когда гроза разражается дождем в горах, то часто случается, что потоки, почти высохшие в это время года, вдруг удивительно поднимаются. Прилив длится только несколько часов, но оставляет после себя полное разрушение. Поэтому мы хорошо сделаем, если последуем совету этого крестьянина.
Однако после получасовой ходьбы стало очевидно, что погода проясняется.
Туристы полагали, что можно отбросить осторожность. Почва к тому же становилась очень скалистой, между тем как в пятнадцати метрах ниже, на самом краю потока, сократившегося до безобидной струи воды, простиралось ложе из тонкого песка, которое должно было служить прекрасным ковров для усталых ног.
Путешественники вступили на этот эластичный песок, действительно очень удобный для ходьбы. Робер и Рожер собирали цветы для дам – розы, фиалки, сотнями росшие в щелях скал.
Но скоро долина, от самого Либраменто все сужавшаяся, уже ограничивалась ложем потока. Последний тут сразу сворачивал в узкий проход, имевший слева отвесную стену, тогда как правый берег, труднодоступный вследствие заграждавших его глыб, поднимался относительно мягкой покатостью до дороги, где в пятистах метрах дальше должны были ожидать лошади.
Прежде чем углубиться в этот проход, туристы предусмотрительно оглянулись назад. Вид открывался больше чем на километр, и вдали виднелась колокольня Либраменто. Небо все больше прояснялось. Ничего ненормального не замечалось в долине.
Юпитер, говорит поэт, лишает рассудка тех, кого хочет погубить. В предупреждениях, однако, путешественники не имели недостатка: письменные указания, почерпнутые Робером из книг, устные от крестьянина Либраменто, собственный опыт не отказывали им в советах. Но все презрели эти советы, даже тот, кто давал их, и успокоенная наступлением хорошей погоды компания доверчиво следовала в новом направлении потока.
Пройдя метров триста, Робер предложил произвести разведку, в уверенности, что они находятся недалеко от условленного места. От слова он перешел к делу, вскарабкался по правому берегу и быстро исчез между скалами, пока его товарищи продолжали медленно подниматься.
Не прошло и двух минут, как они остановились на месте. Глухой и страшный гул доносился из глубины курраля, увеличиваясь с каждой секундой.
Тотчас же память и рассудительность вернулись к неосторожным туристам. Все сообразили, что означает этот гул, и сразу бросились на правый берег, причем Рожер поддерживал Долли; остальные же заботились каждый о себе. С лихорадочной поспешностью поднялись они по крутому склону горы.
В одну минуту Долли, Рожер, Хамильтон, Блокхед и Сондерс были вне опасности, тогда как Джек немного поодаль находился наверху небольшой скалы.
Гул постепенно перешел в шипение, вой, рев, и волна уже приближалась, громадная, бешеная, несшая в своих желтоватых складках бесчисленные обломки.
Бессознательно Алиса следовала за своим деверем. Запоздав вследствие падения, она взобралась к подножию скалы, когда он был уже на вершине ее. Сначала она силилась тоже вскарабкаться на глыбу, но скоро сообразила, что у нее не хватает времени. Грозный поток был уже в каких-нибудь ста метрах.
Между тем, если бы она успела подняться еще на два-три метра, то, может быть, этого было бы достаточно. Но чтобы взобраться, ей необходима была помощь. Лишь бы Джек…
– Джек!.. – крикнула она.
В ответ на ее зов деверь потупил глаза. Он видел ее. Тотчас же наклонился, протянул ей руку…
Но какая адская улыбка заиграла на его губах? Какой затаенный взгляд с быстротой молнии перенес он с невестки на грозившую волну?
После короткого колебания он выпрямился, не оказывая помощи, о которой его молили, между тем как Алиса издала крик отчаяния, быстро подавленный завывающим потоком.
Бледный, запыхавшийся, точно после тяжелого труда, Джек одним прыжком удалился с места драмы. Никто никогда не узнает. И взор его уже обратился к Долли, которая была в полуобмороке и которой оказывал помощь Рожер, склонившись на колени.
Одновременно с Джеком Линдсеем Робер пустился бежать изо всех сил и присоединился к остальным. С высоты склона он видел, как поток катил свои ужасные волны. Увы, он явился слишком поздно! Однако вовремя, чтобы узнать только что происшедшую ужасную драму, если не виновника ее. Существует свидетель, который по крайней мере покарает.
Великий Боже! Робер и не думал карать! С обнаженной головой, багровым лицом, безумием в глазах, он что было духу пронесся мимо изумленных товарищей и, не произнеся ни слова, одним прыжком исчез в потоке, обратившемся в огромную и страшную реку, между тем как Долли, внезапно поняв, какое несчастье постигло ее, обвела глазами окружающих и, издав душераздирающий крик, упала на руки оцепеневшего Рожера.

Глава пятнадцатая
Лицом к лицу

Закатывалась ли звезда Томпсона? Бесспорно, отношения портились на «Симью».
Тридцатого мая пассажиры высадились на берег с утра. Как и накануне, они собрались за табльдотом «Английской гостиницы» и, как и накануне, провели день в осмотре Фуншала и его окрестностей.
Вечером же, когда они вернулись на пароход, мысль, что в продолжение четырех дней им придется проделывать то же, что и в первые два дня, внушила им такое отвращение, что половина их отказалась сходить на берег на следующий день.
Томпсон, умышленно остававшийся слепым и глухим, делал вид, что не замечает всеобщего недовольства. Без протеста принял он этот отказ, экономный для него, и с радостным лицом высадился во главе своей поредевшей партии, чтобы председательствовать за завтраком.
Однако ему пришлось открыть глаза и уши.
В течение этого скучного дня, проведенного им на рейде, наиболее упрямые пассажиры составили заговор, и когда главный администратор взошел на пароход, то не мог не признать, что известное брожение существовало между туристами, обыкновенно занятыми своими заботами. Очевидно, готовилось возмущение.
Оно вспыхнуло утром 1 июня, когда к дурному настроению тех, которые упорно не желали оставить «Симью», присоединилось еще недовольство других. Эти тоже обозлились за десять часов, в третий раз глупо проведенных в скитаниях по улицам Фуншала, и решили больше не возобновлять экскурсий.
Поэтому-то, когда наступил момент схода на берег, Томпсон оказался один у трапа, хотя и не совсем. У него еще имелся компаньон в лице Пипербома из Роттердама, бывшего глухим, и не без причины, ко всем внешним возбуждениям.
На него революционная пропаганда не оказывала никакого действия. Он невозмутимо следовал по стопам единственного лица, официальный характер которого ему был известен, и Томпсон понемногу становился вожаком этого слона.
В последние три дня голландец ни на шаг не отставал он от него. Куда шел Томпсон, туда и Пипербом. И теперь еще он был последним верным соратником покинутого начальника.
Видя, что свита его сведена до одного человека, Томпсон, несмотря на обычную свою самоуверенность, чувствовал смущение и не покидал пароход. Что должен был он делать? Ему почудилось, что Сондерс и Хамильтон ответили: «Программа, сударь, программа». Как только он опустился на первую ступеньку лестницы, громкий ропот послышался среди пассажиров, собравшихся на спардеке.
Томпсон опять остановился в нерешительности. В одно мгновение двадцать раздраженных лиц окружили его.
Один из пассажиров заговорил за всех.
– Итак, сударь, – сказал он, силясь сохранить спокойствие, – вы сегодня отправляетесь в Фуншал.
– Конечно, – отвечал Томпсон, принимая невинный вид.
– И завтра? И послезавтра?
– Тоже.
– Ну-с, сударь, – заметил пассажир, повышая голос помимо собственной воли, – позволю себе сообщить вам, что мы находим это монотонным.
– Возможно ли! – воскликнул Томпсон с прелестной наивностью.
– Да, монотонным. Нельзя заставлять рассудительных людей посещать шесть дней подряд город вроде Фуншала. Мы рассчитывали на прогулки, на экскурсии…
– Однако, милостивый государь, – сказал Томпсон, – программа ничего такого не обещает.
Пассажир тяжело перевел дыхание, как человек, пытающийся подавить свой гнев.
– Это верно, – заметил он, – и мы тщетно ищем причины. Не можете ли вы сказать нам, почему вы на Мадейре не поступаете так, как на Азорских островах?
Причина была та, что цены «цивилизуются» вместе с нравами обитателей и Томпсон боялся расходов на экскурсию в этом крае, избалованном англичанами. Но мог ли он выставить подобный довод?
– Нет ничего проще, – ответил он, призывая на помощь самую любезную свою улыбку. – Агентство полагало, что пассажиры ничего не будут иметь против того, чтобы немного отдохнуть от обычного строя, что они устроят частные экскурсии, более легкие здесь благодаря распространенности английского языка, что…
– И что же? Агентство ошиблось, – холодно прервал его оратор со спардека, – стало быть…
– Ошиблось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42