- Ну что ж, ладно, - сказал я. Она улыбнулась мне материнской улыбкой. - Какое мужество. Узнаю моего маленького храбреца. Не будь я столь озабочен, я, естественно, возмутился бы, как она посмела назвать меня своим маленьким храбрецом, но в тот ужасный миг махнул рукой на наглую выходку. - Где этот монстр, ваш дядюшка? - Должно быть, в библиотеке. - Отлично. Иду к нему. Не знаю, читали ли вам в детстве рассказ о писателе, чья собака слопала бесценную рукопись книги, которую он писал. И писатель, вместо того чтобы впасть в бешенство, если вы помните, печально посмотрел на пса и сказал: "Ах, Алмаз, Алмаз, если бы ты только знал, что сейчас сделал". Я слышал рассказ в своей детской, и он навсегда остался у меня в памяти. А сейчас всплыл, потому что, выходя из комнаты, я посмотрел на Дживса в точности как тот писатель на своего пса. Я ничего ему не сказал, но, уверен, он знает, что я подумал. Было очень неприятно, что Стиффи напутствует меня, издавая воинственные кличи. В сложившихся обстоятельствах это было гривуазно и свидетельствовало о сомнительном вкусе.
ГЛАВА 9
Те, кто хорошо знает Бертрама Вустера, говорят, имея на то все основания, что моя душа наделена большим запасом жизненных сил, и потому даже в самых неблагоприятных обстоятельствах я обычно поднимаюсь в высшие пределы, как бы ни были тяжелы удары судьбы. Меня не упрекнешь, что я склоняю голову и предаюсь унынию. Однако когда я двигался к библиотеке, где должен был выполнить навязанную мне отвратительную миссию, по моему виду можно было догадаться, что жизнь обошлась со мной довольно круто, у меня нет ни малейшего желания это скрывать. Я еле передвигал ноги, казалось, они налиты свинцом, - так вроде бы принято говорить. Стиффи сравнила предстоящую мне операцию с визитом к дантисту, но, приближаясь к упомянутой двери, я чувствовал себя как в школьные времена, когда шел к директору получать взбучку. Вы, конечно, помните, как я однажды вечером спустился тайком в кабинет преподобного Обри Апджона за печеньем и вдруг оказался нос к носу со старым чертом: на мне немнущаяся полосатая пижама, он в костюме и смотрит на меня точно удав на кролика. В тот вечер, прежде чем отпустить меня, он назначил мне свидание на завтра, в половине пятого, на том же месте, и сейчас я почти так же холодел от страха, как в тот далекий день моего детства. Вот я постучал в дверь, и голос, который трудно было принять за голос человека, пригласил меня войти. Единственная разница заключалась в том, что преподобный Обри сидел в кабинете один, а сэр Уоткин Бассет был окружен компанией друзей. Когда я поднес руку к дверной панели, мне послышался гул голосов, а войдя, я убедился, что слух не обманул меня. За столом сидел папаша Бассет, рядом стоял полицейский Юстас Оутс. Если раньше сердце у меня замирало, то при виде этой парочки заколотилось как сумасшедшее. Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь представать перед мировым судьей, но если доводилось, вы подтвердите, что это не забывается, и если спустя какое-то время вы вдруг видите сидящего за столом мирового судью, а рядом с ним стоит полицейский, вы вследствие неизбежно возникающих ассоциаций испытываете легкий шок и теряете присутствие духа. Старикашка Бассет бросил на меня острый взгляд, от которого сердце совсем зашлось. - Да, мистер Вустер? - Э... а... могу я поговорить с вами? - Поговорить со мной? - Я видел, что в душе сэра Уоткина Бассета борются непреодолимая неприязнь к Вустерам, которые грозят заполонить его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. - Ну что же... То есть... Если вы действительно... Да, конечно... Садитесь, пожалуйста. Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою сторону взгляд - не краду ли я ковер? - и снова обратился к полицейскому: - Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили. - Очень хорошо, сэр Уоткин. - Вы уяснили, что я прошу вас сделать? - Да, сэр. - Что касается другого дела, я вникну в него со всем вниманием, помня о высказанных вами подозрениях. Будет проведено самое тщательное расследование. Ревностный служака удалился, громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз. - Мистер Вустер, это был полицейский Оутс. - Да. - Вы его знаете. - Я его видел. - Когда? - Сегодня днем. - А позже? - Нет. - Вы совершенно уверены? - Да, совершенно. - Хм. И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку. - Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не остались с нами в гостиной после ужина. Конечно, такое признание слегка обескураживало. Не может же человек хоть сколько-нибудь деликатный признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного. - Вас очень не хватало. - В самом деле? Я очень огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть. - Понятно. И все время оставались у себя? Да. - Вы случайно не вышли прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли. - Нет, я все время лежал. - Понимаю. Однако странно: моя дочь Мадлен говорит, что дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста. - В самом деле? Она не застала меня? - Нет. - Наверно, я был в другом месте. - Та же самая мысль пришлая голову и мне. - А, вспомнил. Я действительно выходил два раза. - Ясно. Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки. - Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, - сообщил он, меняя тему. - Да что вы! - Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника. - Не разглядел? - Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он сидел к негодяю спиной. - Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если сидишь к нему спиной. - Да уж. - Да. В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari1 . - Так и хочется спросить: "Quis custodiet ipsos custodes?" Что скажете? - Прошу прощения? - Это так древние римляне шутили, - объяснил я. - Quis - кто, custodiet охранит, ipsos custodes - самих стражников? Довольно смешно, я считаю, продолжал я, разжевывая шутку, чтобы его скудный умишко мог наконец уразуметь смысл, - человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего. - А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я как мировой судья не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и, когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными. Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Пинкера. - Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет? - Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем - увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство. Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит. - Меня вы оштрафовали на пять фунтов, - напомнил я. - Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, - ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. - Но, если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных Гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом. - Неужели в тюрьму посадите? - Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, я поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ. Гробовое молчание. Он по-прежнему стучал концом ручки по указательному пальцу, а я, если память мне не изменяет, принялся поправлять галстук. Расстроился я ужасно. Бедняга Пинкер, его вот-вот заключат в темницу, ведь я его друг, меня кровно волнует его судьба, его карьера, как тут не волноваться. Ничто так не мешает продвижению священника вверх на избранном им поприще, как отбывание срока в каталажке. Бассет положил ручку. - Ну-с, мистер Вустер, вы, кажется, хотели поведать мне, что привело вас сюда? Я слегка вздрогнул. Не подумайте, что я забыл о миссии, которую явился выполнить, просто все эти малоприятные разговоры отодвинули ее на периферию сознания, и столь грубое напоминание о ней немного травмировало меня. Я понимал, что, прежде чем приступить к главному, необходим предварительный обмен репликами. Если отношения между двумя собеседниками натянутые, не может один просто брякнуть другому, что хочет жениться на его племяннице. Конечно, если он обладает чувством такта, а Вустеры своим тактом всегда славились. - Ах да, конечно. Спасибо, что напомнили. - Не за что. - Мне просто захотелось заглянуть к вам и поболтать. - Понятно. Теперь нужно было деликатно подойти к теме, и я этот подход нашел. - Скажите, мистер Уоткин, вы когда-нибудь задумываетесь о любви? - Это я положил первый мяч, удар по которому, как я надеялся, приведет к доверительному разговору. - Простите, о чем? - О любви. Вам доводилось размышлять об этом предмете? - Вы что же, пришли ко мне болтать о любви? - Да, именно о ней. Не знаю, заметили ли вы одну удивительную особенность - она буквально окружает нас. От нее никуда не скрыться. От любви то есть. Куда ни повернись, она тут как тут, переполняет все живое. Совершенно поразительно. Возьмите, к примеру, тритонов. - Мистер Вустер, вам, кажется, нехорошо? - Нет, благодарю вас, я отлично себя чувствую. О чем бишь я? Ах да, о тритонах. Вы не поверите, но Гасси Финк-Ноттл рассказывал мне, что в сезон спаривания они влюбляются как безумные. Выстраиваются в ряд и буквально часами машут хвостом перед своими избранницами. Так же и морские звезды. Подводные черви от них не отстают. - Мистер Вустер... - И даже, как утверждает Гасси, ленточные водоросли. Вы удивлены? Я тоже удивился. Но он уверяет, что это истинная правда. Убей меня Бог, если я смогу вам объяснить, на что надеется влюбленная морская водоросль, но в полнолуние она явственно слышит зов любви и откликается на него всем Своим существом. Наверно, ее вдохновляет мечта, что ею будут восхищаться все остальные морские водоросли, которые, несомненно, испытывают на себе чары полнолуния. Как бы там ни было, я хочу сказать, что луна сейчас почти полная, и уж если она оказывает такое влияние на ленточные водоросли, можно ли обвинять человека - например, меня, - что он тоже не устоял? - Боюсь... - Неужели у кого-то повернется язык? - решительно наступал я и для убедительности добавил:.- Ответьте по совести. Но в его глазах не зажегся ответный блеск понимания. Он смотрел на меня все тем же тупым взглядом - будто он баран, а я новые ворота. - Боюсь, мистер Вустер, вы сочтете мой ум недостаточно острым, но я не могу взять в толк, о чем вы ведете речь, хоть убей. Вот теперь настало время нанести ему сокрушительный удар, и я вдруг с радостью обнаружил, что той трусливой дрожи, которая начала бить меня еще в спальне Стиффи, нет и в помине. Не скажу, чтоб я обрел прежнюю галантную развязность в обхождении и сумел в случае необходимости с должным высокомерием сбить щелчком пылинку с драгоценного кружева брабантской манжеты, однако чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Мое волнение улеглось, потому что я знал: через минуту-другую я подложу под старого хрыча динамитную шашку, и он усвоит урок, что жизнь состоит не из одних только сплошных удовольствий. Если мировой судья содрал с вас пять фунтов в наказание за безобидную мальчишескую шалость, хотя по справедливости было бы вполне довольно погрозить вам пальцем и укоризненно покачать головой, приятно думать, что сейчас он начнет извиваться, как угорь на горячей сковородке. - Я веду речь о себе и о Стиффи. - О Стиффи? - Да, о Стефани. - О Стефани? Вы имеете в виду мою племянницу? - Совершенно верно, вашу племянницу. Сэр Уоткин,- произнес я подобающим в столь торжественных обстоятельствах тоном, - сэр Уоткин, я имею честь просить руки вашей племянницы. - Вы... как вы сказали?! - Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы. - Ничего не понимаю. - Что ж тут понимать? Я хочу жениться на Стиффи. Она хочет выйти замуж за меня. Теперь уразумели? Вспомните о ленточных водорослях. Никому бы и в голову не пришло, что я охочусь за ее деньгами, - у нее их просто не было. После слов "прошу руки вашей племянницы" он вылетел из кресла как фазан из кустов. Сейчас он снова в него опустился и начал обмахиваться ручкой. Казалось, он постарел лет на десять. - Она хочет выйти за вас замуж? - В общем, да. - Но я даже не знал, что вы знакомы. - О, знакомы мы давно. Сколько раз мы, если можно так выразиться, прогуливались под сенью струй. Ещё бы мне не знать Стиффи. Ну как же, если бы я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться, посудите сами. Он, видимо, согласился, что это резонно. Умолк, сидел не шевелясь и тихо постанывал. Я снова вспомнил о правилах хорошего тона. - Вы не потеряете племянницу, сэр Уоткин. Напротив, у вас появится племянник. - На кой он мне черт, этот племянник? Чего и следовало ожидать. Он встал и, беспрестанно повторяя: "О Боже мой, Боже мой!", подошел к камину и неверной рукой нажал кнопку звонка. Потом вернулся к столу, сел и сжал голову руками. Появился дворецкий. - Баттерфилд, - обратился к нему сэр Уоткин хриплым шепотом, - нудите мисс Стефани и скажите, что я хочу поговорить с ней. Наступила сценическая пауза, но не такая длинная, как можно было ожидать. Стиффи появилась минуту спустя, не больше. Думаю, она пряталась где-то поблизости, с нетерпением ожидая приглашения. Впорхнула к нам веселая, счастливая. - Вы хотели видеть меня, дядя Уоткин? Ах, Берти, добрый вечер. - Добрый вечер. - Я не знала, что вы здесь. Обсуждали с дядей Уоткином что-нибудь интересное? Старик Бассет вышел из ступора, в котором пребывал, и издал звук, напоминающий предсмертное кряканье утки. - "Интересное" - не то слово. - Он провел языком по бледным до синевы губам. - Мистер Вустер только что объявил мне, что хочет на тебе жениться. Должен признать, эта барышня превосходно сыграла свою роль. Она с изумлением посмотрела на него. Потом с таким же изумлением посмотрела на меня. Стиснула руки. По-моему, даже покраснела. - Берти, неужели! Старик Бассет сломал ручку пополам. Я все ждал, когда это произойдет. - Ах, Берти, я так польщена. - Польщена? - Я уловил в ее голосе нотку недоверия. - Ты сказала "польщена"? - Ну конечно, ведь это величайший комплимент, который мужчина может сказать женщине. Все великие умы так считают. Я бесконечно горда и благодарна... Но, Берти, дорогой, прошу вас, не сердитесь на меня. Увы, это невозможно. Я всегда считал, что лишь чудодейственные эликсиры Дживса способны так лихо извлекать нас из глубин небытия, но слова Стиффи возвратили Бассета к жизни еще быстрее. Только что перед нами был сломленный жизнью дряхлый старик, он весь сник, съежился, скукожился в кресле, казалось, никакая сила его не поднимет. И вдруг вскочил, глаза засверкали, на губах появилась улыбка. В сердце ожила надежда. - Невозможно? Ты что, не хочешь за него замуж? - Нет. - Но он сказал, что хочешь. - Наверное, он говорил о ком-то другом. Нет, Берти, дорогой. Это невозможно. Понимаете, я люблю другого. Старик Бассет так и дернулся. - Другого? Кого же? - Самого необыкновенного человека в мире. - У него, надо полагать, есть имя? - Его зовут Гарольд Пинкер. - Гарольд Пинкер?.. Пинкер... Я знаю только одного Пинкера, это... - Священник. Правильно, это он. - Ты любишь священника? - Ах! - воскликнула Стиффи и закатила глаза с восторженным видом, напомнив мне тетю Далию, когда та произносила похвальное слово шантажу. - Мы уже несколько недель как тайно обручены. Судя по выражению, которое появилось на физиономии папаши Бассета, он не склонен был отнести это сообщение к числу радостных. Брови его сошлись в ниточку, как у посетителя ресторана, который заказал порцию устриц и, проглотив первую, обнаружил, что они не слишком свежие. Я понял, что Стиффи проявила глубокое знание человеческой натуры, когда сказала мне, что просто так прийти к дядюшке и сказать о помолвке нельзя, надо его сначала хорошенько подготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
ГЛАВА 9
Те, кто хорошо знает Бертрама Вустера, говорят, имея на то все основания, что моя душа наделена большим запасом жизненных сил, и потому даже в самых неблагоприятных обстоятельствах я обычно поднимаюсь в высшие пределы, как бы ни были тяжелы удары судьбы. Меня не упрекнешь, что я склоняю голову и предаюсь унынию. Однако когда я двигался к библиотеке, где должен был выполнить навязанную мне отвратительную миссию, по моему виду можно было догадаться, что жизнь обошлась со мной довольно круто, у меня нет ни малейшего желания это скрывать. Я еле передвигал ноги, казалось, они налиты свинцом, - так вроде бы принято говорить. Стиффи сравнила предстоящую мне операцию с визитом к дантисту, но, приближаясь к упомянутой двери, я чувствовал себя как в школьные времена, когда шел к директору получать взбучку. Вы, конечно, помните, как я однажды вечером спустился тайком в кабинет преподобного Обри Апджона за печеньем и вдруг оказался нос к носу со старым чертом: на мне немнущаяся полосатая пижама, он в костюме и смотрит на меня точно удав на кролика. В тот вечер, прежде чем отпустить меня, он назначил мне свидание на завтра, в половине пятого, на том же месте, и сейчас я почти так же холодел от страха, как в тот далекий день моего детства. Вот я постучал в дверь, и голос, который трудно было принять за голос человека, пригласил меня войти. Единственная разница заключалась в том, что преподобный Обри сидел в кабинете один, а сэр Уоткин Бассет был окружен компанией друзей. Когда я поднес руку к дверной панели, мне послышался гул голосов, а войдя, я убедился, что слух не обманул меня. За столом сидел папаша Бассет, рядом стоял полицейский Юстас Оутс. Если раньше сердце у меня замирало, то при виде этой парочки заколотилось как сумасшедшее. Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь представать перед мировым судьей, но если доводилось, вы подтвердите, что это не забывается, и если спустя какое-то время вы вдруг видите сидящего за столом мирового судью, а рядом с ним стоит полицейский, вы вследствие неизбежно возникающих ассоциаций испытываете легкий шок и теряете присутствие духа. Старикашка Бассет бросил на меня острый взгляд, от которого сердце совсем зашлось. - Да, мистер Вустер? - Э... а... могу я поговорить с вами? - Поговорить со мной? - Я видел, что в душе сэра Уоткина Бассета борются непреодолимая неприязнь к Вустерам, которые грозят заполонить его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. - Ну что же... То есть... Если вы действительно... Да, конечно... Садитесь, пожалуйста. Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою сторону взгляд - не краду ли я ковер? - и снова обратился к полицейскому: - Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили. - Очень хорошо, сэр Уоткин. - Вы уяснили, что я прошу вас сделать? - Да, сэр. - Что касается другого дела, я вникну в него со всем вниманием, помня о высказанных вами подозрениях. Будет проведено самое тщательное расследование. Ревностный служака удалился, громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз. - Мистер Вустер, это был полицейский Оутс. - Да. - Вы его знаете. - Я его видел. - Когда? - Сегодня днем. - А позже? - Нет. - Вы совершенно уверены? - Да, совершенно. - Хм. И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку. - Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не остались с нами в гостиной после ужина. Конечно, такое признание слегка обескураживало. Не может же человек хоть сколько-нибудь деликатный признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного. - Вас очень не хватало. - В самом деле? Я очень огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть. - Понятно. И все время оставались у себя? Да. - Вы случайно не вышли прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли. - Нет, я все время лежал. - Понимаю. Однако странно: моя дочь Мадлен говорит, что дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста. - В самом деле? Она не застала меня? - Нет. - Наверно, я был в другом месте. - Та же самая мысль пришлая голову и мне. - А, вспомнил. Я действительно выходил два раза. - Ясно. Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки. - Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, - сообщил он, меняя тему. - Да что вы! - Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника. - Не разглядел? - Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он сидел к негодяю спиной. - Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если сидишь к нему спиной. - Да уж. - Да. В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari1 . - Так и хочется спросить: "Quis custodiet ipsos custodes?" Что скажете? - Прошу прощения? - Это так древние римляне шутили, - объяснил я. - Quis - кто, custodiet охранит, ipsos custodes - самих стражников? Довольно смешно, я считаю, продолжал я, разжевывая шутку, чтобы его скудный умишко мог наконец уразуметь смысл, - человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего. - А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я как мировой судья не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и, когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными. Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Пинкера. - Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет? - Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем - увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство. Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит. - Меня вы оштрафовали на пять фунтов, - напомнил я. - Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, - ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. - Но, если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных Гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом. - Неужели в тюрьму посадите? - Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, я поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ. Гробовое молчание. Он по-прежнему стучал концом ручки по указательному пальцу, а я, если память мне не изменяет, принялся поправлять галстук. Расстроился я ужасно. Бедняга Пинкер, его вот-вот заключат в темницу, ведь я его друг, меня кровно волнует его судьба, его карьера, как тут не волноваться. Ничто так не мешает продвижению священника вверх на избранном им поприще, как отбывание срока в каталажке. Бассет положил ручку. - Ну-с, мистер Вустер, вы, кажется, хотели поведать мне, что привело вас сюда? Я слегка вздрогнул. Не подумайте, что я забыл о миссии, которую явился выполнить, просто все эти малоприятные разговоры отодвинули ее на периферию сознания, и столь грубое напоминание о ней немного травмировало меня. Я понимал, что, прежде чем приступить к главному, необходим предварительный обмен репликами. Если отношения между двумя собеседниками натянутые, не может один просто брякнуть другому, что хочет жениться на его племяннице. Конечно, если он обладает чувством такта, а Вустеры своим тактом всегда славились. - Ах да, конечно. Спасибо, что напомнили. - Не за что. - Мне просто захотелось заглянуть к вам и поболтать. - Понятно. Теперь нужно было деликатно подойти к теме, и я этот подход нашел. - Скажите, мистер Уоткин, вы когда-нибудь задумываетесь о любви? - Это я положил первый мяч, удар по которому, как я надеялся, приведет к доверительному разговору. - Простите, о чем? - О любви. Вам доводилось размышлять об этом предмете? - Вы что же, пришли ко мне болтать о любви? - Да, именно о ней. Не знаю, заметили ли вы одну удивительную особенность - она буквально окружает нас. От нее никуда не скрыться. От любви то есть. Куда ни повернись, она тут как тут, переполняет все живое. Совершенно поразительно. Возьмите, к примеру, тритонов. - Мистер Вустер, вам, кажется, нехорошо? - Нет, благодарю вас, я отлично себя чувствую. О чем бишь я? Ах да, о тритонах. Вы не поверите, но Гасси Финк-Ноттл рассказывал мне, что в сезон спаривания они влюбляются как безумные. Выстраиваются в ряд и буквально часами машут хвостом перед своими избранницами. Так же и морские звезды. Подводные черви от них не отстают. - Мистер Вустер... - И даже, как утверждает Гасси, ленточные водоросли. Вы удивлены? Я тоже удивился. Но он уверяет, что это истинная правда. Убей меня Бог, если я смогу вам объяснить, на что надеется влюбленная морская водоросль, но в полнолуние она явственно слышит зов любви и откликается на него всем Своим существом. Наверно, ее вдохновляет мечта, что ею будут восхищаться все остальные морские водоросли, которые, несомненно, испытывают на себе чары полнолуния. Как бы там ни было, я хочу сказать, что луна сейчас почти полная, и уж если она оказывает такое влияние на ленточные водоросли, можно ли обвинять человека - например, меня, - что он тоже не устоял? - Боюсь... - Неужели у кого-то повернется язык? - решительно наступал я и для убедительности добавил:.- Ответьте по совести. Но в его глазах не зажегся ответный блеск понимания. Он смотрел на меня все тем же тупым взглядом - будто он баран, а я новые ворота. - Боюсь, мистер Вустер, вы сочтете мой ум недостаточно острым, но я не могу взять в толк, о чем вы ведете речь, хоть убей. Вот теперь настало время нанести ему сокрушительный удар, и я вдруг с радостью обнаружил, что той трусливой дрожи, которая начала бить меня еще в спальне Стиффи, нет и в помине. Не скажу, чтоб я обрел прежнюю галантную развязность в обхождении и сумел в случае необходимости с должным высокомерием сбить щелчком пылинку с драгоценного кружева брабантской манжеты, однако чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Мое волнение улеглось, потому что я знал: через минуту-другую я подложу под старого хрыча динамитную шашку, и он усвоит урок, что жизнь состоит не из одних только сплошных удовольствий. Если мировой судья содрал с вас пять фунтов в наказание за безобидную мальчишескую шалость, хотя по справедливости было бы вполне довольно погрозить вам пальцем и укоризненно покачать головой, приятно думать, что сейчас он начнет извиваться, как угорь на горячей сковородке. - Я веду речь о себе и о Стиффи. - О Стиффи? - Да, о Стефани. - О Стефани? Вы имеете в виду мою племянницу? - Совершенно верно, вашу племянницу. Сэр Уоткин,- произнес я подобающим в столь торжественных обстоятельствах тоном, - сэр Уоткин, я имею честь просить руки вашей племянницы. - Вы... как вы сказали?! - Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы. - Ничего не понимаю. - Что ж тут понимать? Я хочу жениться на Стиффи. Она хочет выйти замуж за меня. Теперь уразумели? Вспомните о ленточных водорослях. Никому бы и в голову не пришло, что я охочусь за ее деньгами, - у нее их просто не было. После слов "прошу руки вашей племянницы" он вылетел из кресла как фазан из кустов. Сейчас он снова в него опустился и начал обмахиваться ручкой. Казалось, он постарел лет на десять. - Она хочет выйти за вас замуж? - В общем, да. - Но я даже не знал, что вы знакомы. - О, знакомы мы давно. Сколько раз мы, если можно так выразиться, прогуливались под сенью струй. Ещё бы мне не знать Стиффи. Ну как же, если бы я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться, посудите сами. Он, видимо, согласился, что это резонно. Умолк, сидел не шевелясь и тихо постанывал. Я снова вспомнил о правилах хорошего тона. - Вы не потеряете племянницу, сэр Уоткин. Напротив, у вас появится племянник. - На кой он мне черт, этот племянник? Чего и следовало ожидать. Он встал и, беспрестанно повторяя: "О Боже мой, Боже мой!", подошел к камину и неверной рукой нажал кнопку звонка. Потом вернулся к столу, сел и сжал голову руками. Появился дворецкий. - Баттерфилд, - обратился к нему сэр Уоткин хриплым шепотом, - нудите мисс Стефани и скажите, что я хочу поговорить с ней. Наступила сценическая пауза, но не такая длинная, как можно было ожидать. Стиффи появилась минуту спустя, не больше. Думаю, она пряталась где-то поблизости, с нетерпением ожидая приглашения. Впорхнула к нам веселая, счастливая. - Вы хотели видеть меня, дядя Уоткин? Ах, Берти, добрый вечер. - Добрый вечер. - Я не знала, что вы здесь. Обсуждали с дядей Уоткином что-нибудь интересное? Старик Бассет вышел из ступора, в котором пребывал, и издал звук, напоминающий предсмертное кряканье утки. - "Интересное" - не то слово. - Он провел языком по бледным до синевы губам. - Мистер Вустер только что объявил мне, что хочет на тебе жениться. Должен признать, эта барышня превосходно сыграла свою роль. Она с изумлением посмотрела на него. Потом с таким же изумлением посмотрела на меня. Стиснула руки. По-моему, даже покраснела. - Берти, неужели! Старик Бассет сломал ручку пополам. Я все ждал, когда это произойдет. - Ах, Берти, я так польщена. - Польщена? - Я уловил в ее голосе нотку недоверия. - Ты сказала "польщена"? - Ну конечно, ведь это величайший комплимент, который мужчина может сказать женщине. Все великие умы так считают. Я бесконечно горда и благодарна... Но, Берти, дорогой, прошу вас, не сердитесь на меня. Увы, это невозможно. Я всегда считал, что лишь чудодейственные эликсиры Дживса способны так лихо извлекать нас из глубин небытия, но слова Стиффи возвратили Бассета к жизни еще быстрее. Только что перед нами был сломленный жизнью дряхлый старик, он весь сник, съежился, скукожился в кресле, казалось, никакая сила его не поднимет. И вдруг вскочил, глаза засверкали, на губах появилась улыбка. В сердце ожила надежда. - Невозможно? Ты что, не хочешь за него замуж? - Нет. - Но он сказал, что хочешь. - Наверное, он говорил о ком-то другом. Нет, Берти, дорогой. Это невозможно. Понимаете, я люблю другого. Старик Бассет так и дернулся. - Другого? Кого же? - Самого необыкновенного человека в мире. - У него, надо полагать, есть имя? - Его зовут Гарольд Пинкер. - Гарольд Пинкер?.. Пинкер... Я знаю только одного Пинкера, это... - Священник. Правильно, это он. - Ты любишь священника? - Ах! - воскликнула Стиффи и закатила глаза с восторженным видом, напомнив мне тетю Далию, когда та произносила похвальное слово шантажу. - Мы уже несколько недель как тайно обручены. Судя по выражению, которое появилось на физиономии папаши Бассета, он не склонен был отнести это сообщение к числу радостных. Брови его сошлись в ниточку, как у посетителя ресторана, который заказал порцию устриц и, проглотив первую, обнаружил, что они не слишком свежие. Я понял, что Стиффи проявила глубокое знание человеческой натуры, когда сказала мне, что просто так прийти к дядюшке и сказать о помолвке нельзя, надо его сначала хорошенько подготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25