Питер дернулся, но попытался улыбнуться.
– Доктор сказал, что я не тролль, – вежливо поправил он.
– Так-то оно так, но люди, в большей своей массе, доверяют очевидному. Когда все будет закончено, Питер, ты сам решишь, как себя называть. Но я со своей стороны буду величать тебя троллем. – Он не дал Питеру возразить. – Ну-ка, ну-ка, а теперь переберемся в кресло…
Томас помог подростку опуститься в кресло. Питер опустил руки на подлокотники. В тот момент, когда он садился, ему показалось, что пол как-то странно поехал влево. Он инстинктивно наклонился вправо, и вдруг – комната перевернулась, а перед глазами мелькнул выдавленный на линолеуме рисунок. Раздался страшный грохот. Он закрыл глаза от ужаса, а когда открыл их, обнаружил У своего носа все тот же рисунок на линолеуме. Узор был стерт и едва проступал – сколько же ног должно было пройти по гулкому полу этой палаты?…
Врач опустился возле него на колени, положил руку на спину:
– С тобой все в порядке?
Питер зарычал. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Томас оставил его в покое. Пусть уходит! Пусть никто на свете не видит, в каком положении находится Питер.
Бревно бревном! Ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. До слез обидно. Стыдно!
– Я не хочу…
– Что? – не понял врач.
– Я не хочу возвращаться домой. Не хочу, чтобы папа видел меня… такого. Лучше я здесь останусь…
Питер вытянул руки. Он словно бы пытался вцепиться в гладкий поблескивающий пол. Если бы ему это удалось! Никто не смог бы оторвать его и вытащить отсюда. Волей-неволей, а им пришлось бы оставить его в больнице.
– Питер, ты упал. Ну и что! Это бывает сплошь и рядом. Сила тяжести на всех нас действует одинаково, да и кто в своей жизни хотя бы раз не вставал на четыре точки! Это участь любого существа, живущего на земле. Такова наша судьба. У нас есть воздух, вода, пища. Разве этого мало? И все это результат действия силы тяжести. Так что с ней надо просто-напросто смириться.
Питер повернул голову и глянул на Томаса:
– Что же тогда называют адом?
– Я не говорил, что у нас все прекрасно. Но меру плохого и хорошего в жизни определяет сам человек. Ладно, поднимайся! Ты же не собираешься всю жизнь лежать на полу!
– Почему бы и нет. Если бы я не пытался встать, я бы не упал, – зло буркнул Питер.
– Логика у тебя непробиваемая. Но ты ничего не сможешь сделать, если не встанешь. – Томас откровенно смеялся.
Питер оставался неподвижным. Он словно бы сомневался, а стоило ли ему вообще шевелиться, трепыхаться, двигаться? Чтобы потом вновь рухнуть на пол? Он и в самом деле не испытывал никакого желания подниматься. Конечно, он понимал, что это простое детское упрямство и в конце-то концов смешно вот так вот лежать на полу.
И вдруг он подумал: а имеет ли он теперь право на подобные глупости, на капризы, нытье, поиски участия? Дожидаться сострадания и ласки от санитаров? Как же, дождешься!… И подобных им большинство… Они будут только рады, если он останется лежать на полу, а если он еще и расплачется – то-то для них будет потеха! Вот уж весело начнут они отплясывать на нем!… Эта мысль отрезвила его. Он подтянул руки, согнул их в локтях и попытался оторваться от пола. Томас бросился ему помогать, и Питер кое-как встал на колени. Полдела было сделано. Но только полдела. И на коленях не проживешь, хотя даже в таком положении он оказался чуть ли не выше Томаса. А если еще выпрямиться, расправить плечи, подтянуться – так и совсем высоко. Только смешно пыжиться, стоя на коленях. Вот когда он вытянется в полный рост, тогда можно будет подтянуть живот, выпятить грудь, вскинуть голову. Ну-ка, санитары, ближе, ближе… Еще ближе… Но для этого надо подтащить правую ногу, изловчиться поставить ее на ступню. Ой, как больно! Какой он неуклюжий! Это движение далось ему с большим трудом. А вот с левой ногой справиться оказалось куда проще. Теперь последнее усилие… Так, осилили! Теперь надо отдышаться, а потом он уже самостоятельно попытается добраться до кресла…
– Что ж, совсем неплохо, – одобрительно кивнул Томас.
Питер коротко посмотрел на него, а потом решил объяснить:
– Я должен научиться владеть своим телом не хуже, чем до…
Томас поиграл бровями, встал сзади и покатил кресло к двери.
– Это невозможно! – неожиданно выговорил он.
– Что вы имеете в виду?
– Питер, твое прежнее тело… оно в прошлом. Оно утеряно навсегда.
Когда кресло выкатилось в огромный холл, Питер, привыкший к тишине больницы, невольно поразился: как, однако, шумен и звонок окружающий мир! Здесь, в приемном зале, находились врачи – они то входили, то скрывались в коридоре, то опять возвращались к экранам небольших личных компьютеров. На экранах что-то светилось. Автоматические устройства заносили сведения в память, отвечали на вопросы… То тут, то там проезжали механические носилки, сигналили на ходу, призывая дать им дорогу, – на их панелях перемигивались лампочки; именно здесь располагалась клавиатура для набора кода-задания, которое должны были выполнить эти самодвижущиеся тележки. За прозрачной стеной сидели медсестры – они что-то говорили в микрофон и выслушивали ответы. Наверное, записывали больных… Причем все разговаривали в полный голос. Никто не обращал внимания на соседа.
В глубине зала Питер заметил трех похожих на него троллей, четырех орков, подальше были видны эльфы. У некоторых руки и ноги были в гипсе, другие лежали на носилках.
– Они что, тоже превратились, как и я? – удивленно спросил Питер.
– Нет. – Томас отвел глаза. – Они помещены в отдельный корпус для металюдей. Проходят обычный курс лечения.
– Похоже, что это все, кто остался в живых? – решил уточнить Питер.
– Ты прав. Им еще повезло. Ведь беспорядки вышли за пределы Сиэтла. Волнения прошли по всем Объединенным штатам, в Калифорнии, даже в некоторых индейских государствах… Сегодня утром я слышал, что и в Лондоне прокатилась волна бунтов. Да и у нас было неспокойно, множество требований, угроз… Настаивают, чтобы металюди были изгнаны из госпиталя. И та же самая история по всему континенту.
– Но почему?
– Не знаю, может, человеческая глупость? – Томас удивленно пожал плечами. – Я действительно не могу этого понять. Большинство считает, что металюди заразны и при соприкосновении с ними возникает опасность заражения. Это, мол, какая-то эпидемия, болезнь… Тут сразу вспоминаются проблемы, какие были со СПИДом или с мором, вызванным ВИТАСом… Не знаю.
– Теперь, значит, госпиталь избавляется от нас? – задумчиво протянул Питер. – Поэтому и меня отправляют домой…
– Нет. – Томас постучал руками по спинке кресла. – Ты был внесен в список на выписку еще до того, как прошлой ночью начались волнения. Этих больных отправляют в особые секретные убежища. Там о них позаботятся. Так, по крайней мере, мне сказали. Администрация, мол, не может рисковать их жизнями. А то того и гляди обезумевшие фанатики доберутся до них.
– Что, они убивают подобных мне прямо на улицах?
– Не совсем так… Мне понятен твой гнев…
– Я вовсе не разгневан, – скороговоркой ответил Питер, хотя в душе он знал, какую волну ярости вызвало в нем это обстоятельство.
– Конечно, ты расстроен… – начал Томас, но Питер раздраженно перебил его:
– Вовсе нет!…
– А вот санитар, которому ты прошлой ночью отбил почки, не сможет в течение трех недель приступить к работе.
– Как? – Питер широко раскрыл глаза.
– Успокойся. – Томас положил руку ему на плечо. – Я просто хотел привести пример, чтобы ты понял, что внутри твоего организма произошли крупные изменения. Они еще не закончились. Бессмысленно отрицать это. Что касается санитара, с ним все в порядке. Подобные случаи не редкость в их работе. Как говорится, издержки профессии…
Они добрались до лифта. Стрелки возле сомкнутых дверей мигали: вверх – вниз. Глядя на бегающие огоньки, Питер решил, что его палата находилась на третьем этаже.
За створками послышалось шипенье, они плавно раздвинулись, и Томас вкатил внутрь кресло. В лифте стояла красивая женщина с маленьким кудрявым мальчиком. Она подозрительно глянула на Питера, попыталась скрыть страх и передвинула ребенка за спину. Потом внезапно подняла малыша на руки и выскочила из лифта. Двери тотчас же закрылись.
В груди у Питера похолодело.
– Не расстраивайся, – сказал Томас. – Она просто испугалась.
Томас подвез Питера к автомобильной стоянке, к большому полугрузовому «фольксвагену» – «Суперкомби Ш». Они остановились возле тех дверей, где можно было сесть в пассажирский салон. Врач распахнул их, и Питер попытался осторожно встать. Подняться-то он поднялся, но его тут же повело в сторону, и он почти рухнул грудью на дверь. Удержался, переставил ноги – и только тут обратил внимание на отражение своего лица в автомобильном стекле. До сих пор никто в госпитале не приносил ему зеркало – теперь было понятно почему.
Зубы у него стали огромные, а из нижней десны торчали два похожих на собачьи клыка. Они были так длинны, что заходили на верхнюю губу. Глаза пожелтели. Теперь они были глубоко посажены в глазницы. Голова… Голова имела чудовищные размеры, к тому же ее украшали большие остроконечные уши. Питер даже в бреду не смог бы вообразить подобную внешность. Он поверить не мог, что это его лицо. Может, стекло что-то исказило?
– Нет, – неожиданно откликнулся Томас, который уже несколько минут терпеливо стоял рядом. – Ты не ошибся. Это твое лицо. Ну что, готов? Давай-ка попробуй залезть в машину.
Он опять стал поддерживать и подталкивать Питера, и вскоре они уже сидели в салоне. Поерзав, подросток с удивлением обнаружил, что сиденье ему впору и голова не упирается в потолок. Наверное, все было предусмотрено заранее…
Томас тем временем погрузил кресло в заднее, багажное отделение, затем сел на место водителя и включил мотор. Он помалкивал, а Питер все еще продолжал рассматривать свое отражение в стекле. Оторваться от собственного лица он смог только дважды: в первый раз его внимание привлекла кричащая толпа, а потом кто-то швырнул бутылку в их автомобиль.
– Кажется, в госпитале я был в большей безопасности, – уныло сказал Питер.
– Может, поэтому судьба и наградила тебя дубленой шкурой. Тебе придется с этим смириться. – Томас заговорщицки подмигнул подростку.
– Почему я должен с этим мириться?
– Может быть, тебе и не следует выказывать покорность. Однако куда денешься! В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Так устроен мир. Люди глупы, с этим ничего не поделаешь.
– Но разве мы не в состоянии сами изменить правила игры? – Тут Питеру на язык само подвернулось подходящее слово – «закон». – Я думаю, что следует издать закон…
Томас поиграл бровями.
– Эх, Питер… Во-первых, кто пишет законы? Люди. Они придумывают законы. Так что тебе не удастся, прикрывшись законом, избежать общения с людьми. И если природа допустила, что ее высшее достижение – человек – не более чем скопище грехов, пороков и откровенной тупости, что с этим поделаешь? И эти ослы еще в поте лица трудятся над составлением законов! Что хорошего можно от них ждать? Во-вторых, любой, даже самый превосходный закон можно проигнорировать. Ты не сможешь в судебном порядке заставить людей быть умными. Доброту, человечное отношение к подобному тебе нельзя внедрить распоряжением. Люди всегда будут делиться на плохих и хороших. Да-да, вот так просто – на хороших и плохих. От этого не отвертишься. Это вечная истина.
– Доктор утверждал, что, по его мнению, люди в конце концов станут лучше… – Питер умоляюще посмотрел на Томаса.
– Возможно, он прав, – пожал плечами тот. – Не отрицаю, что может наступить такой день, когда я соглашусь с ним. В старости, например… Или кто-то сможет переубедить меня. Кто знает…
Они ехали долго. Наконец машина миновала лес и подкатила к маленькому старинному домику, украшенному накладными металлическими пластинами. Питер никогда раньше не видел его. Или он не прав? Вот чертова память!…
– Выходит, здесь я буду жить?
– По-видимому… – Томас потянулся и вытащил из кармана записную книжку, потом неторопливо заглянул в нее. – Мне дали именно этот адрес. Что-то не так?
– Нет, простите. Как раз здесь я живу. Просто запамятовал. Мы переехали сюда три недели назад. Ой, что я – семь недель назад. – Подросток осторожно потрогал лоб. – Я так поглупел за это время. И мысли все какие-то вялые, словно ватой укутаны.
Томас повернулся и, прищурившись, посмотрел на Питера:
– У меня создалось обратное впечатление. Как раз глупцом тебя не назовешь. Почему ты считаешь, что сильно поглупел?
– Но ведь я же тролль! Значит, я стал совсем безмозглым! По крайней мере, дурнее, чем раньше…
Врач усмехнулся:
– Питер, твои способности восстановятся вместе с физическими возможностями. Эти процессы взаимосвязаны. Конечно… здесь много нюансов… Если тело изменяется в значительной мере, то мышление чаще всего остается таким, каким было до трансформации. Есть, конечно, отличия. Например, вялость мыслей, некоторое тугодумие. Это вовсе не тупость, просто процессы мышления у троллей идут гораздо медленней, чем у нормальных людей. Когда ты был человеком, – Томас невозмутимо заглянул в записную книжку, – твой IQ Коэффициент интеллектуальности
составлял 184 пункта. Это очень много. Возможно, ты не будешь так же сообразителен, как и раньше, но это никому не известно. В этих вопросах наука еще до сих пор плавает.
Слова Томаса больно кольнули в сердце. Питер уже начал свыкаться с мыслью, что его мозги стали подобны коровьим – ну, может, чуть поумнее… Так легче прожить. Ни тебе надежд, ни достойного будущего. Оттопал свой век – и в могилу. Да и папочка вздохнет свободнее. Неприятно, конечно, но что поделаешь.
Врач как будто читал его мысли:
– Не рассчитывай на это. Выбор за тобой. Ты можешь решить, что все тебе о самом себе известно – и глуп, мол, и уродлив. С тем и жить. А можешь постоянно наблюдать за собой, не бояться трудностей, лицом к лицу встречать то новое, что поселилось в тебе, изучать его, пытаться досконально познать самого себя…
Питер ничего не ответил. Тогда Томас продолжил:
– Конечно, решение можно принять и попозже. Оно может подождать, но выбирать все равно придется. И не думай, что ты такой особенный. Каждое живое существо рано или поздно сталкивается с подобной альтернативой.
Пока Питер с помощью Томаса добирался до входной двери, несколько соседей оживленно что-то обсуждали и во все глаза смотрели на тролля, неуклюже ковылявшего к своему коттеджу. Войдя в дом, Питер с интересом оглядел прежние апартаменты. Обстановку сменили – теперь мебель выглядела тяжеловесной, прочной. Все, что можно было, укреплено металлическими листами… Как раз то, что ему нужно.
Томас принес сумку с грудой одежды, которую накупил троллю отец. Здесь были и рубашки, и брюки, и ботинки, сшитые как раз на его размер ноги. Питер догадался, что все эти вещи стоили кучу денег. Он расстроился от этой мысли – в какие расходы он вогнал папочку? И потом… Как же выходят из положения те тролли, которые бедны и не в состоянии заплатить за свой гардероб? Он тотчас же спросил об этом у Томаса.
– Хороший вопрос, – кивнул тот. – В общем-то, промышленность не производит одежду таких размеров, которая сгодилась бы троллям и оркам, – слишком мало покупателей, узок рынок. Поэтому метахомики вынуждены шить себе сами. Цвет и фасон при этом не имеют значения. Вид, конечно, непрезентабельный…
Питер удивленно оглядел ворох одежды. На его взгляд, все было достаточно приличного качества. Томас был чрезмерно строг.
– Ты не понял, – сказал врач. – Я не имел в виду именно эти вещи. В некоторых странах, особенно там, где средний уровень жизни достаточно высок, троллям приходится и одеваться поприличней. Иначе не выжить…
Томас развесил одежду на плечики и убрал в шкаф, потом спросил:
– Итак, Питер, что ты предпочитаешь – отдохнуть или заняться работой?
– Заняться работой… – живо откликнулся подросток.
– Отлично. Тогда – вперед!
И Питер принялся ходить. Туда и обратно, от двери до окна, потом вокруг дома. Он взбирался и спускался по лестнице, вышагивал вдоль клумб, неуклюже огибал деревья. Томас не мог скрыть изумления – откуда такое упорство? Питер и сам не мог этого объяснить. Мальчиком-подростком он проявлял куда меньше рвения и трудолюбия. Только тогда, когда тролль смог передвигаться без помощи Томаса, он позволил себе отдохнуть.
* * *
Отдохнув, Питер снова принялся ходить – до самой ночи!… Ходьба здорово утомляла тролля, но, к его собственному удивлению, каждый раз, когда казалось, что он уже не в состоянии шевельнуться, сил у него прибывало. Вот так – обопрется о стену, постоит, отдышится и снова воюет с собственным телом.
Часа через четыре он вспомнил о папочке и представил, как тот удивится, застав его разгуливающим по квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Доктор сказал, что я не тролль, – вежливо поправил он.
– Так-то оно так, но люди, в большей своей массе, доверяют очевидному. Когда все будет закончено, Питер, ты сам решишь, как себя называть. Но я со своей стороны буду величать тебя троллем. – Он не дал Питеру возразить. – Ну-ка, ну-ка, а теперь переберемся в кресло…
Томас помог подростку опуститься в кресло. Питер опустил руки на подлокотники. В тот момент, когда он садился, ему показалось, что пол как-то странно поехал влево. Он инстинктивно наклонился вправо, и вдруг – комната перевернулась, а перед глазами мелькнул выдавленный на линолеуме рисунок. Раздался страшный грохот. Он закрыл глаза от ужаса, а когда открыл их, обнаружил У своего носа все тот же рисунок на линолеуме. Узор был стерт и едва проступал – сколько же ног должно было пройти по гулкому полу этой палаты?…
Врач опустился возле него на колени, положил руку на спину:
– С тобой все в порядке?
Питер зарычал. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Томас оставил его в покое. Пусть уходит! Пусть никто на свете не видит, в каком положении находится Питер.
Бревно бревном! Ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. До слез обидно. Стыдно!
– Я не хочу…
– Что? – не понял врач.
– Я не хочу возвращаться домой. Не хочу, чтобы папа видел меня… такого. Лучше я здесь останусь…
Питер вытянул руки. Он словно бы пытался вцепиться в гладкий поблескивающий пол. Если бы ему это удалось! Никто не смог бы оторвать его и вытащить отсюда. Волей-неволей, а им пришлось бы оставить его в больнице.
– Питер, ты упал. Ну и что! Это бывает сплошь и рядом. Сила тяжести на всех нас действует одинаково, да и кто в своей жизни хотя бы раз не вставал на четыре точки! Это участь любого существа, живущего на земле. Такова наша судьба. У нас есть воздух, вода, пища. Разве этого мало? И все это результат действия силы тяжести. Так что с ней надо просто-напросто смириться.
Питер повернул голову и глянул на Томаса:
– Что же тогда называют адом?
– Я не говорил, что у нас все прекрасно. Но меру плохого и хорошего в жизни определяет сам человек. Ладно, поднимайся! Ты же не собираешься всю жизнь лежать на полу!
– Почему бы и нет. Если бы я не пытался встать, я бы не упал, – зло буркнул Питер.
– Логика у тебя непробиваемая. Но ты ничего не сможешь сделать, если не встанешь. – Томас откровенно смеялся.
Питер оставался неподвижным. Он словно бы сомневался, а стоило ли ему вообще шевелиться, трепыхаться, двигаться? Чтобы потом вновь рухнуть на пол? Он и в самом деле не испытывал никакого желания подниматься. Конечно, он понимал, что это простое детское упрямство и в конце-то концов смешно вот так вот лежать на полу.
И вдруг он подумал: а имеет ли он теперь право на подобные глупости, на капризы, нытье, поиски участия? Дожидаться сострадания и ласки от санитаров? Как же, дождешься!… И подобных им большинство… Они будут только рады, если он останется лежать на полу, а если он еще и расплачется – то-то для них будет потеха! Вот уж весело начнут они отплясывать на нем!… Эта мысль отрезвила его. Он подтянул руки, согнул их в локтях и попытался оторваться от пола. Томас бросился ему помогать, и Питер кое-как встал на колени. Полдела было сделано. Но только полдела. И на коленях не проживешь, хотя даже в таком положении он оказался чуть ли не выше Томаса. А если еще выпрямиться, расправить плечи, подтянуться – так и совсем высоко. Только смешно пыжиться, стоя на коленях. Вот когда он вытянется в полный рост, тогда можно будет подтянуть живот, выпятить грудь, вскинуть голову. Ну-ка, санитары, ближе, ближе… Еще ближе… Но для этого надо подтащить правую ногу, изловчиться поставить ее на ступню. Ой, как больно! Какой он неуклюжий! Это движение далось ему с большим трудом. А вот с левой ногой справиться оказалось куда проще. Теперь последнее усилие… Так, осилили! Теперь надо отдышаться, а потом он уже самостоятельно попытается добраться до кресла…
– Что ж, совсем неплохо, – одобрительно кивнул Томас.
Питер коротко посмотрел на него, а потом решил объяснить:
– Я должен научиться владеть своим телом не хуже, чем до…
Томас поиграл бровями, встал сзади и покатил кресло к двери.
– Это невозможно! – неожиданно выговорил он.
– Что вы имеете в виду?
– Питер, твое прежнее тело… оно в прошлом. Оно утеряно навсегда.
Когда кресло выкатилось в огромный холл, Питер, привыкший к тишине больницы, невольно поразился: как, однако, шумен и звонок окружающий мир! Здесь, в приемном зале, находились врачи – они то входили, то скрывались в коридоре, то опять возвращались к экранам небольших личных компьютеров. На экранах что-то светилось. Автоматические устройства заносили сведения в память, отвечали на вопросы… То тут, то там проезжали механические носилки, сигналили на ходу, призывая дать им дорогу, – на их панелях перемигивались лампочки; именно здесь располагалась клавиатура для набора кода-задания, которое должны были выполнить эти самодвижущиеся тележки. За прозрачной стеной сидели медсестры – они что-то говорили в микрофон и выслушивали ответы. Наверное, записывали больных… Причем все разговаривали в полный голос. Никто не обращал внимания на соседа.
В глубине зала Питер заметил трех похожих на него троллей, четырех орков, подальше были видны эльфы. У некоторых руки и ноги были в гипсе, другие лежали на носилках.
– Они что, тоже превратились, как и я? – удивленно спросил Питер.
– Нет. – Томас отвел глаза. – Они помещены в отдельный корпус для металюдей. Проходят обычный курс лечения.
– Похоже, что это все, кто остался в живых? – решил уточнить Питер.
– Ты прав. Им еще повезло. Ведь беспорядки вышли за пределы Сиэтла. Волнения прошли по всем Объединенным штатам, в Калифорнии, даже в некоторых индейских государствах… Сегодня утром я слышал, что и в Лондоне прокатилась волна бунтов. Да и у нас было неспокойно, множество требований, угроз… Настаивают, чтобы металюди были изгнаны из госпиталя. И та же самая история по всему континенту.
– Но почему?
– Не знаю, может, человеческая глупость? – Томас удивленно пожал плечами. – Я действительно не могу этого понять. Большинство считает, что металюди заразны и при соприкосновении с ними возникает опасность заражения. Это, мол, какая-то эпидемия, болезнь… Тут сразу вспоминаются проблемы, какие были со СПИДом или с мором, вызванным ВИТАСом… Не знаю.
– Теперь, значит, госпиталь избавляется от нас? – задумчиво протянул Питер. – Поэтому и меня отправляют домой…
– Нет. – Томас постучал руками по спинке кресла. – Ты был внесен в список на выписку еще до того, как прошлой ночью начались волнения. Этих больных отправляют в особые секретные убежища. Там о них позаботятся. Так, по крайней мере, мне сказали. Администрация, мол, не может рисковать их жизнями. А то того и гляди обезумевшие фанатики доберутся до них.
– Что, они убивают подобных мне прямо на улицах?
– Не совсем так… Мне понятен твой гнев…
– Я вовсе не разгневан, – скороговоркой ответил Питер, хотя в душе он знал, какую волну ярости вызвало в нем это обстоятельство.
– Конечно, ты расстроен… – начал Томас, но Питер раздраженно перебил его:
– Вовсе нет!…
– А вот санитар, которому ты прошлой ночью отбил почки, не сможет в течение трех недель приступить к работе.
– Как? – Питер широко раскрыл глаза.
– Успокойся. – Томас положил руку ему на плечо. – Я просто хотел привести пример, чтобы ты понял, что внутри твоего организма произошли крупные изменения. Они еще не закончились. Бессмысленно отрицать это. Что касается санитара, с ним все в порядке. Подобные случаи не редкость в их работе. Как говорится, издержки профессии…
Они добрались до лифта. Стрелки возле сомкнутых дверей мигали: вверх – вниз. Глядя на бегающие огоньки, Питер решил, что его палата находилась на третьем этаже.
За створками послышалось шипенье, они плавно раздвинулись, и Томас вкатил внутрь кресло. В лифте стояла красивая женщина с маленьким кудрявым мальчиком. Она подозрительно глянула на Питера, попыталась скрыть страх и передвинула ребенка за спину. Потом внезапно подняла малыша на руки и выскочила из лифта. Двери тотчас же закрылись.
В груди у Питера похолодело.
– Не расстраивайся, – сказал Томас. – Она просто испугалась.
Томас подвез Питера к автомобильной стоянке, к большому полугрузовому «фольксвагену» – «Суперкомби Ш». Они остановились возле тех дверей, где можно было сесть в пассажирский салон. Врач распахнул их, и Питер попытался осторожно встать. Подняться-то он поднялся, но его тут же повело в сторону, и он почти рухнул грудью на дверь. Удержался, переставил ноги – и только тут обратил внимание на отражение своего лица в автомобильном стекле. До сих пор никто в госпитале не приносил ему зеркало – теперь было понятно почему.
Зубы у него стали огромные, а из нижней десны торчали два похожих на собачьи клыка. Они были так длинны, что заходили на верхнюю губу. Глаза пожелтели. Теперь они были глубоко посажены в глазницы. Голова… Голова имела чудовищные размеры, к тому же ее украшали большие остроконечные уши. Питер даже в бреду не смог бы вообразить подобную внешность. Он поверить не мог, что это его лицо. Может, стекло что-то исказило?
– Нет, – неожиданно откликнулся Томас, который уже несколько минут терпеливо стоял рядом. – Ты не ошибся. Это твое лицо. Ну что, готов? Давай-ка попробуй залезть в машину.
Он опять стал поддерживать и подталкивать Питера, и вскоре они уже сидели в салоне. Поерзав, подросток с удивлением обнаружил, что сиденье ему впору и голова не упирается в потолок. Наверное, все было предусмотрено заранее…
Томас тем временем погрузил кресло в заднее, багажное отделение, затем сел на место водителя и включил мотор. Он помалкивал, а Питер все еще продолжал рассматривать свое отражение в стекле. Оторваться от собственного лица он смог только дважды: в первый раз его внимание привлекла кричащая толпа, а потом кто-то швырнул бутылку в их автомобиль.
– Кажется, в госпитале я был в большей безопасности, – уныло сказал Питер.
– Может, поэтому судьба и наградила тебя дубленой шкурой. Тебе придется с этим смириться. – Томас заговорщицки подмигнул подростку.
– Почему я должен с этим мириться?
– Может быть, тебе и не следует выказывать покорность. Однако куда денешься! В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Так устроен мир. Люди глупы, с этим ничего не поделаешь.
– Но разве мы не в состоянии сами изменить правила игры? – Тут Питеру на язык само подвернулось подходящее слово – «закон». – Я думаю, что следует издать закон…
Томас поиграл бровями.
– Эх, Питер… Во-первых, кто пишет законы? Люди. Они придумывают законы. Так что тебе не удастся, прикрывшись законом, избежать общения с людьми. И если природа допустила, что ее высшее достижение – человек – не более чем скопище грехов, пороков и откровенной тупости, что с этим поделаешь? И эти ослы еще в поте лица трудятся над составлением законов! Что хорошего можно от них ждать? Во-вторых, любой, даже самый превосходный закон можно проигнорировать. Ты не сможешь в судебном порядке заставить людей быть умными. Доброту, человечное отношение к подобному тебе нельзя внедрить распоряжением. Люди всегда будут делиться на плохих и хороших. Да-да, вот так просто – на хороших и плохих. От этого не отвертишься. Это вечная истина.
– Доктор утверждал, что, по его мнению, люди в конце концов станут лучше… – Питер умоляюще посмотрел на Томаса.
– Возможно, он прав, – пожал плечами тот. – Не отрицаю, что может наступить такой день, когда я соглашусь с ним. В старости, например… Или кто-то сможет переубедить меня. Кто знает…
Они ехали долго. Наконец машина миновала лес и подкатила к маленькому старинному домику, украшенному накладными металлическими пластинами. Питер никогда раньше не видел его. Или он не прав? Вот чертова память!…
– Выходит, здесь я буду жить?
– По-видимому… – Томас потянулся и вытащил из кармана записную книжку, потом неторопливо заглянул в нее. – Мне дали именно этот адрес. Что-то не так?
– Нет, простите. Как раз здесь я живу. Просто запамятовал. Мы переехали сюда три недели назад. Ой, что я – семь недель назад. – Подросток осторожно потрогал лоб. – Я так поглупел за это время. И мысли все какие-то вялые, словно ватой укутаны.
Томас повернулся и, прищурившись, посмотрел на Питера:
– У меня создалось обратное впечатление. Как раз глупцом тебя не назовешь. Почему ты считаешь, что сильно поглупел?
– Но ведь я же тролль! Значит, я стал совсем безмозглым! По крайней мере, дурнее, чем раньше…
Врач усмехнулся:
– Питер, твои способности восстановятся вместе с физическими возможностями. Эти процессы взаимосвязаны. Конечно… здесь много нюансов… Если тело изменяется в значительной мере, то мышление чаще всего остается таким, каким было до трансформации. Есть, конечно, отличия. Например, вялость мыслей, некоторое тугодумие. Это вовсе не тупость, просто процессы мышления у троллей идут гораздо медленней, чем у нормальных людей. Когда ты был человеком, – Томас невозмутимо заглянул в записную книжку, – твой IQ Коэффициент интеллектуальности
составлял 184 пункта. Это очень много. Возможно, ты не будешь так же сообразителен, как и раньше, но это никому не известно. В этих вопросах наука еще до сих пор плавает.
Слова Томаса больно кольнули в сердце. Питер уже начал свыкаться с мыслью, что его мозги стали подобны коровьим – ну, может, чуть поумнее… Так легче прожить. Ни тебе надежд, ни достойного будущего. Оттопал свой век – и в могилу. Да и папочка вздохнет свободнее. Неприятно, конечно, но что поделаешь.
Врач как будто читал его мысли:
– Не рассчитывай на это. Выбор за тобой. Ты можешь решить, что все тебе о самом себе известно – и глуп, мол, и уродлив. С тем и жить. А можешь постоянно наблюдать за собой, не бояться трудностей, лицом к лицу встречать то новое, что поселилось в тебе, изучать его, пытаться досконально познать самого себя…
Питер ничего не ответил. Тогда Томас продолжил:
– Конечно, решение можно принять и попозже. Оно может подождать, но выбирать все равно придется. И не думай, что ты такой особенный. Каждое живое существо рано или поздно сталкивается с подобной альтернативой.
Пока Питер с помощью Томаса добирался до входной двери, несколько соседей оживленно что-то обсуждали и во все глаза смотрели на тролля, неуклюже ковылявшего к своему коттеджу. Войдя в дом, Питер с интересом оглядел прежние апартаменты. Обстановку сменили – теперь мебель выглядела тяжеловесной, прочной. Все, что можно было, укреплено металлическими листами… Как раз то, что ему нужно.
Томас принес сумку с грудой одежды, которую накупил троллю отец. Здесь были и рубашки, и брюки, и ботинки, сшитые как раз на его размер ноги. Питер догадался, что все эти вещи стоили кучу денег. Он расстроился от этой мысли – в какие расходы он вогнал папочку? И потом… Как же выходят из положения те тролли, которые бедны и не в состоянии заплатить за свой гардероб? Он тотчас же спросил об этом у Томаса.
– Хороший вопрос, – кивнул тот. – В общем-то, промышленность не производит одежду таких размеров, которая сгодилась бы троллям и оркам, – слишком мало покупателей, узок рынок. Поэтому метахомики вынуждены шить себе сами. Цвет и фасон при этом не имеют значения. Вид, конечно, непрезентабельный…
Питер удивленно оглядел ворох одежды. На его взгляд, все было достаточно приличного качества. Томас был чрезмерно строг.
– Ты не понял, – сказал врач. – Я не имел в виду именно эти вещи. В некоторых странах, особенно там, где средний уровень жизни достаточно высок, троллям приходится и одеваться поприличней. Иначе не выжить…
Томас развесил одежду на плечики и убрал в шкаф, потом спросил:
– Итак, Питер, что ты предпочитаешь – отдохнуть или заняться работой?
– Заняться работой… – живо откликнулся подросток.
– Отлично. Тогда – вперед!
И Питер принялся ходить. Туда и обратно, от двери до окна, потом вокруг дома. Он взбирался и спускался по лестнице, вышагивал вдоль клумб, неуклюже огибал деревья. Томас не мог скрыть изумления – откуда такое упорство? Питер и сам не мог этого объяснить. Мальчиком-подростком он проявлял куда меньше рвения и трудолюбия. Только тогда, когда тролль смог передвигаться без помощи Томаса, он позволил себе отдохнуть.
* * *
Отдохнув, Питер снова принялся ходить – до самой ночи!… Ходьба здорово утомляла тролля, но, к его собственному удивлению, каждый раз, когда казалось, что он уже не в состоянии шевельнуться, сил у него прибывало. Вот так – обопрется о стену, постоит, отдышится и снова воюет с собственным телом.
Часа через четыре он вспомнил о папочке и представил, как тот удивится, застав его разгуливающим по квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41