Несомненно, он разделял предубеждение всех родителей и ближайших родственников, что священник незавидная партия. - Дядя Уоткин, милый, в вашем распоряжении имеется приход. Мы с Гарольдом надеемся, что вы отдадите этот приход ему, и тогда мы сможем сразу пожениться. Вы же понимаете, ему будут не только больше платить, он начнет делать карьеру и сможет многого достичь. До сих пор Гарольд играет вторую скрипку. Он младший священник и не может развернуться. Но дайте ему приход и посмотрите, как сразу же проявятся его таланты. Поверьте, стоит ему взяться за дело, как он очень скоро поднимется на самую высокую вершину. Она с девичьей восторженностью витала под облаками, но старикашка Бассет не проявлял ни тени девичьей восторженности. То есть, конечно, было бы очень странно, он ведь не барышня, но факт остается фактом - не проявлял, и все тут. - Смешно! - Почему? - Я и во сне... - Но почему же? - Во-первых, ты слишком молода... - Какая чепуха. Три мои подруги, с которыми я училась в школе, вышли замуж в прошлом году. Я древняя старуха по сравнению с нынешними невестами, которые прямо из колыбели идут к алтарю. Папаша Бассет стукнул кулаком по столу и угодил, как я с радостью заметил, в лежащую острым концом вверх кнопку. От боли он в бешенстве проревел: - Все это безумие, бред, выкинь из головы. И слышать об этом не желаю. - Но что вы имеете против Гарольда? - Против него лично я ничего не имею. Он, кажется, ревностно выполняет свои обязанности, в приходе его любят... - Он прелесть. - Очень может быть. - Он играл в регби в сборной Англии. - Очень может быть. - На теннисном корте ему нет равных. - Охотно верю. Но все это не резон, чтобы он женился на моей племяннице. Какими средствами, кроме жалованья, он располагает - если, конечно, располагает? - Доход около пятисот фунтов в год. - Ну, насмешила! - По-моему, это совсем неплохо. Пятьсот фунтов очень хорошие деньги, если хотите знать. И потом, деньги не имеют никакого значения. - Еще как имеют. - Вы в самом деле так думаете? - Конечно. Ты должна рассуждать здраво. - Ну что же, буду рассуждать здраво. Если вы хотите, чтобы я вышла замуж из-за денег, я выйду замуж из-за денег. Берти, я согласна. Пусть ваш портной снимает мерку для свадебного костюма. Ее слова произвели эффект взорвавшейся бомбы. Старикашкин возглас "Что!" и мой крик "Вы с ума сошли!" одновременно взлетели в воздух и оглушили всех, причем мой вырвался из самого сердца и содержал еще больше лошадиных сил, чем его. Я был в полном ужасе. Жизнь научила меня, что от женщин следует ожидать всего, и я не исключал, что Стиффи в ходе боевых действий выкинет этот смертельный номер в качестве отвлекающего маневра. В маневрах я никогда не научусь разбираться. Прошлым летом в "Бринкли-Корт" я совсем запутался - что ни шаг, то маневр. - Берти купается в деньгах, и, как вы убеждены, вустеровские миллионы далеко не худший выбор. Конечно, Берти, дорогой, я выхожу за вас только потому, что хочу сделать вас счастливым. Но я никогда не полюблю вас так, как люблю Гарольда. Однако раз дядя Уоткин так решительно настроен против него... Старик Бассет снова стукнул кулаком по кнопке, но на сей раз даже не заметил боли. - Мое дорогое дитя, не говори глупостей. Ты ошибаешься. Ты просто не поняла меня. Я вовсе не настроен против этого молодого человека Пинкера. Он мне нравится, я его уважаю. Если ты действительно уверена, что будешь с ним счастлива, я никогда не встану на твоем пути. Пожалуйста, выходи за него замуж. Что касается другого претендента... Больше он ничего не сказал, лишь поглядел со страхом. Потом отвел глаза, словно при виде меня лишился остатка и без того иссякших сил, однако вскоре опять метнул в мою сторону беглый взгляд. Наконец закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, хрипло дыша. Я решил, что мне тут больше делать нечего, и потихоньку выскользнул вон. Когда я закрывал дверь, Стиффи его радостно тормошила, а он безвольно покорялся ее объятиям. Когда имеешь дядюшкой человека, подобного сэру Уоткину, трудно ожидать, что он будет долго терпеть объятия племянницы. Через минуту Стиффи вылетела из библиотеки и снова закружилась. - Он гений, он гений, он гений, он гений, он гений! - пропела она, делая в воздухе разные движения руками и выказывая прочие признаки bien-etre. - Я о Дживсе, - пояснила она, как будто заподозрила, что я могу отнести ее слова к старому хрычу Бассету. - Разве он не сказал, что успех обеспечен? Сказал. Разве он не оказался прав? Оказался. Берти, а Дживса можно поцеловать? - Разумеется, нет. - Ну, тогда я поцелую вас. - Нет, нет, благодарю. Мне от вас нужно одно, мисс Бинг: блокнот. - Но я непременно должна кого-нибудь поцеловать. Не целовать же мне Юстаса Оутса, черт возьми. Она осеклась. Веселья на физиономии поубавилось. - Юстас Оутс, - задумчиво произнесла она. - В водовороте нынешних событий я о нем и забыла. Кстати, совсем недавно - я как раз дожидалась на лестнице, когда же разразится скандал, - мы с ним обменялись двумя-тремя репликами, и поверьте, Берти, его настроение мне очень не понравилось. - Где блокнот? - Господи, дался вам этот блокнот. Я говорю о Юстасе Оутсе и о том, что мне не понравилось его настроение. Он считает, что это я украла каску. - Что?! - Просто уверен. Я - подозреваемый номер один. Сказал мне, что читает много детективных романов, а в них следователь первым делом определяет, у кого был мотив совершить преступление. Потом - у кого была возможность. И, наконец, собирает улики. И объявил все тем же возмутительно наглым тоном, каким отчитывал меня давеча за поведение Бартоломью и нанес кровную обиду, я ему этого не спущу, - объявил, что мотив у меня был. И возможность тоже, поскольку он видел меня на дороге незадолго до того, как было совершено преступление. Что касается улик, как вы думаете, что он мне показал? Мою перчатку! Он поднял ее на месте преступления, когда измерял отпечатки шагов, высматривал, нет ли сигаретного пепла, и бог знает что он там еще искал. Вы помните, Гарольд принес мои перчатки, но оказалась только одна. Другую он, наверно, обронил, когда тянулся за каской. Ну вот, в очередной раз Гарольд Пинкер продемонстрировал миру, какой он растяпа. Тупая боль буквально раздавила меня, казалось, чья-то сильная рука огрела меня по темени дубинкой. Какие дьявольски хитроумные способы постоянно изобретает этот болван людям на погибель. - Да уж, еще бы ему да не обронить. - Что значит - еще бы ему да не обронить? - Но ведь обронил же, правда? - Одно дело сказать "обронил", и совсем другое - "еще бы ему да не обронить", и к тому же таким гнусным, издевательским, высокомерным тоном, как будто вы сами знаменитый иллюзионист. Не понимаю, Берти, почему вы всегда критикуете бедного Гарольда? Мне казалось, вы его друг. - Да, я люблю его как брата. Но это не мешает мне считать, что из всех тупоголовых нескладех, которые когда-либо читали проповеди об аммореях и назареях, он самый безнадежный олух. - Он далеко не так безнадежен и туп, как вы. - По самым доброжелательным оценкам, он в двадцать семь раз тупее и безнадежнее меня. Его тупость начинается там, где моя кончается. Может быть, вы сочтете, что это сильно сказано, но он еще тупее и безнадежнее, чем Гасси. Она с видимым усилием подавила вспыхнувший гнев. - Ладно, оставим это. Важно другое: Юстас Оутс идет по моему следу, и я должна, не теряя времени, найти для его каски более надежное хранилище, чем мой комод. Я и оглянуться не успею, как полиция нагрянет обыскивать мою комнату. Как вы думаете, где ее лучше всего спрятать? Я со скукой отмахнулся от ее глупостей. - А, к черту, сами шевелите извилинами. Вернемся к главному вопросу: где блокнот? - Господи, Берти, до чего вы мне надоели с этим блокнотом. Неужели вы не способны ни о чем другом говорить? - Не способен. Где он? - Вы будете смеяться, когда узнаете. На моем лице застыло каменное суровое выражение. - Возможно, я когда-нибудь снова обрету способность смеяться для этого мне надо уехать подальше от этого дома ужасов, но чтобы я засмеялся сейчас? И не надейтесь. Блокнот где? - Ну уж если вам так хочется знать, пожалуйста: я положила его в серебряную корову. Наверно, всем приходилось читать в романах, что у героя потемнело в глазах и все поплыло и закружилось. Когда я услышал эти слова, мне показалось, что стоящая передо мной Стиффи потемнела и закружилась. Казалось, я гляжу на негритянку, которая то появляется, то исчезает. - Вы... куда вы его положили? - В серебряную корову. - Но почему, черт возьми, почему?! - Просто так. - Как же мне его теперь достать? На губах юной авантюристки заиграла легкая улыбка. - А, к черту, сами шевелите извилинами, - ответила она. - До скорой встречи, Берти. Она убежала, стуча каблучками, а я бессильно повис на перилах, пытаясь очухаться от этого кошмарного удара. Мир продолжал плыть и кружиться, и немного погодя я сообразил, что ко мне обращается плавающий в воздухе дворецкий. - Прощу прощения, сэр. Мисс Мадлен просила меня передать вам, что будет очень рада, если вы сможете уделить ей несколько минут. Я посмотрел на него невидящим взглядом, как осужденный глядит на тюремщика, который пришел на рассвете к нему в камеру объявить, что сейчас его расстреляют. Конечно, я понимал, что означает это приглашение. И голос, сообщивший о приглашении, узнал - это был голос Судьбы. Только одно может обрадовать Мадлен Бассет, если я уделю ей несколько минут. - Мисс Бассет желает меня видеть? - Да, сэр. - А где мисс Бассет? - В гостиной, сэр. - Ну что ж, отлично. Я призвал на помощь все мужество Вустеров и вновь стал самим собой. Высоко поднял голову, расправил плечи. - Указывайте путь, - сказал я дворецкому, и он повел меня.
ГЛАВА 10
Звуки тихой печальной музыки, доносившиеся из-за двери гостиной, отнюдь не способствовали поднятию духа, а когда я вошел и увидел Мадлен Бассет у пианино, за которым она сидела, поникнув как цветок, мне сразу захотелось дать деру. Однако я сдержал порыв и запустил пробный шар, спросив, как делишки. Она будто и не слышала, судя по виду. Поднялась с табурета, постояла, грустно глядя на меня, совсем как Мона Лиза, когда в одно прекрасное утро почувствовала, что ей не перенести все скорби мира. Я уже хотел перебить это настроение, заговорив о погоде, но тут она произнесла: - Берти... Но это была лишь искра во тьме. Видно, предохранитель перегорел. Снова воцарилось молчание. - Берти... Очередное фиаско. Ничего не получалось. Я начал немного нервничать. Мы уже однажды изображали с ней свидание глухонемых, это было летом, в "Бринкли-Корт", но тогда во время длиннейших пауз мне удавалось маскировать неловкость сценической пантомимой. В последний раз мы беседовали, как вы, возможно, помните, а может быть, и нет, в столовой "Бринкли-Корт", где был подан холодный завтрак, время от времени можно было взять яйцо под соусом карри или тертый сыр, и это очень помогало. Сейчас в отсутствие закусок нам оставалось лишь смотреть друг на друга, а это вызывает замешательство. Ее губы приоткрылись. Сейчас слова вырвутся наружу. Она сделала глотательное движение, готовясь к новой попытке. - Берти, я хотела видеть вас... я просила вас прийти, потому что хотела сказать... хотела сказать вам... Берти, я порвала с Огастусом, мы больше не жених и невеста. - Знаю. - Как, вы все знаете? - Да, он мне рассказал. - Тогда вы знаете, зачем я просила вас прийти. Я хотела сказать... - Что сказать? - Что я согласна. - Согласны? - Подарить вам счастье. Казалось, у нее болит горло, она опять заболела ангиной, как в детстве, но, сделав еще несколько глотательных движений, она все же произнесла: - Берти, я выйду за вас замуж. Наверно, после такого признания большинство мужчин сочли бы, что бессмысленно противиться неизбежному, но я не сдался. Когда на карту поставлено самое дорогое, что у вас есть в жизни, нужно бороться до последнего, иначе потом будешь рвать на себе волосы. - Как это благородно с вашей стороны, - вежливо отозвался я. - Я высоко ценю оказанную мне честь, и так далее. Но хорошо ли вы подумали? Все ли взяли в соображение? Вам не кажется, что поступили слишком жестоко с нашим бедным Гасси? - Жестоко? После того, что случилось нынче вечером?! - Вот-вот, именно об этом я и хотел с вами поговорить. Я всегда считал, и уверен, вы разделяете мое мнение, что в подобных случаях, прежде чем сделать решительный шаг, стоит обсудить все с мудрым, знающим жизнь человеком и составить как можно более полную картину случившегося, вплоть до мельчайших деталей. Неужели вы хотите ломать потом руки и с рыданиями восклицать: "Ах, если бы я только знала!" Я считаю, что все нужно рассмотреть заново и подробнейше обсудить. Если вас интересует мое мнение, скажу, что вы несправедливы к Гасси. - Я? Несправедлива? После того, что я видела собственными глазами... - Ах, да вы смотрели не с того угла. Позвольте мне объяснить. - Нечего здесь объяснять. Берти, не будем больше об этом. Я вычеркнула Огастуса из моей жизни. До нынешнего вечера я смотрела на него сквозь золотой туман любви, считала его идеалом. А сегодня он показал свое истинное лицо, я увидела сатира. - Вот-вот, к этому я и веду. Именно тут вы жестоко ошибаетесь. Дело в том... - Оставим эту тему. - Но... - Прошу вас! - Как вам угодно. Я заткнулся. Можно сколько угодно твердить, что tout comprendre, c'est tout pardonner, но если женщина не желает вас слушать, слова остаются лишь словами. Она отвернулась от меня, - без сомнения, пытаясь скрыть безмолвную слезу, и снова наступило молчание, она промокала глаза платочком, а я стал перелистывать стоящие на пюпитре рояля ноты - чего там только не было. Наконец она снова заговорила: - Все напрасно, Берти. Конечно, я знаю, почему вы пытаетесь меня разубедить. Это все ваша прекрасная, благородная натура. Ради того, чтобы помочь другу, вы готовы на все, даже пожертвуете своим собственным счастьем. Но что бы вы ни сказали, я не изменю своего решения. У меня все кончено с Огастусом. С нынешнего вечера он для меня лишь воспоминание, и с каждым годом это воспоминание будет бледнеть и бледнеть, а мы с вами будем становиться все ближе и дороже друг другу. Вы поможете мне забыть. С вами я смогу со временем развеять чары, которыми околдовал меня Огастус... А сейчас, я думаю, следует все сказать папе. Я отпрянул. Перед глазами до сих пор маячила искаженная ужасом физиономия хрыча Бассета, как же он испугался, что я вдруг стану его племянником. Его душа все еще содрогается при мысли, что он был на волосок от катастрофы, а теперь дочь собирается представить меня как будущего зятя, - нет, это слишком жестоко. Я терпеть не могу папашу Бассета, но нельзя же поступать так бесчеловечно. - О Господи! - вырвалось у меня. - Прошу вас, не надо? - Но как же, я должна. Он должен знать, что я выхожу за вас замуж. Он ведь думает, что через три недели я стану женой Огастуса. Н-да, положеньице. Конечно, я ее понимаю. Родителя надлежит извещать о том, что происходит. Если не держать его в курсе, старикан заявится в церковь в цилиндре и с цветком в петлице, а никакого венчания нет, только никто не подумал, что ему надо сообщить. - Не говорите ему хотя бы сегодня, - умолял я. - Пусть он немного остынет. Он только что пережил мучительное потрясение. - Потрясение? - Да. И сейчас еще не в себе. В ее глазах появилось встревоженное выражение, отчего они слегка выпучились. - Значит, я не ошиблась. Когда он сейчас выходил из библиотеки и я его встретила, мне именно показалось, что он не в себе. Он вытирал лоб и словно бы задыхался. А когда я спросила, что случилось, он ответил, что все мы в этом мире должны нести свой крест и что он не имеет права жаловаться, все могло обернуться гораздо хуже. Я не поняла, о чем он. Потом папа сказал, что примет сейчас теплую ванну, выпьет три таблетки аспирина и ляжет спать. Почему он так вел себя? Что произошло? Не стоит посвящать ее во все подробности, решил я, это осложнит и без того запутанное положение. И потому лишь слегка приподнял перед ней занавес. - Стиффи только что сказала ему, что хочет выйти замуж за священника. - Стефани? Хочет выйти за священника? За мистера Пинкера? - Ну да, за моего старого друга Пинкера. Он здорово расстроился. Видно, у него на священников аллергия. Мадлен взволнованно дышала, прямо как пес Бартоломью после того, как слопал свечку. - Но... Но как же... - Что - как же? - Разве Стефани влюблена в мистера Пинкера? - По уши влюблена. Нет никаких сомнений. - Но тогда... Я понял, что у нее в мыслях, и тут же сформулировал: - Между ней и Гасси ничего не может быть, хотели вы сказать? И вы совершенно правы. Вот вам и подтверждение. Именно это я с самого начала пытался вам втолковать. - Но он... - Да, я знаю, что он сделал. Однако мотивы его поступка были чисты как горный снег. Даже чище. Сейчас я открою вам все, и когда вы выслушаете меня, клянусь: вы согласитесь, что он достоин сострадания, а не порицания. Если надо рассказать интересную, увлекательную историю, поручите это Берти Вустеру, уж он не подкачает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25